Смерть меня не найдёт

Глава 30

— Мррр?

Одуванчикам-тараксумам я уже не удивляюсь. Ничему уже не удивляюсь, пожалуй.

Разве что… заглядывающему в лицо чёрному кудрявому коту. Удивительно то, что иллюзорная шерсть даже на ощупь кажется самой обычной; если не всматриваться пристально, не знать, что хочешь увидеть, тоже всё нормально. Однако я — знаю, и сквозь черноту кучерявой шубки проступают белые кости, маленькая безухая голова с пустыми глазницами, узкий змеиный хвост. Протягиваю руку и касаюсь упругих бархатных ушей.

Чертовски убедительная иллюзия.

Не есть ли вся наша жизнь такая же иллюзия, зримая и ощутимая, но по сути, лишь маскирующая неотводимую, непобедимую смерть?

Так, нашла время впадать в философствование!

— Откуда ты взялся, уродец? — ласково шепнула я. — Я же тебя не трогала…

Вероятно, котам, особенно мёртвым, для телепортации соприкосновение не требовалось.

Одуванчики были первыми, за что зацепился взгляд, и от этого я почему-то решила, что снова очутилась на том же самом поле, где и в первый раз с Мартом — а что, было бы логично. Однако мгновение спустя стало ясно: никакого бескрайнего поля вокруг нет, передо мной просто круглая каменная клумба, и находились мы с ней внутри какого-то тёмного, пустого, незнакомого помещения. Надо мной был очень высокий, сужающийся кверху конусом потолок. Никакого искусственного освещения не наблюдалось, но белые лучи Луавы, дневного светила, пронзали пространство, как паутина, проникали сквозь невидимые глазу отверстия в крыше. Казалось, я вижу медленный танец серебристых пылинок в воздухе, слышу их тихий стеклянный перезвон.

Понятия не имею, где я, но здесь так хорошо. Даже с котом этим, словно бы сбежавшим из преисподней, хорошо. Топчется лапками-косточками по груди, а мне и не страшно.

— Лирта, вы бы вставали, скоро служба начнётся.

От звуков негромкого, почти ласкового голоса я подскакиваю, как пружина, резко оглядываюсь и метрах в двух от себя вижу стоящую на коленях женщину с тряпкой в руке. Она на меня не смотрит, деловито протирает низенькие молитвенные скамеечки. На ней накидка насыщенно-фиолетового цвета, на голову наброшен капюшон, и я не могу толком разглядеть ни её лица, ни фигуры.

— Я где?

— В храме Единой, — ничуть не удивляясь и не прерывая своего занятия, отвечает женщина. Голос у неё приятный, мелодичный. — Храм Единой открыт для всех страждущих помощи и совета или же покоя и уединения, но скоро начнётся служба, в храм придут люди, так что прошу меня простить за вмешательство, вам бы подняться с пола, лирта.

Она поворачивается ко мне лицом, и я отмечаю, что, как и у сопровождавших меня в Винзор служителей, её голова наголо обрита. В этом нет ничего сверхъестественного или чересчур отталкивающего, но всё равно почему-то смотреть на неё тяжело. Неприятно.

Кусочки-пазлы медленно складываются в моей голове. Картина пока ещё не цельная, далеко не цельная, но всё же…

Я медленно встала, огляделась. Храм большой, пустой и каменный, однако странным образом я не чувствую обычную для таких мест прохладу. Источников света действительно нет, кроме пропускающих лучи отверстий в крыше и пятиугольных витражных сине-голубых окон. По контрасту с тёмным камнем стен кажется, что они светятся.

Внутреннее убранство храма кроме клумбы, заключается в скамеечках для молитв, опять забыла, как же они называются, нескольких обычных скамьях для сидения, скромно расположившихся вдоль стен, и огромной, метра четыре в высоту, статуи у дальней стены.

Вероятно, статуи самой Тираты.

— Спасибо за приют, лирта.

Кажется, моё эпичное возникновение из ниоткуда на пару с мёртвым кошаком осталось незамеченным, и женщина думает, что я просто зашла в храм и прилегла отдохнуть. Что ж, такой невозмутимый, даже философский подход мне нравится. Лежит себе незнакомый человек на полу, значит, по делу лежит.

— Не за что, — женщина опустила тряпку в небольшое жестяное ведро, прополоскала. — Храм открыт для всех и каждого. Всегда.

Сказала бы она так, если бы знала, что перед ней государственная преступница, да ещё и убийца в придачу?

Не было ощущения, что разговор тяготит её или раздражает, всё-таки я отвлекала служительницу от работы, но и интереса она не проявляла.

— Лирта, — я немного осмелела. — Подскажите, почему у кого-то из служителей Тираты… — я делаю неопределённый жест вокруг головы, — а у кого-то волосы вполне себе длинные и, гм, фиолетовые?

— Цвет единства, — она опять же, не проявила любопытства, а просто ответила. — Красный символизирует мужскую силу, синий — женскую мудрость, фиолетовый означает их слияние воедино. В начале нашего служения мы стараемся отстраниться и от того, и от другого, но для тех, кто долгое время верно служит Единой, допустимо отпустить длинные волосы. Как напоминание о наших грехах и заслугах.

…ей бы учителем работать. К такой не страшно обратиться за советом, стыдить и унижать не будет. Чистая информация без оценки — как непосредственно произносимого, так и умственных способностей спрашивающего. Однако парадоксальным образом расспрашивать не хотелось. Я подошла к статуе, наслаждаясь временной передышкой и непередаваемым ощущением покоя, которое само собой снисходило на меня в этом тихом спокойном месте.

