Смертельный яд

Глава 4

Следующим днем было воскресенье, однако сэр Импи Биггс отменил встречу с приятелем и игру в гольф (надо сказать, без особого сожаления, потому дождь лил, как из ведра) и устроил чрезвычайный военный совет.

— Итак, Вимси, — сказал адвокат, — каковы ваши идеи в связи с этим делом? Позвольте представить вам мистера Крофтса из конторы «Крофтс и Купер», нотариуса подсудимой.

— Я исхожу из того, что мисс Вэйн не совершала этого преступления, — заявил Вимси. — Полагаю, что эта мысль вам уже приходила в голову, но теперь, когда она исходит от меня, она, конечно же, должна произвести на вас гораздо более сильное впечатление.

Мистер Крофтс, который не совсем понял, было ли это высказывание шуткой или проявлением глупости, почтительно улыбнулся.

— Безусловно, — сказал сэр Импи. — Однако мне было бы интересно узнать, сколько членов жюри присяжных солидарны с вами.

— Ну, по крайней мере это я вам сказать могу, поскольку знаком с одной из них. Одна женщина, еще полженщины и примерно три четверти мужчины.

— А если точнее?

— Ну, моя знакомая утверждала, что мисс Вэйн просто не такой человек, чтобы совершить убийство. Они, конечно же, долго на нее давили, потому что она не могла найти ни одного реального реального слабого места в доказательствах обвинения, однако она заявила, что поведение подсудимой — это тоже часть доказательств и что она имеет право принимать его во внимание. К счастью, она — стойкая пожилая женщина со здоровым пищеварением и боевым христианским духом удивительной крепости. Она предоставила им возможность выговориться, а потом сказала, что все равно не убеждена и будет стоять на своем.

— Очень кстати, — отозвался сэр Импи. — Если человек верит во все положения христианской веры, он не пренебрежет и малейшим свидетельством в защиту обвиняемого. Но нам не приходится рассчитывать на жюри, которое целиком состояло бы из ревностных христиан. А что насчет второй женщины и мужчины?

— Ну, женщина была полной неожиданностью. Это — та полная преуспевающая дама, владелица кондитерского магазинчика. Она сказала, что, по ее мнению, вина не доказана, и что вполне возможно, что Бойс принял яд сам, или что его отравил его кузен. На нее повлияло, как это ни странно, то, что она присутствовала на паре судебных разбирательств по отравлению мышьяком и осталась не удовлетворена приговором. Она имеет невысокое мнение о мужчинах в целом (похоронила уже третьего мужа) и принципиально не доверяет показаниям всех специалистов. Она сказала, что, на ее взгляд, мисс Вэйн вполне могла совершить это преступление, но по показаниям медиков она не повесила бы и собаку. Поначалу она была готова проголосовать с большинством, но невзлюбила старшину, который попытался говорить с нею свысока, и в конце концов заявила, что поддержит мою приятельницу, мисс Климпсон.

Сэр Импи расхохотался.

— Очень интересно. Хотелось бы мне почаще получать такие сведения о происходящем в комнате присяжных! Мы из кожи вон лезем, чтобы подготовить убедительные свидетельские показания, а потом кто-то решает, что это вообще ничего не доказывает, а второй поддерживает его на том основании, свидетельским показаниям вообще нельзя довеять. А что же мужчина?

— Мужчина — художник, и он единственный реально представлял себе, какую жизнь вели эти люди. Он поверил рассказу подсудимой о той ссоре и сказал, что если она действительно относилась к погибшему с таким презрением, то ей меньше всего хотелось бы его убивать. Она предпочла бы стоять в сторонке и наблюдать, как он корчится от зубной боли, на манер того персонажа из известной песенки. Он смог поверить и объяснению о покупке ядов, которое остальные, естественно, сочли весьма неубедительным. А еще он сказал, что, насколько он слышал, Бойс был самодовольным педантом и любой человек, который его укокошил, должен считаться благодетелем рода человеческого. Он имел несчастье читать кое-какие его книги и считал его идиотом и занудой. По правде говоря, он решил, что тот вполне мог покончить с собой, и если кто-то готов принять эту точку зрения, он рад к нему присоединиться. А еще он напугал присяжных, объявив, что привык сидеть допоздна в душных помещениях и его не испугает перспектива остаться заседать хоть на всю ночь. Мисс Климпсон тоже сказала, что ради правого дела можно пожертвовать личными удобствами, и добавила, что ее религия приучила ее поститься. В этот момент у третьей женщины началась истерика, а еще один мужчина, которому на следующий день надо было заключать важную сделку, совершенно потерял самообладание. И вот, чтобы предотвратить рукоприкладство, старшина присяжных решил, что им следует объявить о том, что они не могут прийти к общему решению. Вот так все и вышло.

