Следствие ведет блондинка (СИ)

Глава 19

— Для чего мужчины целуют блондинок?

— Что бы хоть ненадолго закрыть им рот.

(Из сборника анекдотов)

Утро Марго началось как обычно, несмотря на обстоятельства, в которых ей теперь приходилось существовать. В половине девятого она появилась в салоне красоты, села в кресло и отдала себя в заботливые руки специалистов. Мао дремал в специальной собачьей корзиночке, которая была приобретена владельцем салона в знак почтения к постоянной клиентке. У клиентки в этот час раскалывалась голова. Кроме того, в сумочке то и дело тренькал телефон. Она сунула его подальше, чтобы не мешал расслабляться, и уже подумывала, не отключить ли вовсе. Противный Нарышкин названивал ей с завидным упрямством со вчерашнего вечера. Они расстались около семи, и вот с тех пор телефон не умолкал. А Марго не знала, что делать. Андрей в ее глазах потерял свою привлекательность. Он, конечно, милый и очень обходительный, но какой-то… киселеобразный что ли. Духу у него хватает разве что на шатание рядом с ней. И он так искусно изображает тень, что под конец третьего дня их знакомства она перестала замечать его присутствие. А этого она мужчине простить не могла. Ну, что это за кавалер, если даже она не ощущает его присутствия. И как она могла испытывать к этому киселю не только симпатию, но и влечение. Ах, как здорово, что она сдержала свои порывы и их отношения не развились в ошибку?

То ли дело Пьер Антони. Вот кто настоящий мужчина. Он не только хорош собой, элегантен, напорист и дерзок. Он еще и говорит с таким волнующим акцентом, что каждой женщине непременно хочется потрогать его язык, который так замечательно по-французски ломает русские слова.

При воспоминании о Фуарье по рукам Марго пробежала сладкая дрожь. Вот, в кого она готова была влюбиться. Именно влюбиться. И все к тому располагает. Сам по себе он видный кавалер. А потом, у него еще европейский титул и большое состояние. И он к ней не равнодушен. А это уже заявка на серьезный роман. Может быть, он и есть принц номер три, которого подкинула ей щедрая судьба? Она представила себя французской графиней, в бордовом пеньюаре выходящей утром на террасу огромного загородного особняка, чтобы выпить чашечку ароматного кофе. И это видение ей понравилось. По натуре Марго не была меркантильной. И если бы Пьер Антони являл собой престарелого маразматика, которому вдруг вздумалось ухлестнуть за русской красавицей, она вряд ли приняла бы его ухаживания, несмотря на миллионное состояние, заводы, дома и прочую роскошь. Но, с другой стороны, если бы Фуарье жил в так презираемых им рабочих районах Парижа, он не был бы тем самым привлекательным молодым человеком, который ей так понравился.

Тут Марго пришла к выводу, что они составят прекрасную пару, и приняла решение. Отныне она раскроет свое сердце для любви. Она даст ему понять, что не против романа с серьезными последствиями. И с этой минуты образ Фуарье окрасился для нее в исключительно привлекательные тона. Она начала вспоминать каждое его слово, каждый его жест и находила их прекрасными и восхитительными. Она уже мечтала, как сообщит своим подругам о новом кавалере, и как у тех округлятся глаза при слове «граф». И как они начнут улыбаться, завистливо поджимая губы, и громко ворковать о предстоящем счастье, от всей души желая, чтобы это счастье по каким-нибудь причинам не состоялось.

— Будь моей женой… — робко проговорил иллюзорный Пьер Антони.

— Да, — тихо молвила Марго и открыла глаза.

И тут же натолкнулась на реального графа Фуарье, который стоял в дверях салона, припав плечом к косяку. Глаза Марго увлажнились. Попутно она, конечно, успела отметить, что прическа ее практически завершена, и она выглядит вполне презентабельно.

— Марго, — в лучах утреннего солнца он сверкнул белозубой улыбкой, — Вчера я думал, что вы прекрасны. Но сегодня вы побили собственный рекорд. Как вам это удается?

— Вам об этом лучше не знать, — промурлыкала она, — Жизнь женщины довольна тяжела. Мужчине такое не вынести даже на словах.

— В конечном итоге это приносит успех, — он подошел к ней и подал руку, помогая встать с кресла.

Когда дверь за посетительницей и ее кавалером захлопнулась, маникюрша недовольно покосилась на парикмахершу и проворчала, передразнивая Марго:

— Жизнь женщины довольна тяжела!

— Где она их находит? — мечтательным голосом вопросила парикмахерша, — Один другого краше. Как на подбор.

— Точно, пашешь на них пашешь, наводишь им красоту, а они устраивают свою жизнь, — маникюрша с чувством швырнула пилочку в лоток, — А мы? Наши-то красавцы где?!

— Сапожник без сапог, — философски заключила парикмахерша и приветливо улыбнулась следующей клиентке.

