Синие дали

ПРИТРАВА

— Слона кормят! Слона кормят!! — кричали мальчишки, забравшись на забор городского сада. — Уй ты, смотри, веники ест! Петька, дай ему еще!

Вихрастый, розовощекий Петька Говорухин, сын садового сторожа, изо всех сил стараясь показать, что он на эти крики не обращает никакого внимания, и деловито отдуваясь, таскал слону морковь, капусту, сено и хлеб.

— А медведя будешь кормить? — не унимались друзья.

— Время придет — буду, — важно ответил Петька и отправился за новой порцией кормов.

Петька знал, что во всем городе нет сейчас ни одного мальчишки, который не завидовал бы ему, и уже в тысячный раз благодарил судьбу за то, что не поехал в пионерский лагерь, а остался на лето дома. Ведь то, что он работает в цирке, случилось так неожиданно. В тот самый день, когда в саду устанавливали клетки циркового зверинца и он, Петька, с любопытством разглядывал их, к нему подошел невысокий, плотный, одетый в просторную замшевую куртку мужчина и спросил:

— А ты что тут делаешь?

— Я тут живу, — просто ответил Петька и указал на дом, в котором размещались Говорухины.

— О, значит, мы соседи? Тогда другое дело, — улыбнулся мужчина. — Тогда давай знакомиться. Меня зовут Кузьма Николаевич Алмазов. Я, брат, дрессировщик. А ты зверей любишь?

— Еще как, — ответил Петька.

— А хочешь мне помогать работать с ними? — спросил Алмазов.

— Конечно, — с готовностью согласился Петька.

Алмазов обнял Петьку за плечи и снова спросил:

— А мать с отцом тебя не заругают?

— Нет, что вы, — заверил Петька. — Они даже рады будут. Скажут, делом занялся. А какая у меня будет работа?

— Несложная, — улыбнулся Алмазов. — Клетки чистить, зверей поить, корм раздавать, ну и вообще помогать мне. Согласен?

Петька радостно кивнул головой.

— Тогда можешь начинать, — сказал Алмазов.

Петька взялся за работу. Зверей было немного. В большом дощатом загоне стояла слониха. Рядом с ней жили два козла с позолоченными рогами и серебряными копытами. Неподалеку от них в тесной железной клетке бегали, высунув языки, три енота. А за решеткой большого, обитого железом ящика дремал, завалившись на спину, мохнатый бурый медведь. Слониху звали Рами, козлов — Мишель и Серж, енотов — Тик, Так и Тик Такыч. А медведя — Буркетом.

Алмазов выступал со зверями после антракта, в конце второго отделения. Инспектор манежа объявлял номер. Маэстро (так в цирке называли дирижера) взмахивал палочкой, оркестр играл марш, и на арену, весело улыбаясь, выходил Алмазов. Раскланявшись, он хлопал шамбарьером[4]. Это был сигнал. Петька хватал за рога Мишеля и выталкивал его на манеж. Потом то же самое он проделывал с Сержем. И начиналось представление. Алмазов заставлял козлов прыгать через обруч и ходить на задних ногах. Смотреть на них было смешно, и публика аплодировала. За козлами выступали еноты. Петька не любил их. Они были трусливы и злобны. Но зрителям нравилось, как они ловко вырывали друг у друга мяч, лазили по лестнице и таскали в зубах разные вещи.

В самом конце представления на арену выходила Рами. Ее выступления публика ждала с нетерпением. Рами выполняла все трюки очень старательно. При этом ее маленькие глазки поглядывали в партер с таким лукавством, а рот раскрывался в такой веселой гримасе, что Петьке казалось, будто слониха улыбается. Никогда не выступал только Буркет. И это очень огорчало Петьку. Мальчик от души привязался к медведю, подолгу задерживаясь у его клетки.

