Смертельный яд

Глава 22

— Получил ваше письмо и решил к вам заглянуть, — сказал мистер Эркерт, — Так значит, есть какая-то новая информация о смерти моего несчастного кузена? Конечно, я буду счастлив помочь вам всем, чем смогу.

— Спасибо, — ответил Вимси. — Садитесь же! Вы, конечно, уже отобедали? Но вы не откажетесь от чашечки кофе? Вы ведь предпочитаете кофе по-турецки, не так ли? Мой камердинер его превосходно готовит.

Мистер Эркерт от кофе не отказался и воздал должное Бантеру: настоящий восточный кофе, сказал он, та самая крепость и сладость, которая столь шокирует умеренных европейцев.

Бантер чопорно поблагодарил его за комплимент и поставил перед ним коробочку столь же приторной экзотической сладости, которая называется рахат-лукумом, и которая не только залепляет нёбо и склеивает зубы, но и посыпает лакомку сахарной пудрой. Мистер Эркерт немедленно набил себе рот рахат-лукумом, невнятно пробормотав что-то относительно того, что это — настоящий восточный продукт. Вимси с суровой улыбкой медленно выпил немного крепкого черного кофе без сахара и молока, а потом налил себе рюмку выдержанного бренди. Бантер удалился, а лорд Питер, открыв на колене блокнот, взглянул на часы и начал свое повествование.

Он еще раз и довольно подробно пересказал все обстоятельства жизни и смерти Филиппа Бойса. Мистер Эркерт, украдкой зевая, ел, пил и слушал.

Вимси, продолжая следить за часами, перешел к истории с завещанием миссис Рэйберн.

Мистер Эркерт, немало удивленный таким поворотом в повествовании, отставил кофе в сторону, вытер липкие пальцы носовым платком и уставился на лорда Питера.

Спустя некоторое время он сказал:

— А могу я узнать, как вы получили эти в высшей степени удивительные сведения?

Вимси небрежно махнул рукой.

— Полиция, — объяснил он, — замечательное учреждение! Просту диву даешься, чего только они не находят, когда захотят. Надо полагать, вы всего этого не отрицаете?

— Я вас слушаю, — хмуро ответил мистер Эркерт. — Когда вы закончите ваше странное повествование, я, возможно, пойму, что именно я должен отрицать.

— О, конечно, — согласился Вимси, — я постараюсь изложить все четко и ясно. Я, конечно, не юрист, но пытаюсь говорить по возможности однозначно.

Он монотонно забубнил дальше, и минутная стрелка сделала еще один оборот.

— Насколько я понимаю, — заключил он, подробно рассмотрев все детали вопроса о мотиве преступления, — вы были очень заинтересованы в том, чтобы избавиться от мистера Филиппа Бойса. И этот тип, по-моему, действительно был совершенно ничтожной личностью, и, окажись я на вашем месте, я испытывал бы к нему те же самые чувства.

— И это все? — осведомился нотариус.

— Никоим образом. Теперь я перехожу к самому главному. «Медленно, но верно» — вот девиз вашего покорного слуги. Я вижу, что отнял уже семьдесят минут вашего драгоценного времени, но, поверьте мне, этот час не прошел впустую.

— Если допустить, что вся эта абсурднейшая история — правда, что я самым решительным образом отрицаю, — заметил мистер Эркерт, — мне было бы чрезвычайно интересно узнать, как, по-вашему, я дал ему мышьяк. Вы придумали что-нибудь особо хитроумное? Или предполагается, что я подкупил кухарку и горничную, и сделал их своими сообщницами? Вы не считаете, что это было бы немного опрометчиво с моей стороны и предоставило бы им неограниченные возможности меня шантажировать?

— Настолько опрометчиво, — ответил Вимси, — что это было бы просто невозможно для человека, проявляющего такую редкостную предусмотрительность. Например, опечатывание бутылки бургундского свидетельствует об уме, который предвидит всевозможные варианты развития событий — в высшей степени неординарные. По правде говоря, этот эпизод с самого начала привлек к себе мое внимание.

— Неужели?

— Вы спросили меня, как и когда вы дали ему яд. Полагаю, не перед обедом. Предусмотрительность, с которой вы опустошили графин в спальне Бойса (о, да! Это не осталось незамеченным!), тщательность, с которой вы избегали оставаться — и ни разу не остались — с кузеном наедине… Все это исключает предобеденный период.

