Смерть меня не найдёт

Глава 64

У меня… кончаются слова. А и правда, что ему можно сказать? "Сволочь, негодяй, предатель"? Ну, да. И что, стыдно ему станет? Нет. "Как ты мог"? Ну, вот так и мог, как все могут. По дружбе, за деньги или из идейных соображений — так ли это важно? Он знает меня совсем недолго, меньше месяца! А с лиртом королевским следователем дружен много лет и многим ему обязан. Они оба уверены, что Агнесса проститутка, воровка и убийца, на какую клавишу в его душе мне давить? Проклинать, стращать, рыдать, обзывать — всё это пустое, никому не нужное.

Мне — не нужное.

И сюда я пришла, чтобы просто его увидеть. С безумной надеждой на чудо, которое не случится, потому что в глазах Марта я прочитала свой однозначный приговор. Пусть предназначенный не мне, а Агнессе, но…

И на насмешливый и в то же время горький вопрос этого нового, незнакомого мне человека, я не отвечаю. "Всё ли я знаю"? Не всё, далеко не всё. Обхватываю себя руками, чтобы не рассыпаться на кусочки.

— Я тебе поверила, — говорю беспомощно, тихо, глупо. — Ты мне не верил, а я… тебе…

Нет, правда, нечего сказать. И идти некуда.

— Ладно, — Март опустился на кровать и посмотрел на меня. — Давай начистоту, раз уж ты всё знаешь. Не понимаю, на что ты рассчитывала, — произнёс он довольно холодно. Холодно и… зло? — На то, что кража фелиноса сойдёт тебе с рук? На то, что о тебе все забудут, казус с церемонией подтверждения прав наследника как-нибудь замнут, конечно, всё равно народ не знает подробностей и не будет присутствовать, а с Верховным Его Величество как-нибудь сам договорится, да? Ты…

— С Верховными, — автоматически повторила я. — С лиртой Хоррендой, может быть, и договорится, а с лиртом Веритосом — навряд ли. Хотя судить трудно.

Март подскочил и стремительно подошёл ко мне, близко-близко. У него изменилась даже походка.

— Откуда ты знаешь имя Верховной жрицы?

— Сама представилась. Когда я ушла из приюта, — произношу я, роняя слова одно за другим, безжизненно и устало, словно проклятие добралось и до голоса — может, так оно и есть. — Лирта Хорренда пригласила меня на аудиенцию, в принудительном порядке. Это она отправила Агнессу в храм тогда, когда пропал фелинос, она помогла ей туда пробраться.

— Ты… что несёшь сейчас? — медленно проговорил Март, а я стояла, как статуя, и продолжала говорить:

— Агнесса шла туда не за фелиносом, — перед моими глазами снова разворачивались, расцветали картинки её памяти, и теперь я была полностью уверена в собственных словах. — Верховная обманула эту наивную неопытную девочку, пребывавшую в полнейшем отчаянии от того, что её обожаемый следователь так плохо теперь о ней думает, — Март привстал, словно собираясь перебить, а я повысила голос. — Да, несчастную, наивную девочку, у которой умирала мать, и которая очень хотела её спасти, а ещё — вырваться прочь из дома, в котором жить было невыносимо. Вероятно, ты в курсе всего, да? В обмен на лечение матери Агнесса отправилась с целителем в дом утех, но облава, устроенная твоим школьным дружком Лиграном, помешала, впрочем, никто не гарантировал бы, что тот урод сдержал слово. Жрица предложила Агнессе другую сделку — кража незначительной, ненужной ей вещицы. На самом деле, она подтолкнула её, девочку с удивительным донумом закрытой от ментального чтения памяти, к убийству собственной незаконнорождённой дочери, которая была для неё опасна. Если ваша реликвия и украдена, то не Агнессой. Я ничего не могу доказать, но я знаю, я видела её воспоминания… Совсем в другом мире в очень похожем теле жила девушка Камилла. Верховная поменяла наши сознания местами, по её словам, моя душа оказалась подходящей. Она сказала мне, что сама ничего не могла добиться от Агнессы, но я думаю, дело в другом, что-то произошло с ней, уж слишком жрица была уверена, что этой девочки больше нет. Я не врала тебе. Всё сложно, запутанно, глупо, но я хочу тебе сказать только одно. Я тебе не врала. Я оказалась в теле Агнессы в тот день, когда ты поднял мёртвую крысу.

