Синие дали

ЖЕЛТЫШ

Олененок родился ночью, когда в лесу было совсем темно и ни единый живой звук не нарушал всеобщей тишины и покоя. В небе блестели звезды, но свет их был так далек и так слаб, что почти совсем не освещал землю. Поджав тонкие, слабенькие ножки, олененок боком опустился на прелую прошлогоднюю листву. Мать-олениха осторожно нагнулась над ним и, нежно обнюхав, неторопливо принялась облизывать ему мордочку, спину и шею. Было холодно и сыро. Олененок дрожал. Ноздри его, улавливая непривычные лесные запахи, то и дело морщились и раздувались. Ничего не понимая, он напряженно таращил глаза, силясь сквозь темноту разглядеть очертания чуть видимых деревьев. Но тьма была непроницаема. И олененок быстро устал. Ему захотелось спать. Он свернулся калачиком и закрыл глаза. Скоро и мать улеглась возле него на землю. Чуть слышно похрапывая от удовольствия, она прижалась к нему своим большим и сильным телом, и олененку от этого сразу же стало тепло и приятно.

Так, согревая друг друга, они неподвижно лежали до тех пор, пока вверху не стало светлее и тонкие, усыпанные крохотными листочками ветви деревьев не закачались от ветра. Тогда олениха встала на ноги и осторожно ткнула мордой олененка. Он проснулся, широко раскрыл глаза — и первое в его маленькой жизни утро отразилось в них десятками радужных весенних красок. Деревья из черных все стали разноцветными: белыми, серыми, коричневыми и даже зелеными. Звезды вверху пропали. Но вместо них над головой разлилось теперь что-то голубое, синее и такое прозрачное, что, сколько в него ни смотри, конца-краю ему все равно не увидишь. Взошло солнце. Откуда-то из-за леса в чащу полились потоки теплых золотистых лучей. Они пробивались сквозь кустарник и деревья, и вся земля под ними покрылась нежными подвижными бликами. Воздух наполнился птичьими голосами. Зазвенели синицы, затрещали дрозды, зяблик просвистел свою короткую песенку, щелкнула дважды сорока. Олененок увидел свою мать. Она стояла возле куста и обгладывала с ветвей яркую шелковистую зелень. Маленькому олененку очень захотелось подойти к ней и прижаться к ее высоким ногам. Пошатываясь из стороны в сторону, он встал с листьев и, сделав несколько коротких шажков, ткнулся мордочкой ей под брюхо. Она слегка подтолкнула головой его в бок. Олененок забился под нее еще дальше и неожиданно напал губами на мягкий сосок ее небольшого упругого вымени.

Инстинкт подсказал ему, что надо делать, и олененок, причмокнув губами, втянул в себя первый глоток теплого материнского молока. Молоко было сладкое, вкусное, от него пахло свежестью. Олененок, захлебываясь и не отрываясь, сосал мать до тех пор, пока не почувствовал, что уставшие с непривычки ноги плохо держат его. Сосать хотелось еще, но сил не хватало, и он лег на траву. Так началась его жизнь.

Олененок быстро набирал силу. Скоро он окреп и уже подолгу мог ходить за своей матерью. Он научился различать, какие кусты и стебли можно есть, а какие нельзя, и узнал, что каждая трава имеет свой запах, а каждая ветка — свой вкус. Олениха каждый день уводила его в новые места, и олененок все время встречал в лесу что-нибудь незнакомое.

Однажды в густом молодом ельнике он наткнулся на большую замшелую глыбу. Глыба была не похожа на все, что он видел до этого, и заинтересовала его. Олененок быстро подбежал к ней и обнюхал ее. Она ничем не пахла. Тогда он встал на нее своими острыми копытцами и весело подпрыгнул. Но вдруг поскользнулся, сорвался и шлепнулся в лужу, полную холодной талой воды. До этого он много раз уже натыкался на воду и даже помнил, как она журчит по камням и оврагам, но он никогда еще не купался в ней и не знал, что замшелая глыба — это просто валун.

