Следствие ведет блондинка (СИ)

Глава 8

Муж спрашивает жену-блондинку:

— Зачем ты заехала на машине в бассейн?

— Хотела ее вымыть.

— А как ты думала оттуда выезжать?

— Наверное, спустила бы воду.

(Из сборника анекдотов)

Тимофей Тарасов проснулся в мрачном настроении.

«Беда в том, — думал Тимофей, насыпая в кружку растворимый кофе из банки, — что я совершенно не готов управлять большим предприятием. Мне бы подучиться, а вот времени на это мне никто не дал».

Он признавал преимущества своего младшего брата Ивана и его законные претензии на директорское кресло. Все-таки Иван помогал отцу за несколько лет до того, как тот решил отойти от дел.

«Но на кой черт Ваньке еще и завод! — Тимофей налил кипятка и покрутил кружку за ручку по часовой стрелке, чтобы кофе растворился. Потом подумал и покрутил еще и против часовой, — У Ваньки есть свое дело, весьма доходное, кстати. Он и без завода и прокормит свою семью, и внукам оставит приличный капитал».

Ванька был предпринимателем с пеленок, и из него получился превосходный бизнесмен. А вот у Тимофея все как-то не сложилось в жизни. Блестящий студент журналистского факультета МГУ, подающий надежды молодой журналист так и остался блестящим и подающим надежды. Как-то так вышло, что все его друзья, которые и не подавали больших надежд на студенческой скамье, вдруг в одночасье стали известными и уважаемыми.

Один прославился на серии статей о громком судебном процессе, другой вечно лез в камеру на всяческих пресс-конференциях и добился-таки, что его однажды заметили и пригласили в редакцию новостей, где он как-то очень скоро стал ведущим, а потом получил и свою аналитическую передачу. Третий выскочил с репортажами о затонувшей подлодке. И теперь на канале самый популярный репортер, тоже свою программу имеет. Четвертый основал свой журнал для тинэйджеров. И дело, по всем оценкам на тот момент гиблое, поскольку никто из экспертов не мог назвать имени ни одного читающего тинэйджера, вдруг стало очень прибыльным. Теперь у того самого сокурсника уже свой издательский дом, который ежемесячно производит кучу глянцевой и быстро раскупаемой макулатуры.

А вот Тарасову не посчастливилось попасть, как говориться, в струю. Все что он делал, было как-то мимо, хоть и писал он действительно блестяще. Кроме того, он никогда не нуждался в деньгах, а потому мало думал о гонорарах. Может быть, именно это и сыграло свою роль. Пока сокурсники изо всех сил барахтались, пытаясь всплыть наверх, он неторопливо оттачивал перо, пописывая всякого рода статейки на всякого рода темы. И вот однажды понял, что всякого рода темы перестали интересовать не только его, но и читателей. А своей темы он так и не нашел. В бывшем блестящий студент и подающий надежды молодой журналист стал обыкновенным неудачником, зря потратившим десять лет жизни на бесперспективное для себя дело. И потом сообщать девушкам при знакомстве, что ты корреспондент «Московского комсомольца» в 23 года — приятно, а вот в 33 уже стыдно.

Соврав однажды какой-то девице в баре, что он вице-президент крупной фирмы, он вернулся домой и запил. Пил бы, наверное, и по сей день, если бы мать не приехала к нему после того, как он не звонил сам и не отвечал на звонки целую неделю.

— Я ничтожество, — упивался он своим горем, обливая материнскую блузку пьяными слезами, — Знаешь, кто мои коллеги? 20-летние юнцы, которые еще и журфак-то не закончили. А некоторые даже там и не учатся. И ничего, пишут, имеют успех. Начальство их ценит больше, чем меня, потому что они пишут о всяких таких… — он помял слово на губах, — о бомжах, пишут, о проститутках… Нашляются ночью по притонам, насобирают материал, а потом пишут. И читать интересно, знаешь ли… А я? Что я могу рассказать читателям? Как красиво весною в Париже?

— Но, это, кстати, тоже интересно, — попыталась подбодрить его мать.

— Ай, — отмахнулся он, — О том, как красиво весною в Париже уже все написали Бунин с Набоковым. Журналистика требует новизны.

— Тоже мне новизна: бомжи и проститутки! — фыркнула мать, — Если хочешь знать, так это самые древние профессии.