Кот сверкнул светло-зелёным глазом из-под скамьи. А у нас считается, что нечистая сила и церковь — понятия несовместимые, однако маленькое чудище чувствует себя здесь не менее комфортно, чем я.

Произведение искусства потрясало масштабами и проработанностью мельчайших деталей. И чем больше я смотрела на Единую, чьё имя упоминалось по каждому поводу и вовсе без таковых, тем больше отвисала челюсть и подозрительно выкатывались из орбит глаза. Тогда, на площади, я видела её мельком, но сейчас была возможность рассмотреть со всех сторон.

Статуя представляла собой обнажённую человеческую фигуру, тем самым навевая представления скорее о язычестве, нежели о монотеистических столпах, на которых держался институт церкви в моём мире. На стройные узкие ступни набегали каменные, но от этого не менее живые волны, руки тоже были изящные, с тонкими запястьями, каждый палец, вероятно, стоил скульптору года жизни — впрочем, не исключаю наличие некоего специального донума, позволявшего художнику проще и быстрее воплощать в жизнь задуманное. Итак, тонкие пальцы левой руки осторожно сжимали пальцы правой, которые — и я пару раз моргнула, пытаясь присмотреться — были раза в полтора толще. Длинные волосы словно развивались на ветру, а лицо, прекрасное, немного печальное, цепляло внимание какой-то едва уловимой неправильностью, дисгармоничностью. Только опустив взгляд ниже, я поняла, в чём было дело, и едва удержалась от того, чтобы перекреститься, сматериться или покраснеть.

Идея неведомого скульптора была предельно проста — в богине Тирате, не зря прозванной Единой, сплетались, сливались воедино мужские и женские черты. Лицо симметрично делилось на две половины, очень похожие и в то же время отличные, как у разнополых двойняшек. Небольшая, но очевидно женская грудь, впалый мускулистый живот, а вот ниже… ниже полный мужской набор. Округлые бёдра и стройный ноги — скорее женские.

Брр.

На мой взгляд, единство мужского и женского начал можно было изобразить как-то менее прямолинейно и более… метафорично. Особенно почему-то напрягали эти разнокалиберные руки — словно скульптуру начал один человек, а закончил другой, и эти двое никак не могли договориться.

Если из Винзора молитвы до Тираты не доходят, то в соответствие с местной логикой, из храма должны не то что доходить — долетать экспрессом.

— Эм, уважаемая, — тихонько сказала я, стыдясь и злясь на себя же за это. Кто меня услышит, кроме разве что кота, который сам по себе — одно сплошное недоразумение? — Уважаемая Тирата, вы тут вроде как главная… главное… главный… неважно! Мне очень, очень, очень сильно понравился ваш мир, здесь тепло, красиво, а флора и фауна так и вовсе выше всяких похвал. И люди тут местами чудесные, особенно некоторые, но, видите ли, я здесь чужая. Верните меня, пожалуйста, обратно. У меня в моём мире…

Я споткнулась. У меня в моём мире… что?

Горстка воспоминаний. Не самых радостных по большей части.

Кучка людей, которые вряд ли забьют тревогу о моей пропаже раньше, чем через неделю-другую.

Никаких талантов. Никаких особенных перспектив.

Зато спокойно, привычно, безопасно. Это же хорошо, верно?

— Верните меня, пожалуйста, обратно или хотя бы сделайте так, чтобы все здесь поняли свою ошибку и не обвиняли меня в том, что я не совершала. Ну и заодно Мартена тоже. Потому что, несмотря ни на что, он хороший.

Аминь.

С трудом оторвавшись от созерцания Тираты, я перевела взгляд на безволосую служительницу, которая как ни в чём ни бывало любовно и неспешно поливала клумбу со священным тараксумом из стеклянного кувшина.

— Мррр? — напомнил о себе кот.

Что ж, рассиживаться некогда. Скоро, если верить словам женщины, начнётся служба, а где служба — там и народ. А народ мне сейчас не нужен.

Нужно найти Марта — это как минимум. Найти знакомых Агнессы — может быть, удастся разобраться, для чего она похитила фелинос и куда его дела, или, может быть, родня предоставит приют на какое-то время, ну и заодно трусами снабдят нормальными? Лучше сразу годовым запасом, на всякий случай. Лигран же не разобрался, что я, то есть, она — уже не совсем она, вот и они, вероятно, разберутся не сразу…

Я попрощалась с женщиной — она безмятежно кивнула. Спросила, где выход, и в каком я городе. Выход оказался за небольшой тканевой ширмой, а город — всё той же Магристой, что одновременно являлось и дополнительной сложностью, и подспорьем, потому что подразумевало наличие всех остальных действующих лиц. Двинулась к выходу — кот потрусил за мной, словно верный пёс. Ну и пусть идёт, пока не мешает и есть не просит. С какой стороны не посмотри — удобный питомец. На еду тратиться не приходится и не скончается во цвете лет, когда я уже успею к нему привязаться…

Выходя из храма Единой, я крепко зацепилась плечом за какую-то подло торчащую из стены щепку и мысленно чертыхнулась, снова напомнив себе про необходимость пополнить словарный запас местными ругательствами. Осторожнее надо быть, аккуратнее, а то загнусь от столбняка или испачкаю единственное платье кровью, а когда ещё смогу переодеться — неизвестно…

Недовольно покосилась на разорванный рукав — ладно, грязное платье, но заражение крови получить было бы и вовсе некстати. Провела рукой по разрезу — сухо. А ведь чувствовала, как острие прошлось по коже, впиваясь в плоть.

…острие чувствовала, а боль — нет. Ни тогда, ни сейчас.

— Мррр? — снова подал голос кот, и я, вздохнув, прибавила шаг.