Буркет был старым, незлым, но ворчливым зверем. Он ворчал всегда: и когда просил лакомства, и когда ему мешали мухи, и когда Петька, подметая в клетке, перегонял его в другое помещение. Даже тогда, когда Буркет просто хотел на что-нибудь пожаловаться, он тоже ворчал. Года три назад Буркет делал кульбиты, ездил на велосипеде и лазил по лестнице на передних лапах. Но однажды сорвался, ударился головой, испугался и перестал работать. Алмазов вывел его из аттракциона. С тех пор Буркет не появлялся на манеже. Его перестали считать артистом. Кое-кто даже уговаривал Алмазова сделать из медведя хороший ковер. Но дрессировщик упрямо продолжал возить зверя с собой по всем городам. Зачем? Никто толком не знал. Петька тоже не знал. Да, наверно, так никогда и не узнал бы, если бы не один случай.

Однажды Алмазов подозвал Петьку к себе и, положив ему на плечо свою толстую, заросшую рыжими волосами руку, спросил:

— Скажи, охотники в этом городе есть?

— Конечно, — не подозревая ничего плохого, ответил Петька.

— Много?

— Наверно. У нас же кругом леса. И озера есть. И болота.

— А ты знаешь, где у них размещается совет? — прищурив глаз, продолжал расспрашивать Алмазов.

— Какой совет? — не понял Петька.

— Ну, организация их, штаб…

— А… это дом такой, с вывеской? — сообразил Петька. — Знаю. Возле универмага, на углу Советской… Там еще написано: «Городской совет охотников». Туда еще собак водят…

— Отлично, — перебил его Алмазов и, достав из кармана запечатанный конверт, протянул его Петьке. — Отнеси в совет и передай председателю. Пусть прочитает и ответит. Понял?

— Ага, — кивнул головой Петька и побежал на угол Советской улицы.

Председатель, незнакомый Петьке пожилой человек с синими крапинами на лбу, прочитав письмо, радостно потер ладони.

— Ну, братцы, выручили вы моих ребят. Засиделись они без дела. Мы сейчас в два счета все организуем. Медведь-то большой? — с любопытством спросил он.

— Какой медведь? — снова, как и при разговоре с Алмазовым, не понял Петька.

— Да о котором в письме пишут, — пояснил председатель. — Или ты не в курсе дела?

— Нет, я в курсе, — начиная вдруг смутно догадываться, о чем идет речь, ответил Петька. — Медведь большой. Его зовут Буркетом.

— Это хорошо, что большой, — улыбнулся председатель. — Страх не люблю с мелочью возиться. Ну, так мы согласны. Так и скажи своим: в субботу, часикам к пяти, пришлем за вашим зверем машину. Поедем в хозяйство с ночевкой. Улавливаешь?

В цирк Петька прибежал, как на пожар, запыхавшись. Теперь он уже твердо знал: Буркету грозит беда. Но какая? Он постучался в уборную Алмазова. Она оказалась запертой. Петька бросился в зверинец. Алмазов, точно, был тут. Он стоял возле Буркета и примерял ему на шею широкий ременный ошейник. Медведь, как всегда, ласково ворчал и лениво крутил головой.

— Ну? Где ответ? — спросил Алмазов, поймав на себе тревожный взгляд широко открытых Петькиных глаз.

— Ответа нет, так велели передать, — проговорил Петька.

— Что же?

— В субботу в пять часов приедут сюда на машине.

— Очень хорошо.

— А что будет? — робко спросил Петька.

— Что будет? Аншлаг! — усмехнулся Алмазов и, бросив ошейник, ушел в шапито.

Петька проводил его сердитым взглядом и насупился.

«Я и сам все узнаю», — упрямо решил он.

Алмазов был неразговорчив. Петька знал это и не досаждал ему расспросами. Но в субботу он не пошел домой, а остался в зверинце.

Увидев это, Алмазов нахмурил брови.

— Ты сегодня не нужен, отдыхай, — сказал он.

— А может, зачем-нибудь понадоблюсь? — попробовал отговориться Петька. — Я вам не помешаю.

Дрессировщик поморщился.