— Ну, они дали нам еще один шанс, — сказал мистер Крофтс, — так что это к лучшему. Теперь дело будет слушаться уже в следующую судебную сессию, и достанется, скорее всего, Бэнкрофту, а он не так строг, как Кроссли. Вопрос только в том, удастся ли нам представить дело лучше?

— Я приложу к этому все силы, — пообещал Вимси. — Знаете ли, должны же быть какие-то факты. Я не сомневаюсь в том, что вы трудились, как пчела, но я собираюсь трудиться, как целый улей. И у меня перед вами есть одно большое преимущество.

— Больше мозгов? — с ухмылкой предположил сэр Импи.

— Нет, я не стал бы это утверждать, Бигги. Но я-то верю в то, что мисс Вэйн невиновна.

— Дьявольщина, Вимси, неужели мое заключительное слово не убедило вас в том, что я всей душой верю в это?

— Ну, конечно, убедили. Я чуть было не разрыдался. «Вот он, старина Бигги, — сказал я себе, — готов уйти от дел и перерезать себе горло, если вердикт окажется неблагоприятным, потому что он разочаруется в британском правосудии. Нет: вас выдала ваша бурная радость из-за того, что вам удалось добиться неразрешимого конфликта присяжных. Это было больше, чем вы ожидали. Вы сами это сказали. Кстати, извините за грубый вопрос: кто вам платит, Бигги?

— «Крофтс и Купер» — лукаво ответил сэр Импи.

— А они, насколько я понимаю, занимаются этим из чистой благотворительности.

— Нет, лорд Питер. На самом деле расходы по этому делу оплачивают издатели мисс Вэйн и… ну, одна газета, которая скоро начнет публикацию ее нового романа. В результате всего этого они рассчитывали получить сенсационный материал. Но, откровенно говоря, я не знаю, что они скажут по поводу новых расходов, связанных с повторным слушанием. Я ожидаю, что они сегодня утром со мной свяжутся.

— Вот стервятники, — сказал Вимси. — Ну, будем надеяться, они продолжат финансирование, но, на всякий случай, пообещайте им, что они не останутся в накладе. Только не называйте моего имени.

— Это очень щедрое обещание…

— Ничуть. Я ни за что на свете не хотел бы лишиться такого удовольствия. Именно такие дела я просто обожаю. Но взамен вы должны кое-что для меня сделать. Я хочу встретиться с мисс Вэйн. Вы должны сделать меня членом вашей команды, чтобы я смог выслушать ее версию происшедшего по возможности без посторонних ушей. Вы меня понимаете?

— Полагаю, это можно будет устроить, — сказал сэр Импи. — А тем временем мне хотелось бы выслушать ваши соображения.

— Боюсь, что еще рановато. Но я что-нибудь выужу, не сомневайтесь. Я уже начал подрывать уверенность полиции. Старший инспектор Паркер отправился домой плести траурные венки для собственного надгробия.

— Прошу вас действовать осторожно, — предостерег его сэр Импи. — Все, что нам удастся обнаружить, будет более действенным, если об этом не будет заранее известно обвинению.

— Я буду осторожен, как карманник. Но если я найду убийцу (если таковой вообще был), то вы позволите мне лично его или ее арестовать, не так ли?

— С моей стороны — никаких проблем. А вот полиция может возражать. Ну, джентльмены, если на данный момент это все, то нам следует закончить нашу встречу. Мистер Крофтс, вы поможете лорду Питеру?

Мистер Крофтс действовал очень энергично, и уже на следующее утро лорд Питер с необходимыми бумагами оказался у входа в тюрьму Холлоуэй.

— О, да, милорд. У вас те же права, что и у адвоката заключенной. Мы получили особое разрешение от полиции, так что все в порядке, милорд. Надзиратель проводит вас и расскажет вам о наших правилах.

Вимси провели по нескольким узким коридорам, пока он не оказался в небольшой комнатке со стеклянной дверью. В ней стоял длинный стол из некрашеной сосны и пара грубосколоченных стульев.