Другой раз на солнечной поляне среди старых, обросших молодыми побегами пней он увидел большую черную птицу с красивыми завитками на хвосте. Птица бегала по траве, громко чуфыкала и что-то бормотала. Красные брови при этом у нее делались еще ярче и краснее, грудь выпячивалась и надувалась, а белое подхвостье, освещенное солнцем, начинало ослепительно белеть. Это был тетерев.

Олененок смело подошел к птице, но она с шумом взлетела вверх и напугала его быстрым хлопаньем крыльев.

Наступило лето. Лес оделся густой, шелестящей под ветром зеленью. Высокие, пышные травы устлали землю пахучим ковром. Высохли лужи, ручьи вошли в берега и тонкими струйками зажурчали по дну размытых весною русел. В маленьких гнездах, что часто встречались олененку в кустах и на земле, вместо гладких крапчатых яичек появились крикливые птенцы. Распадок, в котором недавно еще желтая пыльца ореха прозрачным облачком висела по утрам над землей и в ней, как в пелене, темнели голые ветви кустов, покрылся молодой, нарядной порослью.

Этот распадок олененок знал уже очень хорошо и всегда безошибочно угадывал к нему путь. Мать-олениха чаще всего водила его сюда на кормежку и отдых. В этом распадке, длинном и узком, протянувшемся в глубь леса на несколько километров, в жизни олененка случилось большое и страшное событие: он впервые остался без матери.

Ясным, солнечным днем, когда пятнистые спины оленей почти сливались с рябою сеткой теней, олененок, насытившись мягкими, сочными побегами, лежал под кустом дикого винограда и дремал. Мать-олениха, стоя неподалеку, щипала траву. Вдруг в дальнем конце распадка послышался громкий лай и чей-то звонкий раскатистый голос:

— Эй, Митяй! Айда в орешник!

Олениха мгновенно прекратила щипать траву и, подняв голову, замерла в ожидании. Большие темные глаза ее застыли в тревожном выражении, уши чуть видимо шевелились. Лай приближался. Олениха прерывисто свистнула, сильным прыжком метнулась вдоль кустов и, прежде чем олененок успел вскочить на ноги, пропала в чаще. Олененок хотел было броситься следом за ней, но с другой стороны распадка раздался новый крик:

— Ау-у!

Олененок вздрогнул и насторожил уши. Мать, однако, не подавала сигнала, не звала его, и он не знал, что делать. Так, переступая на тонких ножках, он осторожно нюхал воздух и слушал лес. В нескольких шагах от него из кустов выскочил маленький зверь и, протяжно взвизгивая, быстро побежал по следу оленихи. У зверя был длинный хвост и большие уши. Олененок застыл на месте, прижавшись боком к гибкой лозе. Зверь пересек поляну и скрылся в зарослях. А олененок неслышно опустился на землю и затаился, словно окаменел. Он не поднялся даже тогда, когда справа и слева от него из-за кустов вышли два человека и один громко сказал другому:

— Ты что же не отзываешься?

Другой в ответ замахал руками и чуть слышно прошептал:

— Тихо ты! Слышь, Лютра кого-то гонит…

Олененок однажды уже видел людей. И сейчас смотрел на них почти без страха. Если бы не инстинкт, который подсказывал ему, что их все-таки надо опасаться, он из любопытства, наверно, даже подошел бы к ним. Но он помнил, что мать убежала, и лежал не шевелясь.

Человек поменьше повернулся на месте, осмотрелся по сторонам и тихо вскрикнул:

— Митяй! Смотри, олененок, — и указал рукой.

Митя с удивлением и любопытством глянул туда, куда указывал приятель, и тоже замер.

— Желтыш, — улыбнулся он, — настоящий желтыш. Это, наверно, от Зойки.

— Ну да! — заспорил маленький. — Зойка небось померла уж. Болела-то она, помнишь, как? Ее потому и из питомника выпустили. Думали, может, на воле ей лучше станет. А это чужой. Снимай ремень, сейчас поймаем.

