Смерть под Рождество

Глава семнадцатая

Кэти Пру несла лиловые цветы. Вообще-то она мечтала о других. Ей хотелось розовых, настоящих, ярко-розовых цветов с зелеными точечками и маленькими желтыми тычинками, но дама в магазине сказала, что у нее нет ничего похожего, что она даже таких цветов и не видела. Тогда Кэти Пру согласилась на лиловые — ирисы, как называла их дама, — потому что лиловые ближе всего к розовому.

Сама Кэти Пру нисколечко не боялась, и, когда с мамой поднималась на зеленый холм, а ирисы лизали ее руки — будто собаки своими языками, — она поняла, что в выборе цветов не ошиблась.

Все утро мама была очень молчаливая и тихая. Началось это, когда она принимала ванну, а Кэти Пру сидела рядом и рассматривала книжку. От воды приятно пахло, почти так же, как в магазине, где они купили цветы. Пока мама не видела, Кэти Пру окунала в воду руку и дотрагивалась до прохладной белой эмали ванны.

— А мой папа живет в ящичке.

Почему она так сказала, Кэти Пру не знала. В книжке говорилось о маленьком мальчике, у которого была волшебная шапка, но почему-то это все напомнило ей о ящичке. И еще кое о чем.

— Лиза тоже должна быть в ящичке, но ее пока там нет.

Мама очень долго не произносила ни слова. Она просто смотрела на круги в ванной, остающиеся от движения детской руки.

— Кто сказал тебе это, деточка? — наконец спросила она.

— Миссис Баркер. Она говорит, что Лиза разбилась и больше не вернется, а мой папа живет в ящичке, потому что он плохой.

Мама глубоко вздохнула.

— Насчет Лизы миссис Баркер права. Она умерла, и мы ее больше никогда не увидим. И это очень печально.

Кэти Пру подождала, но мама больше ничего не добавила, тогда девочка напомнила:

— Ящичек зарыт в землю.

— Кэти Пру, — произнесла мама мягко, — ты помнишь, как вы с Лизой ходили на могилу твоего папы?

Кэти Пру не помнила. Она глядела в запотевшее зеркало. Мама вышла из ванны и потянулась за полотенцем.

— Давай одеваться, божья коровка, — сказала она. — Мы идем гулять.

Они обе оделись. Мама в темно-голубое платье с красивой отделкой по краям, Кэти Пру в платье ярко-красное, с пуговицами, похожими на маленькие луны. Обе надели черные блестящие ботинки и волосы зачесали одинаково — немного назад.

А потом они вышли из дома и сели в автомобиль. Автомобиль Кэти Пру не любила, потому что ей нужно было сидеть на детском сиденье сзади, и из-за маминой головы ничего не было видно. Иногда — когда ехать приходилось долго — она даже забывала, какое у мамы лицо. Это Кэти Пру пугало, и она начинала дергать спинку кресла водителя, пока мама не оборачивалась и не шикала на дочку.

Из Фезербриджа они поехали мимо полей и ферм. Остановились только затем, чтобы купить лиловые цветы. Дорога поднялась в гору с кирпичными домами по бокам, а потом снова пошли поля и фермы.

— Кэти Пру, — объяснила мама, — мы едем на Винчестерское городское кладбище. Я хочу показать тебе, где похоронен твой отец. Я хочу, чтобы ты посмотрела, посмотрела на это со мной.

Кэти Пру решила пока посмотреть в окно. Они проехали несколько больших деревьев, согнутых и голых. Как выглядел папа, она не помнила, хотя мама несколько раз показывала ей фотографии. Он был высокий, много выше мамы, со светлыми волосами и широкой улыбкой. Он всегда улыбался. Фотографии лежали в маленькой плоской коробочке, и Кэти Пру перемешивала их, как карты. Вот он — улыбающийся, улыбающийся, улыбающийся. Однажды она спросила у мамы, почему он все время радуется. Мама ответила, что люди всегда такие на фотографиях. Они улыбаются, и все потом думают, что они были счастливы. Но мама была очень печальной, когда это говорила.

