Смерть под Рождество

Глава тринадцатая

Гейл клонило ко сну. Неумолимо. Это сильное желание настигло ее где-то посередине слушания у коронера. Сразу же после того, как она выступила, рассказав обо всем, что было в ту субботу. Возвращаясь к себе на место, Гейл споткнулась. Каблук левой туфли порвал чулок на правой ноге и оставил на коже большую саднящую царапину. Она поморщилась и, чтобы не потерять равновесие, схватилась за спинку скамьи.

Если бы это случилось дома на Юге, кто-нибудь бы обязательно помог ей. Подбежал бы, повел бы дальше по проходу, что-нибудь шептал на ухо. Кто-то обязательно бы приподнялся со скамьи, дружески улыбнулся. Здесь же все сидели как вкопанные.

Она тяжело опустилась на скамью. Джереми — а он был рядом — вдруг очнулся от оцепенения и засуетился, подложил ей под спину пальто, чтобы было удобнее. Но ей сейчас нужна подушка. Очень нужна. Зарыться в нее лицом и ничего не видеть.

В конце концов Джереми был единственный, кто хоть как-то помог. Всю дорогу назад Гейл молчала, отвернувшись от Джереми и разглядывая мелькающие за окном деревья. В Фезербридже преподобный Карт сразу же направил машину к своему дому. Когда она напомнила, что нужно забрать Кэти Пру, он только покачал головой и ввел ее в свой чистенький благоухающий дом. Через вестибюль с совсем ненужными там засушенными бордовыми розами, томящимися в голубой вазе, сразу наверх, в спальню. Там он плотно задвинул шторы и, убедившись, что Гейл легла, отправился к Рут Баркер забрать ребенка.

И вот она здесь, в постели: послеполуденный свет проникает между шторами. Щеки ее прижаты к подушке, а в сердце ноет длинная тянущая боль.

Гейл натянула на голову холодную простыню. У ее бабушки в Джорджии было такое же хлопчатобумажное белье в каждой спальне. Зимой в пододеяльники вдевались стеганые одеяла, летом использовали легкие кружевные покрывала. Так странно, что это белье здесь, такое похожее и по отделке, и по фактуре, но пахнет совсем не так, как там, дома. Несмотря на это, ей было в спальне Джереми хорошо. Если вещи хотя бы отдаленно напоминают что-то родное, это уже утешает.

Никто не встал, чтобы помочь ей на слушании у коронера. Ну и пусть не встали, это совсем не обязательно. Гейл сжала под подушкой кулак.

— Ну что, Гейл Линн, — пробормотала она. — Мало тебе того, что есть? Давай добавим еще паранойю? Для полного комплекта.

Она вспомнила, как почтмейстерша Джун Кингстон считала монеты, перебирая их пальцами, измазанными в чернилах. Если бы такая сцена снималась в кино, режиссер одел бы миссис Кингстон в пончо и, может быть, в шляпу гаучо, и она искоса поглядывала бы на Гейл и попыхивала тонкой сигарой.

На небольшой тумбочке стояли фарфоровая чашка и кувшин. Гейл рывком сбросила одеяло и успела схватить кувшин. Ее вырвало.

Радом с чашкой было аккуратно положено полотенце. Она осторожно промокнула губы, боясь его испачкать, и на нетвердых ногах сделала шаг к постели. Легла и несколько минут не двигалась. Во рту было горько. Полежав еще немного и окончательно убедившись, что заснуть не может, она медленно оделась и покачиваясь спустилась вниз, чтобы там подождать возвращения Джереми с Кэти Пру.

У дверей кабинета ее встретила миссис Симпсон. Экономка была одета в аккуратную белую блузку и голубые мятые габардиновые брюки. А еще на ней был рабочий халат, розово-коричневый, а в руке тряпка для протирания пыли.

— Вы плохо выгладите, — коротко бросила женщина, и Гейл в испуге отступила. — Да, вы просто больны! Я говорила мистеру Карту вчера, что ни к чему было готовить всю эту еду. Моя мать всегда повторяла: если у человека горе, нет ничего лучше сладкого чая и яиц. Больше ему ничего не нужно. Люди, считающие, что в таком состоянии можно много съесть, просто дураки. Все равно это выйдет обратно, так или иначе.