***

Секретарша Тамара нервно барабанила пальцами по столу, напряженно вглядываясь в темный монитор компьютера. Утро началось паршиво. Мало того, что она промучилась всю ночь, ворочаясь в кровати и думая о Андрее Сазонове, который и знать-то ее не желает, мало того, что по пути на работу у нее сломался каблук и теперь она вынуждена чуть ли не на одной ноге прыгать, чтобы он вовсе не отвалился, мало того, что жизнь ее и так летит ко всем чертям благодаря какому-то шантажисту, так еще, пожалуйста, ей договор нужно распечатать к приходу начальника, а компьютер завис. И системный администратор куда-то запропастился, хотя она еще час назад позвонила на проходную и попросила прислать его, как только появится.

Тамара бросила взгляд на большие часы над дверью — пятнадцать минут одиннадцатого. Еще хорошо, что Тарасов опаздывает. Ну, что теперь делать, пилить в компьютерный отдел? Но он этажом ниже, а тащиться на каблуке, который и так на ладан дышит, в начале рабочего дня очень не хотелось. А что, если совсем отвалится, что она кофе начальнику босиком понесет? Да и чего туда идти? Компьютерный отдел помещается в маленькой заваленной всяким хламом комнатке, и работает там один единственный человек — тот самый системный администратор Валера Ветров — прыщавый, лопоухий тип с сальными волосенками и хроническим насморком. Была бы ее воля, она бы с ним век не виделась, но по долгу службы общается чуть ли не каждый день. Вечно ее перегруженный компьютер выходит из строя в самый неподходящий момент. А ведь она уже не раз просила, даже докладную писала, чтобы сменили ее основное средство производство. Так ведь у отдела снабжения все руки не доходят. В бухгалтерию, вон, в прошлом месяце завезли аж пять новеньких нотбуков. Говорят, им нужнее. Ну, ну… посмотрим, что сегодня на это Тарасов скажет.

Впрочем, бухгалтерии, несмотря на их суперсовременную оснащенность вечно надобно вызывать к себе Ветрова. Особенно Людочка старается. Может у нее какие-то чувства? Впрочем, они два сапога пара, и если поженятся, то никто не удивится. Тамара набрала еще раз номер компьютерного отдела. Ей ответили протяжные гудки. Она подумала, и набрала номер бухгалтерии.

— Алло, — очень тихо, почти шепотом ответила ей Шурочка.

— Привет, — бойко поздоровалась секретарша директора, — Не появился ваш главный?

— Что ты! — Шурочка шмыгнула носом, — Петр Семенович пропал. Руслана на работу пришла серая. Она всю ночь не спала, пыталась его вызвонить по всем известным телефонам. Дома о нем ничего не знают. Жена в панике. Мобильный отключен. В общем — тупик. А теперь Руслану всем отделом успокаиваем. Она уверенна, что Тарасов ее уволит.

— Ну, она же не помогала главбуху исчезать, — резонно заметила Тамара, — Ей-то чего волноваться.

— Знаешь, лес рубят, щепки летят. А еще с Людкой припадок. Она даже из окна кидаться хотела. Еле остановили.

— Ну, у вас там прямо цирк, — усмехнулась секретарша, — Дали бы ей кинуться, в конце концов. Второй этаж, ничего страшного. А чего она так?

— А ты не знаешь?

— Чего не знаю?

— Валера Ветров, ну компьютерщик наш… он ведь к ней вроде как клинья подбивал. А она девка не слишком видная, чтобы еще на чьи-нибудь ухаживания рассчитывать.

— И что Ветров? Я, кстати, его уже второй час жду!

— Так его же убили!

— Что ты говоришь! — Тамара охнула и откинулась на спинку стула.

— Людка сегодня как пришла на работу, давай ему в отдел названивать. Ну, что-то у нее опять с программой не заладилось. А он не отвечает. Время уже половина десятого было. Тогда она давай ему на мобильный звонить. Там тоже никто не отвечает. Ну, она и позвонила ему домой. Мать его ответила, в общем… так и узнали. Жуткая история. Парня в подъезде застрелили.

— Господи, спаси… — пробормотала Тамара и повесила трубку.

***

Тимофей Тарасов сидел в кабинете Николая Рубцова. В свой идти не хотелось. Вообще никуда не хотелось идти, хотелось, наоборот, забиться в какую-нибудь щель и стать незаметным.

— Что за напасть такая! — в который раз он вздохнул и хлебнул мерзкого растворимого кофе, который приятель сунул ему под нос.

— Это точно, — сам Наколай сидел на краю своего стола, заваленного всякой всячиной, — На кой хрен еще и компьютерщика грохнули?!

— Из того же оружия? — вяло спросил Тарасов.

Рубцов пожал плечами:

— Пока неизвестно. Изотов поехал разбираться. Он ведь только на заводе узнал про убийство.

— Сколько народу уже положили, — Тимофей потер висок, — Как на войне прямо. Каждый день потери.

— Не говори! Я, между прочим, в подъезд боюсь заходить. Кто знает, может убийца и меня на прицел взял.

— Ты-то ему на кой хрен сдался. Ты к этой чертовой колбасе вообще никакого отношения не имеешь. Уж скорее меня шлепнут, как руководителя предприятия.

— Типун тебе на язык! — перешел на шепот Николай и задумался. А спустя минуту изрек, — Но ведь и Ветров никакого отношения к Гусарской колбасе не имел.

