Синие дали

ГОН

Охота началась прямо за деревенскими огородами. Мелкий ивняк, осинник и молодые березы подступали непосредственно к плетням и, скатываясь по увалу вниз, где-то там вдали переходили в большой темный лес. С вечера погода обещала быть мягкой. Но за ночь землю выстудило, лужи затянуло ледком, кусты, валежник, траву, опавшие листья посеребрило инеем.

— Опоздали на денек, — сокрушенно сказал Баклашкин и ковырнул сапогом прихваченную морозцем кочку.

Герка с любопытством взглянул на него. Баклашкин был грузен, высок, медлителен и степенен. Говорил он немного и только по делу. Герка не понял, что огорчило его и куда или на что они опоздали. Но спросить об этом Баклашкина не успел. Потому что Баклашкин сам объяснил причину своего неудовольствия:

— Собачкам жестко будет: быстро ноги собьют. Придется по лесу крутиться.

С этими словами он снял с собак ошейники, и они, обе рыжие, вислоухие, по кличке Рыдай и Плакса, быстро скрылись в кустах.

— А где же еще охотиться? — не удержался на сей раз от вопроса Герка.

Баклашкин ответил не сразу. Зато Михаил незамедлительно смерил друга уничтожающим взглядом. Ему никак не хотелось показывать перед Баклашкиным свою неопытность, не хотелось признаваться в том, что оба они на заячьей охоте с собаками впервые. Но Баклашкин давно уже оценил охотничье умение своих квартирантов и потому ответил Герке спокойно и рассудительно:

— А еще можно в поле за русаками. Беляк-то, он килограмма два, больше не тянет. А русаки и по пяти, бывает, попадаются.

— Ясно, — сказал Герка и посмотрел на Михаила.

— Не задавай дурацких вопросов, — прошипел сквозь зубы Михаил и закурил. А Баклашкин так же спокойно продолжал:

— Собачки у меня паратые, резвые. Поднимут зверя, на хвост ему сядут. Так что при стрельбе повнимательней будьте.

— Это уж не беспокойтесь, — поспешил заверить его Михаил.

Но Баклашкин продолжал свое:

— На охоте всякое бывает!

В лесу стояла задумчивая тишина, свойственная природе только в пору самого позднего чернотропа. Деревья еще не уснули. Они были еще гибкими. Но их уже прихватило морозцем, припудрило инеем, и они, насторожившись, притихли. Смерзшаяся за ночь сплошным покровом листва с глухим шумом продавливалась под сапогами. Хрустел лед, и особенно на лужицах, где вода вымерзла совсем.

Компания миновала осиновые мелочи и очутилась на краю широкой, густо заросшей травой и кустами вырубки.

— Трудно будет поднять сегодня косого, — оглядев вырубку, заметил Баклашкин. — Заяц, почитай, весь уже белый. Лишнего шагу ступить боится. Пока сапогом не ткнешь — не встанет.

— Ну и бог с ним, пусть лежит! Мы и так побродим! — поспешил успокоить его Герка. Ему вдруг показалось, что Баклашкин еще чего доброго предложит повернуть домой. А Герке так не хотелось уходить из этого молчаливого, полусонного леса. Но Баклашкин и не думал никуда поворачивать.

— Зачем так? Не за таком приехали! — даже обиделся он. — Надо помогать собачкам. Вставайте цепью. И с голосом вперед.

С этими словами он набрал полную грудь воздуха, словно собирался нырять, озорно улыбнулся и вдруг закричал на весь лес громко и пронзительно:

— Ай-я-я-я-яй!

— Ай-яй!! — весело подхватил этот крик Герка.

— Ох-хо-хо! — на свой лад продолжил Михаил. Больше они ни о чем не разговаривали. Зато над кустами то и дело неслось:

— Ай-яй!

— О-хо!

— Ай-яй!

Вдруг Баклашкин поднял вверх голову и застыл с полуоткрытым ртом. Он к чему-то настороженно прислушивался. Михаил и Герка, заметив это, тоже замерли, как по команде.

— Чу? — хриплым от волнения шепотом спросил Баклашкин и указал рукой в сторону черного леса. — Гонят!

Михаил и Герка прислушались. Где-то в стороне, далеко-далеко слышался не то звон, не то повизгивание, не то подвывание. Неясный звук этот то нарастал, и тогда казалось, что он вроде бы начинает приближаться к вырубке. То пропадал совсем.

— Ей-ей гонят! — теперь уже не сомневаясь, сказал Баклашкин и махнул рукой в дальний конец вырубки. — Давайте туда!