Она обняла Гейл за плечи и повела в кабинет викария. Гейл продолжало тошнить. Когда они наконец вошли в кабинет, она рухнула на диван, оказавшись в объятиях миссис Симпсон. В горле у Гейл горело, но ей стало получше. Она почувствовала знакомое состояние: боль, которая отступала, беспомощность и облегчение. Вот такое сочетание. И это было давно, очень давно. Стоило только отцу посмотреть на Гейл, когда ей было плохо, и она тут же возвращалась к жизни. В этом было что-то таинственное, мистическое. И вот сейчас примерно такое же с ней проделала миссис Симпсон. Как ей это удалось, Гейл сказать не могла.

Где-то глубоко в животе началась икота. Гейл всхлипнула. Миссис Симпсон уложила ее на мягкий зеленый бархат дивана, укрыв колени красным шерстяным покрывалом.

Лучше бы Гейл сейчас дали пощечину — может быть, это бы помогло больше. Гейл стало очень себя жалко: никто не встал, чтобы помочь ей у коронера, и миссис Кингстон так грубо обошлась с ней, и… Лиза умерла. Она рывком села на диване. Руки совершенно вялые, а икота такая сильная и громкая, что даже больно. Миссис Симпсон исчезла и меньше чем через минуту вернулась со стаканом подогретой кока-колы. Гейл хотела ее выпить. Знала, что она пахнет домом, но только беспомощно смотрела на стакан, не в силах поднести его ко рту.

— Так дело не пойдет. — Миссис Симпсон стояла рядом подбоченясь. — С минуты на минуту должен вернуться мистер Карт с вашим ребенком. Вы же не хотите, чтобы Кэти Пру застала вас в таком виде. — Она подошла к столу и вынула из ящика тонкую пачку розовых салфеток.

— Вытрите лицо и приходите ко мне. Я буду работать в гостиной.

Экономка пошла было к дверям, но вернулась. Холодной сухой рукой она приподняла подбородок Гейл, посмотрела в ее мокрое лицо и жестко сказала:

— Я хочу, чтобы вы кое-что знали. Эта дочка Стилвелла наделала столько вреда, что не стоит той воды, которой вы сполоснете руки после того, как бросите горсть земли на ее гроб.

Миссис Симпсон еще крепче сжала ей подбородок. Гейл стало так больно, что она чуть не закричала. Но экономка выпрямилась, оправила халат и молча покинула комнату.

Оставшись в кабинете одна, Гейл вначале вытерла глаза, а затем осторожно поставила на стол стакан. Все здесь напоминало о Боге: Библия на столе, сутана Джереми на спинке стула, церковная переписка, готовая к отправке. Лиза сюда не вписывалась. Она была неверующей. Вернее, в ней самой не было Бога: какая-то жуткая смесь наивности и отсутствия духовных интересов. А тот, кто не носит в себе Бога, имеет ли он право на существование?

Из гостиной донесся шум уборки, который затихал по мере того, как миссис Симпсон все дальше углублялась в дом. «Звуки, — подумала Гейл, — они имеют такие же свойства, что и запахи». Среди звуков, что хранила память ее дома здесь, в Фезербридже, был один: пронзительный жесткий голос Лизы. Вначале он высоко поднимался, а затем опускался и словно суживался, превращаясь в тонкое острие, несущее приятное радостное возбуждение. Порой это острие попадало в тебя, и ты тоже заражалась его веселостью, а порой оно раздирало душу до крови.

Это было в августе. В тихий теплый денек Лиза привела Кэти Пру с прогулки. Они появились у двери, обе смеющиеся, с головы до ног обсыпанные листьями, лепестками цветов. Кэти Пру протянула маме маленький букетик полевых цветов.

— А мы были у папы. Он живет там под землей, в ящичке. Мы сделали в его домике красиво.