— Они актуальны, а Париж — нет, — отрезал Тимофей и подытожил, — Все, мам, ухожу я из газеты.

— Жаль, — взгрустнула она, — Чем же ты будешь заниматься?

Тут Тарасов развел руками и честно признался:

— Не знаю.

— Ну, раз тебе все равно, тогда иди на завод к отцу, что ли…

— А что?! — неожиданно встрепенулся Тимофей, — И пойду.

Так он начал работать на мясокомбинате. На удивление быстро вник во все проблемы, наладил PR-службу, подкинул несколько интересных идей в отдел маркетинга, познакомился с херром Шульцем и принялся разрабатывать вместе с ним новое направление колбас класса С, то есть совсем дешевых. Все это дало основание для отца назначить старшего сына вице-президентом компании. Разумеется, Ванька тут же обиделся.

«Тянешь своего любимчика. А он даже приличным журналистом стать не смог»

Отец, правда, тут же напомнил ему, что свой начальный капитал Ванька тоже не заработал, а взял у родителей.

Вскоре отец заболел и решил уйти с завода. Теперь они с матерью разъезжают по курортам, лечат отцовскую язву, а он — Тарасов, остался на заводе за главного.

Тимофей глянул на черную жидкость в кружке, нахмурился и вылил ее в раковину.

«На работе кофе выпью», — решил он и пошел собираться.

Холостяцкая квартира Тарасова состояла из трех комнат: гостиной, совмещенной с кухней, и двух спален. Причем одна спальня была выдержана в голубом цвете, другая — в розовом. И обе эти спальни — пыльное напоминание о былой разгульной жизни, теперь служили для Тарасова чем-то вроде кладовок. Обитал он исключительно в гостиной, совмещенной с кухней. Там он спал, ел и просматривал деловые бумаги на сон грядущий. На все остальное, включая цветные спальни, у него времени не оставалось. Другой мужик на его месте взвыл бы. Вон Рубцов, так взвыл бы точно. Но Тимофей, начавший год назад новую жизнь, и оставивший на этом рубеже все свои привычки, в том числе и легкие романчики — одноночки, даже не замечал, что из его жизни ушло веселье прошлого. К сожалению всех блондинок, включая ненатуральных, брюнеток, шатенок и прочих девиц, чьи параметры максимально приближены к заветным стандартам 90-60-90 (а иных Тимофей никогда не замечал) этот неожиданно повзрослевший брюнет с мужественными чертами лица и ростом под два метра больше был недоступен. Все его помыслы теперь занимали исключительно такие прозаичные дела как производство колбасы, пельменей, котлет и прочей снеди.

Тарасов отыскал в одной из спален вчера брошенный пиджак, вытащил из шкафа накрахмаленную и наглаженную заботливой домработницей тетей Катей рубашку, нацепил брюки, приладил к шее галстук, в кухне схватил портфель и, с тревогой глянув на часы, поспешно выскочил из дома. Было половина девятого, и он, учитывая предстоящие пробки, уже здорово опаздывал.

***

Его брат Иван Тарасов это утро провел как обычно. В семь у него уже разрывался телефон, потому что контейнер с пряностями, которые, как водится, были срочно необходимы, так как заказчик их уже проплатил, застрял где-то между Индией и Пакистаном. Иван судорожно пытался вызволить треклятый контейнер из цепких рук не то тех, не то других таможенных служб, порой срываясь на некорректный крик и еще более некорректные непристойные выражения в адрес означенных бюрократов в погонах. На каких-то накладных им, видите ли, печать показалась смазанной.

Попутно младший из Тарасовых пытался решить домашние проблемы. Жена что-то периодически стрекотала в свободное ухо. Из этого утреннего стрекотания он понял, что его сын Федор опять с кем-то подрался в школе, и теперь его — отца, не то вызывает директор, не то родители избитого подают в суд. Причем бил Федька не кулаками, а почему-то пластиковым стулом.

— Федька! — взревел Иван, когда до него дошел смысл произошедшего, — Ну, на кой хрен ты пластиковым бил?! Бил бы деревянным, вернее. В конце концов, одной проблемой меньше — с родителями не базарить.

— Научишь тоже! — возмутилась жена, — Ты его видишь пять минут в сутки, а последствия твоего воспитания я потом месяцами расхлебываю.

— Что же мне с сыном совсем не общаться? — озадачился Тарасов.

