Смерть меня не найдёт

Глава 26

Единственное утешение — Март, кажется, не попался. По крайне мере, как мне показалось, нашу маленькую скорбную процессию сопровождало ровно то же самое количество киборгообразных по степени вышколенности стражей, что и ворвалось в таверну, и никаких «пленных» не наблюдалось.

Надеюсь, он жив, здоров и свободен. Сбежал вместе со своей злобной, неуместно ревнивой сестрицей, которая ему так дорога. Ну, или хотя бы его побили несильно, исключительно в профилактических целях.

Вероятно, "ориентировка" была только на меня.

Вот и хорошо. Как бы не напугал меня Март со своими инфернальными попытками доказать, что он некромант экстра-класса, зла ему я не желала. Верила, что ничего такого уж особенно плохого он в жизни не сделал, не такой человек. Накосячить мог запросто, а намеренно навредить — нет.

Я шла за лиртом Лиграном и не боялась ничего, абсолютно. Наверное, где-то в глубине души так и не могла поверить, что это всё, то есть моя жизнь, скоро окончится. Один ведь раз уже удалось сбежать?

Весь этот фарс, это безумное, жуткое и в чём-то прекрасное приключение могло закончиться, а моя жизнь — нет. Такая детская вера в собственное бессмертие…

Лилововолосый лирт Веритос сопровождать меня до Винзора не стал. То ли компания Лиграна ему не нравилась, то ли были какие-то неотложные дела, фелинос-то разыскивать надо, пока главная подозреваемая упрямо косит под дурочку, то ли просто не по рангу ходить в охранниках. Однако и отпустить меня со следователем, столь явно и крамольно высказавшим возможность моего ухода, верховный жрец явно не мог. Гипнотический контроль над руками и языком спал, хотя неприятные ощущения от вынужденного наложенного безволия сохранялись ещё долго — язык покалывало, а руки дрожали.

Буквально по щелчку невесть откуда возникли ещё две фигуры в жреческих одеяниях. Наголо бритые, лишённые каких-либо эмоций, словно каменные изваяния, служители Тираты более низкого ранга казались бесполыми и ненастоящими. Однако и такое сопровождение очевидно показалось жрецу недостаточным, поэтому после короткого совещания с моим сопровождающим я обзавелась довольно тяжёлым браслетом на плече, словно повязкой "народный дружинник" из советских времён. Никаких изменений не почувствовала, но матовый чёрный камень, плотно обхвативший руку, до боли напоминал вплавленные в кожу Марта ромбики.

Мезонтит? Или как там его… Магический камень, блокирующий магию. То есть в моём случае, возможность телепортации, стихийной или целенаправленной.

Что ж, это логично. Негоже будет, если птичка снова улетит из заботливо приготовленной клетки, выставив своих тюремщиков идиотами. Если верить Марту, камень дорогой и редкий. Интересно, с такой игрушкой становлюсь ли я неуязвимой и к магическому воздействию извне, или блокируется непосредственно только магия самого носителя?

М-да, бесполезный мне какой-то донум достался, бесполезный в силу своей неуправляемости. Вот становиться бы невидимой, или действительно через стены ходить, или хотя бы быть магом огня и спалить весь этот хмыров гадюшник, и храм, и дворец! Впрочем, революционные мысли в данный момент несколько неуместны.

Времени на размышления в условном наклонении оставалось немного. Мы прошествовали пешком минут пятнадцать, при этом немногочисленные прохожие жадно рассматривали нас с ног до головы, как дети — азиатскую вислобрюхую свинью в зоопарке. Я смирно стояла под бдительным присмотром и стражников, и жрецов, красавчик-следователь куда-то отлучился и вернулся на редкость мрачный и даже злой, а зря — с моей поимкой у него есть хотя бы шансы на премию. Вопрос про Марта так и вертелся на языке, хотелось зажать рот кулаком.

Вместо этого я едва ли не до крови прикусила щеку и сосредоточилась на изучении транспортного средства — улицы Магристы, по которым я до этого ходила, были исключительно пешеходными, и я не видела, на чем тут ездят на дальние расстояния.

К сожалению, порталов в Магре никаких не было, передвигались здесь весьма традиционным, веками опробованном в моём мире способом: на повозках, запряженных животными. Животные, правда, были ожидаемо экзотичными, больше всего напоминавшими подправленных генетиками гепардов: рослые, большелапые, мускулистые, гладкошёрстные, с короткими ушами и хвостом. Звери, чьё название сообщить мне никто не удосужился, выглядели не живыми существами, а чистым функционалом. Вытянутый в длину экипаж из какого-то тёмного дерева походил на элегантный вип-саркофаг и располагался не позади зверей, а между ними. Хитроумные крепления-сбруи опутывали мощную грудь транспортных кошек, удерживая длинный металлический шест, за который и цеплялся местный аналог гроба на колёсиках. Зверюги смотрели на меня миндалевидными золотыми глазами. Вряд ли травоядные, ох, вряд ли…

Земной вариант, кажется, удобнее и проще. И дороги нет нужды делать такими широкими. Впрочем, какое мне дело? Мозг упорно цепляется за вещи, не имеющие никакого значения, чтобы не думать о другом, важном.

В «саркофаге» было на удивление комфортно. В моей прошлой жизни пару раз доводилось ездить в машинах премиум-класса, очень схожие ощущения: в меру мягко, в меру тепло, почти не трясёт, и воздух внутри прохладный, свежий.

Правда, довольно трудно наслаждаться комфортом, когда тебя фактически везут на казнь.