Кэти Пру начала трясти мамино сиденье.

Они миновали большие черные ворота и проехали мимо каменного здания вверх по извилистой дорожке. Кэти Пру смотрела в окошко. Она уже видела такие камни и раньше, около церкви. Но здесь было много новых, которые еще блестели. И очень много цветов. Такого она прежде не видела.

Дорожка расширялась, образуя небольшую стоянку. Мама остановила машину. Недалеко от большой желтой машины с огромной клешней, которая вгрызалась в землю. Клешня залезала в дыру, вытаскивала оттуда кучу влажной земли и высыпала в сторону.

— Вот смотри, Кэти Пру. Вот так людей хоронят. Сначала копают могилу.

Мама открыла дверцу автомобиля и вытащила Кэти Пру. Желтая машина издавала сильный шум. Она рычала и хрюкала, как будто там, в дыре, пережевывала землю.

Кэти Пру зажала ладошками уши.

— Я хочу домой.

— Скоро поедем. Но вначале я покажу тебе кое-что.

И вот, зажав в руке лиловые ирисы, Кэти Пру поднималась за мамой вверх на горку. Вершина ее оказалась плоской. В этом месте были только новые могилы. Чавканье желтой машины отсюда было едва слышно. Сквозь ветви деревьев пробивалось утреннее солнышко и согревало спину под курткой. Они остановились перед поблескивающим черным камнем с золотыми буковками.

— Что там написано? — спросила Кэти Пру.

— Это инициалы твоего папы, первые буквы его имени и фамилии. Т.У.Г. — Томас Уинстон Грейсон.

Внизу у подножия камня была спрятана ваза. Из нее торчали сухие желтые листья. Мама выбросила их в урну.

— Давай, ставь свои цветы.

Кэти Пру нерешительно сунула ирисы, по одному, в отверстие вверху вазы. Закончив, она посмотрела на маму.

— А мне не страшно.

— Вот, Кэти Пру, здесь похоронен папа. — Мама наклонилась и прижала ее к себе. — В «ящичке» под землей. Вот так поступают с людьми, когда они умирают. Такое бывает. И я не хочу, чтобы ты пугалась, думая о папе. Я хочу, чтобы ты запомнила: во многом он был очень, очень…

Она не закончила. Глаза застилали слезы, и Гейл отвернулась. Внизу желтая машина закончила копать, и железная клешня повисла в воздухе.

— Вот так вот. — Мама взяла руку Кэти Пру и сжала ее. — Когда Лизу похоронят, мы тоже положим на ее могилу цветы. Я просто хотела тебе показать, что это случается со всеми. Это очень печально, но не страшно.

Они пошли назад к машине. Всюду вокруг были блестящие камни и красивые цветы. Кэти Пру держала маму за руку и, подпрыгивая, запела:

«В ящичке, в ящичке. Когда-нибудь мы все будем в ящичке».

Мощенная камнем дорожка от покойницкой при церковном кладбище до южных ворот церкви св. Мартина была заполнена народом. Небеса наверху были в нерешительности, не зная, дождь или снег обрушить на головы прихожан. Хэлфорд вышел из машины, которую поставил на обочине кольцевой дороги, и, миновав церковные ворота, направился к толпе.

У дверей покойницкой он встретил констебля Бейлора.

— Добрый день, сэр, — приветствовал тот Хэлфорда. — Солидное предприятие, доложу я вам. Давно уже в этой церкви не собиралось столько народа.

Детектив внимательно оглядел толпу. Через портал, сопровождаемая мужем, прошла Джун Кингстон. Подальше он увидел рыжую в завитках голову Рут Баркер и рядом ее дочь Берил Лемпсон. Пожилой человек, видимо, отец, обнял за плечи двух молоденьких девушек. Но девушки все равно выглядели очень испуганными. Хэлфорд понимал, в чем дело. Он знал, какое жуткое впечатление производит на молодых людей смерть их сверстника.

