Смертный приговор

8

Вспарывая зыбкую тишину улиц ревом двигателя, бронетранспортер стремительно мчался к центру Бендер. И не было силы, способной сейчас его остановить. Всякого, кто попытался бы это сделать, Михаил, не задумываясь, подмял бы гусеницами. Его родная четырнадцатая соблюдала строгий нейтралитет, ее солдаты сидели по военным городкам. Воинские формирования Приднестровья были давно выведены из города. Следовательно, заслоном на пути могли стать только молдавские волонтеры или нацармейцы, находящиеся на подходе к Бендерам или уже занявшие его. А Михаил не собирался больше иметь с ними дела. Он вырвался, и назад даже ценой собственной жизни его не заманишь. Более того, Михаил был готов сражаться на этой стороне. В час страшных испытаний, наступивший в Приднестровье, он сделал свой выбор.

Михаил вел БТР на предельной скорости. Высококлассный водитель, он к тому же очень спешил. Гнала мысль: успеть! Успеть предупредить приднестровцев о надвигающейся опасности!

Вначале Обут направил машину к горсовету, благо дорога была знакомой: Илона жила неподалеку, и они частенько тут прогуливались. Лучше всего, подумалось, доложить о готовящейся агрессии руководству города. Но по мере приближения к центральной площади решение это перестало казаться логичным. Гул мотора слышен за версту, вот уже полчаса он сотрясает улицы, БТР давно должны были засечь те, кому поручено охранять горсовет, а никакой реакции не последовало. Кто засел в горсовете? Кто и как его там встретит?.. Запустят противотанковую ракету в лоб, и от машины, в том числе от водителя, останутся одни воспоминания.

Такое предположение несколько охладило пыл. И чего прет на рожон? Рисковать надо с умом. Со всех дел не завернуть ли к Илонке?.. От этой мысли Михаила бросило в жар. Как же он соскучился по своей любимой, даже медовый вкус девичьих губ ощутил...

Скрежет коробки передач, переключаемой на повороте, вернул к действительности. Рехнулся, мужик? Чем башка занята? Страшная беда надвигается, а он о бабе... Но тут же нашел оправдание: Илонка может делу помочь. Она тесно связана с женским движением Приднестровья, среди девчат — главная закоперщица. Когда арестовали приднестровских депутатов, Илона Нечай с подружками присоединилась к женщинам, остановившим железнодорожное движение к Кишиневу. Уселись бабоньки на рельсы и вынудили-таки правительство республики выпустить приднестровского президента со товарищи из тюрьмы.

Она же с подружками ездила в воинские части выпрашивать оружие для гвардейцев. Под командованием Нины Матвеевой, разумеется. Удивительная женщина — Матвеева, всему женскому движению голова. Недаром ее прозвали «генералом в юбке». Илонка ей во всем подражает. Самостоятельная стала — сладу нет, и со всеми в дружбе. Вот и пусть воспользуется связями, чтобы предупредить!..

Не раздумывая больше, Михаил свернул в переулок. Илонка жила неподалеку от центра в мазанке, сложенной до войны дедом. Домишко был старый, без удобств. Местные власти, планировавшие соорудить здесь квартал многоэтажных зданий, давно грозили снести ветхие строения, но частники упорно сопротивлялись. У каждого при доме был сад, дававший за лето изрядный доход. Южный климат немало тому способствовал. Сад же вокруг Илонкиной мазанки особенно славился на всю округу грушами со странными названиями вроде «Бере Мигеля» или «Сен-Жермен». Сочные, сладкие, тающие во рту плоды сада тетки Нечай шли на базаре по самой высокой цене.

Заглушив мотор у знакомой калитки, Михаил выпрыгнул из машины и сразу увидел бежавшую навстречу Илону.

— Михась, ты ли это? — ахнула девушка, поспешно оправляя на себе платье.

Он обнял ее, прижал к груди. На мгновение оба затихли. Окруженные ночью и тишиной, молодые люди забыли обо всем на свете, кроме счастья встречи и жгучей радости от объятий. Первой очнулась Илона. Упершись кулачками в могучую грудь Михаила, она откинула голову и спросила:

— Ты как ко мне попал? Да еще на танке?

— Это не танк, пора разбираться, — рассмеялся Михаил. — Но броник не хуже, тем более персональный.

— Где взял?

— Не взял — захватил у врага. — Михаила распирало от избытка чувств. Он вглядывался в родное лицо и не мог насмотреться. До чего ж хороша!..

— Какой ты колючий, — сказала Илона, целуя его. — Бородищу зачем отрастил? Совсем на себя не похож.

Щетина неопределенного цвета и усы, выросшие в неволе, действительно изменили внешность лейтенанта Обута. Что и требовалось доказать.

