Глава двадцать шестая

Будка телефона-автомата находилась в западной части Фезербриджа, в том месте, где кончались магазины Главной улицы и начинались частные дома. Гейл остановилась у будки. Кэти Пру уже проснулась, и она опустила дочку на землю. Затем бросила в щель монету. Раздался первый гудок, и тут вдруг она испугалась: а что если ответит Оррин? Что ему сказать? Гейл уже хотела повесить трубку, но услышала голос Анизы.

— Аниза, это Гейл. Джилл дома? Мне тут нужно помочь с Кэти Пру, я хотела бы поговорить насчет этого с Джилл.

Аниза не скрывала тревоги.

— О Гейл. Оррин, как узнал, что сделали с твоим домом, так сразу же поехал туда. Он все еще там. Привези Кэти Пру к нам.

— Не надо. Я сняла номер в гостинице, она уже спит. — Гейл поспешила уйти от этой темы подальше. — Я хотела попросить Джилл прийти сюда, посидеть с ней. Мне надо кое-что выяснить в полицейском участке.

— О, конечно. — Аниза была радушна и приветлива, как обычно. — Ты знаешь, Джилл в последнее время ходит ужасно подавленная, а Кэти Пру — такой чудный ребенок. Может быть, для Джилл это даже полезно посидеть с ней. Сейчас позову ее.


— Слушаю тебя, Гейл, — сказала Джилл скучающим голосом.

— Слушай меня внимательно, Джилл. Твоей маме я сказала, что мне нужно, чтобы ты посидела с Кэти Пру, но это неправда. Мне просто нужно с тобой поговорить. Для этого нам надо встретиться.

— Зачем? — настороженно вырвалось у Джилл.

— Я все тебе объясню при встрече. Учти, это очень важно.

Несколько долгих секунд в трубке была тишина. Наконец Джилл ответила:

— Хорошо. Мы встретимся в церкви.

У Гейл перехватило дыхание.

— Но ты же знаешь…

— Извини, Гейл. Если ты хочешь встретиться со мной, то это будет там. Служба уже закончена, нам никто не помешает. Я приду через пятнадцать минут.

В ухо Гейл ударил гудок отбоя. Она повесила трубку дрожащей рукой.

Церковь была на другом конце Главной улицы. Для того, чтобы добраться туда, надо пройти чуть ли не через весь центр Фезербриджа, мимо всех магазинов (правда, сегодня они все закрыты), мимо гостиницы (там дежурят полицейские) и мимо стеклянных дверей полицейского участка… Наверное, придется тащить Кэти Пру переулками.

А может быть, все-таки пойти в полицию? Большую часть жизни Гейл доверяла полицейским. Во времена ее детства это были очень добрые дяди, способные защитить ее от всего плохого. Так продолжалось очень долго и после детства. Но сейчас она стала окончательно взрослой. Гейл вспомнила, как Бейлор что-то шептал Мауре и как та сразу нахмурилась. Вспомнила угрюмое лицо Хэлфорда. Все эти маленькие факты сложились сейчас перед ней, как стекляшки мозаики, только в очень мрачную картину.

У Тома тогда тоже не было выбора. Он тоже, наверное, пробирался к церкви переулками, и впереди его ждало полное освобождение. Но то положение Тома и теперешнее Гейл и сравнивать, конечно, нельзя. Разница была огромная. Во-первых, ребенок, а во-вторых, Гейл ни в чем не чувствовала себя виноватой и у нее не было никакого желания приносить себя в жертву.

Она взяла Кэти Пру за руку.

— Все в порядке, детка. Пошли. У нас есть дела.

Они пересекли Главную улицу и стали переулками пробираться на восток. По дороге Кэти Пру что-то лопотала про детектива Рамсден и про какую-то игру, но Гейл не слушала. Ей надо было сосредоточиться.

— Мама, нам еще долго идти? Я устала.

— Не очень. Потерпи.

— Давай споем. Начинай.

— Нет, детка. Маме надо подумать.

— Маме надо спеть. Начинай.

— Нет, Кэти Пру. Не сейчас.

