Сибирь

Воскресенье, 30 мая, Казань

Проснувшись среди ночи, я задала себе вопрос, не едем ли мы по территории Республики Чувашии. Это чистая случайность, что я знаю название этой маленькой республики, вышедшей из средневековья только после обнаружения там нефти. И если я могу найти ее на карте, то это благодаря рассказам поэта Геннадия Айги, которого я встретила в Москве в 1977 году. Выходец из Ханси, как и все из его деревни, поэт и переводчик Малармэ на чувашский язык. Маленького роста с возвышающейся взъерошенной шевелюрой и лицом алкоголика. Я вспоминаю нашу встречу в его в маленьком деревянном доме, которого сегодня уже нет. Он жил там в большой бедности. Кошка доедала остатки еды на газете, а на стене висел портрет Бодлера, мы пили водку, и красивый темноволосый мальчик рвал в огороде лук для закуски. Именно его отец, учитель, погибший в 1943 году, научил его французскому языку, читая вместе с ним «Отверженных». Он умер в 2006 году.

У меня до сих пор сохранился карандашный рисунок, который он мне подарил: портрет женщины с меланхоличным лицом. Мне так и не удалось расшифровать имя его автора. Я вновь засыпаю.

6 часов утра. Прибытие в Казань. Мы в 720 километрах к востоку от Москвы, но это на самом деле только начало дороги на восток. Казань (буквально с татарского «общежитие») расположена на слиянии рек Волга и Казанка, столица Татарстана, религиозный мусульманский центр России… Во всех городах, где мы будем останавливаться, население больше миллиона. В отличие от сибирской территории (где мы еще не были) с обширными, едва заселенными равнинами, которые мы еще пересечем. Восточные врата на протяжении веков, конечный пункт татарского проникновения, созданный Иваном Грозным, Казань в XIX веке — важная точка на оси Берлин — Москва — Екатеринбург по направлению к русскому Дальнему Востоку. Вот почему так быстро был построен транссибирский вокзал — менее чем за два года, в 1895–1896 годах. Огромные пространства холлов, бесконечные лестницы, многочисленные входы, большие двери — вокзалы Транссибирской магистрали, монументальные и массивные, декорированы в различных стилях. Вокзал в Нижнем Новгороде, разукрашенный и внутри и снаружи, украшен фресками, статуями и мозаикой. Вокзал в Казани — это вытянутое здание, имеющее два симметричных крыла с одной стороны, а с другой — увенчанное квадратной башней с куполом. Редкий орнамент белого цвета прерывает монотонность красного кирпича.

Каждое из наших прибытий на вокзал до выхода на перрон сопровождается торжественным, театрализованным, однако радостным церемониалом: не успевает поезд остановиться, как взрывается духовой оркестр. Быстро проходит строй солдат спецназа, которые на нас даже не смотрят. Под звуки оркестра нас встречают хлебом-солью, сахарным воздушным пирогом, прилипающим к пальцам. Позади группы девушек в национальных костюмах огромная реклама пепси-колы, главного соперника колы. Оба напитка не приветствовались в советские времена. (После 1991 года они заполонили Россию, которая тоже стала жертвой мирового рынка американских продуктов: вскоре, как и в Индии по тем же причинам, в России был отмечен резкий рост случаев заболевания диабетом. Между 1994 и 2005 годами количество людей, страдающих ожирением, возрастет от 18 до 23 процентов населения. И это точно не из-за злоупотребления жирными колбасами и недостатка фруктов — слишком дорого.)

В костюмах, украшенных гофрированными золотистыми воротничками, которые им очень шли (прически были гораздо проще), девушки выглядели очень стройными и красивыми. Их не слишком любезное выражение лица мне нравится гораздо больше, чем приветливые улыбки по приказу. Любая официальная поездка, даже если она не такая идеологизированная, как в тридцатые годы прошлого века, должна подчиняться определенным правилам, которые не всегда понятны участникам. Очевидно, что этот теплый прием, зачастую весьма остроумный, организован одним из тех новых развлекательных агентств, которые повсеместно в мире занимаются организацией событий. Итак, официальная встреча, но, к счастью, ничего похожего на встречу «друзей Советского Союза» времен СССР… Например, в 1936 году Жиду и его компаньонам. Или в 1960 году Сартру и Бовуар. Во времена СССР путешествия «всех товарищей» были потемкинскими путешествиями. Делалось все, чтобы спрятать негативные аспекты жизни страны. Жид это очень хорошо понял. В своем произведении «Возвращение из СССР» он описывает комфортабельный специальный вагон с купе, кушетками и отдельным салоном, который им предоставили, чтобы они могли добраться до Орджоникидзе, бывшего Владикавказа. Однако он не мог контактировать с другими путешественниками, молодыми комсомольцами без разрешения их сопровождающего. А Жид горел желанием с ними познакомиться… И мы тоже несколько позже в нашем пути испытали трудности с передачей сигарет группе молодых солдат в соседнем вагоне. Нам пришлось вести долгие переговоры с сержантом, который властно нас от них отстранял.