— Да ну тебя! — отмахнулась жена, — В школу пойдешь?

— Какая на хрен школа! — отец красноречиво потряс телефонной трубкой, в которой бурчал голос менеджера, объяснявшего в эту минуту, что он намеревается делать с печатью на накладной, — А груз проводить через пакистанскую границу Федькин директор будет?

— А у Ляльки вечером утренник в детском саду, — поморщившись, сообщила жена.

— Как может быть утренник вечером! — изумился Иван, на секунду прекратив орать на менеджера, — Дурь какая то! — и тут же возобновил, — А я сказал, пошли они все к этой матери…

За что получил легкий подзатыльник от супруги:

— Дети рядом.

Иван закатил глаза, встал и удалился в спальню, держа у уха нагретый телефон.

В принципе, ничего особенного не произошло. Уже лет десять подряд утро младшего Тарасова начиналось именно так: что-то где-то не ладилось, и ему предстояло целый день решать какую-то проблему. Хорошо, если одну. Можно сказать, что, если бы утром ему никто не позвонил и не сообщил о том, что где-то что-то не выходит, он подумал бы, что случился конец света.

Он никогда не был родительским любимчиком, и ему всего пришлось добиваться самому. Конечно, отец дал денег в самом начале, похоже, чтобы отвязаться. Зато завод оставил Тимофею — это ли не доказательство того, что он — Иван всегда был в семье если не изгоем, то уж точно на последних ролях. Это ему-то не доверить завод! Ему! Несмотря на то, что он на этом заводе пахал с самого его основания наравне с отцом, в то время как Тимка писал статейки, особо не напрягаясь, да клеил девиц по барам, тоже особо не напрягаясь. Он у них вышел и рожей и вообще. А вот Ваньке досталась и рожа так себе, рост метр с кепкой и животик. Если их рядом поставить, так ведь и не скажешь, что они родные браться! Конечно, Тимка в семье любимчик. Стоило ему только нюни пустить, как, пожалуйста, завод ему на блюдечке…

Иван фыркнул, и отшвырнул от себя телефон, поняв, что тот уже целую вечность мучает ухо короткими гудками. Он огляделся по сторонам в поисках пиджака. Тот, как и положено висел на стойке в углу. Жена прилежно отпаривала его каждый вечер. Он пошел было за пиджаком, но тут телефон зазвонил снова.

— Алло! — гаркнул Иван в трубку, все еще размышляя о несправедливости судьбы.

— Приезжайте, — коротко попросили его.

— С какой стати! — прокряхтел Иван, натягивая пиджак.

— Вы же приказали, сообщать вам обо всех неприятностях на заводе. Вот я и сообщаю, у нас неприятность.

Выслушав докладчика, Иван отбросил трубку в сторону и ринулся вон из спальни.

— Ты чего? — удивилась жена, видя, как в прихожей он судорожно натягивает ботинки, чертыхаясь изо всех сил.

Но Иван только зыркнул на нее раздраженно. Не в его правилах сообщать жене обо всем, что происходит в его деловой жизни.

***

Марго сладко потянулась и открыла глаза. Над головой ее мирно урчал фен, пальцы правой руки нежились в теплой ванночке с розмариновым маслом, левую руку обхаживала маникюрша.

— А что можно сделать с моим Мао? — томно поинтересовалась она и глянула в сторону, где на красном пуфике дремал ее пучеглазый любимец.

— Ну… — протянула парикмахерша, чтобы не выдать первое, что пришло в голову «утопить», — может ему завязать бантик на хохолке?

— А если покрасить хохолок? — Марго улыбнулась, идея ей пришлась по вкусу, — Скажем в розовый цвет? По-моему, будет гламурненько.

— Ну… — снова протянула парикмахерша, и добавила, чтобы не выглядеть совсем уж немногословной. Клиенты-то любят, чтобы с ними общались, — Наверное, это возможно. Это делают в собачьих парикмахерских.

— Хотите сказать, что у вас не хватит квалификации, чтобы выкрасить собаке хохолок? Может я напрасно доверяю вам свои волосы? — она обеспокоено поглядела в зеркало.

— Что вы! — испугалась парикмахерша, с которой семь шкур спустят, если она потеряет столь ценного и регулярного клиента, — Но в собачьих парикмахерских есть специальные краски…

— Не понимаю, чем может отличаться краска для женских волос от краски для собачей шерсти, — вскинула брови Марго, — Для собак краска что ли лучше?

