Смертный приговор

7

Дороги, ведущие к Приднестровью, были забиты войсками. Рота, куда не по своей воле попал Михаил Обут, или Степанчик, шла на Бендеры. Колонна двигалась рывками: то остановится на час, то стремительно рванет вперед. Рота постоянно упиралась в хвост тяжелой артбатареи. Бесконечное топтание на месте действовало на нервы. Только по этому признаку можно было догадаться, что управление частями осуществлялось из рук вон плохо. Если марш не проводится быстро, организованно и скрытно, какой от него прок... Не существовал, по-ввдимому, и график движения. Командиры выбирали маршрут по собственному разумению и вкусу, предпочитая асфальт грунтовому шоссе. О движении по рокадам и речи не шло. За полдня Обут увидел единственного регулировщика. Да и того без соответствующей экипировки, без табельного имущества поставил, очевидно, кто-то из командиров для пропуска своих подразделений.

Обут вообще постеснялся бы назвать войском эту толпу, громко именуемую национальной армией Молдовы, к которой его, не спросив согласия, лихо причислили. О боеготовности армии легче всего судить хотя бы по их роте. Состояла она из необученных новобранцев, крестьянских парней, в разгар лета оторванных от страды. Им вручили боевое оружие, поставили в строй. За три-четыре дня кое-как научили заряжать автомат, спускать курок — и послали на ратное дело. Это было в полном смысле слова пушечное мясо...

Однако поначалу не очень верилось, что дойдет до кровопролития. Кутерьма с выдвижением армии на позиции затеяна, похоже, ради устрашения. У непокорных приднестровцев акция в виде надвигающейся грозной армады обязательно вызовет шок, и они сдадутся на милость Кишинева, согласившись с его требованиями.

Свежо предание, Михаил знал строптивый характер жителей левобережья, ибо прожил с ними бок о бок полтора года. Тем более справедливость, так, по крайней мере, он считал, была на их стороне. Офицеры четырнадцатой армии внимательно следили за событиями в Приднестровье. После победы народного фронта Молдову захлестнула волна национализма. А началась — с принятия закона о языке. Изволь говорить по-румынски. Кланяйся румынскому триколору, памятному людям с Отечественной, когда десятки тысяч молдаван погибали под этим «священным» стягом в румынских лагерях смерти. И самое мерзкое: пой — громко и вдохновенно — принятый отныне в республике гимн, выпевай четко противоестественные для молдаван слова: «Вставай, пробуждайся, румын...»

Многие местные жители, конечно же, не восприняли этакое новшество. Что ж говорить о русских, украинцах, гагаузах и прочем национальном многоцветье. Приднестровье первым воспротивилось румынизации страны и потребовало автономии, а затем и отделения от Молдовы. Противостояние переросло в открытую конфронтацию, обострявшуюся с каждым днем. И Михаил Обут, офицер российской армии, оказался на противной его убеждениям стороне...

Чем дальше вместе с ротой он двигался в сторону Днестра, тем паршивее себя чувствовал. Слишком велика силища, надвигавшаяся на маленькое Приднестровье. Уже не верилось, что дело ограничится демонстрацией силы. Незаряженная винтовка и та раз в году стреляет, а собранная воедино боевая техника и такая масса вооруженных людей способны сдетонировать от любой искры...

Три БТРа, порученные заботам Михаила, находились в ужасном состоянии. Ходовые части грязные, заржавевшие, агрегаты не смазаны, двигатели разрегулированы, запасных частей нет, и никого это не беспокоило, потому что за рычагами сидели случайные люди. Машины коптили, останавливались в самых неподходящих местах. У лейтенанта Обута во взводе в таком состоянии техника просто не могла быть. Механики-водители драили машины до изнеможения. Здесь же он сам, что называется, рядовой в обмотках и ни с кого, кроме как с себя, спросить не может. Первый же водитель, которому он сделал замечание, послал его куда подальше. Да и знал этот, с позволения сказать, механик, как переключать скорости да жать на газ. Никто большего с него не требовал.