Мартен смотрел на меня, не отрываясь.

— Не могу понять только, — сказала я, так же безжизненно, как и раньше, боль внутри словно притупилась, отступила за пелену безразличия ко всему произошедшему и происходящему. — Как ты до сих пор не оказался на должности королевского некроманта, с такими-то талантами?

— Тебя интересует моя должность? — Март поднял брови.

— Да не особо, — честно ответила я, а потом не удержалась. — Играл ты потрясающе, у меня ни разу не возникло в тебе сомнения. Вот только соблазнял меня слабо, вяло, без огонька, знаешь ли. Так не понравилась? Побрезговал? Или близость Ильяны мешала?

— Забудь об Ильяне, — он потёр лоб, ромбовидные кристаллики на висках, щёки. — Мы встречались, это правда, но давно и не долго. Она всегда вешалась мне на шею, я старался щадить её чувства, как мог. Это было вскоре после того, как я закончил Школу, и я до сих пор об этом жалею, — он осёкся, а я хмыкнула:

— В моём мире к отношениям между кровными родственниками не относятся так легко. Мягко говоря, это сильно не приветствуется, а в Магре, видать, всё проще, раз ты говоришь об этом так спокойно…

Март потянул меня к себе за руку, я не сопротивлялась, опустилась на кровать рядом с ним, и, когда наши глаза оказались друг напротив друга, поняла, что не дышу даже по привычке.

— Кто ты? — спросил он, очень тихо, очень серьёзно, и хотя где-то на задворках души мне всё же хотелось вцепиться ему в лицо когтями, орать, телепортировать к неведомой хмыре его, сестру-извращенку, весь этот дом, я ответила так же тихо и почти спокойно:

— Камилла. Агнессы в этом теле нет, только её воспоминания. Меня зовут Камилла. Я из другого мира.

— И ты появилась, когда…

— Когда мы познакомились в Винзоре. И ты угостил меня мясом.

— В день, когда я поднял мёртвую крысу, — медленно произнёс Март, видимо, что-то вспоминая, прикидывая, высчитывая про себя, а потом снова уставился на меня, глаза в глаза, словно хотел взглядом просверлить насквозь.

Такой близкий.

Такой невыносимо чужой, что мне в какой-то миг стало безумно страшно, будто именно сейчас он из моей груди сердце вырвет и с хлюпающим хрустом раздавит в кулаке, как насекомое, — такой вымораживающий, жуткий был у него взгляд.

— Камилла?

— Да, — мои губы движутся, а звук не вылетает. Мартен наклоняется и достаёт из голенища сапога кинжал, тот самый, которым протыкал наши предплечья, когда смешивал кровь на ритуале на задворках таверны. Неуверенно касается другой рукой бахромы порванной кожи на шее, на запястье… Подходит к столу и резкими, отрывистыми безжалостными движениями что-то вырезает на столешнице. Подталкивает меня к столу.

— Что здесь написано?

— Вот это — твоё имя, — я спотыкаюсь на полуслове. — Ты выкладывал его камушками на пляже.

— Это другое имя. Агнесса умела читать, а ты, ты… — он взлохмачивает волосы, а потом ухватывает меня за подбородок и снова пристально, требовательно, отчаянно всматривается в глаза.

Лирта Хорренда говорила, что они не скрывают никаких мыслей.

Этот жест был мне знаком. Нет, не мне, Агнессе. Это уже было, давно, она и мужчина перед ней, высокий, красивый, сосредоточенный, острие проступивших когтей на коже.