— Ну, как вам сказать… — парикмахерша задумалась. Любой ответ наверняка озадачил бы посетительницу. В самом деле, не заявишь же, что краска для собак действует более щадящее. Да и, в конце концов, она и сама толком не знала, в чем отличие. Но как в этом признаться?

— В таком случае, пускай кто-нибудь покрасит хохолок Мао в розовый цвет, — распорядилась Марго и тут же снова обеспокоено глянула в зеркало, — А завить его не надо?

— Это будет противоречить его экстерьеру, — пришла на выручку коллеге маникюрша.

— А… — разочарованно протянула Марго, — тогда только покрасьте.

— Намордник-то у него есть? — опасливо косясь на дремлющую собачку, спросила парикмахерша.

— Да вы что! — возмутилась посетительница, — Мао не потерпит такого издевательства. И потом, последний раз я видела намордник на собаке, морда которой была как раз величиной с Мао.

— А если он будет против покраски? — осторожно поинтересовалась парикмахерша.

— Тогда он на вас написает, я думаю… И это он сделает как в наморднике, так и без него, — Марго закрыла глаза и промурлыкала, — Только красьте его побыстрее, а то у меня встреча.

***

Тимофей Тарасов, нервничая, глянул на электронный циферблат на панели автомобиля. Черные точки бесстрастно отсчитывали секунды его опоздания. На часах было уже 9.10.

— Чертовы пробки! — выругался Тимофей и надавил на гудок.

Машина взревела, напугав прохожих, но это совершенно не подействовало на десяток машин, тащащихся впереди со скоростью сонной черепахи. До ворот завода оставалось каких-нибудь пятьдесят метров и, в принципе, было куда быстрее кинуть автомобиль на дороге и добежать своим ходом. Тимофей так бы и поступил, если бы не сознание того, что бегущий к проходной директор предприятия выглядит, по меньшей мере, не солидно и является плохим примером для своих же рабочих и служащих.

К 9.20-и он добрался до железных ворот завода. Охранник нажал на кнопку, и глухое металлическое заграждение поползло вправо. Но Тимофей так и не надавил на педаль газа, он застыл, видя, как к нему приближается тот, кого ему сегодня видеть хотелось еще меньше, чем вчера. Этим субъектом был следователь Изотов Игорь Юрьевич. Капитан, напротив, с утра лучился жизнерадостностью, и одаривал ею всех направо и налево. Тарасову, разумеется, тоже досталось.

— Доброе утро! — не дожидаясь приглашения, Изотов открыл дверь его машины, и наклонился так, что влез почти всем корпусом в салон, — Прекрасная погодка нынче.

— Да? Не заметил, — буркнул Тимофей, которому ничего не оставалось, как пригласить следователя присесть. Что тот и сделал.

— Вы очень кстати, — устраиваясь на сидении, как будто собирался катить на машине не десяток метров до стоянки, а, как минимум, до Магадана, сообщил Изотов, — А то охрана меня не пускает, несмотря на мое удостоверение.

В его голосе прозвучал укор. Тимофей понял, что ему приходится иметь дело с тем самым наивным человеком, который полагает, что корочка МВД является ключом от всех дверей. Он поморщился. Общаться со следователем ему не хотелось, тем более что этот следователь явно поборник идей Дзержинского, портрет которого уж точно висит у него в кабинете.

— А вы к нам зачем? — поинтересовался он, медленно въезжая на территорию своего предприятия, — Я почему-то думал, что вы будете нас вызывать по одному.

— Ну, к этому мы еще придем, — заверил его следователь, — Но сегодня я получил результаты экспертизы и решил сразу к вам. Странные, скажу я вам результаты…

— Вот как? — неприятно удивился Тарасов, — Китайца сначала задушили, потом прирезали и уж только потом застрелили?

— Что-то в этом роде, — туманно пробормотал Изотов, — Давайте встретимся с вашим начальником службы безопасности. Его фамилия Рубцов, кажется…

— Точно. А мне вы что, не доверяете?

— Видите ли… — осторожно проговорил следователь, — дело тут вовсе не в доверии. Просто я рассчитываю, что на заводе будут приняты оперативные меры. Я просто не могу понять, кому и зачем пришла в голову эта идея.