— Послушайте, Нэт, мне нужна ваша помощь. Дело в том, что я не могу присутствовать на службе. Я оставил Мауру в полицейском управлении — она там разбирается с рапортами — и должен вернуться туда. А вас я просил бы — если можете — остаться здесь до конца. Меня очень интересует, как все пройдет. Отметьте, кто присутствует, а кто не пришел, и все остальное, что найдете любопытным. Вы лучше меня знаете здешних людей.

Молодой человек был явно польщен.

— Да, сэр. Можете не беспокоиться.

В церковь они вошли вместе с последними прихожанами. Большинство членов общины уже сидели на своих местах. Хэлфорд скользнул на последний ряд и посмотрел вперед. Ступени алтаря украшала простая композиция из роз и гвоздик разных оттенков. Он был уверен, что задумывалось это как память по чистой душе. Чистые цветы. Но они теряли свою прелесть в сравнении с пышными гроздьями рождественских венков и гирлянд, украшающих экран за алтарем.

Внимание Хэлфорда привлекла восточная стена с круглым желтым окном, похожим на глаз. Она грустно смотрела этим больным глазом на происходящее. Созерцая окно, Хэлфорд так погрузился в свои мысли, что даже вздрогнул, когда заговорил Джереми Карт. Викарий стоял за великолепной резной кафедрой, на нем был стихарь, а мягкий свет нефа падал на его точеное лицо так, как обычно освещается лицо актера на сцене.

— И сказал Господь: в судный день я воскрешу вас всех и призову к себе…

Без сомнения, преподобный Карт был в своей стихии. Взявшись обеими руками за края кафедры, он подался вперед — источник благодати, утешитель страждущих. Даже унылое желтое окно играло сейчас в его пользу. Хэлфорд поморщился. Интересно, сколько романов Троллопа[15] прочитал Карт, прежде чем решил выступать здесь, а не в телевизионных сериалах.

Хотя думать так о викарии было, пожалуй, несправедливо. Все, что рассказывал Карт вчера вечером — по крайней мере относительно своей биографии, — согласуется с рапортом полиции Грейвсленда. Единственный сын священника, сам стал священником. Такова была воля отца. Себя на его месте Хэлфорд представить не мог — весь этот мистицизм, музыка, запутанность догм, доктрин и ритуалов. Но Карт, похоже, плавал во всем этом как рыба в воде. Хэлфорд вспомнил священника в тот вечер, когда тот пытался развеселить миссис Грейсон.

Карт начал читать псалмы. Голос его звучал высокопарно и звучно.

— Господь — это наша сила и надежда. Он избавитель от всех наших бед…

И пусть земля разверзнется под нами, пусть холмы погрузятся в пучину морскую — страшиться нам нечего.

И пусть бушуют воды и вздымаются волны, и пусть горы трясутся…

На первом ряду близко друг к другу сидели Эдгар и Брайан Стилвеллы, оба спрятав лица в ладони. С такого расстояния хорошо разглядеть их было трудно. Алиби отца и сына подтверждено — когда Лиза отправилась на своем велосипеде к дому Гейл Грейсон, магазин был открыт и работал. Как раз в это время туда пришла миссис Милберри купить для своего заведения дневной запас хлеба. Она сказала, что разговаривала с ними обоими. Да и маловероятно, чтобы отец и брат были виновниками смерти Лизы. Брайан без Лизы стал совсем беспомощным. Хэлфорд вспомнил мокрую подушку Брайана, его неспособность говорить на слушании у коронера, его болтающиеся шнурки, которые аккуратно завязал преподобный Карт. Но он также вспомнил бойкие речи Эдиты Форрестер, когда она утверждала, что Лиза сделала все возможное, чтобы прекратить дружбу Брайана с дочкой Симпсонов.