— Не обращай внимания, родная, — успокоил подружку Михаил. — Закончится война — сбрею.

— Подожду... С той минуты, как ты сбежал из здания суда, я только и делаю, что жду. По радио и телеку каждый день сообщают твои приметы. И пока повторяют да награду за поимку обещают, я знаю, что ты на свободе.

— Во сколько меня оценили?

— В десять тысяч.

— Не густо, — заметил Михаил с иронией.

— Я так не считаю. Нам с мамкой, чтоб такие гроши заработать, надо все лето в саду горбить.

— И то верно... А теперь о деле. Я, как мальчишка, обрадовался встрече и чуть не позабыл о главном. Слушай меня, девочка: на Бендеры движутся войска. Готовится нападение...

— На кого?

— Я сказал: на Бендеры! Национальная армия Молдовы готова начать обстрел.

— Ты что-то путаешь, Михась. Мы заключили соглашение и на этом основании разблокировали дороги, сняли кордоны.

— Знаю, что сняли. Клял ваших идиотов на чем свет стоит.

— Не надо шутить, Михасик.

— Какие шутки? Перед тобой мобилизованный нацармеец.

— Ты? Лейтенант, приговоренный к высшей мере?..

— Не лейтенант .Обут, конечно. Я представился рядовым Степанчиком.

— И что?

— А то, что артиллерия с Суворовской горы вот-вот шандарахнет по Бендерам. К городу подтягиваются войска, бронетехника.

— Но это... Это же вероломство! Настоящий фашизм! А ты не ошибаешься?

— Я человек военный, девочка, и за свои слова отвечаю.

Только теперь до Илоны дошло, насколько близка и реальна опасность.

— Что же делать? — спросила растерянно.

— Поскорее сообщить своим полученную от меня информацию.

— Кому сообщать? В Бендерах наших сил почти нет, разве только батальон Носенко. Штаб гвардии в Тирасполе, там начальство, там президент. По телефону дозвониться невозможно. Говорят, повреждена линия...

— Все завязано в одну цепочку. Повреждение связи — дело рук диверсантов.

— Думаешь, уже и до этого дошло?

— Война, Илонка, — сказал Обут тихо. В голосе звучала горечь.

— Как же добраться до Тирасполя?

— Нет проблем, БТР у порога. Прокачу с ветерком.

Он открыл бронированные дверцы, помог Илоне забраться в машину. Сам сел за рычаги и рванул с места в карьер, благо переулки были пустынны, и соблюдать правила уличного движения никто не требовал.

До моста через Днестр домчались в считанные минуты, однако на повороте к нему уперлись в заставу. Из окопа красным фонариком просигналили приказ остановиться.

— Приехали, — зло сказал Михаил, глуша двигатель.

— Не волнуйся, — успокоила Илона. — Это наши. Сейчас я им все объясню.

Она выбралась из БТРа и побежала к завалу, Михаил помчался следом. Черт знает, кто там за бетонными блоками и знают ли они Илону Нечай.

На посту стояли гвардейцы. Про девичьего вожака они были наслышаны, но пропустить через мост отказались.

— Не тарахти, дивчина, — сказал начальник поста, пожилой мужик с сержантскими лычками. — Понимаю, что тебе срочно, только военную машину не гоже туда-сюда гонять. В Тирасполь наша санитарка идет. На ней и езжай, а броник, будь ласка, нам оставь. И хлопца, что при тебе состоит, тоже конфискуем. Водителей у нас недочет. Пусть послужит народу.

Илона вспыхнула, бурно запротестовала, но Михаил ее остановил.

— Они правы, родная, — сказал мягко. — На санитарке доберешься быстро, а БТР тут действительно нужнее.

— А как же ты?

— Выпутаюсь, не впервой, — улыбнулся Михаил. — Я механик-водитель боевой машины и не намерен отсиживаться в стороне от... Сама знаешь, от чего.

— По-моему, тебе уже хватит лиха, — всхлипнула Илона.

Растроганный, Михаил взял девушку под руку, отвел в сторону. Хотел сказать что-то теплое, ободряющее — не получилось. Не умел он быть утешителем. Попросил только зря не рисковать, на рожон не лезть и о нем не волноваться. Военному человеку негоже прятаться за чужие спины, тем более за девичьи.

Подошел сержант.

— Пора, дивчина, — сказал, — санитарка готова, прощайся с хлопцем.

Они обнялись, на секунду замерли, прижавшись друг к другу. Какой же короткой оказалась их встреча! Даже поговорить не сумели, некогда было. Теперь вот снова разлука. Кто знает, свидятся ли вновь?

— Будь здоров, Михась. Не исчезай надолго!

