Следствие ведет блондинка (СИ)

Глава 7

Штат Висконсин. Грузовик подъезжает к светофору, тормозит, и тут из соседней машины выбегает красивая блондинка, и подбегает к кабине. Водитель открывает окно, и она быстро выпаливает:

— Здравствуйте, меня зовут Шила, и у вас из кузова что-то сыплется. Водитель качает головой, и едет дальше. На следующем светофоре история повторяется: девушка опять подбегает, и опять кричит ему в окно:

— Здравствуйте, меня зовут Шила, и у вас из кузова что-то сыплется. То же происходит на следующем светофоре. Когда на пути возникает четвертый светофор, водитель, едва успев затормозить, сам выскакивает из кабины, подбегает к машине девушки, и кричит ей:

— Здравствуйте, Шила! Разрешите представиться, я — водитель грузовика с солью, а в штате Висконсин сейчас зима.

(Из сборника анекдотов)

— Честно говоря, я ничего не понимаю, — в который раз произнес эту фразу Тимофей и в который раз развел руками, — Откуда взялся китаец, зачем он шастал ночью по заводу, и кто его пристрелил…

Николай Рубцов взял со стола зажигалку, повертел ее в руках, задумчиво посмотрел на маленькое пламя и признался:

— Знаешь, я ведь ни на секунду не поверил, что кого-то могут убить из-за дурацких рецептов херра Шульца.

— Да?! — неприятно изумился директор мясокомбината, — Что ж ты тогда эту лабуду полдня гнал?

— Так я ведь на людях, — ничуть не смутившись, продолжил откровенничать начальник службы безопасности, — А правду я могу сказать только тебе. Тет-а-тет. Я понятия не имею, почему кого-то шлепнули. Но если предположить…

— Очень интересно, — Тарасов с размаху сел в свое кресло, — Предположи, уж будь так любезен.

— Предполагаю, — Рубцов повертел зажигалку в пальцах, потом, вздохнув, отложил ее подальше от себя, — Тут дело вовсе не в нашем заводе со всей его колбасой вместе взятой.

— Весьма глубокомысленно, — ехидно заметил Тимофей, — А есть идеи, в чем тут дело?

— Хочешь проверить высоту полета моей фантазии? — усмехнулся Рубцов, — Что ж… Если я говорю, что дело тут не в заводских делах, а в каких-то иных, то эти иные дела могут быть какими угодно. Хоть, к примеру, относиться к разборкам сторонников Саддама Хусейна с его явной оппозицией.

— Ну? — нахмурился Тарасов, — И чего они приперлись со своими разборками на вверенное мне предприятие?

— А вот это уже другой вопрос, — Рубцов занес указательный палец кверху и многозначительно помолчал. Затем изрек гробовым голосом, — Может быть один из сторонников или противников этого Хусейна работает как раз на твоем заводе.

— Да ну тебя, — отмахнулся Тимофей.

— А ты не махайся, — наставительно проговорил Рубцов, — Я же виртуально предположил этого Хусейна. Есть миллион дел, которые далеки, как нам кажется от завода, но могут быть непосредственно связаны с ночным убийством.

— Слушай, это тебя в твоем убойном отделе так натаскали? — прищурился босс, — Это там вы своему начальству подобную чушь докладывали?

— Бывало, — серьезно ответил Рубцов, — Когда явный висяк, то есть совершенно не раскрываемый покойник, то выдвигали самые замысловатые версии. Между прочим, некоторые из них потом оказывались вполне рабочими. Вот помню я, один утопленник…

— Иди ты к черту со своими утопленниками и со всем убойным отделом! — разозлился Тимофей, — Скажи лучше, что делать будешь?

— Что-что… — проворчал Рубцов и, схватив зажигалку, кинул ее в корзину для мусора, — Не знаю пока. Буду проверять всех работников нашего завода на предмет странных связей.

— Ага, с китайцами, — хохотнул Тимофей, — На это у тебя, друг мой, года два уйдет. А пока можешь вон разрабатывать Марго. Тем более что она отнюдь не против своего китайского следа.

— Но с другой стороны порушен кабинет нашего немецкого херра, — как бы невзначай заметил начальник охраны, — Кому-то все-таки что-то там понадобилось…

— Тогда разработай еще и его на предмет китайского следа, — отозвался Тарасов и вдруг посерьезнел, — Думаешь, ему все еще угрожает опасность?