— Эти полевые цветы такие милые. — Лиза смеялась и вынимала из волос травинки. — Смотри, Гейл, мы и сюда принесли. Мы были в Винчестере, недалеко от кладбища, и собирали там цветы. Собрали столько, что и не унести. А поскольку это рядом, отнесли их на могилу Тома. Она такая неухоженная. Ты за ней совсем не следишь. Но мы там прибрались. Сейчас она сияет. Правда, Кэти Пру? Очень красиво?

Все это было сказано так наивно. Никакого упрека в голосе Лизы она не уловила — одна только все разрушающая простота. Та самая, которая хуже воровства.

А были еще и другие случаи. Гейл сейчас мысленно отметила их галочками. Лукавые намеки на сексуальную жизнь Гейл, вкрадчивые вопросы относительно прошлого Тома. Однажды она застала Лизу в своей комнате, та шарила в ящике с неопубликованными стихами Тома. Полиция только недавно их вернула.

— Послушай-ка, Гейл: «Любовь наша вновь расцветает в тревожном блаженстве». — Лиза сидела на полу, скрестив ноги по-турецки. Ящик стоял рядом с ней. — Как романтично! Он имел в виду тебя?

Гейл была не столько разозлена, сколько шокирована.

— Лиза! — выкрикнула она. — Это же все очень личное. Пожалуйста, положи на место.

Девушка подняла голову. Ее голубые глаза выражали сожаление.

— Извини, Гейл. Я думала, ты хочешь поделиться этим со мной. Мне казалось, что это хорошо: как будто Том ожил и снова вернулся сюда. Разве не так? — Она снова посмотрела на листок со стихами. — «Тревожное блаженство». О чем это он?

Гейл почти вырвала листки из рук Лизы и запихнула в ящик. Когда Том впервые прочитал их, Гейл точно не представляла, что он имел в виду. Теперь у нее сомнений не было.

Дверь дома со скрипом отворилась, и две маленькие ножки протопали в холл. Возвратилась Кэти Пру. Гейл почувствовала облегчение, знакомое каждой матери. Она быстро в последний раз вытерла слезы и встала.

Подкравшись на цыпочках к двери, Гейл выглянула наружу. Кэти Пру отвернула угол ковра и исполняла на полу танец. Он был сложный — чем-то напоминал вращение первобытного колдуна в трансе, а чем-то завершающее движение при бейсбольной подаче. Когда девочка кружилась, крупные язычки на молнии ее курточки мелодично позвякивали. К ее восторгу, старые доски в доме приходского священника жалобно поскрипывали и постанывали, а сухие бордовые розы в вазе подрагивали и кивали ей. Кэти Пру захлопала в ладоши. Увидев мать, она остановилась, откинула голову и засмеялась, да так радостно, что ее маленькие зубки дробно застучали один о другой. «Господи, — успела подумать Гейл, беря на руки маленькое и такое совершенное тело и прижимая к себе, — мне кажется, я никогда еще не любила ее больше, чем сейчас».

— Хорошо ты провела время у миссис Баркер?

Не поднимая головы, Кэти Пру кивнула.

— Мы пекли печенье.

— Да что ты?

— Да, но мисс Баркер сказала, что это бисквиты. А это не бисквиты. Это печенье. И она не разрешила мне взять немного с собой.

— Наверное, миссис Баркер приготовила их для гостей.

Кэти Пру замотала головой и посмотрела на Гейл.

— Нет. Она сказала, что это бисквиты, а я сказала, что не бисквиты. И она разозлилась.

Гейл смотрела на Кэти Пру. В дверях стоял Джереми с шарфом на шее. На лице ни намека на веселье.

— Если собираешься ехать домой, то поехали, — натянуто проговорил он. — Только давай побыстрее, а то с этими делами утром я запустил всю работу.

Гейл показала Кэти Пру в сторону кабинета.

— Деточка, я оставила там свою записную книжку. Пожалуйста, пойди и принеси ее.

— Хорошо.

Гейл дождалась, пока Кэти Пру исчезнет в кабинете, и повернулась к Джереми.

— Что произошло?

Лицо его снова окаменело, и он покачал головой.

— В общем-то ничего. У Рут с Кэти Пру возник спор, и девочка проиграла. Трудно быть ребенком. Единственное, что он может, это кричать… А ты, я смотрю, спала мало.

