Следствие ведет блондинка (СИ)

Глава 21

Некоторые люди — дуры!

(Из сборника анекдотов)

Андрей Нарышкин кинул мобильный телефон на кровать решив, что звонить Марго больше не имеет смысла. Очевидно, что она не ответит. Она не занята, не забыла телефон дома, не потеряла его и не отдала поносить подруге. Она просто не хочет отвечать на его вызовы. Эту горькую истину, наконец, пришлось признать. Скорее всего, она весело проводит время с Фуарье, даже не подозревая, что тот ее просто использует. Может быть, она даже влюблена в него. Да, скорее всего, влюблена. Иначе она не игнорировала бы прежнего преданного кавалера.

«Что же делать?» — Нарышкин схватился за голову.

Нужно было как-то вытягивать ее из лап этого проходимца. Конечно, особенных опасений эта связь у него не вызывала. Умственные способности Марго были ему известны, и он полагал, что она вряд ли додумается до чего-то, что может стать для нее опасными мыслями. Но уже одно то, что она рядом с Фуарье его и бесило, и пугало одновременно. И более всего его раздражало то, что он не знал, как прекратить этот роман. Уговорить влюбленную женщину послать своего избранника куда подальше, да еще находясь при этом в положении отвергнутого ухажера — дело, надо признать, бесперспективное. Найти ее, добиться аудиенции и рассказать все на чистоту про Фуарье, значит поставить ее саму под угрозу. О себе он сейчас не думал. Конечно, его уволят, применят к нему санкции за то, что он развалил игру коллеги. Ведь никто не станет разбираться, что этот самый подлый коллега вчера перебежал ему дорогу. Фирме нужен результат, а не страсти конкурентов. А работа Фуарье по части Марго, похоже, куда результативнее, чем его собственная. Но его откровения, которые, по сути, являются героическим шагом, она воспримет однозначно: бывший пытается очернить нынешнего, чтобы поменяться с ним местами. Так уж устроена Марго.

Андрей подумал еще немного и принял решение. Он схватил с кресла пиджак и зашагал вон из номера.

«Пусть будет, что будет. Я должен найти ее и быть рядом, что бы не случилось. Только так я смогу оградить ее от посягательств Фуарье».

***

— Так это ты спер пистолет?! — Тимофей Тарасов вскочил и негодующе уставился на брата.

— Неужели у тебя могли возникнуть иные версии? — насмешливо поинтересовалась Марго и посетовала в воздух, — И эти люди считают меня умственно отсталой блондинкой!

— Но на хрена?! — не заметив ее реплики, снова вскричал старший Тарасов.

Иван поднял на него уставшие глаза и тихо проговорил:

— Тим, не кипятись. Сядь. Я взял пистолет еще месяц назад. Тебе-то он был не нужен. Ты даже о нем не помнил.

— Но ты взял его без спроса. Исподтишка! Из сейфа в моем кабинете!

— Конечно! В твоем кабинете! — желчно передразнил его Иван, — Он стал твоим только по прихоти нашего дорогого папы.

— Пусть так! Но кабинет все-таки мой. И я отвечаю за сохранность в нем оружия!

— Здорово же ты отвечаешь! — снова съехидничал брат, — Ты же о нем даже не вспомнил.

— Вам не кажется, что вы пошли по кругу? — встряла Марго, — Дело вовсе не в том, как ты его взял, Ваня. Дело в том, зачем ты его взял! Ну, говори, зачем он тебе понадобился?

— Щас! — тот развел руками и покраснел от возмущения, — Вот прямо сейчас я вам все и расскажу! Тоже мне, дознаватели!

Он резко поднялся и взял жену за локоть:

— Идем, Катя. Нам нужно поговорить.

Но та не двинулась с места, даже не посмотрела в его сторону. Она уставилась в одну точку на противоположной стене, словно не слыша мужа.