— Будем надеяться.

— Херес, — задумчиво продолжил Вимси. — Только что открытая бутылка. Исчезновение остатков не осталось бы незамеченным. Сдается мне, что херес мы тоже можем исключить.

Мистер Эркерт иронически поклонился.

— Суп. Его ели кухарка и горничная, и остались живы. Я склонен не рассматривать суп, и то же самое относится к рыбе. Порцию рыбы отравить было бы нетрудно, но для этого понадобилась бы помощь Ханны Вэстлок, а это противоречит моей теории. А теория — дело для меня святое, мистер Эркерт. Это, можно сказать, почти что… догма, как вы изволили выразиться.

— Очень опасный подход, — заметил нотариус. — Но в данных обстоятельствах я не намерен с вами дискутировать.

— И потом, — сказал Вимси, — если бы яд содержался в супе или рыбе, то он мог бы начать действовать прежде, чем Филипп (надеюсь, вы не против, что я его так называю?) ушел бы из вашего дома. Мы переходим к тушеному цыпленку. Миссис Петтикен и Ханна Вэстлок могут засвидетельствовать полную невиновность цыпленка, насколько я понимаю. И, кстати, судя по описанию, он был просто объеденье. Я говорю, как человек, имеющий значительный опыт в вопросах гастрономического характера, мистер Эркерт.

— Охотно верю, — вежливо ответил тот.

— Остается только омлет. Восхитительное блюдо, когда оно хорошо приготовлено и съедено — что особенно важно — съедено сразу же по приготовлении. Чудесная мысль — подать яйца и сахар к столу и приготовить все прямо на месте! Кстати, насколько я понимаю, омлета для прислуги не осталось? Ну, конечно же! Никаких остатков, такую вкуснятину съедают до конца. К тому же для себя хорошая кухарка приготовит омлет не хуже, и к тому же свежий. Я уверен, что кроме вас и Филиппа, омлета никто не вкушал.

— Совершенно правильно, — подтвердил мистер Эркерт. — И мне нет нужды это отрицать. Но вы не забудете, я надеюсь, что я-то его вкушал, и без всяких дурных последствий. И, более того, омлет приготовил мой кузен собственноручно.

— Вот именно. Четыре яйца, если память мне не изменяет, сахар, джем — самые обычные ингредиенты. Сахар и джем должны быть в полном порядке. Э… полагаю, я не ошибусь, если скажу, что одно из яиц, поданных к столу, было надтреснутым?

— Возможно. Я что-то не помню.

— Неужели? Ну, вы сейчас не под присягой, конечно. Но Ханна Вэстлок помнит, что когда вы принесли яйца домой (вы ведь купили их сами, мистер Эркерт, не так ли?), вы упомянули о том, что одно яйцо треснуло и специально попросили, чтобы его пустили на омлет. Более того, вы собственноручно положили его в мисочку для этой цели.

— Ну и что? — спросил мистер Эркерт чуть менее безучастным тоном, чем прежде.

— Совсем нетрудно ввести мышьяк в надтреснутое яйцо, — сказал Вимси. — Я сам проделал такой эксперимент, пользуясь тонкой стеклянной трубочкой. Возможно, маленькая воронка была бы еще удобнее. Мышьяк — вещество довольно тяжелое — полграмма спокойно поместятся в чайную ложку и осядут на одном конце яйца, а следы на скорлупе легко стереть. Жидкий мышьяк влить было бы еще легче, но по определенным соображениям я проводил эксперимент именно с обычным белым порошком. Он довольно легко растворяется.

Мистер Эркерт достал из портсигара сигару и нарочито сосредоточенно принялся ее раскуривать.

— Не хотите ли вы сказать, — осведомился он, — что при сбивании четырех яиц, одно отравленное яйцо каким-то чудесным образом не смешалось с остальными, и вся порция мышьяка оказалась только в одной стороне омлета? И что мой кузен намеренно взял себе отравленную порцию, а весь остальной омлет оставил мне?

— Ничуть, ничуть, — ответил Вимси. — Я всего лишь предполагаю, что мышьяк находился в омлете и попал туда из яйца.

Мистер Эркерт швырнул спичку в камин.

— В вашей теории есть изъяны, равно, как и в яйце.