Илона оторвалась от любимого и зашагала прочь, не оборачиваясь. Девка она была с характером, решений своих никогда не переиначивала. Прямота и бескомпромиссность многих парней отталкивала. Михаилу же в ней нравилась именно цельность натуры.

— Послушай, хлопец, — обратился сержант к Михаилу, — ты на какое имя отзываешься?

— Рядовой Степанчик, — отрекомендовался Михаил, решив сохранить инкогнито. Неизвестно, как крутанет судьба. Нельзя исключать, что найдутся людишки, готовые маму родную за тридцать сребреников продать. — Рядовой Михаил Степанчик, — повторил он, — был мобилизован в национальную армию Молдовы, оттуда драпанул к вам, прихватив «лимузин».

— Добре, Степанчик, гарна машина, — похвалил сержант. — А теперь давай до комбата сгуляем. Носенко самолично людын в батальон принимает.

Мягкий, певучий говор в сочетании с характерными словечками выдавал в пожилом седоусом сержанте украинца. Интернациональное Левобережье чуть не на треть состояло из его соплеменников. Что касается подполковника Носенко, то он был известнейшей личностью. О нем еще в Афгане легенды ходили.

Смелый человек был Валериан Ярославин Носенко, но истинно продувная бестия. Ордена и медали, бесспорно, заслужил, потому как удалые военные операции проворачивал. Зато и хапал мужик по-крупному. Камешки драгоценные любил. Чтобы их раздобыть, незаконные расстрелы проводил с конфискацией. А не попался потому, что умен, сукин сын. Не жаден. На подарки большому начальству никогда не скупился — вот и вышел сухим из воды.

О «славных» деяниях Носенко в четырнадцатой армии, куда после Афгана они попали в один гарнизон, Михаил мог судить лично. Ни для кого не было секретом, что отдых для прилетавшего из Москвы генералитета организовывал комбат Носенко. Из уст в уста передавались подробности о браконьерских охотах в Бендерском заповеднике, о баньках с девочками, шумных застольях. Верный подручный по деликатным поручениям, подполковник считал, что ему все позволено. Он мог в минуту гнева ударить солдата, путал свой карман с государственным, садился пьяным за руль машины. Однажды в сильном подпитии вывернул на полосу встречного движения. В результате столкновения четырех машин двое погибли на месте, остальные пассажиры получили серьезные травмы, а с хулигана, как с гуся вода. Против Носенко было возбуждено уголовное дело, благополучно прикрытое стараниями высоких покровителей. Героя Афгана всего лишь уволили из армии за использование служебного положения в корыстных целях и систематическое пьянство — так было записано в приказе, зачитанном офицерскому составу.

Казалось, карьере комбата пришел конец. Ан нет, вскоре началось формирование приднестровской гвардии. Командных кадров в Тирасполе, естественно, не хватало. Носенко предложил свои услуги, и в условиях все более возрастающей военной угрозы офицер-десантник, имеющий боевой опыт, пришелся ко двору.

Оказавшись снова на гребне волны, подполковник должен был изменить стиль поведения. Но не прошло и двух месяцев, как по Тирасполю поползли слухи о самоуправстве комбата, о расправах с неугодными, о продаже оружия. Конечно, на каждый роток не накинешь платок. Можно при желании борьбу за наведение порядка и дисциплины в подразделении принять за перегибы. Жесткая командирская рука никому не люба, однако, как говорится, дыма без огня не бывает...

Все это припомнилось Михаилу, пока он в сопровождении сержанта шагал к штабу батальона. Попасть под начало такого типа было неприятно, но командира не выбирают. К тому же Михаил очень наделся, что слухи о комбате, прозванном в народе «кровавым», сильно преувеличены.

Штаб располагался в добротном, наверняка конфискованном, кирпичном особняке. В огромном зале стояли диваны и кресла, обитые светлым гобеленом. На полу — пушистый ковер. Под потолком хрустальная люстра. Обстановка поражала роскошью, совершенно не прифронтовой.

За столом, на котором стояли початая бутылка коньяка, тарелки с кусками колбасы, сала и солеными огурцами, восседал Сам. Михаил сразу узнал Носенко. Круглая, правильной формы голова с короткой «под бобрик» стрижкой сидела на туловище почти без шеи. Лицо можно было бы назвать красивым: высокий лоб, широкие черные брови, большие карие глаза. Только нос, длинный, хищно загнутый книзу, портил впечатление.

Мгновенно охватив взглядом мебель, сервировку стола и барина, Михаил мысленно выругался, но тут же себя осадил: незачем заранее настраиваться против комбата. Им отныне, по всей видимости, придется вместе служить. Лишь бы Носенко его не узнал. Тюрьма человека не красит: щеки ввалились, глаза запали, смотрят настороженно. К тому же усы, бороденка...