— Слушай, я же не Господь Бог! — возмутился Рубцов и тоскливо посмотрел на корзину для мусора, в которой уже покоилась добрая половина канцелярских принадлежностей хозяина кабинета, плюс несколько его личных вещей включая подарочную зажигалку Zippo.

— К вам Ярославцев, — прохрипел селектор грустным голосом Тамары.

— Ждем с, — ответил ему Тарасов, и, отжав кнопку, глянул на Рубцова, — Вот, кстати, проверим, что там наш немецкий друг заподозрил.

— Ай! — на сей раз отмахнулся начальник охраны, — Я бы не делал ставки на эту ниточку.

После робкого стука дверь приоткрылась, и в кабинет просочился хилый человечек. Вид он имел бледный. Несмотря на вроде бы молодой возраст, его затылок уже точила ранняя залысина. Глаза у Ярославцева были посажены настолько близко, что создавалось впечатление, что он постоянно косит, уши же наоборот торчали как два локатора средней мощности. Кроме всех этих явных природных огрехов он был тощ, и сутул, передвигался как-то по-кошачьи и болтал костлявыми кистями рук в области колен.

— Ярославцев, вы что не доедаете? — изумился Тарасов, когда человечек перетек от двери на середину кабинета.

— Ну… у… пс… — немногословно изрек тот.

— Понятно, — усмехнулся босс, который видел его, разумеется, впервые.

Впрочем, директору завода и не полагается знать всех своих рабочих в лицо, — А зарплата у вас приличная, позвольте спросить?

— В-вам л-лучше знать, — испуганно проблеял вызванный на ковер.

— Я ваши деньги у кассы не пересчитываю, — Тарасов сдвинул брови, чтобы настроить собеседника на серьезный лад.

Рубцов по своему обыкновению не мешать начальству молчаливо оглядывал блокнот, лежащий на переговорном столе.

— 20 тысяч р-рублей, — удивленно ответил Ярославцев и испуганно сглотнул.

— Ну, не Бог весть что, хотя жить можно, — не очень уверенно заметил Тарасов, которому еще не приходилось жить на такие деньги в месяц, но он полагался на мнение главного бухгалтера завода, который считал, что рабочим на предприятии платят очень хорошо.

— А я что, р-разве я жалуюсь? — заблеял работник, — Я и этим профантюрам сказал, мол, отвалите от меня к этой матери… простите, — побледнев до синевы, закончил он.

— Профантюрам, это еще кто такие? — не понял Тимофей.

— Ну, те, кто подначивают к забастовке. Профсоюзные деятели, мать их… простите.

— Н-да… — Тарасов глянул на начальника охраны, — Значит, у нас на заводе еще и забастовка зреет. А вам что-нибудь об этом известно, господин Рубцов?

— Да у нас вечно что-нибудь да зреет, — лениво отозвался тот, не сводя глаз с блокнота, — То забастовка, то бунт, то демонстрация. Мы же корнями сидим в пролетарском прошлом, чего же вы хотите, господин директор.

— Я хочу быть в курсе всех назревающих конфликтов, — прорычал Тимофей.

— Тогда вам некогда будет решать текущие дела предприятия. Только и будете, что сидеть в профсоюзе, да выяснять с ними отношения. Уж лучше я сам с ними разберусь, — тут он, наконец, оторвал вожделенный взгляд от блокнота и строго посмотрел на Ярославцева, — Потом зайдешь ко мне скажешь фамилии этих профантюр.

— Я-я, не стукач! — с вялой гордостью заявил работник.

— Значит пособник, — заключил Рубцов и, схватив блокнот, притянул его к себе, — Как бишь твоя фамилия?

— Я согласен, — быстро сдался Ярославцев.

— Вот и отлично, — начальник охраны показательно швырнул блокнот в корзину для мусора и уставился на лежащую на столе ручку Parker.

— Ладно, с профантюрами мы разобрались, — Тарасов сурово посмотрел на работника, — А теперь, господин Ярославцев, выкладывайте, что это вы вчера записывали и подсчитывали в пельменном цехе?

— Я? — тот присел на трясущихся ногах.

— Если бы это я делал, я бы вас не спрашивал, — назидательно проговорил директор, — Давайте, Ярославцев, выкладывайте.

— Но я же не нарочно! Я не н-нарочно! — вскричал несчастный и сложил руки как для молитвы.