— Ну вот, милорд. Вы сядете за один конец стола, а заключенная — за другой. Вам запрещается вставать с места и передавать что-либо через стол. Я буду наблюдать за вами через стеклянную дверь, милорд, но мне ничего оттуда не слышно. Садитесь, пожалуйста, милорд: заключенную сейчас приведут.

Вимси уселся и стал ждать в странном смятении чувств. Вскоре послышались шаги, и надзирательница ввела заключенную. Она села напротив Вимси, надзирательница ушла, дверь закрыли. Вимси, который при их появлении встал, откашлялся.

— Добрый день, мисс Вэйн, — произнес он ничего не выражающим голосом.

Заключенная посмотрела на него.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала она тем удивительным грудным голосом, который так понравился ему во время судебных слушаний. — Насколько я поняла, вы — лорд Питер Вимси и пришли от мистера Крофтса.

— Да, — подтвердил Вимси. Ее внимательный взгляд заставил его смутиться. — Да. Я… э-э… присутствовал на заседаниях и все такое прочее и… э-э… решил, что мог бы что-нибудь сделать для вас, понимаете ли.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказала заключенная.

— Нисколько, нисколько, бросьте! То есть — мне просто нравится расследовать всякие дела, знаете ли.

— Да, знаю. Будучи автором детективных романов, я, естественно, с интересом следила за вашей карьерой.

Она неожиданно улыбнулась, и он почувствовал, что сердце у него растаяло.

— Ну, это в некотором смысле даже удачно, потому что вы не будете считать меня таким ослом, каким я сейчас должен вам казаться.

Это заставило ее рассмеяться.

— Вы вовсе не кажетесь ослом — по крайней мере, не больше, чем любой другой, кто оказался бы сейчас на вашем месте. Вы, конечно, не очень вписываетесь в здешнюю обстановку, но ваше присутствие очень ободряет. И я на самом деле глубоко вам благодарна, хотя, боюсь, дело мое довольно безнадежное.

— Не надо так говорить! Оно не может быть безнадежным — если, конечно, вы на самом деле его не убивали, а я уверен, что вы этого не делали.

— Да, я и правда его не убивала. Но мне кажется, что все получилось как в одной моей книге: я изобрела такое удачное преступление, что не смогла придумать, как мой детектив его распутает. Пришлось прибегнуть к признанию преступника.

— Если понадобится, мы сделаем то же самое. Вы случайно не знаете, кто был убийца?

— Не думаю, чтобы он вообще был. Я и правда считаю, что Филипп сам принял яд. Он был склонен видеть все в черном свете, знаете ли.

— Он, наверное, очень тяжело воспринял ваш разрыв?

— Ну, возможно, отчасти дело в этом. Но, по-моему, основная причина в том, что он считал себя непонятым и непризнанным. Ему казалось все объединились против него, чтобы испортить ему жизнь

— Так и было?

— Нет, по-моему. Но мне кажется, что он действительно отталкивал от себя многих. У него была привычка предъявлять к окружающим бесконечные требования, словно он имел на это все права, а люди этого не любят, как вы понимаете.

— Да, понятно. А со своим кузеном он ладил?

— О, да. Хотя, конечно, не упускал случая заметить, что мистер Эркерт обязан блюсти его интересы. Мистер Эркерт — человек довольно состоятельный и обладает немалыми деловыми связями, но на самом деле у него не было каких-либо обязательств перед Филиппом: состояние его не было получено в наследство. Филипп просто был убежден, что творческие личности должны жить и питаться за счет простых смертных.

Вимси был довольно хорошо знаком с такого рода творческими личностями. Но тон ответа его поразил, ему показалось, что в нем прозвучали горечь и даже презрение. Свой следующий вопрос он задал довольно нерешительно.

— Извините за вопрос… но — вы были очень привязаны к Филиппу Бойсу?

— Надо полагать, что должна была бы, учитывая обстоятельства, не так ли?

— Совсем необязательно, — смело возразил Вимси. — Вам могло быть его жалко, вы могли быть им околдованы — или даже он мог просто смертельно замучить вас своими домогательствами.

— Всего понемножку.

Вимси на секунду задумался над услышанным.

— Вы были друзьями?