— Ну, если ты не расскажешь нам, то подожди хотя бы следователя Изотова, — усмехнулся Рубцов, идя к дверям кабинета, с явным намерением преградить путь Ивану, — Я думаю, ему будет интересно. Тем более что он так и не добился от тебя ни оружия, ни документов на него. Спасибо Марго, которая вспомнила о том, как ты хвастал. Кстати, Изотов уже на пути к нам. У тебя есть не более пятнадцати минут на исторический монолог. Иначе мы с радостью сдадим тебя в добрые руки правоохранительных органов.

Марго при этом самодовольно усмехнулась.

Иван оглянулся на стоящего за спиной начальника службы безопасности, видимо, мысленно померился с ним силой и пришел к выводу, что победа будет не на его стороне. Рубцов выше его на голову и почти вдвое шире в плечах. Поэтому он опустился на стул и вздохнул.

— Ну? — строго вопросил Тимофей, — И что дальше?

— Да ничего, — тихо ответил брат, — Пистолет я взял, чтобы показать тебе, какой из тебя начальник. Ты даже не заметил, как из твоего кабинета пропала важная вещь. А потом я изо всех сил намекал, что пистолет у меня. Вон, даже Марго услышала, а у тебя все мимо ушей.

— И где теперь пистолет? — поинтересовался старший Тарасов.

На что Иван пожал плечами:

— Я отдал его Барсукову. С тех пор я его не видел.

— Что?! — снова взревел брат, — Ты отдал пистолет постороннему человеку? Ты в своем уме?

— Чего ты разорался?! — тоже вскричал Иван, — Да, я отдал пистолет Барсукову, потому что он меня попросил. Он знал, что я забрал пистолет из сейфа, потому что мы вместе заходили в твой кабинет, когда ты был на переговорах. И только Барсуков знал, где храниться ключ от сейфа. Они же приятели с отцом. Я не мог отказать Семену Петровичу в его просьбе, потому что он пригрозил, что расскажет тебе.

— А тебе не пришло в голову, что человек просит пистолет не просто так. Оружие — это ведь не мешок с зерном. Его нельзя одолжить, — наставительно заметил Рубцов.

— Барсуков сказал, что его старший внук давно просит пострелять. Он собирался на дачу, ну я и дал ему этот треклятый пистолет. Тот ведь намекнул, что может проговориться.

— И что? — Тимофей раздул ноздри, — когда начались убийства из пистолета ТТ — той же марки, что ты отдал Барсукову, ты не спросил у него, какого черта?

— Да мне даже в голову не пришло сопоставлять эти факты! Где старик Барсуков, который полжизни заводу отдал и где массовые убийства! — в глазах брата сверкнуло негодование.

— Н-да… — проговорила Марго, и по ее виду стало понятно, что она не поверила ни одному слову младшего Тарасова, — Теперь Барсуков пропал, и подтвердить рассказ Ваньки никак не может. Так что план прост: валим все на бухгалтера. Я бы и убийство Кеннеди ему приписала. А что, американские полицейские могут дело закрыть.

— Но… — Иван растерянно оглянулся, — Вы что, мне не верите?

— Представь себе, — ответила за всех Марго, — Взрослый мужик стащил из сейфа пистолет отца, потом совершенно бездумно отдал его поиграться другому. А потом и вовсе про него забыл, даже не обратив внимание на то, что из такого же, а может и этого пистолета людей убивают. Одного за другим, одного за другим… Ну, ладно бы ты был длинноногой блондинкой, но ты же кривоногий, страшный коротышка! Деловой человек, уважаемый бизнесмен, да еще семи пядей во лбу, который претендует как минимум на место директора этого завода… Вань, извини, но твоя легенда шита белыми нитками.

На кривоногого коротышку Иван и даже его жена напряглись. Похоже даже обиделись. Но отвечать не стали.

— Н-да… Марго права, — согласно кивнул Рубцов, — Все от начала до конца — сплошной бред.

— Зачем ты убил столько людей? — тихо спросила Катерина и снова всхлипнула, — Неужели из-за денег?

Иван подпрыгнул на стуле от безысходности:

— Да не убивал я никого! Я и сам в жутком положении. Пистолет пропал, Барсуков пропал, вокруг гора трупов. Ребят, что мне делать?!