Сзади Стилвеллов сидела группа молодых парней и девушек. Которая из них Симпсон? А может быть, ее здесь и нет? Хэлфорд снова посмотрел на викария. Слова псалмов эхом отражались от стен. Ни всхлипывания, ни сопения, ни каких-то еще звуков, которые издают обычно люди, когда плачут, — ничего этого он не услышал. Однако головы у всех были опущены: семья Айвори, семья Баркеров, Кингстонов, Бен Хоссет. Только один Кристиан Тимбрук, похоже, изучал Карта. Правда, в равной степени он мог созерцать и желтое окно — единственный, по всей видимости, из всех присутствующих, кто думал об этом окне, как Хэлфорд.

— Господь и сохранит, и защитит тебя своей праведной рукой…

Господь отвратит тебя от всего дьявольского…

С Хэлфорда было достаточно. Он легонько хлопнул Бейлора по плечу и начал пробираться на выход.

Небо над его головой было сплошь в тучах. У западной стены, глядя вниз на полуразрушенные могильные плиты, шумели огромные старинные тисы. Хэлфорд посмотрел на часы. В запасе есть еще пятнадцать минут, и он свернул с дорожки к тисам.

Было очевидно, что прихожане облюбовали эту старинную часть кладбища, чтобы дать природе делать свое дело. Могильные камни были плотно обвиты плющом, в щелях мраморных плит проросли пучки барвинка, сами плиты кружевом покрывала ежевика. Хэлфорд остановился у мраморного могильного камня. На нем еще остались следы искусно выгравированной розы. Хэлфорд не спеша отодвинул ветви плюща и прочел: Ребекка Лоусон, 1880–1902. Никакой больше надписи, никаких слов о безутешной скорби, никаких свидетельств о том, кем была покойная — женой, дочерью или матерью. Только имя и этот узор на камне.

«Вот и все, что осталось от Ребекки Лоусон, — подумал Хэлфорд. — От ее непрожитой жизни. А что могут оставить после себя все умершие в молодом возрасте, кроме надежд и обещаний?» Он оглянулся на церковь. Оттуда раздались первые звуки гимна. Да, когда умирают молодые, не остается ничего, кроме несбывшихся надежд.

Он наклонился и вырвал клок желтой травы за могильной плитой Ребекки Лоусон. Беловатые корни пахли затхлостью. От отбросил подальше траву и склонился за следующей. Так бы он, наверное, и привел в порядок могилу Ребекки Лоусон, если бы, бросив очередной взгляд в сторону церкви, не увидел, что из южной двери показалась Эдита Форрестер и через кладбище направляется к нему. «Черт бы ее побрал, — выругался про себя Хэлфорд и принялся вытирать руки. — Неужели и в такой день эта старая сплетница не может угомониться?»

— Старший инспектор, — начала она как ни в чем не бывало, — я видела, как вы уходили, и хочу сказать, что очень рада, что вы нашли время прийти. — И хотя никакого приглашения от нее на этот званый вечер Хэлфорд не получал, он счел разумным изобразить доброжелательную улыбку. Эдита Форрестер просияла.

— Конечно, это не то что настоящие похороны. Но все равно… я всегда считала, что панихида — самая прекрасная часть церковных обрядов. А какие чудесные слова по этому поводу в Священном Писании! В дни моей молодости невинных молодых девушек хоронили в цветочных венках на голове, а несущие гроб все были в белых перчатках. Не правда ли, чудесно? Жаль, что сейчас все это забыто.

Хэлфорд кивнул в сторону церкви.

— Очень много пришло людей, как вы считаете, мисс Форрестер?