— Не могла заснуть. А Рут что-нибудь тебе сказала?

Избегая смотреть ей в глаза, Джереми расправил шарф.

— Да ничего особенного. Обычные причитания: Кэти Пру такая веселая, хорошая и прочее. Еще что-то там такое, но потом сама же и рассмеялась над этим. Нет, ничего такого, о чем можно было бы беспокоиться.

Гейл спокойно смотрела на него.

— И все-таки ты недоговариваешь.

Неожиданно Джереми взорвался.

— О, Гейл, перестань! Ну нельзя же быть такой. Я передал тебе все, что сказала Рут Баркер. А теперь бери ребенка и пойдем. У меня поминальная служба завтра, а я еще ничего не приготовил.

Выпалив все это, он застегнул пальто, повернулся и вышел из дома.

Меньше чем через минуту он появился на пороге снова. Гейл на коленях застегивала на Кэти Пру курточку. Поэтому вначале она увидела ноги Мауры Рамсден, а потом уже ее лицо. Та стояла немного позади Джереми. Гейл рывком встала и посмотрела за нее, в холодный сад викария. Там, за Маурой, никого не было.

— Миссис Грейсон, мне очень жаль снова вас беспокоить, но нам нужна ваша помощь. Совсем ненадолго. Я уже побывала у вас дома.

Гейл опустилась на колени и закончила застегивать курточку Кэти Пру. Девочка повернулась и застыла, не отрывая глаз от Мауры. Видимо, та, встретившись взглядом с девочкой, улыбнулась, потому что Кэти Пру упрятала подбородок в капюшон и принялась сосать его край. Под пухленькой губкой повис аккуратный полумесяц слюны. Гейл нахмурилась и вытерла ей подбородок. Кэти Пру посмотрела на маму и что-то проворчала.

— Но понимаете, детектив Рамсден, — наконец произнесла Гейл. — Сейчас не самое удобное время. Джереми как раз собирался отвезти нас домой.

— Прекрасно. Я на машине. Поедем к вам домой на моей.

— Одну минутку, — пробормотала Гейл, вспомнив о кувшине в спальне Джереми. — Я тут забыла сделать одно дело.

Когда Гейл вбежала в спальню, там уже была миссис Симпсон. В комнате витал легкий запах меда. Кувшин был чисто вымыт и стоял на маленьком столике из красного дерева.

— Я очень извиняюсь. — Гейл покачала головой. — Прежде чем спускаться вниз, мне следовало вымыть кувшин.

— Все в порядке. У вас и так дел полно. — Миссис Симпсон наклонилась и поправила на постели покрывало. — Там что, внизу детективы?

— Один. Вернее, одна. У нее ко мне вопросы. Я понимаю, что должна быть всегда готова им помочь, но… — Она не закончила фразу, потому что сразу же в ее мозгу забарабанило: —…но я ненавижу их за то, что являются без приглашения, в любое время; я ненавижу их надменность; я ненавижу их за то, что они крадут мое время и нарушают мое одиночество; я ненавижу холодность Мауры Рамсден и то, как Даниел Хэлфорд смотрел на меня во время слушания у коронера.

Она так и оставила фразу незаконченной, только пожала плечами.

— Вчера я сказала своему Джиму, — проговорила миссис Симпсон, подавая Гейл пальто, — что не знаю, как наш Фезербридж перенесет еще одно расследование. Ведь жители еще не оправились от прошлого.

Она подняла с пола голубой шарф Гейл и сняла с него прилипшую нитку.

— Наверное, я не должна этого говорить, но после смерти вашего мужа люди здесь очень изменились. У каждого своя жизнь, хотя и не всегда счастливая, но привычная. И вдруг сваливается такое! И тогда все привычное исчезает, уходит куда-то. Вот это я и пытаюсь растолковать моему Джиму, хотя вряд ли он способен понять. Да, убийство Лизы, и все повторяется, как три года назад.

Она вплотную приблизилась к Гейл и обернула вокруг ее шеи шарф, тщательно убрав концы в пальто и аккуратно расправив их. Покончив с этим, миссис Симпсон придирчиво осмотрела свою работу и, не сказав больше ни слова, вышла за дверь.