Другие же пассажиры, тем не менее, на всем протяжении пути по огромной российской территории относились скорее радушно к этой странной команде «французских писателей». Нам оказывались знаки дружеского внимания, а дети пальцами показывали V — знак победы. Я себе, однако, неоднократно говорила, что в подобном путешествии по стране, где экономические проблемы еще далеко не решены, есть что-то шокирующее. А в 1936 году было еще хуже. В «Поправках к моему „Возвращению из СССР“» Жид возмущается стоимостью небольшого банкета, который был дан в их честь: более 300 рублей на каждого, в то время как рабочий зарабатывал в месяц от силы 30 рублей. Наше путешествие тоже дорого стоит, и не раз во время встреч кто-нибудь намекал на эту привилегию, которой правительство России нам дало возможность воспользоваться.

Так же как и мы, несмотря на свою необычайную бдительность и нелицеприятную остроту своих наблюдений, Жид не мог знать все: то, что от него скрывали и о чем он не мог догадаться, несравнимо с тем, что есть сегодня… Когда он на четвертый день по приезде писал на Красной площади некролог, он точно не знал всех обстоятельств смерти Горького. Еще меньше он мог догадываться о насильственной смерти, которая ожидала журналиста Михаила Кольцова, ответственного за организацию его поездки. Кольцову, корреспонденту «Правды» во время гражданской войны в Испании, это припомнится в 1938 году; он будет арестован за шпионаж и антисоветскую деятельность, расстрелян в 1940 или 1942 году и реабилитирован после смерти Сталина. Однообразные и трагические повторения. Вот над какими пропастями ходили Жид и другие члены французской делегации. Наша поездка менее опасна, во всяком случае, мы не сталкиваемся с арестами, еще такими живыми в истории. Но нас определенно ждут свои пропасти и ущелья. Весна, если это весна, на мой взгляд, в России — это самое опасное время года. Она не позволяет забыть огромные льдины во время ледохода и о том, что заморозки могут всегда вернуться.

6 часов 30 минут. Как всегда в наш приезд в каждом городе, я поражаюсь порядку, чистоте улиц, легкости воздуха. Правда, за недостатком времени я не отваживалась побывать в пригородах или на окраинах. Несмотря на утренний час, улицы уже бороздили большие автомобили 4x4, разнообразные джипы. Я никогда их столько не видела, таких дорогих и в таком количестве на маленькой улице, как только в русских городах.

Гостиница «Шаляпин», где мы устроились, расположенная в самой старой части города, построена в том же стиле, что и церковь Епифани, красного кирпича и с колокольней. Бывшая дворцом в 1900 году, она стала гостиницей «Совет», со временем обветшала и разрушилась, но в 2002 году, выкупленная частной фирмой, была восстановлена за полмиллиарда рублей. Прямо напротив большой памятник Шаляпину, а чуть левее, за стройкой, сверкающий золотом купол — и совсем не «медовый», как описал его Сандрар («медовый» — это не значит цвет меда, и мед — это не цвет православных куполов)… А еще меня смущало определение «клиновидный», одно из многих удивляющих названий в русском языке. Наше путешествие продолжается под знаком поэмы, которая устарела и не очень мне нравится.

10 часов. Мои представления о Казани достаточно расплывчатые и, вероятно, ложные. Чтобы ее себе представить, я использую только два критерия: ее удаленность от Москвы, которая кажется мне огромной, в то время как 700 километров ничего не значат в самой большой стране мира, и ее население, которое, как я предполагаю, полностью татарское.

Что касается того, что я о ней прочла, рассказы Евгении Гинзбург превратили для меня Казань в прихожую ГУЛАГа.

Город, каким я его открыла в 2010 году, совсем не соответствовал этим представлениям, даже если сегодня в нем обитает общество с двумя культурами. Это прежде всего русский город и по своей сущности, и по своей форме, и по своей архитектуре, и даже, я бы сказала, европейский город. Однако поостережемся называть «европейскими» признаки мировой западной цивилизации: рекламу смартфонов, клубы, интернет-кафе, музыку техно, звучащую из магазинов одежды. И в Праге, и в Будапеште мы уже поняли, что это нечто даже чуждое европейскому духу.