— О да! Правда, хочу заметить, я ожидала больше. Но сейчас по телевизору так много интересного — футбол, рок-музыка, сериалы, куда там скромной панихиде, хотя бы и по невинной жертве убийцы. — Она наклонилась поближе и прошептала. — Я ожидала толпу. Видите вон ту могилу с засохшим розовым кустом? Это могила Мэдж Стилвелл. Там рядом будет похоронена Лиза.

Хэлфорд посмотрел на серый блестящий могильный камень. Весной, когда кругом расцветают цветы, наверное, эта могила может показаться достойным местом для упокоения женщины, которая страдала при жизни. Но сейчас Хэлфорда неприятно поразил вид холодного могильного камня, похожего на зеркало. «Нет, под старыми полуразвалившимися камнями со стертыми буквами — вот подлинное место упокоения, — подумал он. — Жаль, что такой памятник нельзя поставить на свежую могилу. Потомки на наши могилы принесут не стихи, а средство для мытья стекол».

— Я полагаю, — сказал Хэлфорд, — эта служба должна все-таки несколько успокоить людей. Таких случаев, наверное, здесь еще не бывало.

— Не знаю, старший инспектор. — Голос Эдиты Форрестер звучал довольно беззаботно. — Конечно, люди взволнованны, но посмотрите на эту молодежь. Да им все как с гуся вода. Может быть, один или двое из них что-то запомнят на время, может быть, кто-нибудь из них вздрогнет, когда в его руке сломается палка, или некоторое время будет бояться ездить по кольцевой дороге. Да простит их Господь за их короткую память.

Хэлфорд пристально на нее посмотрел.

— А при чем здесь палка?

— О, старший инспектор, я имела в виду палку, ту, которую убийца вставил в спицы велосипеда Лизы. Ничего особенного в этом трюке нет. Но Джун Кингстон сказала, что однажды видела такое в фильме. Вам следует поискать среди тех, кто увлекается кино.

Хэлфорд поднял лицо к небу. Идиот Роун! И — как бы не хотелось так думать — идиот Бейлор. Но Роун… Роун, с его опытом, независимо от того, как он относится к Хэлфорду, он не должен был делать такую ошибку. Ведь сведения о палке были строго конфиденциальными. А теперь об этом судачат за обеденным столом почти в каждом доме.

Южная дверь со скрипом отворилась, и на пороге показалась первая группа скорбящих прихожан. Служба закончилась.

— Хорошо, мисс Форрестер, — начал Хэлфорд. — Уверен, у вас сегодня еще много забот…

— Естественно. Но я пришла сюда к вам не просто так, а поговорить кое о чем. Перед тем как принять такое решение, я какое-то время поразмышляла. Все думала, насколько это важно. В конце концов подумала — судить об этом вам.

— Прекрасно. — Он облокотился на камень Ребекки Лоусон.

— Лиза пыталась отобрать у Гейл маленькую Кэти Пру и установить над ней опеку.

— Кто вам это сказал?

— Этого я вам сказать не могу.

Хэлфорд выпрямился и засунул руки в карманы.

— Мисс Форрестер, поскольку вы отказываетесь назвать источник информации, значит, это все не более чем сплетня. А сплетнями мне заниматься недосуг. — Он пошел к воротам кладбища, но на ходу обернулся. — А кроме того, мисс Форрестер, я очень не люблю сплетни. Если вы хотите помочь полиции, что похвально, назовите имя того, кто сообщил вам это. Если нет, то самым мудрым решением для вас было бы просто немного помолчать. Это тоже иногда полезно.

Через пару секунд он услышал, что мисс Форрестер ковыляет вслед за ним. Он остановился и подождал.

— Старший инспектор. — Она подошла, вся запыхавшись, глаза блестели. — Я не говорю вам, потому что мне это сказали по секрету. Но я уверяю вас: этому человеку можно верить. Не сомневаюсь я также и в том, что это правда. — Она развернулась крутом и потопала к церкви. На полдороге мисс Форрестер остановилась и прокричала: — И, молодой человек, никогда не смейте разговаривать со мной таким тоном.