Сказав это, он побежал навстречу неясным звукам. Михаил и Герка поспешили за ним. Баклашкин некоторое время бежал по прямой. Потом резко свернул в сторону и неожиданно затерялся в кустах. Друзья, оставшись одни, остановились.

— Что делать надо? — запыхавшись, спросил Герка.

Михаил толком не знал, что ему ответить. Но расписываться в своей беспомощности не привык и принял решение, сообразуясь с обстановкой.

— Будем ждать, — коротко ответил он. — Ты тут. Я сто метров левее.

Сказал и пропал, словно растаял.

«Хороши!» — подумал о своих напарниках Герка и решил передвинуться немного ближе к гону.

Впереди желтела трава и темнели маленькие, очень кудрявые елочки. Они росли так густо, что под ними ничего нельзя было разглядеть. Но Герке они понравились, и он забрался в самую их чащу. Раза два он останавливался, прислушивался и, убедившись, что гон сваливается правее, тоже принимал правее.

В конце концов он замер. Сердце колотилось тревожно и радостно. Герка верил в свою удачу. А гон все приближался. Теперь уже совершенно отчетливо слышался тонкий, заливистый голос Плаксы и низкий, трубный — Рыдая. Гон Герка слышал впервые. И сейчас пытался хорошенько разобраться в надрывных голосах собак. Было что-то чарующее и вместе с тем очень волнительное в их напористом, страстном лае. Впрочем, чем больше Герка слушал их голоса, тем больше понимал, что это вовсе не лай разливается сейчас над лесом. Ничего подобного и никогда ему раньше не приходилось слышать. В голосах собак слышалась сама страсть, исступленная, вырывавшаяся откуда-то из глубины нутра, сама страсть двух зверей, гнавшихся за третьим. И в то же время это была песня, ни с чем не сравнимая, ни на что не похожая песня. Она в мгновение преобразила сонный лес, взбудоражила его, наполнила жизнью. Слушая ее, нужно было лишь на минуту закрыть глаза, чтобы не видеть холодное, серое небо, безлистые, повисшие, как плети, ветки деревьев, и воображение без труда начинало улавливать в этой дикой песне и говор талой воды, и птичий перезвон, и буйный стон качающейся под ветром дубравы. А как она волновала, эта песня! Чем ближе слышались голоса собак, тем напряженней билось у Герки сердце. Его удары, четкие и частые, он отчетливо ощущал уже не только в груди, но и в висках, и в ладонях, цепко сжимавших ружье. Он уже принимал их на слух. Ему даже казалось, что его собственная кровь, еще минуту тому назад спокойно бежавшая по жилам, теперь обжигает все его тело. Но самым странным Герке представлялось даже не это. Он пытался подавить в себе этот огонь и не мог. Старался успокоиться и не умел. Наоборот. Чем отчетливее слышались голоса гончих, тем сильнее росло в нем ощущение приближения чего-то неожиданного. И хотя он отлично понимал, что ничего сверхъестественного не произойдет, да и не может произойти, потому что собаки выгонят на него из чащи всего-навсего лишь зайца, или в лучшем случае лису, или в конце концов лося, он все-таки ожидал чего-то совершенно необычного и уже никак не мог взять себя в руки и заставить хладнокровно выжидать добычу. Это волнение усиливалось еще больше оттого, что только теперь он понял, что выбрал для себя совершенно неудачное место. Заливистые, нарастающие с каждой секундой голоса собак были уже где-то вот-вот, а он по-прежнему ничего перед собой не видел, кроме голых, переплетенных, как сеть, кустов.

Бах! — рвануло вдруг впереди слева.

Герка вздрогнул, будто его стегнули плетью, и мгновенно повернулся в сторону выстрела.

«Неужто опередили?» — с отчаянием подумал он и судорожно глотнул воздух.

Бах! — прозвучало снова.

«Да что же там делается?!» — чуть не выкрикнул он и, не выдержав, сорвался с места.

Он прыгал через кусты. Ломился напролом через чащу, пока не очутился на краю длинного, словно ров, оврага. Дно оврага было залито водой и подернуто льдом. Герка попытался было сгоряча перескочить через овраг. Но лед оказался слишком тонок. Он продавился, едва Герка ступил на него сапогом. Герка отпрянул назад и остался на своем берегу. Он только привстал на цыпочки и вытянул шею. И вдруг!.. Герка не поверил своим глазам: между елками шмыгнуло что-то светлое. От неожиданности Герка окаменел. А светлое мелькнуло уже ближе. И в следующее мгновенье на самом краю оврага, прямо напротив себя, Герка отчетливо увидел большого, как ему показалось, просто огромного зайца.

