Смерть под Рождество

Глава седьмая

Хэлфорд посмотрел на карту Фезербриджа и крепче сжал руль. Дом Оррина Айвори и редакция его газеты располагались на малой перекладине креста. Причем в верхней его части стояла церковь св. Мартина. От нее начиналась (вернее ею кончалась) Главная улица.

Дом Айвори был похож на все остальные в Фезербридже. Довольно приятный садик, опоясывающий дом почти с четырех сторон. Там росли утонченные гладиолусы и красновато-лиловые розы. У кого-то был явный избыток времени и сил, чтобы так заботиться о саде. Рядом с кирпичными ступеньками стоял розовый дамский велосипед, чистый, похоже, нетронутый. По обе стороны от входной двери располагались в ряд голубые с белым фаянсовые вазы, пустые и чистые. Ждут весны. Зеленая травка подстрижена как превосходный ковер. Куст аккуратно окаймляли желтые опавшие листья.

В архитектурном смысле строение заметно уступало саду. Это был дом поздней викторианской постройки, перегруженный архитектурными излишествами: каждый квадратный дюйм его содержал что-нибудь затейливое, сложное, запутанное, а по углам возвышались башенки со шпилями. Окна в этом доме выглядели более скромно: слегка раскосые, казалось, они лукаво подмигивали приближающимся детективам.

Уже возле дверей Хэлфорд понял, что переоценил размеры здания. Издали казалось, что это настоящий дворец, пусть безвкусный, но дворец. А вблизи стало ясно, что дом занимает не более трехсот квадратных метров. Хэлфорд постучал искусно выполненным медным молотком.

Айвори должен находиться дома, в этом сомнений не было. Маура звонила и разговаривала с его женой. По ответам Анизы она поняла, что в доме всем правит муж. Например, Маура попросила, чтобы Джилл обязательно была на месте, но Аниза ответила, что спросит у мужа, можно ли будет сегодня побеседовать с дочерью. Хэлфорд вспомнил, что во время расследования дела Грейсона мистер и миссис Айвори не пожелали пригласить детективов к себе домой и тем самым нарушить святость их семейного очага. Они предпочли явиться в полицейское управление Винчестера, в комнату с лампами дневного света и пластиковыми стульями. Тогда это вызвало у него раздражение. Правда, во время расследования это состояние у него почти хроническое.

Дверь открыл сам хозяин дома. Хэлфорд полагал, что улыбнулся достаточно дружелюбно.

— О, мистер Айвори! Давно не виделись. Старший инспектор Скотланд-Ярда Хэлфорд. — Он достал свое удостоверение, но не удивился, когда Айвори замотал головой. — Это детектив Маура Рамсден. Мы хотели бы поговорить с вашей дочерью Джилл, задать ей несколько вопросов, касающихся Лизы Стилвелл.

— Конечно, конечно. — Левой рукой Айвори пригладил свои коротко остриженные редкие светлые волосы, на четверть седые, в то время как правая рука была занята крепким рукопожатием. — Рад снова вас видеть. Хотя повод, увы, весьма невеселый, не правда ли, инспектор? О, извините, вы уже старший инспектор. Прошу вас, заходите. Аниза увидела, как вы идете по дорожке, и пошла готовить чай. Надеюсь, вы не откажетесь выпить по чашечке чаю. Погода сегодня ужасная, под стать делам, которыми вам приходится заниматься.

Это был тот же самый Айвори, каким его запомнил Хэлфорд — мягкий в общении, услужливый, в разговоре немного нервозный. Неимоверное самомнение и эгоизм полезут наружу позднее, когда вопросы примут личный характер. Чувствовалось, что Айвори мечется в узком пространстве между долгом журналиста и стремлением сохранить неприкосновенной свою личную жизнь. Так было во время расследования дела Грейсона. Через четыре месяца после закрытия дела Айвори вдруг позвонил Хэлфорду, чтобы уточнить несколько деталей, и детектив почувствовал, как он мучается: с одной стороны, как журналисту, ему хотелось написать все подробно и правду, с другой стороны, он был другом Гейл Грейсон.

Хэлфорд тщательно вытер ноги о коврик у двери, стараясь не оставить на ботинках даже микроскопической частицы грязи. На душе у него было муторно, и он даже не пытался разобраться почему.

— В гостиную сюда, — сказал Айвори. — Это единственная комната, которую мы пытаемся сохранить в относительном порядке, чтобы принимать гостей.

Айвори был высоким, плотным мужчиной, но с брюшком. «Надо бы ему почаще держать руки в карманах, — подумал Хэлфорд. — Тогда бы мог даже сойти за крутого, крепкого мужика».