— Про оперативные меры? — усмехнулся Тимофей, — Вам же только что и пришла.

— Нет, — протянул Изотов, — Я про другое.

— А вот и он, легок на помине, — кивнул Тарасов на бегущего к его машине Николая.

Однако при более детальном рассмотрении Рубцова, Тарасову тут же захотелось переключить внимание следователя на какой-нибудь иной объект. Начальник охраны был не просто взволнован, он выглядел так, как будто через него только что пропустили слабый заряд электротока. Волосы его торчали во все стороны, рубашка почему-то местами вылезла из брюк, пиджака вообще не было. При этом у него трясся подбородок, в общем, ему следовало бы основательно потрудиться, чтобы привести себя в божеский вид.

Директор комбината чертыхнулся, понимая, что Рубцов сейчас распахнет дверь его машины, разом выпалит все, что так его взволновало и только после этого заметит в салоне постороннего. И едва он закончил поминать нечистую силу, случилось именно то, чего он ожидал. Начальник охраны рывком распахнул дверь с его стороны и заорал ему прямо в лицо:

— Мать твою, где тебя носит?! У нас очередной труп!

— Опять китаец? — от неожиданности Тарасов ляпнул то, что первым пришло в голову.

Опомнился он слишком поздно. Теперь с его слов выходило, что китайцев на заводе пруд пруди, хотя на вверенном ему предприятии он лишь однажды видел представителя этой страны, да и то вчера и уже не живого. Но разве что докажешь следователю, который торчит рядом так некстати.

— Какой на хрен китаец! — не сбавив обороты орал Рубцов, — Наш лаборант. Лежит в лаборатории.

— А… ты уверен, что он… труп? — Тарасов почувствовал, что тело его становится ватным.

— С пулей в голове трудно остаться живым… — тут начальник охраны осекся, наконец-то заметив на пассажирском сидении следователя.

Изотов выглядел весьма заинтересованным, хотя это и понятно. Следователю трудно сохранять спокойствие, когда речь идет об убийстве.

— Здрасьте, — выдавил из себя начальник охраны.

— Доброе утро, — усмехаясь, поприветствовал его следователь.

— Да какое там, доброе, — отмахнулся Рубцов, — Приехал на работу на полчаса раньше, думал, попью кофе как человек, а тут на тебе…

***

— Еще вчера я, знаете ли, думал, что смерть китайца на вашем заводе событие совершенно случайное, — осторожно проговорил Изотов, искоса наблюдая за действиями вызванной по случаю убийства в лаборатории опергруппы.

Он сделал паузу, по всей видимости, умышленную, чтобы дать окружающим прочувствовать всю важность предстоящего заявления.

Окружающие тут же прочувствовали: Рубцов как-то сразу побледнел, а Тарасов поискал глазами стул, чтобы присесть, так как ноги его едва слушались. За последний час он пережил куда больше, чем за всю свою трудовую деятельность в издательстве. Ему и в голову не приходило, что можно так нервничать. Но шуточное ли дело — второй труп за два дня. Сначала никому неизвестный китаец, теперь вот вполне опознанный лаборант Лютиков — молодой парень, который никому ничего дурного не успел сделать за свою короткую жизнь.

— Всякое бывает, — неспешно развивал свою мысль следователь, словно издеваясь над изнемогающими от нетерпения слушателями, — Бывает, что Китайская мафия устраивает свои этнические разборки на совершенно нейтральной территории, но… — тут он многозначительно замолчал и посмотрел прямо в глаза сначала Рубцову, а потом Тарасову.

— Но?! — не выдержал последний в то время, как начальник службы безопасности зашелся в приступе безудержной икоты.

— Н-да… — садистки протянул следователь, — Если бы не одно «но»… — он покосился в сторону распахнутой двери лаборатории и поправился, — Вернее теперь уже двух.

— Вы, верно, имеете нам что-то сообщить? — слабо напутствовал его директор предприятия и повалился плечом на стену коридора.