В любом случае, несмотря на множество лиц азиатской внешности, с узкими глазами, черными волосами, смуглой кожей, Казань не является ни восточным, ни татарским городом. Татары, которых здесь почти пятьдесят процентов, в 1991 году объединились в одну из двадцати одной республик, составляющих Российскую Федерацию. Побыв Республикой Татарией, Татарстан в политическом плане — территория пестрая, разнородная, смешанная: вековое примирение сменило древнюю вражду с ханством тех времен, когда Казань символизировала раздел между Востоком и Западом. Татары, которые жили здесь всегда, долгое время были гражданами второго сорта — в своей повседневной жизни, в своих обычаях, во всеобщем мнении. Их язык признавался только частично. Не смогли, значит, полностью исчезнуть следы воинственного противостояния, которое длилось здесь столетиями, даже притом что с 1991 года этнические, религиозные и культурные требования татар признаны, как и их право на эту территорию, по сути, колонизированную Россией.

Но все, что видно, это действительно результат колонизации… В конце концов, в Западной Европе, во Франции мы знаем только тех детей России, кто был по происхождению русским: Шаляпин, Аксенов или Нуреев. И когда мы узнаем, что бабушка великой Ахматовой была татаркой, мы удивляемся. (На самом деле ее звали Анна Андреевна Горенко. Ахматова — это фамилия ее бабушки, о чем она говорит в одном из своих стихотворений.)

Мы быстро устроились, и вскоре автобус повез нас к кремлю. На холме, где громоздились его строения, белые и массивные, частично скрытые крепостными стенами, он возник внезапно, как в черно-белом кино Эйзенштейна. Устрашающий вид его стен еще более подчеркивался выразительным памятником, установленным на эспланаде в память о борце сопротивления, татарском поэте Мусе Джалиле, казненном в Берлине: человеческое тело, обвитое колючей проволокой.

Время на несколько снимков, и мы движемся к кремлю. Это высокое место, чрезвычайно символичное, описанное в тысяче книг и кинофильмов об отпоре, данном молодым русским государством древнему татарскому ханству. Вот она, граница, которую мы еще не перешли, но к которой сегодня приблизились: не мифический уральский барьер, который еще впереди и которому приписывается роль перехода от Европы к Азии, а барьер исторический, культурный и религиозный, который долгое время отделял Западную Европу от восточных пределов единого континента Евразия. Я далека от желания пробуждать старые распри и еще менее — возрождать антагонизм цивилизаций этих двух миров; но нельзя отрицать и того, что он еще существует, и более того, Европа определилась в своем отличии от этого другого мира, сопротивляясь ему, противопоставляя ему другие ценности. А затем, в свою очередь, и колонизируя территории, откуда приходили ее захватчики. Так разыгралась часть судьбы «Европы»: помнить об этом вовсе не мешает желанию определить ее иначе, чем через пробуждение древней вражды.

Во всяком случае, Джалиль, хотя и был татарином, мужественно защищал ценности Европы от человека (Гитлера) и системы (нацизма), когда те стали им насильственно противоречить! Записавшись добровольцем в Красную Армию в 1941 году, раненный в 1942-м, Джалиль попадает в плен. Включенный насильственно в одну из дивизий вермахта, он организует там группу антифашистского сопротивления. Его арестовывают в августе 1943 года, пытают, переводят в тюрьму Моабит в Берлине, где обезглавливают в августе 1944 года в возрасте тридцати восьми лет. Именно там, в тюрьме, он и написал свои «Моабитские тетради».

Нынешний кремль был построен Иваном Грозным после своей победы в 1552 году и разрушения старой крепости, замененной, что видно по ее стенам, совсем другой оборонной архитектурой. Какой разрыв эпох, если вспомнить, что в Западной Европе, во Франции или Италии гражданская и религиозная архитектура уже давно носила оборонные черты. Взять хотя бы в Италии архитектуру раннего барокко, или контрреформации, или в Риме Сэнт-Луи де Франсе!