— Да кто его знает, — отмахнулся Тарасов, — Он же производственную линию в колбасном цехе налаживал.

— Но ведь чтобы получать на выходе больше колбасы из меньшего количества мяса помощь наладчика не требуется. Достаточно на входе увеличить объем воды, льда, сои и прочего. Так сказать, массой взять, — не слишком уверенно предположил Рубцов.

— Ну, да… — так же неуверенно кивнул Тимофей, — Однако этот Ветров мог что-то заподозрить…

— Если мы говорим об одном и том же Ветрове, то вряд ли, — на сей раз уверенно опроверг Николай, — Ему было все по барабану. Компьютеры работали, а остальное его не касалось. Он если бы что-то и нашел неправильного, то внимания не обратил.

— Почем ты знаешь. Преступник уж слишком осторожный. Он прямо за эту колбасу ползавода перебить готов. Может Ветров задал какой-нибудь вопрос, ну, или что-то в этом роде. И это убийцу напугало. Вот он его и того… Ой, плохо мне! — Тимофей согнулся пополам и прижал лоб к коленям. Голова шла кругом. Он по наивности своей надеялся, что с исчезновением главных подозреваемых — главбуха и херра Шульца убийства прекратятся, и все вернется в спокойное русло. Однако детектив продолжался, количество жертв множилось, и что со всем этим делать он не знал. Он оторвал лоб от коленей, поднял на начальника службы безопасности больные глаза и проныл, — А может закрыть на время завод к ядрене фене, а? Ну, постоим с недельку…

Николай округлил глаза:

— Спятил?! А договоры, а поставщики, а покупатели? С одной стороны у нас будет склад тухнущего мяса, с другой оптовики и магазины разорвут с нами всякие отношения. Странно, что это я тебе говорю, а не наоборот.

— Ладно, убедил, — вяло отмахнулся Тимофей и признался, — Просто не знаю, что теперь делать. Ну, не могу я думать о производстве, когда вокруг людей убивают. И самое главное, из-за чего?! Из-за треклятой колбасы!

— Не из-за колбасы, а из-за денег, — поправил его начальник службы безопасности, — И, кстати, сказать, немалых. Я тут подсчитал, полмиллиона долларов, знаешь, на дороге не валяются. И это только наивный Изотов предполагает, что за такие деньги убивать кощунственно.

— Я согласен с Изотовым, — быстро пробормотал Тарасов.

— Ну, так ведь ты и не убивал. А сумма даже в промышленных масштабах довольно привлекательная. Только непонятно, кто все это делает. Кто был начальником операции? Кто стоял над Барсуковым и Подстригаевым?

— А что наши пропавшие? Ничего не слышно о херре Шульце и Барсукове?

— Глухо, — Рубцов вздохнул, — Я лично попросил жену Барсукова передать мужу, если он позвонит, чтобы он со мной связался. Но утром она отрапортовала, что тот на связь не вышел. Скорее всего, врет. Я уж и так с ней и сяк, говорил, мол, от его показаний зависят жизни людей. Но что этому Барсукову чужие жизни, вон он как за свою трясется. Аж, в Африку усвистал. А с хером этим немецким вообще труба. И тут я согласен с Изотовым: был бы жив, прибежал бы. От нас ему скрывать нечего, а спасаться лучше в компании.

— Многих мы с тобой спасли, чтобы к нам за защитой бежали, — проворчал Тарасов, — Я вот Густава очень хорошо понимаю. Я бы на его месте затаился бы в каком-нибудь подмосковном отеле и не отсвечивал.

— Думаешь, я уже не прочесал все отели? Хотя затеряться в Москве, конечно, можно…

Тут в кармане Рубцова затренькал телефон. Тимофей вздрогнул и, выпрямив спину, уставился на приятеля. Тот вытащил трубку, ответил, недолго слушал, а когда отключил, скупо ответил на его немой вопрос:

— Изотов звонил. Говорит, экспертиза подтвердила, пуля в теле Ветрова выпущена из того же пистолета. Очень точный выстрел в голову. С приличного расстояния. Убийца целился, стоя на пролет выше жертвы. В общем, стрелял профи.

— С ума сойти! — упавшим голосом пробормотал Тарасов.

***

Тамара тупо смотрела на черный монитор своего компьютера. Мыслей в голове не было. Такое с ней случалось крайне редко. Голова просто гудела от пустоты. Она вдруг невесело усмехнулась:

«И как это Марго живет? Ведь для нее отсутствие мыслей — обычное явление…»

Секретарша вздохнула. Состояние прострации для нее было невыносимо, но ни о чем путном она сейчас думать не могла. Сегодня убийца подошел к ней вплотную. Так близко, что она ощутила его присутствие. Поначалу, когда застрелили какого-то китайца, потом лаборанта Лютикова, охранника Васнецова и технолога из колбасного цеха, она все еще полагала, что преступник не вторгается в ее жизнь, потому что гибнут люди, которые ей незнакомы. Для нее вся эта череда смертей была не более чем темой для разговора с коллегами.