— Я еще не кончил излагать свою теорию. Следующее ее положение базируется на очень тонких нюансах. Позвольте мне их перечислить. Это ваше нежелание пить за обедом, цвет вашего лица, обрезки ногтей, прядка ваших ухоженных волос. Остается добавить ко всему этому пакетик белого мышьяка из потайного шкафчика в вашей конторе, и результат — веревка, мистер Эркерт, веревка.

Жестом он продемонстрировал в воздухе петлю.

— Я вас не понимаю, — хрипло сказал нотариус.

— О, нисколько не сомневаюсь, что вы все прекрасно понимаете, — запротестовал Вимси. — Вас ждет виселица, мистер Эркерт. Но давайте вернемся к мышьяку. Как вы знаете, обычно он вреден, но существуют люди — например, эти дикие крестьяне в Штирии, о которых столько рассказывают, — которые якобы едят его ради удовольствия. Они утверждают, что он укрепляет им дыхалку, улучшает цвет лица и придает волосам блеск. Они дают его лошадям с теми же целями — если не считать цвета лица, конечно, это для лошадей неактуально, но вы меня понимаете. И потом можно вспомнить это чудовище Мэйбрика… Считается, что он тоже принимал мышьяк. Короче, хорошо известно, что есть люди, которые после некоторой практики, способны потреблять его в солидных дозах — достаточных для того, чтобы убить обычного человека. Но вы сами все это отлично знаете.

— В первый раз слышу.

— Не вижу смысла в вашем упорстве. Но не важно. Сделаем вид, будто все это для вас большое откровение. Короче, один тип — я забыл, как его звали, но это описано у Диксона Манна — заинтересовался тем, как это происходит, и провел опыты на всяких там собачках и других животных, и в конце концов выяснил, что жидкий мышьяк оказывает пагубное действие на почки и он страшно вреден для организма, тогда как твердый мышьяк можно принимать день за днем, постепенно увеличивая дозу. Объясняется это тем, что наш пищеварительный тракт — одна пожилая дама из Норфолка называла его «трубопроводом» — привыкает к яду и проводит его через себя, даже, так сказать, и не замечая. Я прочел в одной книжке, что все это заслуга лейкоцитов — эти шустрые белые корпускулы отважно бросаются на крупицы мышьяка, обволакивают эту гадость и сопровождают до конца, так что мышьяк не успевает навредить организму. Короче, идея в том, что если долго принимать твердый мышьяк — скажем, около года — то у вас вырабатывается… как его?., иммунитет, и вы с легкостью сможете разделить с другом нашпигованный ядом омлет.

— Очень интересно, — заметил мистер Эркерт.

— Боюсь, я не очень точен в деталях, но суть именно в этом. Ну, и мне пришло в голову, старина, что вас осенила блестящая идея: если вы сможете выработать у себя иммунитет, то вы запросто сможете разделить с другом напичканный мышьяком омлет. Он убил бы его, а вам не причинил бы ни малейшего вреда.

— Понятно.

Нотариус нервно облизал губы.

— Так вот, кожа у вас чистая, если не считать того, что кое-где заметны пигментные пятнышки (мышьяк иногда вызывает их), и волосы у вас блестящие и все такое прочее. И когда я заметил, что вы не пили за обедом, я сказал себе: «Питер, ты же смышленый парень, в чем дело?!» А когда у вас в шкафчике нашли пакетик с белым порошком мышьяка. .. пока не будем обсуждать, как именно это произошло… я сказал: «Привет! И сколько же это все продолжалось?». Ваш французский аптекарь показал полиции: два года. Это верно? Примерно с того момента, когда рухнул трест «Мегатериум», так ведь? Хорошо, не хотите — не говорите. А потом мы заполучили образчики ваших волос и ногтей — и, нате вам! — в них оказалось полно мышьяка. И мы сказали: «Вот так да!». Вот почему я и пригласил вас к себе, чтобы поболтать. Мне подумалось, что вы, возможно, пожелаете высказаться на этот счет, понимаете?

— Я могу только предложить вам, — проговорил Эркерт с перекошенным лицом, но совершенно спокойным тоном, — чтобы вы поосторожнее делились своей нелепейшей теорией с другими. Я не знаю, что именно вы или полиция (которую, откровенно говоря, я считаю способной на все) подбросили мне в контору, но возводить на меня клевету, утверждая, будто я злоупотребляю лекарственными средствами, преступно. Действительно, я в течение некоторого времени принимал лекарство, содержащее ничтожное количество мышьяка — доктор Грейнджер может предъявить вам рецепт — быть может, это и повлияло на мою кожу и волосы, но и только, никаких других оснований для ваших чудовищных обвинений нет.