Пришлось самому заниматься ремонтом двигателей, регулировкой механизмов на ходу, во время коротких привалов. Как только колонна останавливалась, он нырял в моторное отделение какой-нибудь машины и не вылезал до тех пор, пока не поступала команда «Вперед!» Стояли они подолгу, и Михаил сумел привести машины в порядок, разумеется, в первом приближении. Господин лейтенант был в полном восторге. Еще бы, такого специалиста приобрел! Приданные ему БТРы уже не задерживали следующих за ними, и господин лейтенант избавился от множества неприятностей.

— Спасибо тебе, Степанчик! — с чувством сказал он.

Выраженная таким образом благодарность свидетельствовала о том, что ротный командир — человек с гражданки. Новоявленный господин лейтенант походил на школьного учителя с хорошо поставленным голосом и «правильной» речью.

— Нам случайно не изменили маршрут на марше? — поинтересовался Обут, воспользовавшись благосклонностью командира.

— Маршрут прежний: на Бендеры. Для республики этот город имеет первостепенное значение. В нем сосредоточено множество промышленных объектов.

— Лакомый, выходит, кусочек, — заметил Михаил.

Вопрос о присоединении Молдовы к Румынии обсуждали в правительстве, широко освещали в газетах. Ну, Молдова — понятно. Она, как та Дунька, в Европу желает. А на кой Румынии нищая Молдова без промышленного района Приднестровья? Тем более без Бендер, действительно принадлежавших в давние времена Румынии?..

Мысли свои Обут вслух не высказал, но ротный, похоже, догадался. Окинув Михаила цепким взглядом, он нахмурился и сердито сказал:

— Не нравятся мне твои рассуждения, Степанчик, дурно пахнут. Бендеры никогда не были приднестровскими. По Бухарестскому договору восемьсот двенадцатого года они вошли в состав Бессарабии. А с восемнадцатого принадлежали уже Королевству Румыния. Уяснил, Степанчик?

Теперь Обут окончательно уверился: ротный на гражданке был учителем истории, потому и знает на зубок даты. Надо бы промолчать, но в Михаила словно бес вселился.

— Зато с сорокового Бендеры в составе Молдавии, — заметил весело. — А сама Молдавия, как автономная республика, существует с двадцать четвертого года со столицей в Балте, а затем в Тирасполе. А Бессарабия присоединена к ней перед войной. Так что нынешняя лапа, протянутая Кишиневом к Тирасполю, не очень-то правомочна...

Ротный испуганно поглядел на механика-водителя и тихо, очень тихо, перейдя на «вы», произнес:

— Слишком много знаете, Степанчик. Слишком своеобразно трактуете факты!

Это была почти угроза. И Михаил примирительно ответил:

— Вы, господин лейтенант, предмет знаете изнутри, а я пользуюсь информацией из газет. В них больше слухов и сплетен, чем истины. Я могу ошибаться...

Искренности Обуту все же не хватило. Ротный это сразу почувствовал.

— Смотрите, Степанчик, как бы вам вновь не пришлось столкнуться с представителем спецорганов, — предупредил он. — Мне бы не хотелось терять такого отличного специалиста.

— Спасибо за предупреждение, господин лейтенант, и за доверие, — сказал Обут. Он действительно почувствовал признательность. Ротный прав: еще одна встреча с «особняком» добром не кончится.

— Не стоит благодарности, — возразил командир. — Я не только о вас забочусь. Без специалистов как прикажете воевать?

— Вы думаете, придется? — осторожно спросил Обут.

— Непременно, — твердо ответил ротный и поглядел на часы. — Теперь уже не имеет смысла скрывать. Через час сорок минут начнется артподготовка. Этой ночью приказано атаковать и взять Бендеры.

— Как — взять! У кого?.. — Михаил прирос к месту.

Ответить на вопрос было уже некому. Господин лейтенант, развернувшись, пошел по-учительски пожурить подчиненных, разлегшихся отдыхать на горячем асфальте, а Михаил никак не мог прийти в себя.