— По-моему, вы у нас прежде не были. — Айвори повернулся к Хэлфорду и округлил глаза. — Ничего себе история. Одну минутку, Хэлфорд, я хочу сказать вам пару слов. Господи, почему нас преследуют одни неприятности? Мы знали Лизу с детства, а когда ее мать… ушла, Лиза стала в нашей семье почти что второй дочерью.

Холл был обит панелями красного дерева. На стенах висели застекленные книжные полки. Между ними вился густой декоративный папоротник с широкими листьями. Айвори взял один из этих листьев и начал поглаживать.

— Мои девочки, — наконец произнес он, — Аниза и Джилл, они ужасно переживают это. Все было и без того достаточно ужасно, когда мы узнали, что Лиза погибла в аварии на велосипеде. Но убийство! Это просто трудно вообразить! Я знаю, вы должны делать свое дело, и прошу вас, поверьте: мы все горим желанием вам помочь, но… вы должны помнить, Хэлфорд, они всего лишь девочки.

Маура пришла на выручку и покашляла. Детектив кивнул Айвори, и тот через высокие застекленные двери ввел их в небольшую гостиную.

Эта комната, как и гостиная Гейл Грейсон, была выкрашена в белое. Но на этом сходство кончалось. У Гейл от всего веяло холодом, а здесь, напротив, от изобилия кружевных салфеток, накидок и прочего становилось даже душно. Высокое окно закрывали плотные шторы с оборками, оставляя для наружного света только маленькую щелочку. «В солнечные дни, — подумал Хэлфорд, — на белой стене и ковре, наверное, появляется множество светлых точек».

Хэлфорд потрогал белоснежную кружевную накидку на спинке кресла. Таких кресел в гостиной было два. Еще стоял диван и стулья. Да, набриолинивать волосы и идти потом в гости к Айвори не следует.

— Устраивайтесь поудобнее, — произнес Айвори. — Я пойду за девочками.

Маура с Хэлфордом переглянулись.

— Девочки! Как тебе это нравится? — усмехнулась Маура и полезла в сумку за блокнотом. — Наверное, сейчас одна из «девочек» играет наверху в куклы, а вторая внизу, на кухне, изображает хозяйку.

— Моя дорогая Маура, это у них такой язык нежности. А вы с мужем что, называете друг друга только полными именами?

— Да ты что, Даниел? Чтобы я когда-нибудь назвала Джеффри «мальчик», да еще при людях! А если бы он публично назвал меня «девочкой» и я это услышала… да, он бы у меня тут же запел Рождественский гимн, причем меццо-сопрано.

Они рассмеялись, но тут появилась Аниза Айвори. Она вкатила в гостиную столик, на котором красовался серебряный чайный сервиз. Миссис Айвори остановилась и смущенно посмотрела на гостей. «Сейчас решает, какой тон в общении с нами избрать, — подумал Хэлфорд. — Пытается сообразить, пристойно ли улыбаться, когда произошло такое несчастье с подругой ее дочери».

Наконец Аниза широко улыбнулась.

— Вам надо перекусить, ведь уже четвертый час. К сожалению, не могу порадовать вас разнообразием закусок — и в доме, и в голове сейчас сплошной сумбур, — так что тут только сыр и крекеры, но зато много.

Она произносила эти слова застенчиво, мило, с легкой улыбкой. Это была красивая женщина, по-настоящему красивая. Даже очень красивая. На вид ей было около сорока, возможно, и больше. Натуральная блондинка — это так удачно гармонировало с белым колоритом комнаты, — часть прекрасных волос была собрана сзади в свободный узел, остальные рассыпаны по спине. Они обрамляли ее виски и щеки и, наверное, слегка щекотали их. Одета Аниза Айвори была несколько старомодно, но это ей шло: костюм из плотной синей ткани с укороченной талией, кружевной воротник. На ногах черные бархатные тапочки. Садясь на диван, она поправила юбку.

— Полагаю, вы уже сыты по горло всеми этими причитаниями типа: «Мы так скорбим, мы так подавлены, мы так безутешны…» — Ее глаза цвета дымчатого стекла были очень грустны. — Но мы действительно изо всех сил пытались как-то примириться со смертью Лизы, думали, это несчастный случай. Но теперь… знать, что кто-то ее убил… — Она прижала руки к груди и покачала головой. — Наверное, это звучит для вас как-то неискренне?