«Я очень… привык к вашим травам. И к тебе тоже, юная лирта…»

…да не может этого быть!

Я тоже протянула руку, коснулась его лба, щёк, провела пальцами по векам, губам, скулам. Задела камни-ромбики, а Март не шевелился, наблюдал за мной.

— Это не мезонтит, но и не просто речная галька, — сказала я, не ожидая подтверждения, точнее, не нуждаясь в нём. — Подобные камушки-артефакты я видела в школьном музее. Они все выглядят очень похоже. Там был камень, помогающий длительное время поддерживать наложенные иллюзии.

— Славрит, — Март кивнул.

Я чуть-чуть надавила на гладкие чёрные фигурки, подвигала из стороны в сторону — и они выпали мне в ладони. Кожа под ними была самая обычная, разве что виднелся немного вдавленный контур. Рука, всё ещё касающаяся моего подбородка, дрогнула.

— Тот, кто убил крысу, тот, кто меня тогда так настойчиво… допрашивал, кто это был?

— Мой заместитель. Я после этого руки ему оторвал, а потом пришил обратно. Задом наперёд.

— Не сомневаюсь.

Не удерживаемая теперь ни магическим усилием мага, ни артефактом, иллюзия спадала неохотно, неторопливо, а мужчина передо мной — я не знала теперь, каким именем его называть — не спешил её подгонять. Но всё же она спадала. Мягкие черты лица приобретали правильную чёткость, хищную остроту, волосы темнели, удлинялись, распрямлялись… Дурашливость, подростковая насупленность, извечная лёгкая уютная заспанность, мягкость щёк и губ — всё это, казавшееся мне неотъемлемой, такой привычной и родной частью его облика, исчезало на глазах, словно капли воды под жгучими белыми лучами Луавы.

— Могу повторить, — я сама поражаюсь тому, что всё ещё в силах выговаривать слова. — Ты прекрасный актёр. Для главы государственного ведомства, пожалуй, у тебя слишком много странной фантазии и склонности к авантюрам, но на сцене ты имел бы невероятный успех. Восхищена. Столько талантов. Надо полагать, ты не только королевский следователь?

— Не только, — голос изменился тоже. И тело. Рубашка на груди всё ещё была расстёгнута, и я провела исхудавшими синеватыми пальцами по мускулам, которых не было у моего смешливого дурашливого приятеля.

Да и приятеля не было. Вообще никогда.

Обман.

Всё это один сплошной обман.

— А где же сам Март?

— Погиб несколько лет назад. Он всегда был рисковым, безбашенным и слишком любил женщин, которых любить не стоит.

— Понятно, — держаться, всё, что мне остаётся — это держаться. — А вот ты не такой. Расчётливый. Безжалостный. И не любишь никого, кроме себя, — я не могла оторваться от его глаз, по десятому кругу пытаясь сосчитать болотные крапинки в карих радужках, каждый раз получая какое-то новое число. — Ах, нет, я не угадала. Ты любишь свою родину, свою службу и своего короля. Жизнь одной маленькой глупой лавочницы, осмелившейся покуситься на королевское имущество и покой — это такая мелочь, верно? Проще поверить в то, что она пошла по кривой дорожке, чем в то, что тётка забрала пропуск, а стражники обсмеяли, когда она пыталась прийти к тебе за помощью. Сунуть деньги и забыть, чем просто самому разузнать, как обстоять дела… Издеваться над ней снова и снова, используя омерзительное проклятие, отправив на казнь, постаравшись втереться в доверие так, как если бы… Вы мне невыносимо противны, лирт королевский следователь, и, насколько я понимаю, сам лирт королевский некромант. Ваши методы работы… лучше попасть во власть жреца с его пытками, чем пережить вот это всё.

Лигран открыл было рот, а я прижала к нему ладонь, обрывая любые его слова.