Олененок не знал, о чем говорят люди, и изо всех сил старался не выдать себя ни единым, даже самым маленьким движением.

Он был уверен, что в таком положении люди его не увидят, и позволил им почти вплотную приблизиться к себе. Только тогда, когда ременный пояс крепкой петлей стянул ему шею, он вскочил на ноги и рванулся вслед за матерью. Но было уже поздно. Его обхватили поперек туловища, приподняли над землей, и один из людей, что был повыше, положил его к себе на плечи.

Олененок забился. Человек засмеялся и, крепче сжав олененку ноги, понес его по поляне. Они прошли распадок, перешли вброд речку, обогнули каменную сопку и подошли к высокому, сделанному из проволочной сетки забору. Олененок знал этот забор. Мать не раз подводила его сюда, но дальше они никогда не забегали. Люди долго несли олененка вдоль забора и наконец вышли на дорогу, которая привела их к воротам.

За сеткой росли точно такие же деревья, как и в распадке. У большого кедра люди присели отдохнуть и пустили олененка на траву. Он вскочил на ноги. Но его опять уложили. От кедра дальше его нес уже маленький человек. Но, очевидно, он скоро устал, потому что олененка поставили на ноги и, потянув за пояс, повели рядом.

На поляне возле озерка олененок неожиданно увидел целое стадо своих собратьев. Тут были большие, высокие, с тонкими, только еще отросшими рожками пантачи, маленькие желтыши и красивые стройные оленихи. Заметив людей, самый рослый олень тревожно фыркнул, свистнул и с быстротой ветра унесся в кусты. Стадо молниеносно последовало за ним. Но убежали олени недалеко. Проскочив метров двести, они забрались на голый каменистый утес у воды и застыли на нем, наблюдая сверху, как шли по дороге люди и вели на привязи олененка.

Желтышу показалось, что в одной проворной длинноногой оленихе он узнал мать. Но потом он увидел, что ошибся. Мать его бегала легко и красиво, а эта незнакомая олениха очень уж сильно выбрасывала вперед ноги, и от этого при каждом прыжке ее тело сильно встряхивалось.

Скоро они подошли к хворостяному плетню, за которым слышались громкие голоса и виден был дом с сараем. Тот человек, что вел Желтыша на ремне, отворил калитку и первым вошел в нее. Из дома навстречу им вышла пожилая, повязанная белым платком женщина. На плече она несла длинное изогнутое коромысло. Увидев олененка, женщина опустила с плеча коромысло и взмахнула руками.

— Батюшки светы! — громко-произнесла она. — Да где же это вы олененка-то взяли?

— В распадке, мама, — ответил тот, что шел сзади.

— А ланка где? Неужто пропала? — с тревогой спросила женщина.

Митяй пустил олененка в сад.

— Мы не знаем, — коротко ответил он. — Ее, наверно, Лютра угнала. А этот затаился, вот мы его и взяли.

— Будет вам врать, бесенята! — сердито сказала женщина. — Где это видано, чтоб теленок от ланки отстал! Вы небось собакой его травили. Ну погодите, Егор увидит, он вам уши нарвет!

Человек поменьше испугался.

— Митяй, — запросил он, — давай его в лес отпустим.

— Куда еще! — обозлилась женщина. — Его надо на старое место, в распадок отвести. — И, приложив руки ко рту, она громко крикнула: — Его-ор!

Стоя в самом дальнем углу садика, Желтыш с тревогой и любопытством наблюдал за людьми. Они не делали ему ничего плохого, но он не знал их и сторожился. Вот если бы мать-олениха была рядом, он бы знал, как надо вести себя. Он вытянул шею и тихо носом втянул ветерок: не пахнет ли матерью? Но ветер донес до него лишь сладкие запахи луга. Из сарая вышел еще один человек и подошел к женщине.

— Ты чего звала? — басом спросил он.