— А когда Изотов попросил тебя привести оружие, ты не попросил его у Барсукова? — вспомнил Тимофей.

— Я позвонил ему, но тот сказал, что пистолет на даче в сейфе. Что лучше ему побыть там, пока все не утрясется. И я решил, что выкручусь как-нибудь. Ведь я не собирался предоставлять отцовский пистолет следствию. Зачем? Только потому, что Марго там чего-то вспомнила? Отшутился бы. А вот если бы Изотов оказался дотошным и приперся бы с обыском, то мне же выгоднее хранить пистолет подальше от дома и от офиса. Я, кстати, хотел его вернуть, как только следствие закончится.

— Ты его хотел вернуть на совете акционеров, как еще одно доказательство моей непригодности, — процедил сквозь зубы Тимофей, — Так сказать, для пущей убедительности. Чтобы отец на меня разозлился.

— Ну… — Иван опустил голову, из чего следовало, что старший брат проявил чудеса прозорливости.

— Ты прости меня Иван, — Рубцов скрестил руки на груди, — Но я думаю, что выражу общее мнение… тебе придется объясняться с Изотовым. Он думает, что это Тимофей всех тут мочит, ну, или я на худой конец. Так что заготовь более внятную историю. Потому что мф все тут пока еще думаем, что убийца — ты. А на Барсукова валишь, так как вранье бездоказательно. И в свете твоих признаний я уже не ставлю на то, что старик вообще жив.

— Вы что, спятили?! — вот теперь младший Тарасов испугался.

Он повернулся к жене и выпалил с жаром:

— Это чистая правда! Я виноват в краже мяса, тут Марго правильно догадалась, чего я от нее не ожидал. Ну, да, простите, хотел подмочить Тимкину репутацию. Но убийства! Это вообще не мое! Катя! Ты ведь меня знаешь?!

Катерина продолжала пялиться в одну ей интересную точку на противоположной стене. Из ее широко раскрытых глаз выкатились крупные слезинки.

— Следствие решит, — пожал плечами Тимофей, — Я солидарен с Колей.

— Ты сдашь родного брата? — возмутился Иван.

— А ты как брат поступал все предыдущие полгода?

— Ваня, ты держал пистолет дома. У тебя ведь сын. А что, если бы он нашел оружие? — холодно проговорила Катерина, так и не оторвав замутненного слезами взгляда от той самой точки, — Ты просто чудовище!

***

Федор Скоков не шел по тротуару, он летел. Все, о чем он мечтал, все сбудется. Как, оказывается, просто заработать большие деньги. Всего-то и нужно, что переступить дозволенную черту. Конечно, его точил червячок сомнения, который теперь был совсем маленьким и сморщенным, и лишь слабо вякал где-то на периферии сознания.

«И что такого! — легкомысленно сказал ему Федор, — Да, я преступник. Да, я страшный человек. Да, я убийца. Но зато я выиграл схватку с жизнью, я подмял под себя обстоятельства, которые диктовали мне существовать согласно статусу моего происхождения из учительско-инженерной среды, то есть в лучшем случае стать каким-нибудь менеджером и зарабатывать две-три тысячи долларов в месяц. А я заработал много больше за раз. И победителей не судят».

Червячок в его сознании замолк, потому что возразить ему было нечего. До желанного богатства оставалось каких-то полдня. Уже завтра золотые двери распахнуться перед ним, и ему как в сказке будет разрешено абсолютно все. Федор шел и думал, чего он захочет сначала, а что потом. Ведь деньги деньгами, но если к этим деньгам не приложить хоть какой-то маломальский план, они просочатся как песок сквозь пальцы даже не оставив о себе приятных воспоминаний. Нет, Федор уже все рассчитал. Часть, он оставит на счету. Большую часть. Потом, отдохнув и вкусив красивой жизни, может быть обзаведясь нужными связями, он вложит их в перспективное дело, или доверит какой-нибудь фирме с хорошей репутацией, которая чего-то там делает на бирже и приносит своим клиентам хороший доход. Но пока пускай денежки полежат. Спешить некуда. В финансовых делах мельтешить не стоит. А пока он немного отдохнет. К примеру, съездит куда-нибудь. Ну, это и полезно, чтобы все тут утряслось после его похождений.