Но сегодня застрелили парня, которого она хорошо знала, с которым общалась чуть ли не каждый день, и который был пусть и небольшой, но частью ее жизни. Вчера он ворчал на нее за небрежное отношение к технике, за неумение слушать и выполнять советы профессионала. Вчера она злилась на него, в душе питала даже неприязнь, поскольку Ветрова вряд ли можно было назвать привлекательным молодым человеком, который нравился бы девушкам, а сегодня его уже нет. И не просто нет. Он не взял отгул, не ушел в отпуск и даже не уволился. Его вообще нет. Нет в живых.

Сознание ужасного факта неожиданной, безвременной смерти от жестокой пули повергло Тамару в шок. Как легко, оказывается, вылететь из жизни. Еще вчера был человек, молодой, полный сил и здоровья, со своим настоящим и будущим, со своими мечтами и планами, а сегодня ни планов, ни будущего, ни человека.

Тут она подумала о себе. Учитывая обстоятельства, вполне возможно, что завтра о ней скажут то же самое те, кто переживет этот день. Кто-то кому-то позвонит, выяснит, что Тамары Волковой больше нет, посетует на то, что умерла молодой…

«Господи!» — она схватилась за голову.

Мысли о смерти в юном возрасте если не окрашены в романтические краски, мол, я лежу в гробу, такая вся в белом, а он стоит рядом и убивается от горя, то страшны до такой степени, что лучше бы уж они вообще не приходили в голову. Потому что за этими пагубными мыслями тянутся другие, не менее тягостные. К примеру, Тамара начала вспоминать, что она могла бы оставить за собой на сегодняшний день, и пришла к выводу, что абсолютно ничего. Ничего она за свои двадцать с небольшим не добилась, никем, собственно, не стала, громкого имени себе не сделала, даже ребёнка не родила.

А затем ее посетила уж совсем устрашающая идея: конечно можно закрывать глаза на то, что ее шантажировали, говоря себе, что попросили выполнить, по сути, пустяковое поручение. Но ведь с этого «пустяка» все и началось. С него начались убийства! А если так, то она знает не только имя, но и внешность убийцы. И это означает только одно — она свидетель, которого рано или поздно уберут. Другой вопрос, почему она до сих пор еще жива? Ведь если она презреет свой страх перед увольнением и расскажет все хотя бы Изотову, то милиции станет известно, как выглядит преступник. Почему же сам преступник не боится того, что его могут столь легко раскрыть, а значит и обнаружить.

Как ни странно, но именно эта мысль Тамару и останавливала от откровений со следователем. Кому-то может показаться подобный поступок уж слишком рискованным, но секретарша находилась в положении, о котором принято говорить «сидит на двух стульях». То есть, с одной стороны, она, конечно, боялась, что ее убьют. Но, во-первых, осознание близости этой опасности пришло к ней только теперь. И, во-вторых, она все еще сильно сомневалась, что просьба шантажиста и убийства вообще связаны. Однако, с другой стороны, если бы она пошла на разговор с Изотовым, непременно всплыла бы и причина шантажа. А это грозило ей потерей работы. Ни один директор не захочет держать в секретаршах девушку с пятном на профессиональной репутации. И ему плевать, что это пятно посажено искусственно. Он разбираться не станет. По улицам Москвы ходят тысячи соискательниц на ее должность. Выбирай — не хочу. Какому начальнику придет в голову заниматься выяснением обстоятельств биографии секретаря, через руки которого проходят важные и подчас секретные документы о финансовых делах предприятия. Да ни одному! А уж Тарасову тем более. Он вышвырнет ее без сожаления и завтра же наймет нового человека.

«Что же мне делать!» — она постучала пальцами по столу.

— Здравствуйте, Тамара.

Она вскинула голову, заранее профессионально улыбаясь посетителю. Но улыбка тут же слетела с ее губ, едва она распознала в нем Андрея Сазонова.

Тот выглядел как человек, пришедший к палачу по доброй воле. Воля эта была написана на его осунувшемся лице, решимость пылала в валившихся глазах. Тамара тут же поняла, что он не спал несколько ночей, прежде чем появиться в приемной директора. Он сделал несколько неуверенных шагов к ее столу и хрипло спросил:

— Примет меня твой начальник?

— Нет, — она отрицательно помотала головой, — Его нет.

— Ну, надо же, — казалось, силы его покинули, — Он устало рухнул на стул рядом с дверью в кабинет и безвольно свесил руки между колен. Решимость в глазах потухла, уступив место какой-то тусклой безысходности, — что же мне теперь делать?

Тамара не без труда поднялась из-за стола. Вся ее душа рвалась ему на помощь, потому что видеть этого еще недавно симпатичного, остроумного мужчину в таком плачевном состоянии было невыносимо. Хотелось хоть что-то для него сделать. Такова уж природа женщины, когда рядом страдает тот, кто ей нравится, она забывает о себе, как бы тяжело ей ни было еще мгновение назад. Но Тамара ровным счетом ничего не могла предложить, чтобы как-то облегчить участь Андрея, поэтому предложила то, что было под рукой:

— Кофе хотите? Или чаю?

