Смертный приговор

13

После укола беспокойно метавшийся до того Михаил притих, задышал ровнее.

— Теперь оклемается, — сказал Илоне врач, хлопотавший над Обутом. — В молодом организме защитные силы велики. Я свое дело сделал. Присмотр за контуженым — ваша забота, барышня.

Врач ушел, оставив Илону одну с любимым. Да она бы все равно ни за что его не покинула. Михаил лежал на том месте, куда его притащил Чепрага... Как красив ее Михась!

Русые волосы потемнели. На лбу — капельки пота. Губы пунцовые, воспаленные... Илону переполняла нежность к суженому, такому большому и совершенно сейчас беспомощному. Только бы выжил, лишь бы встал на нога! Не было на свете для Илоны роднее человека, чем этот, совсем еще недавно чужой...

...Михась появился на телеграфе четыре месяца назад. Зашел отправить поздравление маме с днем рождения. Тогда и познакомились. Илона сразу почувствовала: он!.. А прежде не верила в любовь с первого взгляда. Через неделю, в четвертое их свидание, Михась взял ее руки в свои и сказал:

— Я думаю, нам не следует больше разлучаться.

Илону бросило в жар. Смутившись, она тихо спросила:

— Ты сделал мне предложение?

— Да, именно это я и сказал. Ты согласна?

Такой напор не то чтобы ошеломил, но вызвал инстинктивный протест. Решать жизненно важные вопросы с маху — к этому она не была готова.

— Я подумаю, — ответила сдержанно.

— Хорошо, — согласился Михаил без тени улыбки. — Сколько тебе понадобится времени — день, два, неделю?

— Для чего? — не поняла Илона.

— Чтоб решиться...

Она посмотрела на Михася исподлобья. К числу наглецов его не причислишь, рукам воли не дает, но идет напролом, обращается с девушкой, как с солдатом, которому приказал — изволь исполнять.

— А если я, чтобы определиться, потребую год? — спросила.

Взгляд Михася был красноречивее слов, но он все же ответил:

— Пусть год. Я подожду, терпения мне не занимать. Но очень надеюсь, что просто так, из девичьего упрямства ты не станешь тянуть.

И как в воду глядел. Двух месяцев не прошло, как крепость сдалась. Кабы не арест и последовавшие за ним события, они бы уже поженились. А сегодня... Сегодня, не успев стать официальной супругой, Илона чуть не оказалась вдовой.

Михаил приоткрыл веки. Взгляд, блуждающий по сторонам, остановился на девушке. По лицу пробежала судорога. Молодой человек явно пытался что-то понять, кого-то вспомнить.

— Это я, Михась, я... Любимый, погляди на свою Илону, — зашептала девушка, не сдерживая слезы. — Ты живой, слышишь? Ты слышишь меня?

Он услышал. Он узнал ее. В глазах плеснулась радость, губы беззвучно произнесли — Илонка. Она поняла и, прижавшись к его груди, разрыдалась.

— Что со мной? — спросил Михаил, с трудом разлепив спекшиеся губы. — Я ранен? Куда?..

— Слава Богу, целехонький, — успокоила Илона, приглаживая его волосы. — Тебя контузило. Врач сказал — ты у меня везунчик и скоро поправишься.

— Правильно сказал... Башка гудит, уши ватой заложило... Помоги встать.

— Ни в коем случае. Тебе велено лежать.

— Мне пора в батальон. Там отлежусь...

— Как же пойдешь? — растерялась Илона. — У тебя совсем сил нет.

— Я здоров как бык. Видишь, стою и идти смогу.

— Мы не выберемся из здания!

— Кто это мы?

— Одного не отпущу, хоть убей на месте. Жена я тебе и еще медсестра.

Михаил возражать не решился. Оба были под стать друг другу, обоим упрямства не занимать.

— Где машина? — спросил Михаил, натягивая на голову лежавший на полу танкошлем. — Цела?

— Не знаю. Возле входа так и стоит. По ней не стреляли, незачем решили технику портить — пригодится. Думаешь, удастся завести?

— Попробую. Который час?

— Четвертый.

— Самое золотое времечко...

Добраться до БТР оказалось несложно. Бели у противника и были наблюдатели, то в предрассветный час они наверняка потеряли бдительность. Молодые люди беспрепятственно пробрались к выходу. Михаила бросало из стороны в сторону. От слабости дрожали ноги, и он с трудом забрался внутрь машины. «Выручай, родной», — взмолился Михаил, обращаясь к мотору, как к живому существу. Двигатель чихнул раз, другой, вздрогнул, заурчал. От радости Михаил газанул так, что рев разбудил всю округу. Но теперь незачем было таиться.

Проскочив площадь, бронетранспортер влетел в боковую улицу, и Михаил испытал сладостное ощущение свободы и безопасности. Вскоре они примчались в батальон. Поставив БТР у реки под прикрытием крутого берега, Михаил с помощью Илоны выбрался наружу.

В расположении роты их окружили солдаты, приветствуя радостными возгласами:

— Думали, тебе каюк, сержант!

— Машину, говорят, подбили?

— Вид у тебя неважнецкий, командир. Поспать бы, да комбат несколько раз посыльного гонял. Велел доложить, как только объявишься, — сказал старшина роты.

— Спасибо за добрую встречу, мужики, — поблагодарил Михаил. Конечно, это не солдаты его бывшего взвода. Но все же люди неплохие. — Девушку обогрейте и накормите, а я в штаб...