— Послушайте, господин директор, не давите вы так на рабочий класс. Смотрите, того и гляди, он сейчас проорет «Не вели казнить!» и рухнет на колени, — добродушно хохотнул Рубцов и обратился к страдальцу, — Рассказывайте, Ярославцев, на кой хрен вам понадобился калькулятор и откуда вы узнали, что им не только гвозди заколачивают?

— Я нечаянно… — проныл тот, — Я хотел сделать все, как велел херр Шульц, но у меня рука дрогнула. Я засыпал на полкило больше.

— Это у вас сильно дрогнула, — заметил Тимофей, — Чего засыпали-то?

— С-соли…

— Хорошо, что вам нитрат натрия заливать не позволяют.

— Как не позволяют, — возмутился Ярославцев, — Я его в каждую партию лью.

— Слушайте, так вы на передовой, — изумился Тимофей, — А знаете ли вы, что нитрат натрия это яд, и если его перелить, то можно пол-Москвы на тот свет отправить?

— Еще бы! — не без гордости ответил работник, — Я осторожненько.

— Ну, а солью что приключилось? — решил не вдаваться в подробности по поводу использования нитрата натрия директор.

— Да ведь сыпанул-то я не со зла. Вот и решил исправить. У нас инструкция, рецепт то есть: сколько того, сколько сего… А раз я соли пересыпал, надо было исправлять. Я и решил, подсчитаю, сколько остального нужно пересыпать и добавлю. Получится в общем больше на полкило. Делов-то!

— Получилось?

— Н-не совсем, — понурил голову Ярославцев, — Гадость какая-то вышла. Наверное, что-то забыл.

— Наверное! — передразнил начальник, — Вычесть бы из вашей зарплаты эту забывчивость. Вот в следующий раз так и сделаю!

— Я ж не со зла! — испугался работник, — У меня ж только рука дрогнула.

— Рука дрогает либо от расхлябанности, либо от равнодушия к результату. Ни то, ни другое неуместно на нашем предприятии. Идите и подумайте над этим, — сурово проговорил Тарасов, дав понять, что аудиенция окончена.

Когда за сгорбленным еще больше Ярославцевым дверь закрылась, он глянул на Рубцова и процедил:

— И к тебе это тоже относится. А то повадились: один соли не досыплет, другой шпионов не досмотрит!

***

— А я, между прочим, тоже в носу не ковыряю! — гневно прокричал в трубку Барсуков, — Ретивый немец спутал нам все карты. Я и мой человек в цеху, можно сказать, на волоске висим. Это вам издалека кажется, что дело выеденного яйца не стоит. Поверьте, нам отсюда все в другом свете видится. Еще этот китаец чертов! Вы не знаете, что у нас тут творится!

Послушав собеседника в трубке, он задумчиво произнес:

— Кажется, я все подчистил. Если начнется проверка, то выйдет, что этот немецкий херр все напутал и раздул пожар на пустом месте. Нет, никакого левого товара нигде быть не может… разве что… — тут его в прямом смысле прошиб холодный пот, — Образцы все еще в лаборатории. Из каждой партии изымают на проверку ингредиентов. Нужно что-то делать. Хорошо, это я беру на себя.

Петр Семенович отключил мобильный, огляделся, не подслушал ли его кто-нибудь, но в тупике за глухой заводской стеной никто не околачивался. Он выдохнул, достал платок и вытер лоб.

«Одно дело сказать, мол, решу проблему. И совсем другое это проблему решить», — грустно подумал главбух и зашагал в направлении ко входу в заводское здание.

***

Марго чудесно провела время от заката до самого рассвета. Никогда ей не было еще так весело как с этим удивительным Андреем со смешной фамилией Нарышкин. Он, как оказалось, знал множество анекдотов, умел шутить и даже смеялся над ее шутками. С удовольствием выслушал пять раз ее историю про китайских чудиков, рассказал о своем путешествии в Китай, которое было не столь забавным, сколь интересным, поскольку Андрей совершил мотопоход в Тибет и даже как будто видел артефакты каких-то иных цивилизаций. Каких именно Марго не поняла, но сама новость о том, что где-то на Земле существуют намеки на иные миры, ее страшно взволновала. Она думала об этом целых полчаса, и это был в своем роде рекорд, потому что она перекрыла время своих раздумий по поводу цвета лака для ногтей, которые обычно длились 25 минут. А ведь до того, как она узнала об иных цивилизациях — цвет ногтей была главной темой в ее жизни.