Лигран яростно смял какую-то бумагу в кулаке и высыпал на дорожку серый пепел. Сел со мной в саркофаг, и без возражений подождал, пока рядом заберётся один из жреческих соглядатаев.

Ехали мы долго, по моим ощущениям — часов восемь. Раза два останавливались по физиологическим надобностям, один раз Лигран подал мне флягу с водой. Бритый сидел неподвижно, уставившись в одну точку, выходил только со мной и терпеливо ждал поблизости, по своим делам не отлучался и воды не просил.

Возможно, у жрецов есть местный аналог шаолиня, где они славят Единую ("встретишь Тирату — убей Тирату"[1]), развивают донум сногсшибательного гипноза и заодно тренируют мочевой пузырь. А покидающим его монахам на всякий случай отрезают языки, чтобы не болтали почём зря.

Эх, Камилла, тебя скоро на голову укоротят, а ты всё ехидничаешь и разговариваешь сама с собой!

Потенциально безъязыкий жрец молчал, Лигран молчал — то ли ждал моих признаний, то ли, что более вероятно, не хотел общаться при таком свидетеле. И то, и другое понять я могла. Вот только признаний никаких не будет, и сбежать мне уже вряд ли удастся.

Откровения Лиграна о том, что с Агнессой он, оказывается, был ранее знаком, шокировали только поначалу. Чего-то подобного следовало ожидать с учётом его ненормально гуманного отношения. Однако и довериться желания не возникло — во-первых, не поверит, во-вторых, странный какой-то товарищ, и поведение его меняется, словно у женщины с ПМС — то лапает, то угрожает, то вот… чуть ли не в любви признался.

Меняет тактику в надежде, что хоть одна сработает? Похоже на то.

Бояться его я по-прежнему не боялась. А вот какого-то определённого отношения не выработала. Да и толку-то? Вон, жрец пришёл, и добрый, якобы, порыв отпустить меня на все четыре стороны пропал втуне, на бескорыстного влюблённого героя черноволосый лирт, увы, не тянет. А может быть, они со жрецом и вовсе в сговоре и на двоих разыграли этот милый спектакль. Добрый полицейский, злой полицейский, на юной перепуганной воровке-лавочнице Агнессе могло и сработать.

На подготовленной фильмами и детективами скептической землянке Камилле — вряд ли.

Вот только бессмертной землянка не является. И боль чувствует. И где-то на дне души всё-таки надеется на спасение.

Я скосила глаза на сидящего рядом мужчину. Волосы густые, чёрные, брови тоже, но в лице ничего восточного. Веки плотно сомкнуты, пушистые ресницы так и хочется завистливо погладить пальцем, светлая, очень чистая кожа. Разглядывать можно бесконечно, удивительное сочетание мужественности и какой-то ювелирной отточенности каждой черты.

Хорош. Но странный.

Соврал про давнее знакомство? Вряд ли. Совпадение? Лавочниц явно много, а у красавчика чин, похоже, действительно высокий. И вот он занимается деликатным и в то же время эксклюзивным делом, главная и единственная подозреваемая в котором наливала ему чай несколько лет назад. Душевно, сентиментально, романтично, подозрительно. Если я правильно поняла, когда Лигран был студентом… ну, предположим, как и земному студенту, ему было около семнадцати лет, мне было лет одиннадцать. Сейчас двадцать.

Возможно, всё дело в этом? Кто-то, кому позарез нужна государственная реликвия, находит девушку, десять лет назад… ну, ладно, лет пять назад — если чай наливался на протяжении всех лет учёбы, допустим, пяти лет — невинно улыбавшуюся будущему следователю, молодому покупателю, одному из десятков других.

И что? Да с такой внешностью девушки должны были брать эту крепость штурмом, платоническая симпатия к ребёнку из целительской лавки романтическому напору воздыхательниц препятствовать никак не могла. К тому же у красавчика на лбу написано, что он тот ещё Штирлиц, в смысле неподкупный, как Робеспьер, и за родину свою порвёт последнюю рубаху. Кроме того, какой был бы смысл во всех этих допросах, если бы Агнесса попыталась воспользоваться фактом знакомства до кражи? Вот после, видимо, пыталась, но безуспешно. Не настолько сильная симпатия оказалась у Штирлица, не пал морально — и это вполне понятно. Чай чаем, а служба службой.

Не вижу я логики, в упор не вижу. Возможно, действительно совпадение. Возможно, нет. Если до праздника проклятой Венуты, что бы это ни было, еще десять дней, они у меня есть, эти дни. Есть ещё время что-то придумать, как-то спастись. Например, притвориться, что вспоминаю подробности, отправиться в тот самый храм, а там, глядишь, плечевой браслет удастся снять, и донум наконец-то себя покажет…

Вдруг для перемещения нужны ну очень сильные эмоции? Непосредственная угроза жизни? Скоро всё это у меня будет, увы.

Саркофаг потрясывало совсем чуть-чуть, но в итоге меня начало укачивать, голова то и дело стукалась подбородком о грудь. Промелькнувшую хулиганскую мысль положить голову жрецу на колени я не без сожаления отмела — а вдруг отомстит своим адским гипнозом, никто же не гарантирует, что он им не владеет. А вот на Лиграна страхи не распространялись, и я тихонько устроила к нему на плечо гудящую от тревог и долгой дороги голову.

Если за это его обвинят в сговоре со мной, пусть сам выкручивается. А я буду спать. Может быть, в этом мире тоже знают, что крепкий сон — признак чистой совести?

Как ни странно, но подкреплённый однообразными движениями саркофага сон оказался глубоким и крепким. Следователь моему вторжению в личное пространство, кажется, не сопротивлялся.