Ординарец, вызвавшийся проводить ротного, провел его сперва по извилистому ходу недавно вырытой траншеи, потом по прибрежным улочкам. По пути успел рассказать, как взвод под личным руководством комбата утром пошел на штурм здания полиции.

— С командиром якась баба была, — сообщил ординарец, — ядреная такая, в камуфляже, при пистолете. Лезла, дура, в самое пекло.

— Так уж и дура? — переспросил Михаил, уловив в голосе солдата оттенок уважительности.

— Не придирайся к словам, ротный. Комбат за нее испереживался. Мы — тоже. Лихая женщина, с понятием. Многим мужикам сто очков вперед даст, потому как характер могучий.

— Матвеева, что ли? Нина Ивановна?

— Она... Однако поспешим, командир, светать начинает. Раньше наступлению дня каждая божья тварь радовалась, а нынче заря кровь предвещает...

Комбат, несмотря на ранний час, бодрствовал и занимался чем-то таким, что требовало уединения.

— Велено никого не впускать, подполковник занят. — С этими словами дежурный по батальону преградил Михаилу дорогу в кабинет.

— Я по вызову. У подполковника на приеме баба? — поинтересовался Михаил. Другой аргумент ему в голову не пришел.

— Еще чего, — фыркнул дежурный. — Баба для него — тьфу. Он пленного допрашивает.

— Сам?

— Начальник контрразведки присутствует.

В этот момент за дверью раздался дикий вопль, прорезавший сонную тишину дома.

— Что бы это значило? — спросил Михаил.

— Командиры развлекаются, — осклабился дежурный.

Новый протяжный вопль огласил утреннее безмолвие. И было в нем столько безысходности, что Михаил, отшвырнул дежурного, ринулся к двери. Влетев в зал, он увидел прикрученного веревками к спинке стула толстяка в изодранной армейской форме. Погон болтался, лицо в сплошных кровоподтеках. Что-то в облике этого прапорщика почудилось знакомое.

Писарчук, развалившись на диване с плеткой в руке, отдыхал от неправедных трудов. Поодаль, угрюмо нахохлившись, стоял Носенко со скрещенными на груди руками.

— Что вы делаете? — крикнул Михаил. — Живодеры, кто позволил измываться над человеком?..

— Молчать, — заорал Носенко. — Дежурный, почему пропустил постороннего. Я приказал — ни-ко-го!

Дежурный невнятно пролепетал:

— Он силой... Он не подчинился...

— Ты что позволяешь себе, Обут? — Носенко с перекошенным лицом шагнул вперед, страшный в своем гаеве.

— Лейтенант Обут?.. — это произнес пленный. — Это ты? Боже милостивый, какое счастье, какая удача! Ты меня узнаешь, лейтенант? Погляди, я Рохляков, старший прапорщик их трехсотого полка...

Теперь Михаил вспомнил прапорщика, заведовавшего у кишиневских десантников продскладом. А толстяк, опасаясь, что его прервут, торопливо продолжал:

— Я сам... Я уволился. Наш полк из Кишинева переводят, а у меня тут домик, жена, детишки. Я сам уволился, а меня в тот же день насильно мобилизовали в молдавскую армию. Расстрелом грозили...

— Врет, жирная свинья, диверсант он. Ну, признавайся, сука, — закричал Писарчук и замахнулся плеткой.

Этого Михаил вынести не мог. Подскочив к старлею, он перехватил занесенную для удара руку.

— Не сметь! — выдавил гневно. — Не сметь бить человека!

— Он не человек. Он враг, — завопил Писарчук. — И ты с ним заодно... — Не помня себя от ярости, начальник контрразведки замахнулся плеткой на Михаила. И зря. Резким ударом ребра ладони по шее лейтенант Обут послал истязателя в нокаут.

— Ты что натворил? — завопил Носенко, хватаясь за кобуру. — Да я тебя сейчас в пыль!..

Михаил похолодел. Он не позволит убить себя. Да и кто такой Носенко, чтобы распоряжаться жизнями людей?.. Едва уловимым движением лейтенант сдернул с плеча автомат и направил его на комбата.

— Не дрыгайся, — сказал тихо, но с такой яростью, что Носенко поверил: это не пустая угроза.

— И ты посмеешь? — спросил.

— Посмею, ты не оставил мне выбора, — ответил Михаил и взвел затвор. — Оружие на стол!

Носенко подчинился. Пистолет, брошенный им, тяжело плюхнулся в тарелку с квашеной капустой.

— Я долго не верил в то, что про тебя рассказывали, кровавый комбат, — усмехнулся Обут. — А теперь вижу, люди говорили правду. Пристрелить тебя, гада, к сожалению, прав не имею. Дождусь, пока осудят принародно.

— Ты за все ответишь, Обут, — сдавленно прошептал Носенко. — Из расположения батальона тебе не выбраться. Берегись!

— Кого пугаешь, комбат? Я давно перестал бояться...

Не сводя глаз с Носенко, Михаил взял со стола кортик, разрезал веревки, спутавшие руки прапорщика.

— Свяжи подполковника, — распорядился он. — Работай в темпе.

Рохляков охотно выполнил приказание, методично связав руки, ноги и в заключение засунув в рот Носенко кляп.

— Ас этим что делать? — показал прапорщик на Писарчука.

— Не трать силы, дохляк не скоро оклемается. Займись дежурным, пока я обстановку разведаю.

Спеленав перепуганного насмерть дежурного, прапорщик выскочил вслед за Обутом на крыльцо. Над городом во всю разгоралась заря. Начинался новый день. В любую минуту мог прозвучать сигнал тревоги, и тогда не уйти. Нужно было спешить!..