— Что вы?! — они вскинул на нее испуганные глаза, — Я же не посетитель какой-нибудь. Я по делу!

— А вы думаете, я кофе только бездельникам предлагаю? — забыв о сломанном каблуке, она стремительно обогнула стол и подлетела к бару, — А знаете, мне кажется, что вам лучше всего сейчас выпить коньяку.

— Коньяку… но я же на работе… — неуверенно пробормотал он.

— У нас у всех последнее время такая нервная работа…

Она открыла бар, вытащила из него бутылку «Метахсы» и рюмку, наполнила ее до краев и подала изумленному Сазонову.

— Хорошо иметь своих в приемной директора, — ухмыльнулся он и взял рюмку в слабую руку, — Вы не будете? А то мне как-тонеудобно пить в одиночку.

— Хм… — она на секунду задумалась, потом согласно кивнула, достала рюмку для себя и до половины наполнила ее коньяком, — Лимона, к сожалению…

— Да бросьте, — скривился Андрей, — Мы же не ради удовольствия пьем.

— Правильно, чтобы стресс снять.

Они чокнулись и молча выпили. Коньяк обжег сначала язык, потом горло, а потом покатился внутрь организма, распространяя на своем пути вязкое тепло. У Тамары дух захватило. Она не имела привычки пить что-то крепче сухого вина и теперь долго откашливалась и отфыркивалась, зажмурив глаза. А когда открыла их, то натолкнулась на взгляд Сазонова. Он вдруг потянулся, взял ее за руку и жарко заговорил:

— Вы славная девушка, Тамара! Очень! Вы такая замечательная, я о такой всю жизнь мечтал! И надо же, встретил именно теперь, когда все… все… — тут он запнулся, отвернулся, уставившись в окно приемной и тихо закончил, — Когда все повернулась с ног на уши. Я очень плохой человек!

Она попыталась возразить, что вовсе так не думает, но он отрицательно мотнул головой, прервав дискуссию, и продолжил:

— Не спорте! Вы меня не знаете. Я преступник и трус. И совершил все из трусости. Раньше я тешил себя мыслью, что делаю что-то хорошее, что-то полезное, пусть и не законное, но я помогаю тем, до кого и дела-то никому нет. Но потом меня прижали, и я струсил, — он невесело хохотнул, — Тамара, я такое натворил, что мне нет прощения. Все эти смерти — это все я, понимаете… Все я. И все оттого, что я боюсь разоблачения!

Он резко повернулся к ней и взглянул прямо в глаза. Тамара отшатнулась, столько в его взгляде было отвращения к самому себе, столько отчужденности. Они молча смотрели друг на друга с минуту. Потом Андрей как-то сник, выпустил ее ладонь из своих пальцев и поднялся.

— Не нужно мне было сюда приходить, — пробормотал он, — Но это тоже все от трусости и слабости. Почему-то мне захотелось снять тяжесть с души. Я и раньше хотел рассказать вам. Не Тарасову, а именно вам. Я даже обрадовался, что его нет на месте. Шел-то к нему… Подумал сегодня и решил, пускай все будет, как будет. Пойду, повинюсь. А вышло вот как. Директора не застал, на вас все выплеснул. Боже! Вы-то тут при чем!

У Тамары от неожиданности нога подвернулась, и каблук опять лег на пол. Так она и стояла в одной сломанной туфле. А он побрел к выходу. Уже на пороге обернулся, снова посмотрел на нее.

И тут у Тамары похолодело в еще недавно разогретой коньяком груди. В его глазах она прочла просыпающуюся угрозу. Она поняла, что Сазонов уже жалеет о сказанном. Жалеет настолько, что она из душевного друга превратилась в лишнего свидетеля.

— Зря я разоткровенничался, — посетовал он, словно сожалея о том, что теперь ее придется убить, чтобы тайна не пошла гулять по чужим ушам, — И не смотрите вы на меня так, Тамара! Я трус. Я ничтожество. Я преступник.

С этим он вылетел вон, оставив девушку в полной растерянности и со сломанным каблуком.

***

Марго уже в который раз за утро повысила голос, ожесточенно тыча алым в розовых узорах ногтем в план кабинета, выполненного архитектором на плотном листе бумаги.

— А я вам говорю, что аквариум следует поставить у противоположной столу стены, понимаете! — она изо всех сил пыталась подавить раздражение, которое всегда бушевало в груди, когда она сталкивалась с носителями непроходимой тупости. Вот как сейчас. Дизайнер по интерьеру смотрел на нее послушными коровьими глазами, но выполнять ее прямые распоряжения категорически отказывался. И это несоответствие взгляда и действий выводили ее из себя еще больше.

— А я вам повторяю, — тихо, но упрямо проговорил дизайнер, — вам нужен зеленый уголок, включающий в себя фонтан и аквариум с рыбами, но растения загородят все окно. В вашем кабинете будет как в джунглях — темно и сыро.

— Но почему?!

— Потому что большие листья растений не пропустят свет внутрь помещения, — терпеливо пояснил дизайнер.

Марго задумчиво глянула на девственное окно.