«Куда же съездить?» — Федор крепко задумался.

Оказывается, потратить деньги труднее, чем заработать. Ведь тратить нужно с умом, потому что цену им знаешь. Одно дело, когда стреляешь у родителей. Тогда они кажутся бумажками. А когда сам, своим горбом, то на каждой купюре видишь капли собственного пота.

«Хорошо обывателям, которым приходится выбирать между Египтом и Турцией, — Федор взъерошил волосы, — А тут, весь мир готов распахнуть объятия. Хочешь — в Европу, хочешь — в Индию, хочешь — на какие-нибудь Каймановы острова…»

Конечно, было бы замечательно, если бы поехать с Тамарой. Но это вряд ли возможно. Тамара ему не верит. Ну, так ведь в этом нет ничего удивительного. Откуда ей знать, что в жизни Федора Скокова наметились такие разительные перемены. Сейчас она на него смотрит свысока. Что ж, нужно дать ей время. Ведь если тебе красивую жизнь обещает какой-то там курьер, то над ним лишь стоит посмеяться. А вот если придет к девушке человек в хорошем прикиде, да не просто придет, а прикатит на шикарной тачке, да подарит какой-нибудь пустячок — сувенирчик, а хотя бы и с тех самых Каймановых островов, с которых вчера прилетел… Да загар не местный, да на пальце печатка с брюликом — тут уж совсем другая тема…

Нет, за Тамарой он будет ухаживать красиво, чтобы она прониклась и оценила. Для начала он звякнет ей через недельку. Скажет невзначай, что, мол, лежу на пляже. Где? Да на Каймановых островах. Коктейльчик посасываю. Звал же тебя, дуреху — не поехала. Пускай локти покусает. Пускай подумает, что она упустила шикарного парня. И когда начнет проклинать себя за глупость, тут он и нарисуется во всей красе. Точно же на шею кинется. Бабы все одинаковые: красивые, не красивые — один черт.

«Или может вообще выкинуть эту Тамару из головы? — озадачился вдруг Федор, — Ну, что Тамара? Хорошенькая секретарша, которая для курьера была недосягаемой мечтой. А если оглядеться по сторонам, то таких Тамар пруд пруди. Вон хоть та, к примеру, что у ларька стоит, журналы через стекло разглядывает…»

Он приостановился, склонил голову на бок, задумчиво проходясь глазами по девушке в коротенькой юбке. Та вздрогнула, словно ее иголкой укололи, обернулась, смерила его возмущенным взглядом:

— Чего пялишься?!

«Тьфу ты, дура, — Федор скривил губы в циничной усмешке и пошел дальше, — Если бы я на тебя из окна шикарной тачки пялился, ты бы в кисель расползлась! Нет, оставим пока Тамару. Девушка-то хорошая. А хорошими девушками в наше время нельзя разбрасываться!»

***

Тамара ревела от всей своей измученной души. Андрей деликатно не перебивал ее, лишь гладил по голове своей сильной большой ладонью. Он терпеливо ждал, когда она выплачется и сможет пояснить, из-за чего, собственно, так убивается. По опыту Сазонов знал, если женщина взялась рыдать, то успокоить ее может только время. Уговоры, сочувственные фразы, участие и прочее, с чем обычно мужчины, боящиеся женских слез сильнее третьей мировой войны, кидаются к дамам, лишь усугубляет страдания последних, затягивая слезы.

«Неужели она так из-за меня убивается, — с удивлением думал он, — Ведь до сего моменты ни одна женщина так не переживала из-за меня!»