Конечно, мужчинам и деловым женщинам проблему Марго не понять. Но, посудите сами, женщина делает маникюр не чаще, чем раз в три дня. И за эти три дня цвет ногтей должен гармонировать со стилем и цветом одежды, подчеркивать аксессуары, не говоря уже о точном совпадении с макияжем. Поэтому, выбирая лак, женщине необходимо продумать свой гардероб на предстоящие три дня. Разумеется, это не относится к женщинам, которые выходят из дома на работу или в магазин. Но Марго каждый вечер посещала модное общество, куда просто неприлично приходить с безвкусным маникюром. Так что с другой стороны, проблема выбора лака для ногтей ничуть не менее важна, чем любая другая женская проблема. Но если у другой женской проблемы существует, как правило, два решения: да или нет, то выбор лака практически безграничен: от бесцветного до ярко-красного (если не учитывать кричащий зеленый и мрачный черный, которые у людей приличных и обеспеченных не принято накладывать на ногти).

После того как Марго обдумала историю про инопланетные артефакты, они долго и с наслаждением танцевали. Благо на вечеринке, куда Марго привела Нарышкина, подавали не только черную икру. На десерт подавали новейшее развлечение: бальные танцы. Марго немало потрудилась, чтобы выучить вальс, фокстрот и танго. Но среди мужчин практически не находилось партнеров для этих танцев. Поэтому женщины из приличного общества, которые в первых рядах записались на модные курсы в своих спортивных клубах, при звуках вожделенной музыки сиротливо жались по стеночкам, выбивая такт каблуками и еле-заметно подергивая плечами.

Андрей, как выяснилось, прекрасно справлялся ни только с вальсом и фокстротом, но и с танго. Марго была в восторге. Конечно, Нарышкин вряд ли мог претендовать на должность принца номер три в ее жизни. Несмотря на то, что, во-первых, он потомок каких-то там аристократов. Во-вторых, он не последний человек в некоем фонде, а это все-таки финансовая организация. В-третьих, он живет в Париже, по улицам которого Марго любит гулять куда больше, чем по Московским. В-четвертых, он просто красив, И тем не менее, он все-таки не дотягивал до звания принца на белом коне. Коня не доставало. Андрей не был ни крупным промышленником, ни банкиром, ни, тем более олигархом. Если бы он хотя бы имел титул какой-нибудь значимой европейской фамилии, а так… Ну, что она скажет своим подругам, когда те поинтересуются, в кого она влюблена? В какого-то там Нарышкина, который ни то боярин, ни то дворянин давно почившей царской России.

«А чем он занимается?» — спросят подруги.

Восстанавливает какую-то рухлядь ни то под Смоленском, ни то еще дальше — будет ответ. Марго очень хорошо представляла себе, как при таких ответах надуются губки ее приятельниц, и как в их глазах сверкнут искорки надменного превосходства. Нет, такой конфуз она не вынесет. Пусть уж этот Андрей Нарышкин станет ее милым приключением, которое прекрасно танцует танго. Такое решение она приняла часов в пять утра, когда уставшая до боли в лодыжках, присела отдохнуть на жесткий пуфик танцевального зала, ловя на себе завистливые взгляды все еще стоящих по стенам жен банкиров и крупных промышленников, чьи мужья развлекались бильярдом и покером.

— Вы чудесно танцуете! — похвалила она своего кавалера, и хлопнула ресницами точно так, как учил ее любимый журнал Космополитен — в стиле Фен Шуй.

Кавалер нервно сглотнул, что нисколько не удивило Марго. От такого взмаха ресницами ни он первый нервно сглатывал — это был испытанный прием легкого обольщения. Тяжелое обольщение она решила к нему не применять.

— Вы танцуете даже лучше, чем мой постоянный партнер — Тимочка, — она улыбнулась, обнаружив на щеках глубокие ямочки.

Она могла улыбаться и вовсе без ямочек, но в этот момент ей показалось, что ямочки в виде поощрения будут очень уместны.

— Ваш постоянный партнер? — тут же клюнул на наживку Нарышкин.