— Гляди, Егорушка, — заговорила женщина, — сорванцы-то эти олененка из лесу привели.

— Где? — оживился человек и, увидев Желтыша, быстро подошел к нему.

Олененок прижался к изгороди. Человек внимательно осмотрел его и весело засмеялся.

— А ведь это Зойкин олененок-то, мать! Смотри — белая залысина на лбу. Ай да Зойка, выжила, значит! Митька! — позвал он. — Где вы его нашли?.. Да не бойся, иди сюда!

Митька неторопливо подошел к Егору и сбивчиво рассказал, как в распадке, среди орешника, вдвоем с Петькой нашли они олененка и как Лютра кого-то погнала по следу.

— Мы не знали, что это Зойка, — оправдывался он, — мы думали, что Зойка пропала. Дед Трофим будто даже видел ее мертвую у завала.

— То не Зойка была, — примирительно ответил Егор. — То старая Ласточка. Она на круче ногу себе сломала. А твой Трофим толком не знает ничего и зря только сказки рассказывает… Вы помните, где его взяли?

— Помним, — обрадовался Митя. — В распадке, как только налево от сопки пойдешь. Там еще виноград вьется.

Егор ласково потрепал брата за вихры.

— Эх вы, следопыты!.. Ну ладно. Как Лютра вернется, скажите мне. Пойдем отведем теленка на место. Да заодно и для Зойки бобов насыплем. Помаленьку надо будет ее опять к питомнику приучать. А пока пойдемте отсюда.

Все трое вышли из сада и плотно закрыли за собой калитку. Желтыш остался один. В домике все время что-то шумело, стучало и сильно пугало его. Желтыш чутко ко всему прислушивался, поводил ушами и пристально осматривался по сторонам. Однако скоро понял, что шум этот для него неопасен, и, успокоившись, отошел от забора в кусты смородины.

В кустах было душно. Солнце щедро палило смородину золотыми лучами, и смородина благоухала под ними, испуская каждым листком пряный, сладковатый запах. Желтыш на минуту забыл, где он и что с ним, и как ни в чем не бывало обкусал верхушку у большого смородинного куста. В это время за углом сарая что-то хрустнуло и в сад вошел диковинного вида зверь. У зверя были толстые ноги, длинный пушистый хвост, которым он беспрестанно стегал себя по бокам, отгоняя слепней и мух, и косматая, вся в репьях грива. У калитки он остановился, мотнул головой и принялся щипать траву, ловко забирая ее большими мягкими губами. Таких зверей Желтыш не видел еще никогда в жизни. Он не был похож ни на мать, ни на тех красавцев, которые промчались сегодня мимо него целым стадом.

Олененок выбрался из смородины и с любопытством уставился на пришельца. Тот спокойно продолжал есть траву. Глядя на него, Желтышу тоже захотелось чего-нибудь пожевать. Неожиданно в широких дверях сарая появилась знакомая уже Желтышу женщина и громко позвала:

— Митя-ай! Стреножь коня!

Желтыш испугался ее крика и снова забился в кусты смородины. А к большому зверю неторопливо подошел Митяй и нехотя стал связывать ему ноги. Потом большого зверя выгнали на луг, он заржал и, пофыркивая, снова стал щипать траву. Солнце между тем перевалило уже за полдень и медленно стало клониться к деревьям. Желтыш вспомнил, что в это время он обычно сосал мать, и ему захотелось есть. Но матери не было, а ветки кустов ему уже надоели. Он снова потянул носом воздух и в тишине негромко позвал мать. «Е-ок!» — раздался его голос. Но никто на него не ответил. И вдруг опять сразу стало шумно. Хлопнула калитка, в сад вошли высокий Егор и Митяй. О чем-то оживленно разговаривая и размахивая руками, они приблизились к Желтышу, и Егор ловко накинул ему на шею мягкую ременную петлю. Потом они повели Желтыша из сада и скоро очутились у высокой проволочной сетки. Миновали каменную сопку. У речки Егор остановился, взял Желтыша на руки и перенес через проток на руках. Все, что встречалось за речкой дальше, Желтышу было уже знакомо и понятно. Он заметно заволновался и стал напряженно дергать ременный поводок. Тогда Егор, боясь, что олененок повредит себе шею или подвернет ногу, взял Желтыша на плечи и сам понес в распадок. Митяй шагал впереди и показывал дорогу. У орешника он остановился.