Теплая волна захлестнула все его существо, и он посмотрел на девушку с нежностью. Как же она хороша! Даже сейчас, вся в слезах, с опухшими глазками, со вздрагивающими плечиками, с мокрым носиком, — все равно красивее и милее ее нет для него во всем мире. И пускай они знают друг друга всего неделю, да и то только поверхностно. Все ровно, нет в мире для него роднее человека, чем Тамара Волкова. А он тоже хорош! Пришел, напугал девушку до полусмерти. Душу он, видите ли, излить возжелал. И кому — беззащитной барышне, которая и без его страстей трясется как осиновый лист. Так ведь он думал, что абсолютно ей безразличен. Вон как она вчера повернулась и пошла от него прочь. Да, разве ж есть в женском поведении хоть какая-то логика! То смотрит свысока, словно едва замечает, то, вдруг, пугается за него так, будто бы любит… От этого крамольного слова Андрей даже спину выпрямил. Нет! Быть того не может, чтобы такая красавица в него влюбилась! Кто он? Обычный мясник. Ну, пусть и с дипломом о высшем образовании. Не может она его любить — грубого, старого мужика. Ему вон уже скоро сороковник стукнет. Какая уж тут любовь! Да и после всего того, что он натворил ему о нарах думать нужно, а не о нежных чувствах.

В этот момент Тамара подняла на него заплаканные глаза, и их взгляды встретились. Оба обескуражено застыли, поскольку прочли друг в друге ответы на свои вопросы. Странная, сосущая воронка образовалась в груди Андрея Сазонова. Воронка, которая разрасталась, затягивая в себя все его прошлое, все его пагубные мысли о том, что устраивать личную жизнь уже поздно, да и нужно ли… Воронка работала около минуты, а когда забрала в себя абсолютно все, что было у него внутри, вакуум медленно и верно начала заполнять искристая теплота, так похожая на счастье. В голове у него загудело.

— Я тебя люблю! — услыхав собственный голос, он испугался и замер, тупо глядя перед собой невидящими глазами, — Это сумасшествие какое-то, но я тебя люблю.

— И я тебя люблю, — просто ответила она и всхлипнула.

— Правда?

— Нет, не правда! — улыбнулась Тамара, — Я специально притащилась на сломанном каблуке в этот дурацкий цех, чтобы пошутить.

— Но сейчас не время для любви… — глухо пробормотал он, понимая, что говорит глупость.

— А когда бывает время, — она пожала плечами, — Всегда что-нибудь да происходит.

— Точно, — согласился он, — Значит, будем любить?

— А что нам остается? — она уже смеялась, глядя на то, как он растерян, — Раз уж мы так с тобой влипли. По уши.

— Сазоныч, филе-то фасовать или как? — прогундел подкравшийся сзади Игнат Васильевич.

— Фасуйте, — тихо ответил ему Андрей, не сводя зачарованных глаз с улыбающейся только ему Тамары.

— А куда фасовать-то? В лотки али как?

Начальник цеха вздохнул и повернулся к нему. Сразу стало как-то прохладно без Тамариных глаз.

— Василич! — в голосе его слышался упрек, — Ты обычно куда фасуешь?

— В лотки, — тот хитренько ухмыльнулся.

— Ну, так а сегодня что? Новое постановление вышло что ли? Чего ты прицепился с ерундой?

— А даме-то каблук не мешает подбить, — ничуть не смутившись, ответил старик.

— Ой, а вы можете? — встрепенулась Тамара.

— Давай, давай! — он протянул руку, — А то эта молодежь сейчас целоваться полезет, а о том, как его любовь обратно потащится, так ведь даже в голове не кольнуло.

Несмотря на упреки старших, Сазонову было приятно. Во-первых, потому что его чувство стало другим заметно. А ему очень хотелось, чтобы все вокруг знали, что он любит. Даже кричать об этом хотелось. Во-вторых, ему польстило, что кто-то, пусть и старик Василич, считает его «молодежью». Значит, имеет он полное право любить. Вот как!

Тамара сняла туфельку и протянула ее Игнату Васильевичу. Тот покряхтел недовольно, осматривая покосившийся на сторону высоченный каблук.

— Как же вы на таких ходите?! — он вскинул брови, — Это ж только в цирке выступать!

Тамара весело рассмеялась. Сазонов шутливо нахмурился:

— Василичь, кончай клинья к моей девушке подбивать. Взял работу и вали.