— Сейчас! Я устала.

Гейл присела на корточки и прижала Кэти Пру к себе.

— Я сейчас не могу. Понимаешь? Хочу, но не могу. И тебе это надо понять. Иди рядом тихо. Если хочешь, пой, но про себя, и не разговаривай со мной, пока я не скажу.

Гейл отпустила девочку и встала. Сейчас, как никогда, надо держать себя в руках.

Они продолжали идти. Молча. На улицах было тихо и даже для воскресного вечера необычно безлюдно. За все время они не встретили ни одного прохожего. Гейл очень волновалась и ускорила шаг.

Ей казалось, что еще идти и идти, но неожиданно возник угол церковной ограды. Они обошли церковь сзади и вошли на кладбище с противоположной стороны.

Кэти Пру закашлялась. Гейл тревожно оглянулась и поправила на дочке капюшон.

— Послушай, доченька. Сейчас мы войдем в церковь. Я хочу, чтобы ты села на скамейку и тихо посидела. Очень тихо. Там есть какие-то книжечки — полистай их, поиграй с ними, но только тихо.

Девочка грустно кивнула. Гейл заглянула ей в лицо — темные глазки по-взрослому серьезны, губки сжаты. Она взяла ребенка за руку и повела в церковь. Сердце ее колотилось, так что отдавало в виски.

Большая деревянная дверь была тяжелее, чем она помнила. Гейл толкнула ее. И то, что она нервничала, не могло не сказаться — ноготь указательного пальца зацепился за железную обшивку двери и сломался. Из-под него выступила кровь. Она зажала этот палец ладонью другой руки и начала давить дверь плечом, пока та медленно не отворилась.

Такой она церковь не помнила. В ее памяти сохранился мрачный интерьер с паутиной в каждом углу. Сейчас здесь все сияло.

Гейл сразу представила торопливые шаги вдоль рядов, выстрел, звон разбитого стекла.

Она быстро проводила дочку на скамейку, ближайшую к двери. Кэти Пру усаживалась неохотно. Гейл пришлось даже повысить голос.

— Кэтлин Пруденс! Делай, что я тебе сказала. Сейчас не до капризов.

Тон был такой, что девочка немедленно повиновалась.

— Зачем так кричать на ребенка, Гейл? — Из тени в проход между рядами выступила Джилл. — Я немного удивлена, что ты привела ее сюда.

Гейл медленно пошла к ней. Каждый шаг больно отдавался в груди.

— А с кем я могла ее оставить? — произнесла она, остановившись на полпути. — Кому мне здесь можно доверять?

Джилл засмеялась каким-то противным смехом.

— Себя должна благодарить за это, свою семью. Доверие теперь в Фезербридже — редкая вещь, и все благодаря твоему мужу. А то немногое, какое еще оставалось к тебе, ты успешно промотала. Мне очень тебя жаль.

Джилл сделала шаг вперед. То состояние, в каком она сейчас находилась, делало ее еще более привлекательной, чем всегда. Обычно чуть затуманенные серые глаза сияли, нежная кожа лица, о которой Тимбрук однажды сказал, что она ароматизирована лимонным соком, теперь блестела розоватым глянцем. Волосы собраны сзади в большой пушистый хвост, и эта прическа выглядела изящнее, чем у ее матери. Одета Джилл была в теплую меховую куртку с капюшоном и брюки под цвет куртки. На ногах тяжелые ботинки, на руках перчатки. Выглядела она очень внушительно.

— Тебе меня жалко, Джилл? В это трудно поверить.

— Конечно, мне тебя жалко. — Слова легко слетали с ее губ. — Мы с папой обсуждали это. Ты свою жизнь загубила. Так ведь? Зачем ты, собственно, осталась в Фезербридже? Вряд ли кто-нибудь может ответить на этот вопрос. Робкое предположение можно сделать: ты осталась из-за Кэти Пру. Но в таком случае ты совершенно бездарно загубила и ее жизнь тоже. — Она засунула руки в карманы куртки, не снимая перчаток. — Но насчет того, почему ты осталась, это, как я уже сказала, только робкое предположение.