Вдалеке передо мною, за Волгой, простирается огромная равнина, с которой исходила угроза. На горизонте ни одной природной преграды, и город Казань для русских был желанной крепостью. Двойной символ: для одних, русских, символ завоевания, для других, татар, символ поражения. Казань, побежденная «республика волжских татар», первая мусульманская территория, аннексированная Россией. Об этом напоминает в Москве большая раскрашенная деревянная игрушка, собор Василия Блаженного (увидев который в 1812 году, Наполеон назвал мечетью). Сибирское ханство было следующим этапом. Хан Кучум, узнав от своих соплеменников о прибытии казака Ермака, человека Ивана Грозного, посылает своего сына Махметкуля устроить засаду в низовьях Туры. Ермак расстраивает эти планы, и Кучум побежден. Он оставляет Сибирь и отходит в степи Ишима. Ермак занимает город. Временный успех, а окончательная победа только в 1598 году. В 1584 году Ермак будет убит.

Мне кажется, сегодняшняя тенденция отказываться от этно- и европоцентристского подхода к истории неправильна. Ведь нельзя же отрицать то, чем была победа 1552 года. Чужая власть нависла над Россией со времени взятия Рязани в 1237 году и до середины XV века, когда монголы уступили место татарам. До тех пор, пока Иван Грозный не взял верх над последними. В этом контексте и поскольку это был опорный пункт на пути в Сибирь, Казань в течение трех веков была ставкой в напряженной и беспощадной борьбе.

На острове Свияжск (куда мы вскоре направимся) находится крепость, откуда и началось наступление на ханство в 1552 году. Любопытно, что на этом же острове Свияжск Троцкий организует плацдарм Красной армии в ее наступлений на армию белых… На одном из кадров фильма Эйзенштейна (я поместила его на обложку одной из моих книг) стоит Иван Грозный, его длинная и жиденькая изогнутая бородка только подчеркивает дьявольский профиль, наблюдая, как длинная колонна воинов углубляется в степь. Впереди несут знамя, икона святого лика Христа, Спас Нерукотворный, «сделанная не людской рукой», а прямо отпечатанная его потом…

В тогдашней христианской Европе, где Россия представляла центр византийской церкви против Папы Римского, но особенно против татарского ислама, эти завоевания и установление на века Иваном IV (называемым Грозным) сильной власти связывают с божьим промыслом и с иконой, которую сохранили и по сей день как «чудотворную икону Казанской Божьей Матери». Даже сегодня сайт в интернете под названием «Поговорим о православии» не имеет ни малейших сомнений в божественном заступничестве в победе Ивана Грозного над татарами: это их битва при Пуатье. Я не могу отказать себе в удовольствии процитировать оттуда воинственную прозу: «Без всякого сомнения, на то была воля Божья, чтобы православная вера воссияла на землях России после нескольких веков татарского насилия над душами ее народа.

Вот почему покорение казанского ханства царем Иваном Грозным было не столько территориальным завоеванием, сколько религиозным триумфом. Во время литургии в походной церкви, когда дьяк произнес слова: „Да низвергнутся к твоим ногам все враги и неприятели“, земля затряслась, и церковные хоругви закачались. Русские воины взорвали стены Казани и проникли в город. Они сражались как львы и в тот же день овладели городом, столицей и твердыней татарского королевства. Был праздник Пресвятой Божьей Матери. Так утвердилась несокрушимая вера русского народа в небесную Мать-Богородицу. Царь Иван будет считать эту победу божьим даром. Сразу после взятия Казани он отдаст приказ о возведении главного храма Благовещения во славу царицы небесной. Впоследствии он уточнит места размещения других церквей в разных уголках города. Это было в 1552 году».

Так начинается другая, чудесная история — чудо, по некоторому мнению, одна из причин, доказывающих ее правдивость!

Итак, продолжим. Прошло некоторое время. В 1579 году пожар уничтожает Казань. Прекрасный случай для небесной царицы появиться вновь: «Мусульмане воспользовались этим, чтобы распространить идею о божьем суде над православными. Маленькой девятилетней девочке Матроне является видение Божьей Матери, которая указывает ей место, где можно откопать ее икону. Родители ребенка посчитали это выдумкой, но видение повторяется вновь в наводящей страх манере. Спящая девочка вдруг обнаруживает себя во дворе, перед ней появляется икона, излучающая жгучие лучи, и говорит ужасающим голосом: „Если мои слова не будут услышаны и икона не откопана, я оставлю это место и уйду в другое“». Какие времена! Иконы разговаривали! Есть ли еще русские, которые верят подобным рассказам? Конечно… Так как легенда всегда смешивается с историей в той мере, в какой власть имущие могут извлечь из нее пользу. От Ивана до Екатерины Великой. Подведем итоги. Узнав новость, Иван велит доставить икону в Москву, а затем, богато украсив, отправляет обратно в Казань в специально построенный для нее монастырь. Ее продолжают украшать золотом и жемчугом, присылаемыми царем, а затем новыми украшениями, заказанными императрицей Екатериной. И все «остается спокойным в этой части Востока». Увы! Ночью 29 июня 1904 года хулиганы проникают в Казанский собор и выносят икону. «Вся Россия погружается в скорбь».