— Да, мой постоянный партнер, — жестоко подтвердила она, видя, как у кавалера кровь уходит с лица. Она выдержала паузу, достаточную для того, чтобы у Андрея похолодело в груди, а потом с легкостью призналась, — Тимофей Тарасов мой партнер не только в танцах. Мы деловые партнеры. Он директор предприятия, акционером которого я являюсь. Раньше, когда он не был директором, мы часто вместе посещали подобные вечеринки, но с тех пор, как отец передал ему все дела, у него совсем нет времени. Очень жаль…

Она взгрустнула, опустив ресницы (разумеется, опираясь на базовое учение журнала Космополитен).

Сердце кавалера тут же дрогнуло:

— То есть это не то… что я подумал?

— Все зависит от того, что именно вы подумали, — усмехнулась Марго, лукаво глядя на него.

— Ну… — теряя французский шарм, развел руками Андрей, — Я имел в виду… вы и он… этот Тарасов… вы не… у вас не…

— У нас нет романа, — вдоволь понаслаждавшись его уязвимостью, успокоила она, — Но, тем не менее, он замечательный человек. Слушайте, я вас должна познакомить, а то он совсем завял в своем директорском кабинете. Иногда мне кажется, что он собирается сигануть из окна. Он так задумчиво в него смотрит… Послушайте, у двоих мужчин, которые так замечательно танцуют танго, должно быть много общего и в другом.

— Но ваш Тимофей не выходит из своего кабинета, — заметил Нарышкин, который испытывал к незнакомому ему директору завода не слишком теплые чувства.

— Ерунда, — отмахнулась Марго, — Если гора не идет к Магомеду, Магомед сам придет к горе. Пойдем к нему в кабинет, и все дела. Когда вы свободны от поисков дряхлых построек, в которые французы хотят вложить свои сбережения?

— Да я, в общем-то, не слишком обременен делами, — улыбнулся Андрей.

— Вот и славно, — подытожила Марго, — Прямо завтра к нему и отправимся. Кстати, вы не помните, где я оставила своего Мао?

— Хм… сейчас, — он прислушался.

— Чертова псина! — донеслось из бильярдной, — Эти ботинки стоят тысячу долларов!

***

Лаборант Лютиков плеснул на лицо холодной воды из-под крана и, недовольно сморщившись, уставился на свое отражение в зеркале. Как же ему хотелось домой. С завода уже все разошлись, даже бачки в унитазах мужского туалета урчат как-то по ночному мирно. Впрочем, он мог без всяких проблем посетить и женский туалет, поскольку в этот час на заводе женщин уже не осталось. Да и мужчин не встретишь, разве что охранник какой пройдет по коридорам промышленного здания раз в два часа, постучит от нечего делать дубинкой по батареям и скроется с глаз. Лютиков потряс головой, роняя в раковину холодные капли воды. Только он, как проклятый, должен тут сидеть. И не просто сидеть, а выполнять срочный заказ. И откуда эта важность и срочность? С чего бы не сделать ту же работу завтра?! Так нет же, этот немецкий херр, известный на заводе своей дотошностью специально поймал его сегодня в столовке и заставил принести отчет по образцам колбасы, которую они изъяли на прошлой неделе. И Лютикову, конечно, проще было бы сделать как всегда, принести стандартный отчет раз и навсегда занесенный в компьютер. Он вообще не понимал, что это за дурацкий порядок установил вредный херр Шульц — брать лабораторный анализ каждой партии продукции. Это же адская работа. На других предприятиях берут пробный анализ раз в месяц и все довольны, а ему — нет, подавай каждый день, по его немецкой технологии производства, чтоб ей и всем немцам пусто было! Вот лаборанты и выкручиваются как могут — сделали один анализ и навсегда. И теперь подпихивают ему в отчетах все тот же трехлетний образец, а иначе им на работе с утра до полуночи впахивать.

Он и сегодня уже вознамерился поступить точно так же, но вредный немец догнал его и сообщил, что в данной конкретной партии изменены какие-то добавки, и что он — Лютиков, должен провести тщательный анализ на количество всех ингредиентов. В довершение ко всему он ему еще и образец в руку всунул. «Гусарская» колбаса хорошо шла с хреном и черным хлебом. И ее совсем не хотелось анализировать.