Ее добрые глаза наполнились слезами, и она умоляюще посмотрела на Хэлфорда. Он наклонился, чтобы взять чашку, и в это время заметил, что на лице у Анизы Айвори чересчур много косметики. Это было, как, впрочем, и все остальное в ее доме, совершенно излишним украшением.

— Хотелось бы надеяться, миссис Айвори, что мы умеем отличать искренность от неискренности. Мы знаем, что для вашей семьи смерть Лизы была тяжелым ударом. Обещаю, в разговоре с вашей дочерью мы будем предельно деликатны.

На ее губах затрепетала улыбка, из-под розовых губ выглянули превосходные зубы. Три года назад при свете флуоресцентных ламп полицейского управления она выглядела сухой и напряженной. Здесь же, в своей гостиной, на фоне всего белого, лицо ее было темно-кремового оттенка. Хэлфорд вспомнил тусклую гостиную в доме Стилвеллов и подивился изобретательности жителей Фезербриджа, научившихся использовать хэмпширское солнце.

— А вот и мы. — Оррин Айвори настежь растворил высокие двери гостиной и пропустил вперед испуганную молодую девушку.

Как и у матери, у Джилл Айвори была отличная фигура и превосходная внешность. Хэлфорд встал пожать ей руку. В душе он уже подобрел к Оррину Айвори. Ну действительно, две такие великолепные женщины, красавицы. «Я бы, наверное, тоже примирился с жизнью в этом кринолиновом кошмаре», — подумал старший инспектор.

— Я хочу, чтобы вы знали, Хэлфорд: Джилл недавно приняла успокоительную таблетку, правда, несильную. — Айвори проводил дочь до дивана и усадил рядом с Анизой. — Она надеялась немного поспать, но, я думаю, сумеет быть вам полезной.

Хэлфорд поудобнее устроился в кресле.

— Мисс Айвори, я старший инспектор Хэлфорд, а это детектив Рамсден. Мы познакомились с вашими родителями несколько лет назад.

Она кивнула в знак того, что все понимает.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Хэлфорд.

Джилл взяла мать за руку и глубоко вздохнула.

— Прекрасно. Во всяком случае, надеюсь, что скоро буду чувствовать себя прекрасно.

Последнее утверждение было близко к правде. Несмотря на всю свою привлекательность, было очевидно, что эти несколько суток дались ей нелегко. Хэлфорду был хорошо знаком вид людей, лишенных сна, проводивших ночи в беспокойном метании в постели, ему не раз приходилось допрашивать немало таких свидетелей, подозреваемых и преступников. На девушке были джинсы, поношенные «Оксфорд», и мешковатый шерстяной пуловер, который, судя по вырезу для шеи — колоколообразной формы — и некоторым другим деталям, она отыскала среди старого тряпья отца. Рядом с бархатными тапочками матери ее, совершенно в таком случае необходимые, кроссовки «Рибок» на толстой подошве выглядели раздражающе современными.

Айвори взял легкий стул, стоящий в углу комнаты, и сел рядом с дочерью.

— Мистер Хэлфорд, давайте попробуем проделать все по возможности быстрее. Вы же видите, в каком она состоянии.

— В таком случае обойдемся без преамбулы, — дружелюбно согласился Хэлфорд. — Мисс Айвори, будьте добры, расскажите, чем вы занимались в субботу утром, между девятью и одиннадцатью?

Если она и приняла какое-то успокоительное, то на способности соображать это у нее не отразилось. Речь девушки была четкой и спокойной.

— Вначале я бы хотела вас попросить, старший инспектор: зовите меня просто Джилл. Когда ко мне обращаются как к «мисс Айвори», я чувствую себя школьной учительницей. Итак, в субботу утром я была с папой. За день до этого в печатном станке сломался зажим, и мы поехали в Саутгемптон заменить его. Уехали мы примерно в девять тридцать. А вот когда вернулись, я точно не помню.

— А где вы были до девяти тридцати?

— В редакции.

— В субботу утром?

Джилл кивнула.

— Я работаю в газете фоторепортером. — Она улыбнулась отцу. — Вот уже несколько месяцев. Прохожу стажировку. У меня было несколько пленок, которые я проявляла в то утро. Это было примерно в семь тридцать.

— Кто-нибудь еще там был?

— Бобби Гриссом. Репортер. Ему тоже нравится работать в выходные.

— Да, понимаю. Я и детектив Рамсден уже познакомились с мистером Гриссомом. Старательный молодой человек. — Хэлфорд повернулся к Айвори. — У вас есть квитанция?

— На зажим? Конечно. Она у нашего бухгалтера. Раньше одиннадцати мы не вернулись, мистер Хэлфорд. Мы еще заезжали заправляться.