Я не очень хорошо поняла обстоятельства ее обнаружения и возвращения: 28 августа 2004 года она была передана Ватиканом России. Уф! Россия может вздохнуть. Кстати, татары тем временем чтобы не отставать, решили возвести самую большую мечеть в мире — мечеть Куль Шариф.

Однако можно догадаться, что этой версии фактов противостоят другие версии, что для будущею России урегулирование мусульманского вопроса именно здесь, в Казани, играет важную политическую роль. С одной стороны, постоянно уверяя, что не хотят задеть правомерную чувствительность татар, историки утверждают важность роли Ивана в укреплении русского единства, предшествовавшего и подготовившего приход в 1613 году династии Романовых. С другой стороны, татары Казани, очень чувствительные к истории своего происхождения, вскрывают ошибки официальных русских историков. Королевство (ханство), уничтоженное в XVI веке царем Иваном Грозным, является на самом деле Волжской Булгарией, основанной в VI веке племенами булгар, пришедшими сюда с Азовского моря и принявшими ислам в 922 году.

Как бы там ни было, после падения ханства (татар или волжских булгар) начинается христианизация. Иван разрушает все мечети. И только при Екатерине Великой опять разрешается их строить.

Мы медленно продвигаемся вглубь кремля, прикованные взглядом к куполам и минаретам с яркой синевой огромной мечети Куль Шариф. Преемственность, разрушения. Перед нами брусчатка, покрывающая место древнего монастыря, колокольня которого была разрушена уже в советское время. (В моем дневнике записано: «Дверь, за которой Горькому не удалось покончить с собой, когда он был учеником пекаря».)

Один вопрос, который я сдерживалась задать с самого начала и который, когда я все-таки его задала, вызвал этот… дипломатический ответ нашего гида. Как сегодня сосуществуют мусульмане и православные? Отлично. Все. Точка. Я настаиваю. Но религиозное пробуждение? (становлюсь «адвокатом дьявола»). Ответ: в Татарстане это есть, но больше в России нигде. (Проверила, и правда: около 14 % верующих среди православных, не более того.) Все это на фоне всеобщего сожаления о советской эпохе. Итак, ничего общего с тем, что происходит в Чечне, где последствия жестокой войны дали толчок подъему радикального исламизма? Нет, ничего общего! Абсолютно нет! А светскость? Я уточняю: во Франции это жесткое разделение церкви и государства. Как у вас? Тут ответ затруднительный и уклончивый. Вы понимаете, мы сейчас выходим из периода атеистического государства. Здесь я хочу уточнить это утверждение, в ответ — молчание.

Из-за меня мы с гидом отстали от группы, которая понемногу рассеялась, и в конце концов все собрались перед большой мечетью. Она действительно большая. Правда, есть еще, что вновь обретать. В 1990 году во время перестройки в Казани оставалась единственная мечеть.

Сегодня их уже более пятидесяти, среди которых и эта, недавно возведенная в самом сердце русской победы, укрепленном кремле Казани. Она была закончена в 2005 году и названа в честь Куль Шарифа, имама, погибшего при защите города от войск Ивана Грозного. Мечеть больше, чем собор Благовещения, который был построен, чтобы увековечить победу Ивана Грозного над татарами. Я смотрю на нее, пытаюсь ее сфотографировать. Со своими восемью минаретами она с трудом помещается в кадр. Несмотря на белый мрамор из Челябинска, она на самом деле некрасивая. Очевидно, что ее минареты своей яркой синевой подавляют все остальное… Символ в символе — несколько утомительно: внешний купол, так же как и купол кафедры внутри, напоминают по форме ханскую шапку.

В самом конце кремля башня Соембике возвышается как Пизанская. По легенде Иван Грозный после своей победы попросил руки принцессы Соембике. Башня, построенная менее чем за семь дней, была ее условием, чтобы выйти замуж за Ивана, и она сбросилась с нее в пустоту… Я не уверена, что все хорошо поняла, но с меня достаточно легенд. Я направляюсь к сувенирной лавке, в которой покупаю красный пояс, украшенный золотыми монетами. Из него я делаю себе пионерский галстук, удачный русско-татарский компромисс, а также шапочку для К. R. Мы встречаем D. F. и F. F., которые смотрели выставку французских картин из Эрмитажа. Выходя, я бросаю последний взгляд на фреску соратников Джалиля с их красивыми лицами советских татар.