— Никаких?

— Абсолютно никаких.

— Тогда почему же, — хладнокровно спросил Вимси, в самой сдержанности которого вдруг ощутилась угроза, — почему вы этим вечером без всяких трагических последствий приняли дозу мышьяка, которой было бы достаточно для того, чтобы убить двух или трех обычных людей? Этот мерзкий лукум, который вы с таким удовольствием поглощали — я бы даже сказал, со страстью, не подобающей вашим летам и положению — обсыпаны белым мышьяком. Вы съели его, да простит меня Бог, полтора часа тому назад. Если мышьяк представляет для вас опасность, то вы уже час должны были корчиться в судорогах.

— Вы настоящий дьявол!

— Вы не могли бы изобразить хоть какие-то симптомы? — саркастически поинтересовался Вимси. — Может, принести вам тазик? Или вызвать врача? У вас жжет в горле? Ваш кишечник терзают мучительные спазмы? Сейчас, правда, уже поздновато, но при желании вы могли бы хотя бы сейчас устроить какую-то скромную демонстрацию.

— Вы лжете! Вы бы не посмели пойти на такое! Это было бы убийством.

— В данном случае, полагаю, нет. Но я готов подождать и посмотреть.

Эркерт потрясенно смотрел на него. Вимси стремительно встал с кресла и встал над ним.

— На вашем месте я не стал бы прибегать к насилию. Отравителю не следует изменять своему пузырьку. К тому же — я вооружен. Прошу прощения за мелодраму. Так вас тошнит или нет?

— Вы с ума сошли.

— Не надо, не надо. Ну же, соберитесь с силами! Хотя бы попытайтесь. Показать вам, где ванная?

— Мне нехорошо.

— Конечно. Но звучит не очень убедительно. Третья дверь налево по коридору.

Нотариус вышел, шатаясь. Вимси вернулся в библиотеку и позвонил.

— Полагаю, Бантер, мистеру Паркеру может понадобиться твоя помощь в ванной комнате.

— Хорошо, милорд.

Бантер удалился, и Вимси стал ждать. Вскоре в глубине коридора послышались звуки какой-то возни. Затем в дверях появились трое: Эркерта, чрезвычайно бледного, растрепанного и в сбившейся одежде, вели Паркер и Бантер, крепко державшие его за руки.

— Его вырвало? — с интересом спросил Вимси.

— Нет, — мрачно ответил Паркер, защелкивая на Эркерте наручники. — Пять минут он сыпал цветистыми проклятиями в твой адрес, а потом попытался вылезти в окно, увидел, что придется прыгать с третьего этажа, бросился через гардеробную и наткнулся прямо на меня. Не вырывайся, парень, тебе же больно будет.

— И он по-прежнему не знает, отравился он или нет?

— По-видимому, он считает, что нет. По крайней мере, он даже не пытался прочистить желудок. Думал только о том, как бы сбежать.

— Это глупо, — заметил Вимси. — Если бы мне хотелось убедить кого-то, что я отравлен, я бы сыграл эту сцену получше.

— Замолчите, ради Бога! — крикнул арестованный. — Вы обманом заманили меня в ловушку. Вам этого мало? Хотя бы заткнитесь!

— А, — сказал Паркер, — так мы тебя заманили в ловушку? Ну, я предупредил тебя, что с этой минуты все, что ты говоришь, может быть использовано против тебя в суде. Так что пеняй на себя. Кстати, Питер, я надеюсь, что ты на самом деле не давал ему яду, а? Он, похоже, в полном порядке, но это повлияло бы на отчет медиков.

— По правде говоря, нет, — признался Вимси. Мне просто хотелось проверить, как он поведет себя после такого сообщения. Ну, привет! Теперь я могу все предоставить тебе.

— Мы о нем позаботимся, — пообещал Паркер. — Пусть Бантер вызовет такси.

Когда арестованного увели, Вимси с рюмкой в руке повернулся к Бантеру.

— Поэт сказал: «И Митридат дожил до старости». Но я в этом сомневаюсь, Бантер. В данном случае я очень в этом сомневаюсь.