— Я уезжаю на ночь. Тебя дома заругают… — начал было он, но Петька перебил его:

— Нет, что вы! Я предупредил мать. Она разрешила.

— Тогда оставайся, — согласился Алмазов. — Только чур — язык держать за зубами.

Через час, как и договорились, к зверинцу подъехал «газик» с закрытым кузовом. Алмазов вывел из клетки Буркета, надел на него ошейник и по большой наклонной доске завел его в кузов. Потом кивком головы разрешил Петьке пристроиться рядом со зверем. Сам он сел в кабину, и машина тронулась. Буркет вел себя смирно, и Петька мог спокойно следить за дорогой. Ехали куда-то за город. Это он понял потому, что видел через дырки в брезенте, как уменьшались дома, и скоро вместо мостовой из-под машины стала выползать пыльная проселочная дорога. Шофер поворачивал то вправо, то влево, по брезенту заскребли ветки, и тень от деревьев закрыла узенький луч солнца, пробившийся через рваный полог.

Часа через полтора машина остановилась. Петька выглянул наружу. Вокруг шумел молодой веселый березняк. Неподалеку лаяли собаки и разговаривали люди.

Алмазов поднял полог и поманил Буркета. Медведь, лениво переваливаясь, мягким комом вывалился на траву. Петька спрыгнул следом за ним. Из кустов, что росли на опушке небольшой поляны, навстречу вышло несколько человек. Среди них Петька сразу узнал председателя с синими крапинами. Председатель, приветливо улыбаясь, подошел к Алмазову и поздоровался с ним за руку.

— Поджидаем, поджидаем, — нараспев протянул он, переводя взгляд с Алмазова на Буркета. — Хорош зверь. Знатная будет притрава.

— У вас все готово? — сразу перешел к делу Алмазов.

— Давно… Сбор полный. Будете довольны, — ответил председатель и протянул Алмазову пачку денег.

Алмазов сунул деньги в карман, взял за ошейник Буркета и повел его на поляну. Все пошли следом за ним.

На поляне, обтянутой бечевкой с красными флажками, разместилось человек сорок. Натянули между деревьями стальной трос. Алмазов привязал медведя на цепь, свободно скользящую вдоль троса, и подозвал Петьку.

— Считай, сколько пройдет собак, — приказал он. — Точно считай.

— Хорошо, — ответил Петька, хотя и не понял, о каких собаках идет речь.

Председатель отошел за дерево, достал из кармана толстую тетрадь, раскрыл ее и назвал кого-то по фамилии. От толпы отделился молодой парень и побежал в ту сторону, откуда доносился лай.

Медведь, очутившись в лесу, с беспокойством оглядывался по сторонам. На людей он не обращал никакого внимания и, как казалось Петьке, весь был поглощен лесными звуками. Вдруг из кустов, что прижались на самом краю поляны, с громким лаем выскочила собака с острой оскаленной мордой и кинулась к Буркету. Шерсть на спине у собаки торчала дыбом. Глаза горели. Толпа оживленно загудела. Петька замер. Собака в несколько прыжков подскочила к Буркету и встала, как вкопанная. Парень, хозяин собаки, подтолкнул ее.

— Бери! Бери! — скомандовал он.

Собака злобно залаяла и попятилась. Толпа захохотала.

— Сам бери! Сам! — закричали охотники.

— Желна! Желна! Взять его! — науськивал парень.

Желна обежала вокруг Буркета, но так и не подошла к нему ближе, хотя Буркет и не проявлял никаких признаков враждебности.

— Еще молода твоя Желна. Толку не будет, снимай, — распорядился председатель и назвал следующую фамилию.

Парень сконфуженно улыбнулся, взял Желну на поводок и подошел вместе с ней к председателю.

— Еще бы разок попробовать, Иван Спиридоныч, — попросил он. — В паре с кем-нибудь.

— Пожалуйста. Оплачивай выход. В самом конце запишу, — нараспев протянул председатель. — Народу-то, вишь, сколько?