Вывод, сделанный из того, что нам сказал гид и что я прочла по возвращении: модель Татарстана может и другим служить примером: например, саратовским татарам или Республике Башкортостан (или Башкирии?). Населенная в равной степени и русскими, и нерусскими, это одна из самых оригинальных республик России. И русские явно гордятся представлять ее как модель удачного сосуществования русских и инородцев и указывать, что их ислам — это ислам умеренный. Официально пропагандируются также следующие факты. В правовом плане: совершенно исключительный случай в Российской Федерации, Республика Татарстан — субъект международного права, ассоциированная с Россией на основе межгосударственного договора. В языковом плане: право обучения и общения по принципу «лингвистического суверенитета», свободы народов и граждан «сохранять и развивать в полной мере свой родной язык».

Однако если верить Лезану Мухарямову из Казанского государственного медицинского университета, внедрение «лингвистического суверенитета» на деле очень сложно, и «официальный статус татарского языка остается формальным и декларативным»… У меня недостаточно необходимого материала, чтобы судить, но, как бы там ни было, совершенно очевидно, что в то время как Европа сталкивается с претензиями этнической, религиозной и языковой идентификации, Россия, по-видимому, сталкивается с такими же проблемами. Она при всем том никогда не бросается в исламофобию, что иногда искушает другие государства: представитель российской власти на Среднем Востоке — Евгений Примаков, известный востоковед, эксперт по антитерроризму, бывший высокопоставленный сотрудник КГБ.

Обед в татарской деревне (Туган авалым), в маленьком строении в гуще квартала искусственно воссозданных домиков. Зал радостно разукрашен цветными узорами, и я подмечаю меню: салат, куриный суп, несколько жирный, манты (узбекское блюдо, напоминающее большие пельмени с острым фаршем), национальная выпечка и испанское вино Jesus del Perdon.

В 14 часов 30 минут мы делимся на несколько групп, и я в числе самой маленькой группы отправляюсь на экскурсию в музей Габдуллы Тукая. Тем хуже для остальных, так как это один из тех необычайно теплых и душевных музеев, где собраны фотографии, картины и предметы в достаточном количестве для того, чтобы получить живое, почти трогательное представление о человеке, которому он посвящен. Это человек, родившийся в 1886 году и умерший в 27 лет от туберкулеза, поэт, выходец из татарского народа, страстно любивший его язык и культуру. Я ничего о нем не знала, но он мне невероятно близок сегодня, после того как H. М. подарил мне книгу, в которой две фотографии Тукая с разницей в несколько лет. На первой он подстрижен по-татарски, а на второй — в элегантной полосатой рубашке, стянутой под воротником модным «западным» галстуком. На стене музея еще одна фотография, от которой сжимается сердце: он сидит на своей кровати, подпертый подушками, коротко остриженный, вся его семья стоит за ним, мужчины в темных костюмах, с подавленным видом. На его лице уже отсутствующий вид. Но, несмотря ни на что, он остается для меня загадочным потому, что я ничего его не могу прочитать, кроме этих нескольких стихов, переведенных Ахматовой: «Сгинь, мороз белобородый» (начало «Поэмы о зиме»).

Что вызывает во мне через года само слово «татары»? Ничего, кроме картин бескрайних степей и монгольского нашествия! «Великая» русская литература нам совсем не помогает: татары в ней либо бандиты, либо извозчики. В один из многочисленных допросов в 1937 году у Евгении Гинзбург спросили, зачем она, зная французский и немецкий, захотела выучить татарский, этот «грубый язык». Только Горький описывает их образ позитивно. «Что меня особенно удивило, это отсутствие у них злобности, их доброжелательность, серьезный и внимательный тон». («Детство»).

Только через имя его отца, муллы деревни, продвигаемся вглубь столь чужеродной нам культуры. Отца Габдуллы Тукая звали Мöхäммäтгарiф Мöхäммäтгäлiм юлi Тукаев — уважаем графологию, в любом языке это целый своеобразный мир. И не забудем опустить точку над типичным для тюркских языков i. От той поры не осталось и следа, но на одной очень хорошо написанной трогательной картине он представлен ребенком с большими черными глазами, сидящим в рубашке на пороге возле двери. По ней я живо представляю себе каждодневную драму той эпохи: после смерти родителей его передоверили дедушке Зиннатулле, «который был очень бедным», и, будучи не в состоянии прокормить своих собственных детей, он попросил извозчика отвезти ребенка на рынок в Казань (Песан Базаар — по имени мечети, ныне называемой Нурулла), чтобы найти кого-либо, кто смог бы его усыновить.