— Эх, молодежь, — тот побрел к столу, — что бы вы без нас, старшего поколения делали.

— Во-первых, ходили бы босиком, — сообщила Тамара и снова посмотрела на Андрея.

В ее глазах было столько нежности, что он едва не свалился на пол.

— Ну, а то, что ты халат на китайца напялил, так за это не посадють! — пробормотал старый технолог, не отрывая глаз от туфли, — Если только на пятнадцать суток. Но это — ерунда. Пометешь тротуары и выпустют, как пить дать.

— Напялил халат на китайца? — удивилась Тамара.

Сазонов опустил голову. Ну, как ей все рассказать? Он вздохнул. Тамара тронула его за плечо.

— Сейчас врать будет, — опять отозвался от стола Игнат Васильевич и стукнул молотком по каблуку, — Нет, чтобы прямо признаться девушке во всех своих глупостях. Ты ведь хороший человек. И кости ты не налево пихал, а на доброе дело. Мы с мужиками тебя очень даже в этом поддерживаем.

Андрей вздрогнул и посмотрел на подчиненного:

— Вы все знали?!

— Ну, как не знать! Мы же не на разных полюсах работаем-то, а в одной комнате. Все твои махинации перед нашими глазами проходили. А когда ты приболел в прошлом месяце, так мы сами эти кости переправили. Или Галка тебе не сказала?

— Галка? — посерьезнела Тамара и тоже посмотрела на старика.

— Ну, да. Галка — сестра его младшая. Такая же сердобольная, как и твой Андрей. Год назад открыла свое дело — приют для бездомных собак. Открыть-то открыла, а кормить набежавших псов нечем. Вот нашему начальнику и пришлось выкручиваться. Знаешь, как эти псы отъелись теперь на заводских отходах-то. А что, я считаю, хорошее дело. Кто еще их кормить станет. А отходы наши — кости, да жилы в производство уже не пустишь. Они же на помойку шли. Андрей и придумал отсылать раз в неделю машину в приют. А отходы в лотки складывал в холодильнике. Ну, разве мы не заметим?

— Так это ты с сестрой по телефону говорил? — уточнила Тамара, — И «ласточкой» ее называл?

— Галка курица, даже клуша. Но не станет же Андрей правду-матку лепить в глаза родному человеку, — пояснил за Андрея вездесущий Игнат Васильевич.

— Да, помолчал бы ты уж, — беззлобно отругал его Сазонов, у которого с души в это мгновение последний камень свалился, — Рта раскрыть не дает.

— А вам — молодым только дай рты пораскрывать, — наставительно заявил старый мясник, — Вы ведь начнете ходить вокруг да около. Нет, чтобы сразу сказать всю правду и закрыть тему. Чего вот ты девку изводил? Она уж, наверное, невесть что про тебя подумала. Смотри, вон, до слез довел. Я ее как увидел, так решил, пойду сам все расскажу. А то ты так и не соберешься.

— И это все? — склонив голову набок, спросила Тамара.

— Да, ведь выяснили уже. Что бросовые кости собачкам отдавал, что переполошился, когда немецкий херр шмон пригрозил устроить. А когда труп вы с ним нашли, так вообще с лица спал. Выскочил, побежал куда-то. Потом смотрю, тащит что-то назад под халатом. Ну, я заглянул в щелку-то, батюшки, а он там напяливает халат на мертвеца. Ну, думаю, совсем сдурел. Хотел уже войти, да по рукам надавать. Потом слышу, бегут люди-то. Ну, и понеслось. Что ни день, так на парне лица нет. Все думал, наверное, что его в убийстве обвинят. Я уж и так к нему, и сяк, не идет на откровенный разговор. Высох весь. А по тебе как страдал! Прямо с души воротило смотреть на такое безобразие. Я вот все размышлял, ну чего страдать-то попусту. Ты — девка незамужняя, он — тоже холостой. Что проще может быть! Подошел, да и сказал, мол, люблю, жить без тебя не могу, и все дела.