Война! Нужно заставить себя смотреть правде в глаза. Хочет того лейтенант Михаил Обут или нет — ему придется воевать. Значит, надо определить свою роль в последующих событиях, чтобы не плыть по течению. Волею судьбы он оказался солдатом вражеской армии, а там, за линией фронта, близкие ему люди. Четырнадцатая армия остается пока нейтральной. Но многие ребята из ее состава, демобилизовавшись, а то и просто драпанув, влились в ряды гвардейцев Приднестровья. Бывшие сослуживцы сидят сейчас в траншеях на той стороне, а лейтенант Обут поведет в атаку на них боевую машину?.. Этому не бывать. Но если отказаться сесть за рычаги, его просто расстреляют перед строем как труса. Для того ли бежал из-под стражи и перенес столько мучений?..

Ни один из пришедших на ум вариантов выхода из положения не выдерживал критики. Удрать из роты невозможно, с него не спускают глаз. Особенно бдит косоглазый, готовый при малейшем подозрении пустить пулю в спину.

— По маши-и-нам! — раздалась протяжная команда.

Михаила словно током ударило. Надо бежать к БТРу, а он так ничего не решил.

— Степанчик, не стой столбом! — крикнул кто-то.

Он очнулся. Будь что будет. В старом анекдоте сказано: из всякой ситуации всегда есть два выхода...

Рота в полном составе втиснулась в три машины. Теперь, когда началось рассредоточение войск для занятия исходного положения, подразделению предстояло действовать по определенному комбатом направлению.

На броне, прижавшись друг к другу, сидели солдаты. Внутри тоже набилось битком. Шоссе катило навстречу ровной серо-стальной полосой. Теперь оно было не так загружено, и чем дальше, тем больше пустело. Подразделения располагались в разные стороны, чтобы занять свое место в боевом порядке батальонов и полков. Свет мощных фар высвечивал асфальт до последней выбоины. Михаил, высунувшись из люка, пристально наблюдал за дорогой. Он решил, как только появится мост, «случайно» свалить с него машину. Такой вариант никому ничем не грозил. Люки открыты — ребята выплывут. Вода сейчас теплая, купание не повредит, зато удрать под шумок проще простого.

Однако речек на пути не попадалось. Мелькнула пара мостиков, но под одним было сухо, а под другим — узкая ленточка воды. В ней не то что утопить, застрять БТРу негде. И Михаил продолжал вести головную машину на прежней скорости, особенно не газуя, но и не медля. В роте уже поняли, что он классный водитель, и если будет тащиться, как сонная муха, чего доброго, в саботаже обвинят. А ему позарез нужно доверие окружающих, чтобы пользоваться хотя бы относительной свободой.

Впереди мелькнули и пропали за взгорком огоньки. Вскоре во всей полноте обозначился большой город с освещенными окнами многоэтажек, линиями перекрещивающихся улиц, пунктирно обозначенных фонарями.

Бендеры — вожделенный конец многотрудного пути. Здесь живет Илона. Через час с небольшим начнется схватка своих со своими, и Михаил окажется в эпицентре событий.

Бронетранспортер бойко катил по асфальту. Дорога шла под уклон, поэтому машина, даже перегруженная, бежала легко. Ровно гудел двигатель, ни рывков, ни выхлопов. От убаюкивающего покачивания клонило в сон. Так можно, не встретив препятствий, домчать не только до Бендер, но и до Тирасполя. Где же эти чертовы заставы гвардейцев Приднестровья? Беспечные дураки! Не организовали даже элементарной охраны ближних подступов в городу!

Откуда было знать лейтенанту Обуту, давно не читавшему газет, что как раз накануне Кишинев с Приднестровьем достигли договоренности о мирном разрешении конфликта. Поверив политикам, гвардейцы сняли с подъездных путей к Бендерам посты и отвели их в тыл. Дорога на город поэтому оказалась открытой, а Михаил терялся в догадках.

Вдали в свете фар на дороге мелькнули разбросанные в беспорядке бетонные плиты. Наконец-то!.. Наконец хоть какая-то преграда. Михаил подвел машину поближе и, остановив, заглушил двигатель. В уши хлынула тишина.