Вот на кой черт немцу понадобилось изменять свой же рецепт! И без того колбаса, производимая на комбинате, пользуется спросом. Чего он своим неуемным энтузиазмом мешает спокойно жить людям? Вот и сиди теперь лаборант Лютиков до самого утра, ковыряйся с этой паршивой колбасой. А по телеку сегодня полуфинал лиги чемпионов, потом сериал про Ментов, чай с плюшками…

Лютиков нахмурился. Вообще-то паршивая у него жизнь, с какой стороны ни глянь. Девкам он не интересен, потому что рожа вся в прыщах и зарплата маленькая. Квартиры своей нет — живет с родителями, которые вечно ноют, что взрослый сын должен уже определиться и жить самостоятельно. А разве ж они постарались, чтобы он определился ко времени? Сеньке, вон, другану, родичи квартирку купили, отремонтировали и обставили — любо-дорого. И на день рождения Девяточку новую подарили. Вот у Сеньки не жизнь, а лафа. И девки стаями вокруг него вьются, хоть рожа у него не менее прыщавая, чем у Лютикова. А ему — бедолаге уже 25-ть лет как стукнуло, у него еще и приличной девчонки не было. Были какие-то лахудры по пьяни, от вида которых поутру похмелье только крепчает. Да что там девки! Лютиков даже собаку себе завести права не имеет — родители против. А он может с детства об этой собаке мечтал! Вот пойдет он выгуливать пса, а навстречу ему какая-нибудь красотка с пуделем. Ну, слово за слово, то да се, может и счастье обретет впоследствии…

Лютиков глянул на себя в зеркало в последний раз: до чего же рожа противная. И как его угораздило родиться с такой отвратительной внешностью. Глазки маленькие, волосенки мышиного цвета — тонюсенькие, нос крючочком, губы как два шрама на лице и повсюду красные пятна. Да еще лаборант на мясокомбинате, да еще без хаты, без машины и даже без собаки! И одет ровно на свою зарплату: джинсы да свитер — все с вещевого рынка, который возле дома. Там дешевле. Как же Лютиков ненавидел свою жизнь. Разве о такой мечтает нормальный пацан? Разве пределом мечтаний нормального пацана может быть должность лаборанта на мясокомбинате со всеми вытекающими отсюда последствиями?! Уж лучше бы он в бандиты подался, право слово. Ходил бы сейчас крутой, коротко стриженный, за поясом пистолет, в кармане толстая пачка пятисоток…

Побоялся, а ведь предлагали ребята со двора, когда он из армии вернулся. А чего было бояться, за жизнь свою паршивую трясся что ли? Так вот она жизнь, хлебай — не хочу. Сиди теперь до утра, расщепляй треклятую колбасу на составляющие. Лютиков поднял глаза к пожелтевшему потолку и вздохнул:

— Господи, избавь ты меня от этого говна!

Не понятно, что он имел в виду в тот момент. То ли ему вообще жизнь надоела, то ли конкретно сегодняшняя сверхурочная работа не устраивала, сие уже останется его тайной навечно.

Лютиков вяло поплелся вдоль по коридору по направлению к своей лаборатории, в которую ему идти хотелось меньше всего.

«Может завернуть к охране, у них хоть телек есть. Посмотрю полуфинал, а потом пойду разбираться с колбасой. Все равно ведь никуда не деться. Если я даже закончу раньше шести утра, придется ждать, пока метро откроется… — раздумывал он, спускаясь по лестнице со второго этажа на первый. А потом рукой махнул, — В охране парни неплохие работают, но если на них надавят, то точно расколются, что он вместо того, чтобы работать сверхурочно, как записал в табеле, смотрел телек. И не важно, что потом он потащится в лабораторию, прибавку к зарплате ему уже не дадут».

Лютиков еще немного потоптался в коридоре, раздумывая, не плюнуть ли на небольшую прибавку и не махнуть ли все-таки к охранникам досматривать полуфинал, но потом решился и двинулся к лаборатории.

«В конце концов, полуфинал практически закончился, — с грустью думал он, — Самые острые моменты уже пропущены. Чего же рисковать деньгами ради каких-то пятнадцати минут».

Идя по коридору, он оглянулся, в надежде, что увидит охранника, который расскажет ему как там игра, но никого не было. Полутемная кишка, огибающая цеха, тянулась впереди и позади, в этот час освещенная с целью экономии малым количеством ламп. Жутко стало Лютикову, того и гляди, кто-нибудь завоет, как в его любимых фильмах ужасов. Он ускорил шаги, рывком дернул дверь лаборатории. Яркий дневной свет брызнул в глаза. Он заскочил внутрь, закрыл дверь, развернулся и замер.

— А вам что здесь… — успел выдохнуть он, прежде чем раздался приглушенный выстрел.