— И все дела! — передразнил его Сазонов.

— Может вы и о моих секретах расскажете так же просто… — Тамара с надеждой глянула на Игната Васильевича.

Но тот стукнул по каблуку еще раз молотком, для верности, и отрицательно помотал головой:

— Не… тут я — пас. Я, конечно, старый и мудрый, но не такой старый и не такой мудрый как наш Господь Бог. Я лишь одно могу сказать: ты ведь тоже ни одного человека в своей жизни не пристрелила. Ну, а все остальное — это поправимо.

— И на том спасибо, — слабо улыбнулась ему секретарша. Тут она вздохнула и горько посетовала, — но я очень виновата. Теперь я понимаю, что даже больше виновата, чем думала. Потому что если бы Андрей был бы причастен к убийствам на заводе, как он мне настойчиво намекал…

— Я намекал?! — изумился тот, — Даже не думал!

— Тем не менее, ты позволил мне так думать, — бесцветно продолжила она, — Так вот, пока я думала, что это ты всех тут поубивал, я тешила себя мыслью, что сама к убийствам не имею никакого отношения. А раз теперь выяснилось, что ты и пальцем никого не тронул, то выходит, что преступница я…

— Как же это может быть! — Сазонов взял ее за руки, — Тамар, ты же ни в кого не стреляла!

— Я пропустила на завод человека, который это сделал! — на ее глаза опять навернулись слезы.

— Ерунда какая-то! Как это ты могла кого-то пропустить?! Ты же не в охране работаешь!

— Не в охране, — она всхлипнула, — Но я выписала пропуск на какого-то Кузнецова Павла Леонидовича — жуткого рыжего типа, который теперь бродит по заводу и стреляет в людей. О нем все говорят, его все ищут, но пропустила его на завод я!

Андрей помотал головой:

— Я уже ничего не понимаю! Объясни, зачем ты это сделала?!

— Он позвонил мне и сказал, что знает, за что меня уволили с прошлой работы. И если я не выполню его маленькую просьбу, то он может проболтаться об этом секрете Тарасову. Что мне оставалась делать? Он ведь не сообщил, что собирается убивать людей на нашем предприятии. Если бы я это знала…

— А что он сказал? Зачем ему нужен был пропуск?

— Откуда мне знать. Он не объяснил. Просто потребовал, чтобы я его выписала и все! А через три дня начались убийства.

— И ты ничего не рассказала Тарасову?!

Сейчас, проговорив вслух все, что долгое время лежало камнем на сердце, она и сама поняла, что ее поступок настолько гнусен, что люди могут с презрением отвернуться от нее. Она подставила предприятие, которое ее кормило несколько лет, пропустив на его территорию преступника. Она подставила людей, которые работают на этом заводе, потому что каждый, кто теперь приходит на предприятие, находится в смертельной опасности. И уж, конечно, она виновна, пусть и косвенно, в смерти как минимум трех человек, которых застрелили на территории.

Тамара сжалась в комок, боясь посмотреть в глаза только что обретенному возлюбленному. Теперь их счастье казалось невозможным. Честный Сазонов, который, рискуя рабочим местом, подкармливал бездомных собак, не станет поддерживать даже приятельские отношения с такой девицей, как она.

— Я боялась, — тихо созналась она, — Я боялась, что он меня уволит.

— Но ведь в первую очередь ты должна была бояться за свою жизнь. Если этот рыжий ходит по заводу и стреляет направо и налево, ему рано или поздно придет в голову, что лишний свидетель, который выписала пропуск ему на завод — это угроза! — воскликнул Андрей.

— Женская логика, — вздохнул Игнат Васильевич и с удовлетворением оглядел прилаженный каблук.

— Что же делать-то теперь?! — пробормотал Сазонов, — Где искать этого твоего рыжего?! Как ты его назвала?

— Кузнецов Павел Леонидович. Я приписала его к работникам колбасного цеха. Там людей больше всего… А зачем его искать?

— Ну, как зачем? — опешил Сазонов, — Не дожидаться же, пока он тебя найдет! Знаешь… — он взял ее за плечи и заставил посмотреть на него, — Я считаю, что нужно все рассказать Тарасову!