Сердце Гейл стучало так сильно, что она почти слышала свой пульс.

— Значит, ты и Оррин обсуждали это. И сочли, стало быть, ее загубленной. Так кто же из вас двоих принял решение меня подставить?

Лицо Джилл окаменело.

— Объясни, что ты сказала.

— Да ладно тебе, Джилл. Ты прекрасно поняла, что я сказала. К тому же я не сказала, а спросила: кому из вас — тебе или твоему отцу — пришла счастливая идея повесить на меня убийство Лизы?

— Ах, какая патетика! — спокойно парировала Джилл. — Никто тебя не подставлял, никто ничего на тебя не вешал. Случилось то, что должно было случиться. А что еще ожидать от террористки?

Гейл услышала, как Кэти Пру постукивает ножкой по скамейке. Звук этот неприятно отдавался в ее ушах.

— Я не террористка, — ответила она.

— Ах вот как! Нет? — Джилл раскраснелась, повернулась к алтарю и, широко расставив ноги, поднялась на одну ступеньку. — Вот здесь, — объявила она и снова посмотрела на Гейл. — Я думаю, что это было именно здесь. — Она приставила указательный палец к губам и изобразила нажатие курка. — И нет витража. И нет Тома. Но он ушел, а сообщница осталась. Конечно, беременная. Очень удачно. Мне все время хотелось знать: вы это специально все так задумали? Но так или иначе это сработало. Тебе удалось завоевать симпатии жителей Фезербриджа и одновременно отвести все подозрения полиции. Но теперь, Гейл, пришло время, и мы тебя раскусили.

Волнение, с каким она входила в церковь, сейчас вдруг покинуло Гейл. Ее охватила ярость, холодная ярость.

— Я не террористка, — твердо повторила она. — И не надейся, что я возьму на себя убийство, которое совершил твой отец.

В первый раз на лице Джилл промелькнула тревога. Ее глаза сузились.

— Ты больна, Гейл.

Гейл глубоко вздохнула.

— Я помогу тебе, Джилл. В самом деле помогу. Давай сейчас найдем детектива Рамсден. Она такая симпатичная, она все поймет. Мы расскажем ей, как все было: ты сделала то, что должна была сделать любящая дочь для отца. Никто тебя не будет осуждать. Даже я.

Хотя освещение было слабое, но Гейл все же увидела, как побледнело лицо девушки.

— Что ты несешь?

— Что я несу? — Гейл пыталась сдержать гнев и говорить спокойно. — А то, что ты хотела подставить меня, но не вышло. Понимаешь, не сработало. А вообще все выглядит убедительно. Господи, Джилл, ведь у меня же ребенок! Как это тебе могло прийти в голову? Как удалось твоему отцу заставить тебя сделать это?

— Он ничего меня не заставлял делать. Господи, да ты сошла с ума!

— Не надо, Джилл. Полиция знает насчет палки. Они знают, что это деталь вязального станка, и скоро узнают, из какого станка. Из того, что стоит в магазине Хелен. Того станка, о существовании которого знали только ты, я, Хелен и Лиза.

— Ну и что? Это ничего не доказывает. Эту палку мог взять оттуда любой. Например, ты.

Пытаясь унять дрожь, Гейл скрестила руки на груди.

— А та фотография с оружием? Кто еще, кроме твоего отца, знал о ней?

— Ты ее убила! — почти закричала Джилл. — Лиза знала, что ты связана с террористами, друзьями Тома, и хотела отобрать у тебя Кэти Пру. Ты украла эту фотографию из архива, чтобы полиция не могла ее найти и изобличить тебя.

— Но полиция нашла ее. — Гейл тоже повысила голос. — Они нашли фотографию, Джилл. Тот, кто ее подбросил мне, на то и рассчитывал: подозревая меня в убийстве Лизы, полиция рано или поздно обыщет мой дом. Оррин все продумал. Он видел, как они обыскивали мой дом в тот раз. Твой отец убил Лизу, а потом…

— Заткнись! Ты несешь какую-то дичь!