Парень без разговора достал деньги и протянул председателю несколько бумажек. В этот момент на поляне появилась очередная пара. Сухонький старичок пытался натравить на Буркета красивую черную, с белой метиной на груди, лайку по кличке Гул. Лайка бегала вокруг Буркета, а Буркет лениво поворачивал следом за ней голову. Потом ему, очевидно, это надоело. Он лег на спину и под общий хохот собравшихся начал кататься по траве.

Гул испугался и, поджав хвост, убежал прочь, Старик, чертыхаясь, погнался за ним.

— Стой! Куда тебя понесло! — кричал он.

Охотники гоготали. Председатель смеялся вместе со всеми. Петька тоже, перестав бояться, от души хохотал над стариком. Затея Алмазова начала ему нравиться.

После Гула на притраву выводили Урчу, Лину, Баяна и еще десятка полтора черных, рыжих, белых и серых собак. Они с лаем носились вокруг медведя, подбегали к нему почти вплотную, ловко отскакивали назад, хрипели, визжали, снова со злобой наскакивали на него и, не осмелившись вцепиться ему в бок, как на пружинах, отпрыгивали прочь, едва Буркет поворачивался в их сторону. Медведь не гонялся за ними. И кажется, по-настоящему еще ни разу не разозлился ни на назойливых псов, ни на людей, старавшихся расшевелить его в этой непонятной для него игре.

Время между тем подошло к вечеру. Под деревья заползла синяя тень сумерек.

— Ну-ка, давайте напоследок пропустим чемпиона, — ни к кому не обращаясь, предложил председатель и громко позвал: — Трюхин, Петр Николаевич! Выводи-ка свою!

Худощавый, небритый, с острым, как пика, носом охотник неторопливой походкой отошел к кустам и скоро вернулся оттуда с широкогрудой пепельно-серой лайкой по кличке Лада. Лайка была настолько хороша, что Петька невольно залюбовался ею. Она появилась на поляне без голоса, спокойно позволила снять с себя ошейник, и только после этого на холке у нее вздыбилась шерсть. Секунду Лада стояла, разглядывая медведя, потом, как птица, метнулась к нему за спину. И тут случилось неожиданное. Буркет неистово рявкнул и подскочил. По бурой шерсти его правой задней лапы поползла тонкая струйка крови. Он бросился на Ладу, но та, проворно увернувшись, вцепилась ему в левый бок. И пошло, и пошло…

У Петьки захватило дух. Игра стала страшной. Юркая, неуловимая, как всплеск, Лада рвала огромного, могучего Буркета. На зеленой траве поляны тут и там забурели клочья рыжей шерсти. Буркет ревел. Вставал на дыбы. Прыгал на лайку, стараясь ударить ее лапой. Но Лада ловко увертывалась. Она крутилась вокруг Буркета, как смерч, злобно хватая его до тех пор, пока Буркет в бессильной ярости не сел на траву. Только таким путем удалось ему защитить свои гачи от беспощадных клыков собаки.

— Уберите! Уберите ее! — чуть не закричал Петька. Но, увидев возбужденные, веселые лица людей, осекся. Ему вспомнилось, что так же весело смеется публика в цирке, когда на манеже с воздушной легкостью выполняются тяжелые, очень тяжелые номера. Петьке на минуту стало страшно. Он почувствовал вдруг себя совсем одиноким в этом далеком глухом лесу.

— Вот это работа! — довольно приговаривал председатель. — Диплом первой степени обеспечен без разговора. Снимай, хватит…

Трюхин призывно свистнул. Но Лада даже не обернулась. Трюхин позвал ее еще раз. Собака отбежала от него в сторону. Тогда он попытался схватить ее за загривок, но она, вывернувшись, снова бросилась на Буркета. В дело пришлось вмешаться Алмазову. Он взял Буркета за цепь и потащил его вдоль каната. Лада рванулась следом за зверем и попала в руки хозяина.

