Сибирь

Вторник, 15 июня: Владивосток — Москва

Ранним утром все та же постоянная усталость, внезапные провалы в памяти. Уже заранее я была готова, и в последний раз разглядываю большую карту России, которую засунула в свои бумаги. Другая осталась приклеенной в коридоре поезда. Весь массив страны кажется мне длинным, толстым и безобразным, похожим на какого-то зверя с коротким хвостом, поднимающимся над Карелией, и задними лапами, увязшими в Каспийском море. Его толстый живот жвачного животного опускается вниз аж до монгольской границы, и, подогнув под себя передние лапы, он высунул из морды короткий хобот прямо в Охотское море. Сахалин, как колокольчик, болтается на его шее. Я чувствую себя находящейся на самом кончике черного копыта, толчок которого может легко забросить меня отсюда на остров Хоккайдо. Все мое ускользающее внимание сумасшедшего сосредотачивается на спине этого могучего чудовища, которая перепрыгивает с одного моря на другое, с одного конца вселенной на другой, как Зевс в обличье быка, везущий на спине похищенную неосторожную девицу Европу!

Я ничего больше не хочу, меня просто валит в сон. После завтрака я выхожу немного пройтись, и свежий воздух меня бодрит. Розоватый утренний туман, запахи, металлические звуки… Навстречу мне идут V. и А., которые возвращаются после утреннего купания с полотенцами через плечо, счастливыми лицами и бренчащей бутылкой водки.

Мы забираем вещи, грузимся в автобус и покидаем Владивосток, который я едва видела и куда, по всей вероятности, больше никогда не вернусь.

10 часов: аэропорт. Несколько мгновений в лифте, и мы выходим на залитую солнцем вытянутую площадку. Нам повезло: еще одно свидетельство доброжелательности русских по отношению к нам — мы переведены в высший класс.

…Прекрасно видна земля, снег, замерзшие реки в районе Воркуты в 12 часов 45 минут. Сибирь! Сибирь! Обледенелое пространство, разрезанное сверкающими реками. Последний раз ГУЛАГ. Затем мы пролетаем над Уралом, и хотя это только символ, это все равно что за нами и нашим путешествием закрыли дверь. Я пытаюсь погрузиться в Мишеля Строгова, записываю несколько его сочных фраз: «Земля, которую человек дорогой ценой оспаривает у долгоножек, слепней, комаров и мошек и миллиардов микроскопических насекомых». Крестьяне, чтобы от них защититься, закрывают лицо масками, сделанными из мочевого пузыря, пропитанного смолой. Чехов рассказывает о том, что надевал такую на трапе корабля, везшего его на Сахалин. Его лицо тотчас запылало огнем, и было от чего, пишет он, «умереть или сойти с ума».

Изысканный обед на борту и короткий сон. В 14 часов 45 минут (12 часов 45 минут по французскому времени), прибыв в Москву, мы вернули себе назад целых семь часов, даже того не заметив. По дороге из аэропорта в центр мы на два часа застряли в пробке. Перед въездом в Москву зажатые между шоссе и маленьким лесочком, как последнее напоминание об ушедшем времени, поблекшие совхозные ворота, грустно обозначенные облезлым серпом и молотом. А прямо напротив них супермаркет Auchan. Меня и D. F. высаживают у посольства, где мы остановимся на ночь. Какой путь мы преодолели, начиная с первого вечера конца мая! Дом Игумнова (я не знаю, почему Эрве Альфан, который в 1936 году был здесь атташе по финансовым вопросам, нашел в нем сходство с вольером слона в зоопарке) принимает сегодня полностью изможденных исследователей, которые даже с трудом могут общаться, что немало удивляет хозяев. Во время ужина я узнаю, что дом Игумнова со своими толстыми стенами, крышей, как у терема и оперным первым этажом, после 1917 года стал медицинским центром по исследованию мозга.

Тут был собран и изучался мозг великих людей: Ленина, Горького, Павлова, Маяковского, Станиславского — в надежде найти секрет их гениальности и, следовательно, создать сверхчеловека.

В последующие часы и даже на протяжении последующих двух-трех дней мои воспоминания не слишком четкие. И в самом деле, мы не спали больше двадцати четырех часов. Качка в поезде и перепады давления в самолете, остолбенение от того, что я оказалась втянутой в такое невероятное приключение, отразились на моем лице постоянной и тихой улыбкой.