— В самом деле? Так послушай меня, Джилл. Я хорошо знала Лизу. Она могла делать людям больно. Ей это нравилось, она получала от этого удовольствие. И ее все время привлекали мужчины много старше. Она делала заходы к Джереми, она делала заходы к Тимбруку. Господи, да, насколько мне известно, она клеилась и к Тому. Так что твой папа не единственный!

— Ты врешь! Ты врешь! — почти в истерике завопила Джилл, колотя руками в перчатках себя по бокам.

— Нет, я не вру. Твой отец был добр к ней, а доброту иногда вполне можно принять за любовь. Если очень хочется. То стихотворение Тома, которое твой отец оставил на подушке твоей матери, ему дала Лиза. Она выкрала его из ящика с неопубликованными стихами Тома, чтобы принести твоему отцу. Он что-то наврал твоей матери про то, как оно к нему попало.

Сама того не сознавая, Гейл сделала два шага к Джилл. Гримаса злобы исказила лицо девушки. Тело ее затряслось. В углах рта появилась слюна.

— Нет! — хрипло прошептала она.

Гейл рванулась к ней и схватила за плечи.

— Лизу убил Оррин. А ту палку дала ему ты. Лиза была… она была грязная, мелкая дрянь. А этот благопристойный, набожный городишко очень и очень дерьмовый. Да если бы Лиза только намекнула о своих отношениях с твоим отцом — это ж надо только представить: благородный издатель местной газеты трахает лучшую подругу своей дочери. А, Джилл? Легко представить, как твой отец испугался. Но, убив ее, надо было спасти свою шкуру. Не правда ли? И что же тогда делать? Конечно, повесить это на меня. Очень удачный ход. Но он провалился, Джилл. Своего отца ты больше покрывать не сможешь, потому что вы разоблачены. Мы должны с тобой пойти в полицию. Сейчас.

Лицо Джилл сделалось мертвенно-бледным. Из горла вырвался гортанный звук. Не стон, а древний, первобытный вой вознесся к сводам церкви. Джилл сделала выпад и ударила Гейл коленом в живот. Та полетела навзничь, на холодный каменный пол.

Сзади пронзительно вскрикнула Кэти Пру. Гейл повернулась к дочке, хотела встать, но сильная боль в колене швырнула ее назад, на пол. Она снова попыталась встать, но левая нога не двигалась.

— Не надо кричать, доченька, — прошептала она. — Иди сюда.

Сзади приближалась Джилл.

— Жаль, конечно, — ало проговорила она. — Жаль, что все это видит Кэти Пру.

Гейл повернулась и увидела пистолет, направленный прямо в голову. Палец Джилл держала на курке. Гейл попробовала закричать, отчаянно пыталась подняться на ноги, но не смогла. Но кое-что все же ей сделать удалось — единственное, что оказалось для нее возможным. Изловчившись, она ударила Джилл ногой по коленям. От неожиданности та упала на бок. Подбородком на каменный пол. Изо рта показалась струйка крови. Джилл взвизгнула и начала пальцами стирать ее, размазывая по лицу. С бешеной ненавистью глядя Гейл в глаза, она подняла пистолет и выстрелила.

Звук выстрела гулко отозвался в сводах церкви св. Мартина. Встретив на своем пути руку Гейл, пуля отшвырнула ее в сторону. Гейл это скорее увидела, чем почувствовала. Ощущения пришли мгновением позже. Рукав пальто начал быстро пропитываться кровью. В ушах свистело эхо выстрела, и, чтобы избавиться от этого свиста — только из-за этого, — она закричала.

Ее крик смешался с другим, более высоким и тонким. Сзади у скамейки стояла Кэти Пру и в ужасе смотрела на мать.

Гейл вскинула голову и посмотрела на Джилл. Та подползла к ограждению алтаря и, тяжело дыша, села. Кровь из ее рта залила воротник куртки. Подбородок тоже был весь измазан кровью.