Дело сделано: в 1892 году мальчика взял крестьянин по имени Сагди и отправил в деревню Кирлай, где он начинает учиться в духовной школе, — что в результате полностью отвратило его от любого религиозного обучения. Ему было 13 лет, когда в России повсеместно отмечали столетие Пушкина. Его охватывает страсть к поэзии, но при этом он не забывает ни татарский язык, ни татарскую культуру, которые в тогдашней России совершенно игнорировались. Я сожалею о том, что у меня не было времени увидеть перед фасадом национального театра оперы и балета имени Муссы Джалиля трехметровые статуи-близнецы Пушкина и Тукая на пьедесталах из красного гранита. Совсем не удивительно, что Казань по-особенному отмечала годовщину Пушкина, который был там в сентябре 1833 года, посещая регион, чтобы встретить свидетелей крестьянского восстания Пугачева (1773–1774 годы). Он хотел написать об этом историю (это будет «Капитанская дочка»), В 1906 году Тукай пишет в честь Пушкина большую поэму, которая начинается такими словами: «Браво, Александр Пушкин, поэт, которого не превзойти».

Начинания Тукая вызывают восторг, как всегда вызывает восторг рождение таланта, судьбы, но также вызывает и предчувствие того, к чему Россия должна будет обязательно прийти: к признанию на своей территории и в своей культуре другой культуры, пока не замечаемой, презираемой и игнорируемой. В годы своей ранней юности Тукай испробовал разные профессии: извозчик, печатник, редактор газеты. Затем он начинает писать стихи, присоединившись к первой труппе татарского театра… После революции 1905 года ограничения на татарский язык были сняты и становится возможным писать и публиковаться по-татарски: Тукай, который стал в этом великим новатором, начал с того, что основал газету. В то время взгляды сильно разнились; крайние правые предлагают депортировать татар в Оттоманскую империю, традиционный ислам замыкается в себе, отказываясь совершенствоваться, и Тукай, симпатизирующий социалистическим идеям, атакует его в лоб. Однако он продолжает посвящать себя татарской культуре и старается возродить ее из небытия: поэт, литературный критик, публицист, переводчик, лектор в «Восточном клубе» (ассамблея купцов) и издатель, он собирает народную поэзию и воодушевляется ею, не отстраняясь, однако, от русской культуры. Определяя себя и свою роль, он пишет: «Если Пушкин и Лермонтов — это два солнца, которые светят, то я только отражаю их свет, как это делает Луна».

«Никакого эквивалента в мировой литературе», — говорит о нем хранитель его маленького музея. Самые великие будут его читать, уважать, переводить. Советский режим особенно будет акцентировать его поэзию политической направленности, а сегодняшний Татарстан — то пробуждение, которым ему обязана татарская культура. Мы одни в музее, и, слушая певучие ударения его текстов, я не могу оторвать глаз от ужасной картины его конца, от его лица с ввалившимися глазами. Его агония длилась двадцать восемь часов.

…Мы быстро покидаем музей, так как в 15 часов 30 минут нам предстоит встреча на корабле с журналистами и писателями Казани. На борту предусмотрен ужин и концерт татарской музыки.

В 15 часов 30 минут на Волге. Чудная погода, легкий и нежный ветерок. На корабле стоят ряды столов и скамеек, на которых мы занимаем места.

В таких прогулках есть что-то, что вызывает желание их продлить на несколько дней: свежесть воздуха, запах воды, бортовая качка и водовороты в кильватерной струе, открывающиеся берега, маленькие деревушки, дома и кладбища, голубые купола церквей. Наконец! Наконец! Русская глубинка, мать Волга. И бескрайность русской земли в пространстве и времени. Самая красивая в году растительность — майская, хрупкая, цветущая.

В то время как один из нас отвечает на вопросы, получает сборник стихов поэта, имя которого он не может запомнить, F. F. засыпает на солнце: молодые девушки подходят, чтобы ее сфотографировать. Но общение налаживается трудно. Мне не удается уловить, чего же ждут от нас, и я не успеваю сформулировать нужные вопросы. Каково положение этих русских писателей? Публикуют ли их? Как их читают? На что они живут? Ничего из этого так и не выяснится. Что-то типа глубокого разочарования витает над терпеливо переводимыми разговорами наших собеседников.