Заяц выскочил из травы и, не останавливаясь, прыгнул через овраг. На какой-то момент он повис в воздухе. Но не долетел до противоположной стороны и, вытянув в разные стороны лапы, плашмя шлепнулся на лед. Лед был гладкий, как стекло. Заяц заскользил, завертелся, ударился о кочку, мгновенно оттолкнулся от нее и бросился наутек вдоль оврага.

Все это произошло так быстро, что Герка ничего даже не успел толком разобрать. Перед глазами его что-то мелькало, мелькало… Сам вихрь сидел в длинноухом, четвероногом зверьке.

Герка вскинул ружье к плечу, накрыл, как учил его Мишка, зайца стволами и нажал курок. Выстрела не последовало. Герка нажал второй курок. Ружье молчало. Будто это и вовсе была не двустволка, а одна из тех валежин, которых так много валялось вокруг под ногами. «Да ведь предохранитель же забыл перевести. Дубина!» — обожгла Герку догадка, и он мгновенно послал предохранитель вперед. После этого он снова попытался прицелиться, но белый ком уже скрылся в траве.

«Упустил! Разиня!!» — застонал Герка и невольно подумал, что длинноухий зверек не так уж беззащитен. Что его быстрота и увертливость вполне могут соперничать с хваткой и опытностью даже таких бывалых охотников, как Баклашкин, не говоря уже о Мишке.

Охота, как считал Герка, на этом закончилась. Но она так захватила Герку, что он захотел повторить ее хотя бы в воображении. Он снова вскинул ружье к плечу и прицелился в тот жухлый куст осоки, из которого минуту тому назад выскочил заяц.

«Вот теперь бы! Второй бы раз! Теперь бы не упустил!» — подумал Герка. И точно по заказу, из травы выскочил второй зверь. Только уже не светлый, а рыжий. Он так же стремительно подбежал к краю оврага и так же смело прыгнул вниз. Но Герка был весь наготове. Он ловко поймал зверя на мушку и нажал курок. И в то же мгновение ослепительная и жгучая, как молния, мысль пронзила его с головы до ног: «Да ведь это же собака Баклашкина!»

Герка вздрогнул. Ружье глухо ухнуло. Рыжий зверь тяжело плюхнулся на лед.

«Баклашкин же предупреждал! — с ужасом вспомнил Герка. — Какой кошмар!!»

Он с остервенением отшвырнул в сторону ружье и в два прыжка очутился на краю оврага. Рыжий зверь, ломая лед, бился в воде. Герка видел все это уже как в тумане. От предчувствия непоправимой беды Герку затрясло. Он спрыгнул на дно оврага и, кроша сапогами ледяную корку, бросился в воду. Бочажина оказалась глубокой. Герка спиной и животом почувствовал ее обжигающее прикосновение.

Собака билась совсем рядом, то появляясь на поверхности, то снова исчезая подо льдом. Герка грудью раздавил разделявшую их ледяную перемычку и схватил собаку за шиворот. В следующий момент он уже вытолкнул ее на сухое. И тут случилось самое непредвиденное. Обдав Герку липкой грязью, собака отряхнулась, громко чихнула и, как ни в чем не бывало, с визгом метнулась вслед за зайцем.

— Чтоб тебя разорвало! — протирая от грязи глаза, еще не веря в происшедшее чудо, прошептал Герка и подумал: «Значит, успел все же отвести заряд вверх!»

После этого, тяжело отдуваясь от волнения больше, чем от спешки, Герка повернул к берегу бочажины.

— Ты что, карасей там ловил? — раздался вдруг у него над головой знакомый голос.

Герка посмотрел вверх. На краю оврага стоял Михаил и с любопытством разглядывал, как он вылезал из воды.

— Какие тут к черту караси! — сконфуженно буркнул Герка.

— Вот и я думаю: спятил он или поскользнулся! — сказал Михаил и, свесившись вниз, протянул Герке руку.

Герка вылез из оврага. Вода бежала с него ручьями.

— А в кого ты, между прочим, стрелял? — спросил Михаил.

— В белку, — спокойно ответил Герка. — На елке сидела…

— Похоже, — согласился Михаил. — Шарахнул так, что только сучки полетели. Ну, что же, давай разводить костер. Надо сушиться, да пойдем поднимать следующего…

— Нет уж, дудки! — наотрез отказался Герка, мгновенно вспомнив все, только что пережитое. — С меня и этого довольно, — добавил он для убедительности и принялся, пританцовывая, стаскивать с ноги сапог. Горячка прошла. Его уже начинало познабливать.