— Ты дрянь, — сипло бросила она. — Лицемерная ханжа и дрянь. И твой говенный маленький домик тоже дрянь, и твои жалкие говенные книжонки тоже дрянь. Ты слишком тупа, чтобы быть интеллектуалкой, и слишком тупа, чтобы быть матерью. И будь я проклята, если позволю такой тупице нанести вред моей семье.

Джилл снова подняла пистолет. Гейл прикидывала расстояние до Кэти Пру. Получалось, что доползти она никак не успевает.

Было слышно, как мимо церкви проехала машина. Первая за все время.

Не отрывая глаз от входных дверей церкви, Джилл вытерла о куртку окровавленную руку.

— Ты думала, что застанешь меня врасплох, — прошептала она. — Ошибаешься. Я все предусмотрела. Все. В этом деле тебе меня черта с два переплюнуть. Ты решила заманить меня сюда. А я взяла с собой пистолет, потому что боялась тебя. Ты убила мою лучшую подругу. А теперь захотела убить меня.

Глаза Джилл стали необыкновенно большими и как-то жутко побелели. Белые глаза на бледном лице. Похоже, вся краска ушла в кровь, сочащуюся у нее из угла рта.

— Дай мне увести отсюда Кэти Пру, — тихо проговорила Гейл.

— Нет. Ребенку я ничего плохого не сделаю, — прошептала Джилл. — Но ты… ты хотела меня убить. Я только защищалась.

— Никто тебе не поверит.

Стены в церкви были очень толстые, но все равно Гейл услышала, как во дворе остановилось несколько машин. Она не могла сказать сколько — может быть, шесть, а может быть, семь. Гейл поняла, что происходит, и ее охватило отчаяние. На этот раз полиция будет действовать осторожнее. В церковь врываться они не станут. Подождут. Довольно того, что они ошиблись тогда.

Джилл продолжала держать пистолет, направляя его в грудь Гейл.

— А кому тут верить? Кэти Пру? Так она ребенок. Она и не понимает, что происходит.

Кэти Пру услышала свое имя, которое произнесла своим окровавленным ртом Джилл, и заплакала.

— Мама! Почему Джилл тебя бьет? Почему она заставляет тебя плакать?

Во рту у Гейл все пересохло. Кэти Пру продолжала плакать.

— У тебя идет кровь! Джилл сделала тебе больно! Мама!..

Пистолет в руке начал дрожать. Медленно, сантиметр за сантиметром, Гейл начала отодвигаться по полу назад. Глаза Джилл перебегали с матери на дочь и обратно. Теперь ее лицо не менее жутко раскраснелось. Гейл знала, о чем она думает: убивать ей ребенка или нет.

Гейл продолжала медленно приближаться к дочери.

— Прошу тебя, — прошептала она. — Не убивай ее, Джилл. Ты не должна этого делать. Пощади ребенка. Это невозможно.

Джилл растерянно смотрела перед собой. Руки ее дрожали все заметнее. Она смотрела на Кэти Пру и кусала губу. Затем встала. Выражение ее лица изменилось. Глаза остекленели, а лицо сделалось безмятежно спокойным.

— Мой отец — благородный человек. И ты это знаешь. — Она молитвенно сложила обе руки — в правой по-прежнему был пистолет — и поднесла к подбородку. — Так где, я сказала, стоял тогда Том? Кажется, здесь? — Она сделала несколько быстрых шагов к центру алтаря и медленно подняла пистолет.

Гейл наконец-то добралась до Кэти Пру и спрятала лицо ребенка у себя на груди. Кто-то вскрикнул, возможно, сама Гейл.

Тяжелые деревянные двери южного входа с шумом отворились. Первым вбежал Хэлфорд, за ним Маура и Бейлор. А следом за ними еще много людей в голубой форме.

Видеть то, что сейчас произойдет, Гейл была не в силах. Вместе с дочерью она рванулась из прохода к скамьям. И тут же прогремел выстрел, посыпались осколки стекла. Позднее она вспомнит, что слышала и стук упавшего тела. Но сейчас, прижимая ребенка к себе, она думала только о том, как похожа Кэти Пру на отца.

Загрузка...