— После допроса жреца ты чувствуешь себя беспомощным, слабым, чувствуешь боль, страх, всё верно. После пары декад дней с вами хочется разорвать себе грудь и отмываться изнутри. И уничтожить весь этот хмыров мир, чтобы в нём никогда больше не рождалось таких, как ты. Потому что то, что ты делал… то, как ты всё это делал…

Моя злость, моя боль, моё отчаяние не могли быть переданы ни криком, ни плачем. В руке Лигран всё ещё сжимал кинжал, и я резко выхватила его и приставила к горлу — а черноволосый следователь, мастер иллюзий и перевоплощений, даже не пытался сопротивляться. Я вдавила полоску металла в его кожу и размазала каплю проступившей крови по шее.

— Ты будто бы жив. Ты чувствуешь боль, но на самом деле, это просто иллюзия. Во мне крови нет, а я куда живее тебя, потому что я никогда бы не стала так врать тому, кто мне доверяет, я никогда бы…

— Ты права. И… не права, — его глаза, миндалевидные, с чёрными ресницами, распахиваются шире, а моя ярость ворочается внутри, как раскалённая вулканическая лава. — Я не знал, как я мог поверить в пришельца из иного мира…

— Ты мог помочь хотя бы её матери.

— Я и помог.

— Интересно, как? Умертвил безболезненно? Поболтал с трупом?

— Мать Агнессы жива. Я узнал о её состоянии слишком поздно, верно, но как только узнал — сделал всё, что мог. Она находится в одном из целительских приютов в пригороде Магристы и идёт на поправку. Легенда о её смерти была лишь частью плана.

Наверное, я не должна была ему верить. Хотя какой был резон врать мне — теперь?

— Не худший способ добить и без того дошедшую до предела отчаяния девушку. А то, что случилось с телом дочери, ты её матери не поведал?

— Мартен действительно вряд ли знал это заклинание, — Лигран потянулся руками к завязкам на моём платье, а я перехватила его руки, наши когти слабо звякнули друг о друга. — Но я, разумеется, знаю. Я сниму заклятие, но мне придётся к тебе прикоснуться. Ка-мил-ла.

— Снимешь? Я не… умерла? Или ты добьёшь меня, а потом поднимешь, как крысу?

— Конечно же, нет, глупая девчонка! — было так дико слышать от него интонации Марта. Лигран мигом выхватил кинжал из моей руки и отшвырнул в угол, сжал мои запястья своими поистине стальными пальцами, опрокинул на кровать и навис сверху.

— Тебе легко обвинять. Может, в твоём мире приход иномирца в порядке вещей, а я и представить себе не мог… Да, я врал и притворялся, и это моя работа. Я работаю, чтобы этот мир выжил, чтобы король и его сын правили, чтобы они и жрецы не стравились друг с другом, потому что нашему миру не нужны войны, ни внутренние, ни внешние, не нужны потопы и ураганы, не нужны смерти и смуты! Да, я люблю этот мир! И готов на многое ради него. И я отнюдь не был счастлив, что милая девочка, которая мне так нравилась в годы учёбы, оказалась в центре этой отвратительной каши. Испуганно и высокомерно молчащая на все мои вопросы или несущая полный бред! Я понял, что ничего не добьюсь с ней от своего имени, что та встреча в доме утех навсегда заставила её от меня закрыться, и попробовал найти к ней подход с другой стороны, а когда и это не сработало — запугать. Я очень плохо разбираюсь в женщинах, Ка-мил-ла, и действительно соблазнял тебя крайне… неловко. Настоящий Март — вот тот бы справился куда лучше, а я… Но не надо судить о моей совести и бессердечности и прочем. Ты и понятия не имеешь…

Его рука соскользнула с моего запястья выше. Он поглаживал, разминал мои пальцы, а я молчала, не зная, что сказать и что сделать. Лёгкий массаж несколько секунд почти не ощущался, но потом…

— Ты чувствуешь что-то, Камилла? Сперва это будет небольшое покалывание. Потом — нарастающее тепло. Цвет будет сходить дольше, ссадины и ранки заживут. Что-то можешь внутри тянуть и болеть несколько дней. Выход из этого состояния не очень приятен. Знаешь… когда я оказался в тюрьме, когда я познакомился с тобой, со мной произошло… что-то похожее. До этого я был как будто мёртвый. Окоченевший, почти ничего не чувствующий. А с тобой… Вначале словно тварты по коже бегали. А потом тепло.