— Вот тут нашли, — сказал Митяй и показал рукой сначала на олененка, а потом на густой виноградный куст.

— Пускай здесь.

Егор осторожно поставил Желтыша на землю, снял с него поводок и отступил в сторону.

Олененок замер. Почувствовав свободу, он не сразу сообразил, что надо делать, растерялся. Митяй поднял с земли тонкую ореховую хворостинку и замахнулся. Но Егор схватил его за руку.

— Ты что? — спросил он. — Разве можно пугать? Сейчас напугаешь — он всю жизнь людей бояться будет. А нам его вместе с маткой еще в питомник заманивать надо.

Он осторожно толкнул Желтыша ладонью в бок:

— Ну!

Желтыш переступил с ноги на ногу, один миг еще подумал о чем-то и вдруг, с легкостью прыгнув в густые, тенистые заросли, как стрела понесся вперед. Ветер свистел у него в ушах, трава и сучки больно хлестали по ногам. А он все бежал, бежал и бежал. Только теперь свобода стала понятна ему по-настоящему.

Лес, родной лес дохнул на него густым смолистым запахом кедров. Мох приятно мялся под каждым ударом копытца. Знакомые птичьи голоса слышались со всех сторон. Желтыш бежал все дальше и дальше и остановился лишь у ручья. Здесь часто бывал он с матерью. Тут, в кустах, она не раз кормила его молоком. Желтыш, тяжело дыша, поднял голову вверх, вытянул шею и громко позвал. Тоненькое эхо задрожало в воздухе и затихло в чаще. Он позвал еще раз. Но в лесу по-прежнему было тихо.

Олененок побрел вдоль ручья.

Начало темнеть. Солнце село, и вверху, на сине-фиолетовом небе, зажглись звездочки. Умолкли птицы. Желтышу стало жутко и снова захотелось есть. Он перепрыгнул ручей и неожиданно в стороне услышал чьи-то быстрые шаги. Сердце у Желтыша забилось от страха. Готовый в любую секунду метнуться в кусты, он замер, но от волнения не сдержался, обернулся и… остался на месте. К нему легко и быстро бежала мать. Желтыш сразу же узнал ее и, подскочив на всех четырех ножках, бросился к ней навстречу.

Мать обнюхала Желтыша и проворно принялась лизать своим большим, шершавым языком. Ноздри ее широко раздувались, сердце тяжело стучало в боку. Пока она лизала Желтышу спину, он, вытянув мордочку, нырнул к ней под брюхо и ловко поймал губами теплый и мягкий сосок. Желтыш был очень голоден. Вымя у матери скоро опустело, а он все чмокал, фыркал и никак не мог от него оторваться. Мать не мешала ему. Она то чутко прислушивалась к тишине, то снова, наклоняясь над ним, вылизывала ему бока. Наконец Желтыш почувствовал, что устал, и захотел спать. Он подогнул ноги и лег на мягкий пушистый мох. Мать опустилась возле него. Желтышу хорошо было рядом с ней. Он уткнулся мордочкой к ней в ноги и закрыл глаза. Ему приснился лес, проволочный забор, два маленьких человека и один высокий, по имени Егор. Потом откуда-то из темноты вышел большой зверь с длинным хвостом и косматой гривой и громко заржал, как тогда на лугу. Желтыш испугался, вздрогнул и сам чуть слышно пискнул во сне, но, почувствовав возле себя мать, тотчас же успокоился.

Ему снился луг, густые заросли орешника и яркое солнце. А мать-олениха все лизала и лизала его пушистую желтую спинку.