— Нет! — это «нет» прозвучало так жестко, что Вимси изумился. — Филипп был не из тех мужчин, которые делают женщину своим другом. Ему нужна была преданность. От меня он ее получал. Это — правда, знаете ли. Но я не выношу, чтобы из меня делали дуру. Мне претит, когда меня заставляют проходить испытательный срок, словно мальчишку-посыльного, проверяя, достойна ли я того, чтобы до меня снизошли. Я считала, что он искренне не верит в институт брака, понимаете — а потом оказалось, что это просто была проверка того, была ли моя преданность достаточно безусловной. Ну, и выяснилось, что не была. Мне не понравилось, что мне предлагают брак, словно награду за плохое поведение.

— И я вас в этом не виню, — отозвался Вимси.

— Вот как?

— Да. Сдается мне, что этот тип оказался двурушником — и к тому же порядочным подлецом. Как тот отвратительный тип, который считал себя живописцем, а потом смутил несчастную молодую женщину, предложив ей честь, которая не подобала ей по рождению. Не сомневаюсь, что он тоже вел себя совершенно невыносимо со всеми своими древними парками и фамильным серебром, кланяющимися работниками и всем прочим.

Харриет Вэйн снова рассмеялась.

— Да. Глупая история — и к тому же унизительная. Увы, это так. Филипп поставил в смешное положение и себя, и меня, и как только я это поняла. Ну, все просто закончилось — окончательно и бесповоротно.

Она решительно взмахнула рукой.

— Я это вполне понимаю, — согласился Вимси. — И к тому же такие старомодные взгляды — для столь передового мужчины! «Он — словно царь вселенной, а она — лишь тень его» и все такое прочее. Ну, я рад, что вы относитесь к этому именно так.

— Правда? В моем положении это не слишком полезно.

— Нет, я думал о будущем. Дело в том… словом, когда все это закончится, я хочу на вас жениться — если, конечно, я вам не противен…

— О, так вы тоже из этих? Получается сорок семь.

— Сорок семь чего? — осведомился ошарашенный Вимси.

— Предложений. Они каждый день приходят по почте. Похоже, немало болванов готовы жениться на знаменитости, даже если она — мужеубийца.

— Ох! — сказал Вимси. — Боже, как неловко. Но на самом деле, знаете ли, меня меньше всего волнует известность. Я и без посторонней помощи могу попасть в газеты. Для меня это ровным счетом ничего не значит. Наверное, мне больше не следует об этом говорить.

У него был такой огорченный вид, что во взгляде Харриет мелькнуло сочувствие.

— Извините… Но в моем положении чувствуешь себя довольно скверно. Было столько гадостей.

— Понимаю, — ответил лорд Питер. — Я сглупил.

— Нет. Наверное, это я сглупила. Но почему?

— Почему? Ну… Да потому, что вы мне нравитесь. Вот и все. Мне действительно хочется, чтобы вы стали моей женой. Не могу сказать, почему. Тут нет никаких правил, знаете ли.

— Да, конечно. Тогда это очень мило с вашей стороны.

— Надеюсь, вы надо мной не смеетесь, знаю, что выгляжу глупо, но тут я ничего поделать не могу. Мне правда очень хочется, чтобы рядом был кто-то, с кем можно обо всем поговорить, с кем жизнь стала бы интересней. И я мог бы помогать вам с сюжетами для романов, если это вас может заинтересовать.

— Но вы ведь не захотели бы, чтобы ваша жена писала книги!

— Захотел бы: это было бы очень занятно. Гораздо интереснее, чем обычная жена, которую интересуют только наряды и знакомые. Хотя, конечно, наряды и знакомые тоже не мешают — в умеренных количествах. Не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, будто я против нарядов.

— А как насчет старинных парков и фамильного серебра?

— О, вас они не должны беспокоить. Этим занимается мой брат. Я собираю первоиздания и инкунабулы, что, конечно, несколько занудно, но вам необязательно разделять мои пристрастия, если, конечно, у вас не будет такого желания.

— Я не это имела в виду. Что скажет на это ваша семья?

— О, в расчет принимается только мнение моей матери, а по ее первому впечатлению вы ей очень понравились.

— Так вы устроили мне смотрины?

— Нет! Дьявольщина, сегодня я все время говорю что-то не то! В первый день заседаний я был просто потрясен, и кинулся к матушке, она у меня просто прелесть, все понимает, и сказал: «Послушай! Я нашел ту самую, единственную, а она втянута в чудовищный процесс, так что ради Бога пойдем со мной, мне нужна твоя моральная поддержка!» Вы просто не представляете себе, насколько ужасно это было.

— Это и правда звучит довольно гадко. Извините, что я говорила так жестко. Да, кстати — вы не забыли, что у меня был любовник?