Я осторожно высвободила кисть из его руки и посмотрела на кончики пальцев. Синева сходила, словно краска под струями воды — не так быстро, но всё же… Чувствительность возвращалась.

— Через ткань так не получится, — словно извиняясь, произнёс Лигран. — Чтобы было быстрее, тебе придётся снять это платье. Если хочешь, я закрою глаза.

— Ты накладываешь иллюзию?

— Нет, — глаза он действительно закрыл, словно демонстрируя свою беззащитность передо мной. — Я сниму с тебя некротический стазис. Сильная вещь и мало кому известная, почти полная имитация смерти. Иллюзия может ощущаться на ощупь, видится зрительно, но только со стороны. Подстроить ощущения изнутри — это будет уже внушение, которым владеют только жрецы, не я.

— Выходит, у тебя два донума? Жрица Хорренда говорила, это привилегия женщин.

— Это привилегия тех, кто готов этому учиться и прилагать усилия. Иллюзиям я именно учился, долго… Я понимаю, что ты сейчас обо мне думаешь. Я ничего уже не могу исправить из той невероятной глупости, которая между нами произошла, кроме, пожалуй, этого заклятия. Сними платье.

— Не всё было глупостью, — зачем-то говорю я. Когда он закрыл глаза, мне отчего-то стало легче. — Катание на кварках мне на самом деле понравилось.

— И молоко гваны на пляже. Было очень вкусно.

— И прогулка в поле с тараксумами.

— И посещение приюта Камиллы.

Я на автомате шлёпнула его по лицу. Лигран со вздохом пожал плечами, совершенно так, как мог бы это сделать Март, но глаз не открыл. Всё-таки мне было очень сложно злиться на него долго. Я слезла с кровати, развязала завязки на платье и осталась почти нагишом — верёвочное бордельное бельё в расчёт можно было не принимать. Села рядом, взяла его руку в свою и сдавила, наблюдая за тем, как он сжал губы, как затрепетали на щеках тёмные густые ресницы. И постаралась не вздрагивать от его прикосновений, которые с каждой секундой чувствовала всё лучше и лучше.

— Какой же ты… настоящий?

— Меня действительно зовут Лигран. История про родителей и прабабушку — это моя история, не Марта, за тем небольшим исключением, что пародию на мезонтит в меня не вживляли, а заставляли глотать, в толчёном виде. Это было отвратительно. Когда бабушки не стало, я продал её дом и уехал в Магристу. Жил в приюте вместе с Мартом и его сестрой, подрабатывал в городской библиотеке и параллельно читал всё подряд. Потом мы с Мартом поступили в Школу, он остался жить в приюте, а я на деньги от продажи дома, которые смог по большей части сохранить, снял себе комнату. В отличие от друга, я любил одиночество и верил в то, что излишняя суета ослабляет донум. Я хотел стать спокойным и прозрачным, как вода. Хотел сосредоточиться на своей службе, на том, чтобы чего-то добиться. Агнесса мне очень нравилась. Я не назвал бы это любовью, скорее — отдушиной, незнакомой мне ранее нежностью. Я действительно воспринимал её ребёнком и жалел, что не могу ответить на её чувства. Вообще не хотел тогда никаких чувств. Но, видимо, в моём характере было слишком много… всякого, иначе я не сыграл бы роль Марта так убедительно и легко.

— Д-да, — подтвердила я, сглотнув. — Это было… неподражаемо. А что же насчёт казни?

— Не было казни. Тебя просто погрузили в сон. Но ты проснулась раньше и сбежала.

Что ж, я была близка к правде.