Шоссе было перегорожено огромными бетонными брусами. Между ними в прогалах можно проехать зигзагом: так, как правило, делали завалы на дорогах для проверки и контролируемого пропуска машин. Преодолеть узкий коридор можно было только на очень малой скорости.

— Ты почему остановился? — раздался в шлемофоне глуховатый голос ротного.

— Надо осмотреться, — ответил Михаил.

— Не надо. Давай вперед.

— Вы гарантируете, господин лейтенант, что из-за баррикады нас не раскурочат из гранатомета? — ехидно спросил Михаил.

— Пожалуй, есть смысл разведать, — озабоченно буркнул ротный.

— Вот именно, — подхватил Михаил. — Кто смелый — вылазь!

Никто не шевельнулся. Покидать надежное прикрытие и подвергаться неведомой опасности желающих не обнаружилось, а ротный почему-то медлил.

— Похоже, в разведку придется пойти мне. Разрешите, господин лейтенант? — Михаил произнес фразу с явной неохотой, но надежда затеплилась. На что, он еще не понимал.

— Отлично, Степанчик, дерзайте, — обрадовался ротный. — Будьте предельно осторожны.

— Постараюсь, голова мне еще пригодится...

Михаил схватил автомат и выскочил из люка. Баррикада враждебно молчала, и он, скользнув в кювет, пригнулся и побежал вперед. Броском преодолел расстояние, отделявшее от завала. Замер и огляделся. На баррикаде — ни звука. Подполз к крайней бетонной плите вплотную, осторожно выглянул. Никого. Решительно никого. В непроглядной чернильной тьме вообще не раздавалось ни малейшего шороха. Бог ты мой, неужто и тут пусто? Это же, можно сказать, последняя преграда перед городом! Уму непостижимо, как можно было отсюда уйти...

Бесшумно передвигаясь от одной плиты к другой, Обут прошел весь завал — баррикада была пуста. Баррикада не охранялась, но, может быть, заминирована? Вдруг подложили фугасы и где-нибудь неподалеку ждут не дождутся, пока на них подорвутся машины национал-армейцев?

Достав из кармана предусмотрительно захваченный с собой фонарик, Михаил, просвечивая, медленно пошел обратно по проходу, тщательно осматривая каждый метр асфальта. Никаких признаков минирования не обнаружил, а уж он знал толк в подобных делах: сам не раз в Афгане ставил минные поля... Итак, путь безопасен, но об этом никто не знает! Вот она — возможность. Единственная реальная возможность...

Вернувшись к БТРу, Обут доложил ротному, что завал не охраняется и это вызывает подозрение: дорога, похоже, заминирована. Господин лейтенант, нервно переминаясь с ноги на ногу, попыхивал сигареткой. Позади него тем же занимались несколько солдат. Чертовы разгильдяи, вояки долбаные — что командир, что подчиненные. По демаскирующим огонькам любой, имеющий оружие, не промахнется.

— Что будем делать, как думаешь? — неуверенно спросил ротный.

— Не знаю, как вы решите... Завал лучше всего обойти, меньше риска, — сказал Михаил. — Справа имеется ложбинка. По ней бы двинуться, а?

— Решение принято, — согласился ротный. — Сейчас скомандую — по машинам.

— Повремените, — возразил Михаил. — Всем нарываться нелогично, в ложбинке тоже могут быть фугасы. Личному составу надо, наоборот, покинуть БТР. Я, черт меня побери, поведу его сам, а вы, выдержав дистанцию, двинетесь следом точно по колее.

— Грамотно придумал, Степанчик, — радостно одобрил ротный.

Михаил забрался в машину. Руки привычно легли на рычаги. «Ну, броник, не подведи!» — мысленно сказал он.

Осторожно преодолев кювет наискосок, Обут медленно повел машину по ложбине. В одном месте остановился, будто что-то рассматривал, и хоть всем существом рвался вперед, заставил себя сдержаться. На карту была поставлена жизнь.

Объехав баррикаду, он так же неторопливо пересек кювет в обратном направлении, и, выбравшись на асфальт, жима-нул газ. Машина рванулась, как выпущенный из пращи камень, и, облегченная, на полной скорости помчалась к городу.

Свободен! Наконец-то свободен!..