— Даже не знаю, с чего начать, — невесело ухмыльнулся Изотов, — Я-то ехал в вам разрешить одну странную загадку, думая, что может быть… знаете, как водится, встречаются у нас шутники с нездоровым чувством юмора… Не такое уж это редкое явление. Вот, к примеру, на прошлой неделе какие-то идиоты нашли тело бомжа. Ну, нашли бы себе и нашли, позвонили бы в милицию, и дело с концом. Так нет же. Эти извращенцы угнали машину, посадили туда тело и подожгли. Каково, а? — распаляясь от собственного изложения истории возмущенно вопросил следователь, и, натолкнувшись на гробовое молчание, закончил, — Весь отдел на ушах стоял, ведь тело-то обгорело, поди опознай. Жена владельца машины в шоке, поскольку муж в командировке и три дня не проявлялся, в общем, та еще история. Пока мужа нашли, пока свидетелей… Слава богу бдительная старушка отыскалась, которая видела как трое хулиганов из их двора машину поджигали. Взяли придурков по горячим следам.

— Простите, эта история как-то связана с убийствами на нашем заводе? — хрипло поинтересовался Рубцов, все еще страдающий от икоты.

— Н-да как сказать… — задумчиво протянул следователь, — Я ведь когда результаты экспертизы по первому трупу получил, сразу эту историю вспомнил. Уж больно похоже было. Но теперь… теперь я вижу, что шутников у вас на заводе не много, все больше настоящих преступников.

— В каком смысле? — Тарасов сунул руки в карманы пиджака, чтобы не так тряслись.

— А в таком, что придется нам с вами господа хорошие, долго беседовать и искать причину, по которой у вас убивают уже второго человека.

— О-ох, — Рубцов тоже упал спиной на стену.

— Дело-то вот в чем, — Изотов порылся во внутреннем кармане своей джинсовой куртки, выудил оттуда листок сложенный вчетверо, развернул и пробежался по нему глазами, словно освежая в памяти запечатленную на нем информацию, — Гм…гм… н-да… Так вот, — он поднял глаза на Тарасова и проговорил не без торжества в голосе, — Отверстие от пули в теле совершенно не соответствует отверстию на халате убитого.

— Как это?! — вытаращил глаза Рубцов, мгновенно перестав икать.

— Вот так, — развел руками следователь, — Либо нам нужно понять, как на убитом оказался халат с дыркой, либо, простите, искать третье тело в котором дырка будет соответствовать той, которая на халате.

— То есть, вы хотите сказать, что китаец нашел где-то халат с пулевым отверстием, надел его, пошел бродить по заводу… тут-то его и подстрелили? — глухим голосом уточнил Тарасов.

— Что-то в этом роде, — усмехнулся следователь, — хотя мне представляется иной ход событий. Кто-то застрелил несчастного, а потом накинул на него халат с дыркой. Частицы крови-то на халате соответствуют крови убитого. А я-то еще вчера подумал, что странно как-то: человека застрелили, а крови на белом халате практически не видно. Получается, что в халат этот тело нарядили уже потом. Я бы сказал сильно потом. Спустя несколько часов после убийства. Вот я и подумал, что кто-то у вас тут развлекается шарадами. Учитывая, что халат принадлежал вашему главному технологу, я решил было, что кому-то пришла в голову идея позабавиться, напугав таким образом несчастного немца. Но, как видите, второй труп, нашу веселую версию опроверг.

— П-почему? — выразил протест Рубцов, — Разве это как-то связано?

— А вы все еще надеетесь, что нет? — враз посуровел Изотов, — В моей практике не было ни одного случая, чтобы убийства, происходящие в одном месте, не были бы связаны между собой. Нет, господа хорошие, у вас на заводе происходит что-то такое, что влечет за собой серию преступлений. У нас уже есть две жертвы, и, если мы не распутаем это дело, жертв может быть и больше. Так что в ваших интересах сообщить мне все, что вам известно. А судя по вашему виду, известно вам немало. Так что разговаривать мы будем долго и обстоятельно, — последнюю фразу следователь признес так же, как, скорее всего, говаривал ее его предшественник, чью бронзовую статую в прошлом веке изъяли с Лубянки.

— Я ничего не понял насчет дырок, — выдавил из себя Тарасов, который в данный момент вообще плохо соображал.

— Ну, это куда проще всего остального, — щедро улыбнулся ему Изотов, — В теле убитого китайца пуля, выпущенная из пистолета марки ТТ, а на халате дырка вообще не понятно какого происхождения. Словно ее наспех ножом проделали.

— Ничего себе, — изумился Рубцов.

— То-то, — следователь покачал головой, давая понять, что это его «то-то» далеко не последнее в их приятном общении.