— Куда я отправила тебя тогда, в храме?

— К колодцу, куда же ещё. Я успел переодеться и бросился спасать свою сумасбродную подругу. Честно говоря, в какие-то моменты я действительно забывал о том, для чего делаю это всё. Мне хотелось просто с тобой остаться. И… я не хотел, чтобы Март был слишком привлекательным для тебя, словно ревновал к себе-другому. Тогда, когда я сказал тебе, что твоя новая жизнь началась в Винзоре… я так хотел, чтобы это оказалось правдой.

И оно оказалось правдой.

Его руки перешли с моих рук на лицо, а потом — на плечи. Я послушно повернулась спиной, сдвинула волосы.

— Мёртвых животных поднял ты?

— Я. Устроил переполох. Находиться там долго было слишком опасно. Вообще-то, как королевский некромант, я не имею право проникать на внутреннюю территорию храма без предварительной договорённости.

— Она очень тебя любила, — торопливо проговорила я и зажмурилась, ощущая его руки на шее, самом чувствительном своём месте. — Очень. Не знаю, как она выдержала, когда ты появился там, в доме утех… Ты поэтому закрыл сейчас глаза? Тебе всё ещё противно её тело?

— Нет. Ты… права, Ка-мил-ла. Это моя вина. Мне так жаль. Мне безумно жаль, что всё сложилось так, как сложилось.

Мы замолчали, я прислушивалась к ощущениям: всё так, как он и говорил. Покалывание. И тепло.

И что-то ещё, чего совершенно точно не должно быть.

— Как ты узнала про Ильяну? — его пальцы зарылись в мои волосы, а я, не выдержав, прижалась к его плечу лбом, презирая себя за слабость и ощущая, как всё ближе подхожу к краю пропасти, ещё шаг — и возврата уже не будет.

— Поднялась на крышу и увидела, как вы целуетесь.

— Я с ней не целовался. Просто не хотел быть грубым и не сбросил с крыши, а надо было бы. Потом бы поднял. Как умертвие она была бы куда молчаливее и приятнее.

Опять эти интонации… На всякий случай я снова посмотрела ему в лицо. Передо мной сидел Лигран, а не Март. Лигран, которым Мартом и был. Два в одном.

— Это ты.

— Что?

— Ты — это он. Я, кажется, только сейчас до конца это поняла. Он — это действительно ты.

Словно сложился трудный пазл из пары тысяч кусочков, и мои спутанные противоречивые чувства, каждое из них, встали на свои места.

Его ладони легли мне на живот.

— Так точно необходимо? — я скосила взгляд вниз и плотнее сжала ноги.

— Не то что бы, но в противном случае ждать гораздо дольше.

Мне хочется его оттолкнуть, и в то же время — снова почувствовать на себе тяжесть его тела, как тогда, когда мы катались на крыше приюта. Скручивающиеся спирали в животе, гибкие и хлёсткие, легко отнести к воздействию магии.

— Что вообще Ильяна с нами делает? Она ведь знает, кто ты?

— О, да. Вообще-то, после окончания школы я пристроил её к себе в королевскую полицию на работу — по просьбе брата. В этой операции она должна была вытащить нас из Винзора, но потом навязалась ещё и ещё, якобы для достоверности. В принципе, обо всём знал очень ограниченный круг лиц, и помощь действительно могла понадобиться, если бы не эта неуместная ревность… А я…

— А ты — слабовольный похотливый хмарь, хоть в чём-то я не ошиблась. Где-то в глубине души ты… Эй!

Лигран открыл глаза и смотрел на меня. А мои руки замерли на полдороги — то ли грудь прикрывать, то ли его глаза. И в итоге безвольно опустились на кровать.

— Ты — это он, — прошептала я.

— Ты — это не она, — ответил он так же тихо. — Прости меня, лирта Камилла.

— Я прощения просить не буду, и не надейся.

— А тебе-то за что? Ты… когда-нибудь ты расскажешь мне о своём мире?