— А нельзя ли передвинуть окно… — она помотала головой, поняв несуразность своей просьбы, и с горечью посетовала, — Нет, ну какой же неудобный кабинет мне выделил Тимочка. Будто специально создал все условия, чтобы я тут страдала.

— Никаких страданий не будет, если переместить всю зелень вместе с фонтаном и аквариумом вот в этот угол, — дизайнер ткнул пальцем в план кабинета на своем листе.

— Конечно! И чтобы посмотреть на рыб, мне придется перегибаться через стол!

— Сколько раз за день вам захочется глянуть на рыб, — примирительно прогундел дизайнер, — Не больше, чем два-три. В конце концов, вот сюда мы поставим два небольших кресла со столиком, и, если вам уж так сильно захочется полюбоваться рыбами, вы сядете в кресло и будете наслаждаться этим зрелищем хоть до конца рабочего дня.

— Хм… — на сей раз Марго задумчиво уставилась в предполагаемый уголок живой природы, прикидывая, будет ли ей удобно созерцать рыб так, как говорит дизайнер, — Но фонтан я хочу из розового мрамора.

— Да ради Бога! — широко улыбнулся тот, — Любой каприз за ваши деньги.

Пойдя на столь изысканный компромисс, она немного успокоилась, решив, что лучше полагаться на мнение профессионала.

***

Похоже, единственным человеком из всех заводских служащих, у которого в это утро было прекрасное настроение, являлся курьер Федор Скоков. Он весело поприветствовал кислого охранника на проходной, вбежал по ступенькам крыльца офисного здания, распахнул входную дверь и устремился туда, куда звало его сердце.

Душа у него пела что-то легкое и веселенькое. Он был почти счастлив. Как никогда он приблизился к своей мечте стать завидным женихом, чтобы Тамара Волкова, наконец, обратила на него свой высокомерный взгляд. Он выполнил все пункты своего плана. Не зря он так осторожничал в последнюю неделю. И пистолет ТТ с дарственной надписью ему очень даже пригодился. Во всяком случае, надежно скрытый сейчас от посторонних глаз, он бултыхался в рюкзаке, в самодельном футляре, выполненном из книг, которую ни один охранник не посмеет раскрыть: «Шопенгауэр. Избранное».

Этот автор вызывает интерес только у десятиклассников и студентов первого курса, которые полагают, что пессимизм — есть основа мировоззрения. Ко второму курсу у большей части молодого поколения сходят прыщи, они начинают жить по Фрейду, и пессимизм Шопенгауэра становится неактуален.

Федор пронесся по знакомому коридору, на ходу еще раз напомнил себе, что уже совсем скоро он забудет и этот коридор, и свою быстроногую работу, и вообще заживет совсем по-другому. Он представил себе нагую, усталую от любви Тамару, лежащую на большой кровати, на ворохе атласных кремовых простыней. Представил капельки пота, выступившие на ее животе чуть ниже солнечного сплетения, ее тонкие руки, раскинутые по подушкам, ее волосы, в беспорядке разбросанные по плечам, и у него приятно засосало под ложечкой, а в горле пересохло.

Он распахнул дверь приемной директора предприятия так уверенно, словно шел к себе домой. Уже завтра, если он захочет, он купит этот завод. Денег должно хватить!

Тамара Волкова, к сожалению, сейчас совсем не походила на его иллюзорную страстную Тамару. Во-первых, она была одета в офисный костюм: белую блузку и юбку до колен, что, разумеется, только уродовало ее внешний вид. Во-вторых, она была болезненно бледна. В-третьих, глаза ее при виде Федора начали излучать не любовь, а раздражение.

— Где тебя носит, — тихо отчитала она его, — Из банка уже два раза звонили в бухгалтерию. Они ждут документы.

Голос ее, да, пожалуй, и вся она в целом являли собой какую-то безрадостность, что так противоречило мыслям Федора.

— А чего это на тебе лица нет? — он в одном прыжке оказался рядом с ее столом, и навис над девушкой, как коршун, выискивающий мелкую дичь над ущельем.

— Вчера Валеру Ветрова застрелили, — скупо сообщила она.

— Валеру… Валеру… — Федор закинул голову, — Ветрова…

— Системного администратора, — напомнила она, — Ты его знаешь. Вы же чуть ли не приятелями были.

— А. Этого Валеру! — изумился Скоков, — Что ты говоришь! Но мы, в, общем-то, никакими приятелями не были. Так… он консультировал меня пару раз.

Тут он понял, что со своей жизнерадостностью выглядит, мягко говоря, неуместно, учитывая тему разговора. И решил слегка взгрустнуть, — Хотя, конечно, жалко, беднягу. Кто его застрелил?

Тамара глянула на него уже с нескрываемым раздражением:

— Слушай, если бы я знала, что это сделал какой-нибудь Вася Петров, я так бы и сказала: Ветрова застрелил Петров! А теперь дуй в бухгалтерию, бери документы и марш в банк!

— Тамара! — он не двинулся с места, — Ну, почему ты ко мне так жестока?!

Она посмотрела на него снизу вверх и невесело усмехнувшись, ответила:

— Потому что ты недалекий шалопай, который отирается возле моего стола и мешает работать. Я вообще не понимаю, что ты тут еще делаешь?