— Понравилось? — спросил Петьку председатель.

— Гадина эта ваша Лада. Серая гадина, — зло ответил Петька.

Председатель засмеялся добрым раскатистым басом и подозвал хозяина Желны.

— Вот это работа! Сатанинская порода, — многозначительно проговорил он. — С такой собакой никакой зверь не страшен.

— И Желна будет работать, Иван Спиридоныч, — попытался защитить свою лайку парень. Но председатель в ответ безнадежно махнул рукой.

— Ее только поднатаскать надо, — убежденно отстаивал парень Желну. — Вот бы их на пару спустить.

— Одно толку не будет, — буркнул председатель. — А вот увидишь, — не сдавался парень. — Ведь Желне чего? Ей злобности не хватает.

— Ладно. Завтра посмотрим, — согласился председатель. — На пару, так на пару. Завтра самых вязких собак на притраву выведем. С утра начнем. А на сегодня шабаш, поздно уже, — скомандовал он.

Петька облегченно вздохнул. Алмазов дал Буркету несколько кусков сахару и увел его с поляны. Потом медведя посадили в вольеру, и все пошли ужинать в просторную избу охотничьего хозяйства.

За столом разговоры велись только вокруг завтрашнего дня. Спорили о будущем чемпионе. Называли Ладу и еще двух незнакомых Петьке собак, из-под которых на охотах не раз брали и медведей, и сохатых, и другую всякую всячину.

Петька пил чай молча. Он все еще никак не мог забыть отчаянный рев Буркета и, слушая разговоры о том, что ждет медведя утром, невольно ежился от страха.

Когда выпили третий самовар, хозяин пригласил гостей отдохнуть. Алмазова и председателя уложили на кроватях. Всем остальным постелили на полу. Петька натаскал под стол сена и лег там, укрывшись хозяйским плащом.

Скоро изба наполнилась храпом. Петька тоже уснул. И сразу же услышал басовитый голос председателя: «Пускай чемпионов! По два! По три! Уж они-то покажут работу!» Председатель засмеялся жутковатым смехом и протянул Алмазову пачку денег. Алмазов повертел бумажки в руках и начал разбрасывать их в разные стороны. И всюду из-за кустов, куда они падали, выскакивали мохнатые чудовища и с лаем бросались на Буркета. «Чемпионы! Чемпионы!» — в один голос закричали Алмазов и председатель. Петька вздрогнул и проснулся В окно лился серебряный свет… Спокойное дыхание спящих прерывалось густым храпом.

«Утром Буркета опять будут мучить, — подумал Петька, и вдруг его осенила догадка: — А что, если?..» Он испугался собственной мысли и с головой забился под плащ. Но скоро снова высунулся наружу. Горячее желание помочь косматому другу победило страх. Петька вылез из-под стола и, осторожно ступая босыми ногами, вышел на улицу. Его никто не заметил. Он шмыгнул в тень дома и вдоль тына пробрался к вольере.

— Буркет! — позвал он чуть слышно.

Медведь вперевалку подошел к сетчатой дверце вольеры.

— Буркетик, — ласково проговорил Петька. — Больно тебе?

Медведь жалобно заворчал.

— Больно? — переспросил Петька и открыл вольеру. — Беги! Дурашка! Беги скорее!

Медведь вышел наружу, потянул носом воздух и трусливо попятился назад.

Глядя на него, Петька от неожиданности остолбенел.

— Куда же ты, глупый? Беги отсюда!

Медведь в ответ застонал и забился в самый дальний угол вольеры.

— Беги! Беги, — попытался командовать Петька. Но все было напрасно. Буркет и не думал уходить из клетки. Он родился и вырос в цирке, никогда не жил в лесу и теперь испугался густой, темной чащи. Петька понял вдруг это и замолчал. На душе, у него стало горько и больно. Он хлопнул дверцей вольеры и побрел в избу. И в первый раз за все это время пожалел о том, что связался с Алмазовым и не поехал в лагерь.