— Привел перебежчика, командир, рядового Степанчика, — доложил сержант, вытянувшись у двери. — Махнул до нас прямо на бэтээре. Прибыток получили в живой силе и технике.

По губам Носенко скользнула усмешка.

— Так-так, — протянул он, — Степанчик, говоришь?.. Как же тебя, Степанчик, из нацармии отпустили? Да еще с боевой машиной?

— Я разрешения не спрашивал, — ответил Михаил.

— Писарчук, ты слышал? — повысил голос комбат.

Из соседней комнаты вышел старший лейтенант в пятнистом комбинезоне. Был он до неприличия тощ, одежда болталась на нем, как на вешалке.

Писарчук ткнул в Михаила длинным пальцем и с ходу заявил:

— Этот тип собирается подсунуть дезу, поэтому для убедительности прибыл на броне.

— Значит, кто перед нами, Писарчук? — с издевкой спросил комбат.

— Провокатор, никакого сомнения, — выпалил старший лейтенант.

— А как мы с такими тварями поступаем?

— Понял. Разреши, командир, я сам его шлепну.

— Да как вы смеете? — взорвался Обут. — Не расспросив! Не узнав!.. Дерьмо вы все. Никакого чутья на людей!

— Ишь, как заговорил, — рассыпался мелким смешком Писарчук.

А Михаил вдруг вспомнил: старлей, ведущий себя, как особа, приближенная к императору, был подобран комбатом в Афгане, когда Писарчука за крайнюю жестокость на допросах изгнали из органов; чем и заслужил его собачью преданность.

— Жить хочет, — констатировал Носенко. — А может, он нам что-то дельное расскажет? Как полагаешь, Писарчук?

— Врать будет. В заблуждение введет.

— Ну, тогда ты его и пощекочешь. Начальнику особого отдела карты в руки.

Выходит, Михаил не ошибся. Это и есть тот самый особист, о котором с ужасом говорят случайно оставшиеся в живых неугодные «кровавому комбату» люди.

— Да выслушайте меня! — заорал он. — Время уходит на пустой треп.

— Ну, хорошо, слушаю. — С лица Носенко сползла ухмылка.

— На Бендеры движутся части национальной армии Молдовы, — по-военному четко выпалил Обут. — Сейчас они занимают позиции для наступления. На Суворовской горе и Кицканских высотах установлена артиллерия, которой дана команда открыть огонь по городу. У вас осталось очень мало времени.

— Слыхали байки, в детстве, правда, — хихикнул старлей. — У нас с Кишиневом заключено полюбовное соглашение.

— Погоди, — остановил комбат и знаком подозвал Михаила к столу. Сдвинув в сторону объедки, он расстелил карту: — Показывай все, что имеешь сообщить.

— Наша рота шла здесь, — ткнул Михаил пальцем в основную магистраль. — Это я знаю точно. Видел еще колонны вот тут. Общий состав сил мне неизвестен, но не меньше полка с приданными подразделениями.

— Ох заливает. И ты ему веришь, командир? — с досадой воскликнул Писарчук.

Носенко остановил старлея властным взглядом.

— Ты до сих пор не понял, на кого глаза пялишь? Не сообразил, не ведаешь, не догадался?.. А тебе положено знать, — жестко сказал Носенко и повернулся к Михаилу: — Думаешь, я не узнал тебя, Обут? Морду беглого лейтенанта, как народного артиста, распечатали все газеты...

Где-то далеко бухнул выстрел. Еще один. И началось: канонада загудела, набирая силу.

— Ну, вот и подтверждение слов «провокатора», Писарчук! — воскликнул комбат. — Плохо работаешь, разжирел на дармовых хлебах... Иди, распорядись, чтобы батальон занимал позицию. Как нас ни мало, а принимать бой придется. Город отдать не можем. А о нем, — кивнул он в сторону Михаила, — язык за зубами попридержи. Не каждый день в батальоне появляется человек, приговоренный к вышке.

Дождавшись, пока за Писарчуком закроется дверь, Носенко негромко сказал:

— Вот что, Обут, командных должностей у меня нет. Послужишь механиком-водителем. За броней не так паскудно воевать...

— Я готов, — заверил Михаил.

Носенко не отреагировал на его слова и продолжал:

— Будет лучше тебя не афишировать. Народец у меня разношерстный, родную маму продадут, а на рядового скорее всего не позарятся... — Он пододвинул бутылку, наполнил два фужера коньяком: — Бери, — сказал отрывисто. — Давай за жизнь выпьем, Обут, чтобы нам в этой проклятой мясорубке уцелеть. Ну, будь! — Опрокинув коньяк в глотку, комбат взял с дивана автомат и буркнул: — Пошли, занимай место за рычагами, рядовой Степанчик...