— Тамара! — он присел на краешек ее стола, — Но ведь все может измениться…

— Неужели? — она склонила голову на бок, — И что же такого может измениться, по-твоему?

— Ты даже не представляешь! — безудержная радость и гордость захлестнули его лавиной и понесли. Он больше не мог таиться. Язык развязался, — Скоро я стану таким богатым, таким успешным, что ты сама захочешь быть рядом со мной. Я смогу дать тебе все, что ты только пожелаешь. Хочешь купить дом? Ради Бога — любой дом, в любой точке мира. Хочешь, я подарю тебе Порш. Хочешь пробежаться по магазинам на Елисейских полях — я не против. Золото, бриллианты, любые сокровища — все к твоим ногам, Тамара!

Наступила пауза. Скоков испугался сказанного и замолчал, запоздало поняв, что на последних словах перешел на крик. Тамара же с интересом смотрела на него. Наконец, она выдохнула:

— Ух, ты! Ты что в лотерею выиграл?!

Федор заметно скис.

— Что-то в этом роде, — без энтузиазма пробормотал он и закончил, — Все, что от тебя требуется, так просто согласие.

— Господи Боже! От меня уже что-то требуется, — она округлила глаза, и он понял, что ни одного его слова она всерьез не восприняла.

— Ничего себе у вас планы, молодой человек, — послышалось от дверей, и Федор вскочил со стола как ошпаренный.

В приемную вошла Марго, за ней появился какой-то смазливый тип, который выглядел таким уверенным в себе, словно все, о чем Скоков только мечтал, он имел с самого рождения. Впрочем, скорее всего, так оно и было, поскольку Марго иных кавалеров не выбирала.

— Может быть вы обратите внимание и на мою скромную персону, — она прошла к двери кабинета, кинув на него высокомерный взгляд, — Я всю жизнь мечтала, чтобы к моим ногам кто-нибудь бросил все сокровища мира, — Тут она повернулась к своему ухмыляющемуся спутнику, — Пьер Антони, ты должно быть немало удивлен зарплатой курьера на нашем заводе, если он в состоянии позволить швыряться бриллиантами. Честно признаться, я тоже. Может быть, я не ту должность выбрала…

Она взялась за ручку двери.

— Андрей Петрович еще не появлялся, — быстро проговорила Тамара, заливаясь краской. Ей было стыдно и за глупость Федора, и за то, что эта глупость была направлена в ее адрес.

— Ничего, мы подождем в кабинете, — Марго открыла дверь, — В моем уже начали ремонт. А вы, дорогая, потрудитесь разгрести под ногами сокровища мира, которыми вас забросали, и принести нам по чашечке кофе.

Тамара проглотила неприятное замечание, в который раз за последнюю минуту в душе обозвав Скокова «кретином». Она поднялась из-за стола, строго посмотрела на воздыхателя и проговорила тоном, не терпящим возражений:

— Немедленно в банк.

— Подумай, о том, что я сказал, — ничуть не смутившись, тихо ответил курьер, — Потому что все правда. Как бы нелепо это ни звучало.

С этим он вылетел вон из приемной. Марго уже скрылась в кабинете, Фуарье перешагнул было через порог, но задержался, глянул на секретаршу и усмехнулся:

— Как зовут этого миллионера? Хочу запомнить его имя. Вдруг в следующем сезоне он купит какой-нибудь футбольный клуб. Говорят, у русских это теперь в большой моде.

Тамара глянула на него исподлобья, чувствуя в вопросе насмешку. Тем не менее, она нашла в себе силы усмехнуться, словно неприятная сцена, только что развернувшаяся на глазах у посторонних, к ней не имела никакого отношения:

— Курьера зовут Федя Скоков. Но я думаю, представление Феди о богатстве сильно занижены. Впрочем, это и понятно, при его зарплате и миллион долларов кажется запредельной суммой. Так что не ищите его имя в списках владельцев футбольных клубов.

— Но что же его так вдохновило? — вскинул брови Пьер Антони, — Неужели и вправду в России можно выиграть в лотерею крупную сумму? Я слышал обратное.

— Да бросьте вы, — уже по-настоящему развеселилась Тамара, — Сто рублей на улице нашел, вот и радуется человек!

***

Рядом с Пьером Антонии Фуарье Марго сотрясала крупная дрожь. Такое с ней приключалось крайне редко, а точнее всего лишь в третий раз за всю ее жизнь. Первые два избранника уже составили несколько лет ее счастья, пока не выяснилось, что они вовсе не те, за кого она их приняла, и на принцев никак не тянут. И вот теперь появился этот молодой во всех отношениях привлекательный француз, список достоинств которого украшал еще и волнующий акцент. Ей очень хотелось верить, что и он испытывает рядом с ней те же физические ощущения, вкупе с душевной негой и томлением в груди.