— Нет, конечно. Если уж на то пошло, то у меня тоже была любовница. По правде говоря, и не одна. Ну и что, с кем не бывает? И, между прочим, я нравлюсь женщинам и могу представить вам неплохие отзывы. Только сейчас я в очень невыгодном положении. Трудно убеждать женщину, когда сидишь на разных концах длинного стола, да еще под неусыпным взором охраны.

— Я готова поверить вам на слово. Но, «как ни чаруют эти свободные прогулки по саду ярких образов», разве мы не отвратили наш ум от другого предмета, почти столь же важного? Представляется весьма вероятным…

— А раз вы можете цитировать «Кай Ланг», то мы наверняка прекрасно поладим.

— Да, но скорее всего мне не представится возможности участвовать в этом эксперименте.

— Не будьте так чертовски пессимистичны, — возмутился Вимси. — Я ведь уже объяснил вам, что на этот раз дело буду расследовать я. Можно подумать, что вы в меня совершенно не верите.

— Но скольких невинных людей уже осуждали несправедливо.

— Совершенно верно: просто потому, что рядом не оказывалось меня.

— Я об этом как-то не подумала.

— Так подумайте теперь. Жизнь покажется вам интересной и полной радужных надежд. Возможно, это даже поможет вам отличить меня от остальных сорока шести, в том случае, если вы вдруг забудете мои черты и все такое прочее. Да, кстати — я не внушаю вам отвращения и тому подобное? Потому что если это так, я попрошу вас сразу же вычеркнуть мое имя из списка ожидающих.

— Нет, — ответила Харриет Вэйн ласково и немного печально. — Нет, отвращения вы мне не внушаете.

— Я не напоминаю вам слизняка и не вызываю тошноты?

— Боже упаси!

— Как я рад! На другие небольшие изменения я готов согласиться: зачесать гриву на пробор, отрастить усы или выбросить монокль, если вы сочтете это необходимым.

— Не надо, — сказала мисс Вэйн, — пожалуйста, не меняйте ничего.

— Вы это серьезно? — Вимси немного покраснел. — Но, надеюсь, это не надо понимать так, что мне не стоит и стараться. Я буду каждый раз являться в новом костюме, чтобы дать вам возможность рассмотреть меня со всех сторон. Бантер, камердинер, проследит за этим. У него прекрасный вкус в том, что касается галстуков, носок и тому подобного. Ну, наверное, мне надо идти. Вы… э-э… вы подумаете об этом, если у вас найдется свободная минутка, хорошо? Никакой спешки нет. Только обязательно скажите мне прямо, если поймете, что ни за что на свете не сможете согласиться на мое предложение. Я не пытаюсь шантажом заставить вас выйти за меня. Вы должны знать, что я все равно буду расследовать ваше дело из чистого любопытства, что бы ни случилось.

— Вы очень добры…

— Нет-нет, нисколько. Это — мое хобби. То есть — не делать людям предложения, а расследовать преступления. Ну, до скорого. И я навещу вас снова, если позволите.

— Я прикажу швейцару пускать вас незамедлительно, — серьезно пообещала заключенная. — Вы всегда застанете меня дома.

Вимси не шел, а летел по грязной улочке, чувствуя почти головокружение от восторга. «Похоже, у меня все-таки получится… Конечно, ей сейчас худо… И неудивительно — после этого мерзавца… Но отвращения она не испытывает… Кожа у нее цвета меда… Ей следует носить красное… и старинные гранаты… и много колец, немного старомодных… Я мог бы постараться заставить ее забыть… И чувство юмора у нее есть… Умная… скучать не придется… Будешь просыпаться утром, зная, что впереди целый день, полный приятных неожиданностей… А потом можно вернуться домой и лечь в постель… и это тоже будет здорово… А пока она будет писать, я мог бы уходить и заниматься своими делами, так что нам обоим не было бы скучно… Интересно, прав ли Бантер насчет этого костюма… Мне всегда кажется, что он чуть темноват, но покрой удачный…»

Он приостановился у витрины, чтобы незаметно посмотреть на свое отражение. Взгляд его упал на большое красочное объявление:

«ВЫГОДНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ:

БОЛЬШАЯ РАСПРОДАЖА

ТОЛЬКО ОДИН МЕСЯЦ»

— О, Боже! — проговорил он, внезапно отрезвев. — Один месяц… четыре недели… тридцать один день. Времени совсем мало. А я еще не знаю, с чего начинать.