— Но он же меня уволит!

— Да что ты заладила, уволит, уволит! С какой стати он станет тебя увольнять?! Тебя же шантажировали!

— Но мне придется рассказать, чем меня шантажировали!

— О, Господи! Ты что родину продала? Так ее теперь каждый второй продает. Если не первый.

— Нет…

Тамара пустилась в долгие объяснения, по поводу той странной истории, которая случилась с ней на прошлой работе. Сазонов слушал, и с каждой минутой на лице его проявлялось все большее непонимание. Когда же она закончила, он вздохнул и обратился к Игнату Васильевичу:

— Нет, ты слышал?!

— А что я говорил, — ухмыльнулся тот, — Женская логика.

Андрей поднялся с корточек, обхватил Тамару за талию, и потянул к себе, заставив встать со стула:

— У меня просто в голове не укладывается, как можно шантажировать такой ерундой. Ведь и ежу понятно, что девушке, сидящей на рецепшене в офисе совершенно незачем тащить какие-то там финансовые документы. Ну, если она только не устроилась на работу по заданию ФСБ. Ясный пень, что тебя подставили, чтобы уволить! Тамара, похоже, этот шантажист хорошо тебя знал. Ведь только ты и испугалась огласки своей истории. Если бы он мне позвонил с такой ерундой, я бы его послал.

— Вот у нас какой умник выискался, — скривил губы Игнат Васильевич, — Забыл уже, как напяливал халат немецкого херра на мертвого китаёзу?! — Он нахмурил брови и обратился к Тамаре, — Ты ему спуску в таких вещах не давай! А то мужики все одинаковые: пять минут назад в любви клянутся, а как только поймут, что охомутали девицу, так откуда что берется?! Мужики-то, оказывается, и самые мудрые, и самые рассудительные, куда там! Только они все правильно делают. И страной руководить умеют, и в футбол играть, и военные операции проводить, и стихийные бедствия останавливать. Потом и не заметишь, как придет время, когда она скажет: «Молчи, за умную сойдешь!».

— Да ну тебя! — отмахнулся от него Сазонов, но усмехнулся, признав его правоту, — Я же хотел немецкого херра припугнуть. Чтобы он отпуск взял или вообще подался бы на родину со страху. А он крепким орешком оказался.

— Ага, таким крепким, что ищи его теперь, свищи, — проворчал старик, — Я не удивлюсь, что это он всю кашу заварил. Уж так он себя подозрительно вел в последнее время. Прицепился к Гусарской колбасе, бегал по заводу, все вынюхивал что-то, да так шумно, что, складывалось ощущение, уж не нарочно ли он всех от дел отвлекает…

— Да хрен с ним, с этим херром Шульцем, — подытожил Сазонов, — Нам Тамарины дела решать нужно, — он взял девушку за руку, — Идем!

— К-куда? — испугалась она.

— Идем к Тарасову. Прямо сейчас. Хорошо, если и следователь там будет. Расскажешь им все, как было.

— Н-но… я не знаю, — растерялась Тамара, — Я не готова…

— По пути я тебя подготовлю. Придумаем, что сказать, чтобы это не выглядело, как попытка уволиться по собственному желанию.

— Туфлю дай барышне надеть! — Игнат Васильевич, кряхтя, поднялся со стула, — Или ей босой за тобой прикажешь следовать!

Молодые стремительно исчезли из цеха, а старый работник еще долго смотрел на захлопнувшуюся за ними дверь. Мысли его были грустными и носили философский оттенок, коий всегда присутствует, если человеку уже перевалило за 60-т.

«Вот, думал Игнат Васильевич, — хорошо быть молодым… Глупости можно совершать, ошибки делать. А в старости хочешь хоть какую-нибудь мало — мальскую глупость совершить, а не можешь. Хочешь, как раньше, почувствовать себя дураком, за голову схватиться или вспылить опять же из глупости. А никак не выходит. Мудрость не дает, что б ее черти забрали!»