Однако она сомневалась, и если такое определение она безошибочно дала бы недавно получившему отставку Нарышкину, которого заметно трясло в непосредственной близости от нее, то Пьер Антони проявлял завидную стойкость и твердость духа. И это тоже лишь усиливало волнение Марго. Ведь не только ее любимый журнал ни раз подчеркивал на своих страницах, но и вообще это было давно известной истиной: равнодушие мужчины притягивает женщину сильнее, чем проявление симпатии. Француз держался с ней галантно, было видно, что она ему очень нравится, но не более того. Никаких смен интонаций в голосе, никаких неловких движений, никаких робких попыток, — словом, ничего такого, что могло бы натолкнуть на мысль, будто он сгорает от любви или хотя бы от страсти. Даже Мао, ревниво охраняющий пространство рядом с хозяйкой его игнорировал. А может быть Пьер Антони просто нравился псу, не вызывая в его собачьем сердце никакого протеста.

Марго с утра терялась в догадках. Сбитая с толку, она не знала, как себя вести с этим загадочным и неподвластным ей кавалером. А последний час ей вдруг пришла в голову ужасающая мысль, что она уже сама готова кинуться ему на шею с жаркими поцелуями, лишь бы проверить, ответит он на них, или, извинившись, отстраниться. Она уже для себя все решила. Она точно знала, что готова пойти с ним на край света, как бы глупо это ни звучало. Но если учесть, что на его краю света расположен прекрасный дом где-то под Парижем, то ничего страшного в том нет. Впрочем, материальность чувств ее сейчас не занимала. Ведь бывают мгновения, в которые даже блондинка перестает мечтать об утреннем кофе на веранде особняка. Марго влюбилась вовсе не в поместье, и прочую роскошь. Она влюбилась в человека по имени Пьер Антони Фуарье и от всей души желала, чтобы это чувство оказалось взаимным.

Она неуверенно прошла по пустому кабинету Тарасова, поместила своего пса в кресло директора, найдя, что это может хоть как-то искупить смену ее интересов, при которой Мао оказался на втором месте в шкале любимцев. Тот принял фактическое извинение с должным уважением к чувствам хозяйки и, свернувшись калачиком, задремал там, куда его определили.

«Ангел! — с умилением подумала про себя Марго, — Какой бы мужчина с таким достоинством принял известие, что его променяли на соперника!»

— Послушай, Марго, — Пьер Антони плотно закрыл дверь в кабинет, — Мы все утро болтаемся кругами по этому треклятому заводу. Ну, неужели нам не найти более приятного времяпровождения?

— Но, я же работаю, — тихо проговорила она, соображая, что действительно почему-то торчит на предприятии без всякой на то нужды. Словно пытается уберечь себя от чего-то, полагая будто бы комбинат — это убежище.

Странные надежды, учитывая недавние убийства. И зачем она притащилась в кабинет к Тарасову? Вообще-то она полагала, что Тимофей на рабочем месте, и его присутствие как-то охладит ее чувства к французу и приведет в порядок ее мысли. В конце концов, мужчинам вчера не удалось поговорить, они могли бы заняться этим в ближайшие час-два, а она бы посидела тихонечко в уголке и постаралась выработать тактику своего поведения. Чего Фуарье не дал ей сделать с самого утра, поскольку так внезапно выловил ее в салоне и уже не отходил от нее до теперешнего момента.

— Давайте поработаем завтра, — предложил виновник ее душевных терзаний, — У меня тоже накопилось уйма дел. А сегодня проведем день как-нибудь поинтереснее. Чего бы тебе хотелось, — тут он усмехнулся и подошел к ней на расстояние вытянутой руки, — Как говорил тот молодой романтик в приемной — все сокровища мира к твоим ногам. Ты ведь, кажется, не против?

Марго судорожно вздохнула, не в силах вынести взгляд его прожигающих насквозь черных глаз.

«Боже мой», — успела подумать она, прежде чем в голове все смешалось.

Его руки неожиданно оказались там, где ни при каких обстоятельствах не должны были находиться на второй день знакомства. В груди защемило, в глазах потемнело, а когда на мгновение он оторвал свои губы от ее, она выдохнула жарким стоном, больше похожим на голодный вой волчицы. Она уже не могла сопротивляться. Она делала все, к чему толкали ее требовательные мужские руки, которые безоговорочно и навсегда завладели ее телом. Она стала послушным пластилином, таким же мягким и податливым. Она ныла, стонала и кричала, ощущая неизведанное ранее блаженство близости с любимым мужчиной. Ей было так хорошо, что, когда все закончилось, она растерялась. Настолько растерялась, что боялась на него посмотреть. Это удивительно, но никогда доселе близость с мужчиной не была для нее столь внезапной и столь животной. Она всегда точно знала, на что идет, что делает и зачем ей это нужно, а потому после происшедшего вполне контролируемого ею процесса, она поступала согласно сложившейся ситуации. Всегда осмотрительно и правильно. Во всяком случае, на ее взгляд. Теперь же все было иначе. Еще с минуту она стояла все в той же позе, будто ожидала продолжения, и это выглядело ужасно глупо. А потом, не найдя ничего лучшего, вскинула голову, посмотрела ему в глаза с вызовом и наотмашь ударив по щеке, выпалила:

— Наглец!

На это Фуарье успел лишь нелепо усмехнуться прежде, чем его еще недавняя любовница стремительно вылетела из кабинета.