На пристани рыбаки предлагают рыбу. Мне бы хотелось иметь время, чтобы приготовить из нее уху прямо тут, на берегу, в котелке над костром… Я замечаю несколько деревянных старинных заброшенных домов и мечтаю однажды приехать сюда и обосноваться, и с болью узнаю, что какой-то туристский магнат собирается устроить там курорт с гольфом и развлечениями. Погода хорошая, мягкая, трава высокая и зеленая, а ветки уже покрыты маленькими бледными листочками. Нежность этой поры: мертвящая нежность, скрывающая неминуемое разложение, которое уже наступает или уже набирает ход.

Призванная на помощь память минувших времен напоминает только образы насилия, плохо согласующиеся с умиротворяющим покоем местности. Однако она необходима: существуя между неизвестным будущим и прошлым, о котором нам не говорят, настоящее — это только хрупкие сходни, на которых тренируют и распространяют «туристическую информацию».

Вот почему нужно еще многое проработать после путешествия, чтобы все это дополнить, иногда оспорить и даже что-то убрать. На этом поле, где коровы мирно щиплют траву перед голубым палисадом, Иван Грозный разбил лагерь в середине XVI века, а артиллерия Троцкого заняла позиции в те дни 1918 года, когда Казань попала в руки чехословацкого корпуса. Лариса Рейснер, молодая коммунистка, боец и разведчица, подруга Раскольникова, политического комиссара волжской флотилии, докладывала о событиях в Свияжске: «С Троцким это была священная патетика войны. Слова и жесты, напоминающие лучшие страницы Великой французской революции». Казань взята, это начало поражения Белой армии. Мы еще встретимся с ней в ее бегстве на восток, оставляющей трупы на берегах Байкала.

Порыв ветра стирает все эти картины и возвращает нас к запаху сена, к вечно юному солнцу, маленьким домикам, ко всему этому голубому, русскому, восхитительному, как на кладбищенских могилах, так и на стенах монастырей. В письме Флоберу Тургенев говорит об этом, описывая свою усадьбу в Орле. Вдали купола; тишина, покой. Крестьянка похлопывает корову по крупу, встречный пьяница проходит мимо нас не глядя, возможно, это блаженный. Повсюду запах сена и воды. В самом конце острова разочарование — он соединяется дорогой с берегом. Там стоит маленькое кафе, где мы заказываем пиво вместе с радостной компанией, среди которой поп, уже изрядно захмелевший, который ест шашлык. Меланхолический свет опускается на остров, и мы возвращаемся на корабль. За время нашей прогулки уже приготовлены настоящие праздничные столы, рыба, водка и небольшая группа музыкантов и танцоров, которые готовятся к выступлению.

Мощное и сильное течение. После плотин Волга менее опасная и намного более широкая, чем во времена Александра Дюма. Музыка нас захватывает, и мы вскоре забываем, что это обычная составляющая сегодняшней туристической прогулки. Ритм, прекрасные голоса, наступающая ночь, эта глубокая вода, меняющая цвет от серого до голубого, а то вдруг бутылочно-зеленого… Шаманский ритуал танца захватывает. Я прекрасно понимаю, что не могу оценить их аутентичность и правдивость, но их лица и тела, особенно мужские, излучают такую энергию! Позже, переодевшись в современную одежду, некоторые из них продолжают играть и петь.

Ощущение необъятности происходящего все больше захватывает. Никогда я не испытывала его до такой степени, разве только в местах, насыщенных глубокой или трагической историей, таких как площадь Святого Петра или Красная площадь. И нигде больше. Необъятность, бескрайность, как неистощимый источник. Всем русским это знакомо, Горький пишет об этом в своих ранних рассказах «Фома Гордеев». Во второй главе книги Фома, еще маленький мальчик, сопровождает отца, богатого купца, на Волгу. Она производит на него неизгладимое таинственное впечатление: «На всем окружающем лежит печать медлительности; все — и природа, и люди — живут тяжело, лениво, но за всем этим чувствуется огромная невидимая сила, которая еще не пробудилась»… Позже я нашла цитату Марселя Конша, описывающего философскую мудрость древних греков, которая начинается по Анаксимандру, «глубина из которой все выходит и куда возвращается все, что проявляется на свету в свое время». Сегодня мне достаточно перечитать эту фразу, чтобы вновь ощутить это мощное движение корабля, который мчится по реке, и она тоже мчится. Я буду ощущать нечто подобное в вагоне поезда, когда в Сибири мы будем мчаться вдоль рек или по тайге, в то время как перед нами будут раскрываться бескрайние просторы…

А затем, как пишется в книгах, мы немного опьянели, наступила ночь, и только река отражала электрические огни. Все оживляется и делает нас счастливыми: песни, танцы, стихи, анекдоты, смех.