— Если мы выживем после Венуты — обязательно. Обещаю. А ты научишь меня читать и писать?

— Если мы выживем после Венуты — обязательно научу. Обещаю.

Мы словно обменялись обетами. Ох, Единая, может быть, некротический стазис фатально повлиял на мою мозговую деятельность?..

Восемнадцать. Восемнадцать болотных крапинок у него в глазах. Я уверена в этом, могу даже поспорить. Только в этом и уверена.

Лигран осторожно приподнимает меня за талию и усаживает на кровать с ногами. Под его взглядом, таким глубоким и таким жадным, я чувствую, как тепло в моём возвращающемся к жизни теле превращается в жар. Кажется, ощущаю все свои внутренние органы по отдельности. А Лигран массирует пальцы ног, один за другим. Стопы. Голени. Колени. Вдруг наклоняется и целует — сначала одно колено, затем другое, заставляя меня снова их сжать.

— Это тоже необходимо для снятия заклинания?

— Так быстрее и эффективнее, — и этот жест, которым он взлохмачивает волосы — знакомый и уже почти родной жест. — Ладно, вру. В этом нет необходимости, но… знаешь, я был на самом деле счастлив, когда играл роль Марта. Действующего не только по необходимости, делающего то, что ему хочется.

— А чего тебе хочется?

Он снова наклоняется и осторожно, очень бережно целует кончики пальцев моих ног. Кончики пальцев рук. Тыльную сторону запястья левой руки, почти полностью вернувшего свой природный цвет. Гладит волосы, массирует затылок. Но когда пальцы почти касаются груди, я молча перехватываю его руку.

Лигран приподнимает брови.

— Ты же не хочешь встретить конец мира с такой синюшной грудью?

— Хмарь, одно слово! — против воли, я улыбаюсь.

— В том, своём мире, ты… связывала свою судьбу обетами с кем-нибудь?

— Нет, — наверное, стоило бы соврать, но я говорю правду. — В моём мире у меня даже ни разу не было такого желания.

Его пальцы разминают колени, бёдра — с внешней стороны. И я чувствую себя, наверное, так, как парализованный, которому вернули возможность ходить. Тепло, мурашки, щекотка — всё это восхитительно. Невероятно.

— Не хочу.

Лигран тут же останавливается и пытливо заглядывает мне в лицо, отодвигается, но я мотаю головой:

— Не хочу встретить конец мира с синюшной грудью. Ты действительно ужасный человек, лирт королевский следователь, а я — ужасная дура, но я почему-то продолжаю тебе верить. Я никому не давала обетов, совершенно не умею разбираться в людях, но я пришла к тебе на крышу тогда, чтобы сказать, что я, наверное, люблю тебя. Как бы тебя не звали. Каким бы хмарем ты не был. И, наверное, не раз ещё пожалею о своих сегодняшних словах и обо всём остальном, но… Венута будет послезавтра. Я хочу узнать, как это бывает, когда этого хочешь.

— И хочешь нормальную грудь.

Мы смеёмся, и этот смех ломает последнюю преграду.

Лигран обнимает меня, сгребает в охапку и целует в губы — сначала легко, поверхностно, словно с какой-то досадой то ли на себя, то ли на меня, а когда я пытаюсь сказать ему, что он ничего мне не должен, поцелуй становится глубже, пальцы путаются в волосах. Мои руки скользят под его расстёгнутой рубашкой, наши тела соприкасаются, и меня словно прошивает молнией. Чувствую себя живой. Не засушенным листком из школьного гербария, а живой — пульсирующей, дышащей, влажной и сладкой, словно меня вымазали мёдом. И я позволяю продолжать себя оживлять — во всех смыслах этого слова. Ни о чём не жалея. Ничего не планируя на будущее. Отпуская чужие воспоминания, стыдные и горькие.

Они чужие.

И когда в какой-то момент Лигран шепчет моё, именно моё имя, я на мгновение верю в то, что и он их отпустил — хотя бы на эту ночь.