— Пожалуйста, перед тем как нам уйти, дайте детективу Рамсден координаты заправочной станции и мастерской по ремонту печатных станков. А теперь у меня вопрос к вам, миссис Айвори. Где были вы в субботу утром?

Аниза Айвори пожала плечами.

— Здесь, а где же мне еще быть. Одна. Я доставала с чердака коробки и ящики с елочными украшениями к Рождеству.

Хэлфорд оглядел комнату.

— Эти украшения так и остались в ящиках?

— О да. Они там, на кухне. Все ведь изменилось. Я даже не знаю, будем ли мы в этом году ставить елку.

«Да. Обычно перед Рождеством этот дом просто разваливается от украшений и прочих излишеств», — отметил про себя Хэлфорд и сосредоточил свое внимание на Джилл.

— Скажите, пожалуйста, как вы подружились с Лизой?

Джилл откашлялась и начала массировать бедро чуть выше правого колена.

— Лиза — моя лучшая подруга. Единственная. А познакомились мы, когда мне было семь, а ей одиннадцать. Мы только что переехали сюда. Они пришла в редакцию «Обозревателя» со своей мамой, которая заказывала рекламное объявление. Меня поразило, как Лиза была тогда одета: по-взрослому, в красивый голубой костюм. Мама с папой тогда еще не разрешали мне носить такое, и я чувствовала себя вроде несколько ущемленной. Я тогда еще подумала: «Она просто вылитая Белоснежка». У меня кукла как раз была такая. — Джилл сделала паузу. — Я сразу же решила, что хочу быть такой, как она. Лиза была мила в обращении, и очень дружелюбна, и все такое, но я, конечно, хотела быть похожей на нее, потому что она очень красивая. Еще долго я требовала от всех, чтобы меня звали Лиза.

Хэлфорд улыбнулся. Его тронуло, что нескладного подростка — а именно такой, по всей вероятности, была тогда Лиза — эта красивая ухоженная девочка посчитала красавицей. На одной из полок антикварного шкафа стояла большая фотография двух молодых девушек. Они крепко обнялись, щека к щеке. Ирония заключалась в том, что на фото Лиза Стилвелл была всего лишь симпатичной и ни в какое сравнение не шла с красотой Джилл Айвори.

— И Лиза была хорошей подругой семилетнему ребенку?

Глаза Джилл наполнили слезы. Она забросила ногу за ногу, затем снова поставила ноги вместе. Слезы потекли у нее по щекам, и она в отчаянии посмотрела на свои руки, покоящиеся на коленях.

Айвори встал.

— Может быть, хватит…

Хэлфорд поставил спою чашку на столик, выбрал другую, неначатую, и протянул миссис Айвори.

— Может быть, Джилл выпьет немного чаю?

Возможно, Аниза и была удивлена такой узурпацией ее роли как хозяйки, но не показала этого. Она передала чашку дочери, а затем обняла ее за плечи, убрав перед этим с плеча Джилл густой блестящий локон. Эта терапия подействовала. Слезы у Джилл высохли, и она посмотрела на Хэлфорда покрасневшими, но понимающими глазами.

— Несколько часов назад я был в комнате Лизы, — снова начал Хэлфорд. — Там я обнаружил небольшое и довольно эклектичное собрание книг: Найпаул, Остин и несколько популярных бестселлеров.

— Найпаула подарила я. — Джилл чуть улыбнулась. — А Остин, я думаю, Гейл Грейсон. Остальные Лиза выбирала сама. Она постоянно говорила о том, что любит читать, но мне кажется, на это у нее никогда не хватало времени. Если вы действительно хотите узнать, какой была Лиза, я вам скажу одно: она была очень настойчивой.

Хэлфорд поднял брови.

— Понимаете ли, я очень много о ней размышляла и вот до чего додумалась: ее интересовали люди, и она почти всегда была способна посмотреть на вещи с их точки зрения. Я думаю, это следствие того, что она потеряла мать. Лизе пришлось остаться наедине со своими чувствами, как ее отцу и брату. Это сделало ее чувствительной и очень возвысило в собственных глазах.

Опять хлынули слезы. Айвори кашлянул, но Хэлфорд не обратил на него внимания.

— А друзей у Лизы было много?

К его удивлению, Джилл покачала головой.

— Об этом я тоже размышляла. Со стороны действительно казалось, что у нее много друзей, но я не думаю, что это было так. Со своими сверстниками, теми, кто ходит в церковь, она была не очень близка, а все ее школьные приятели разъехались кто куда. Лиза встречалась с ними, и то предположительно только, когда они приезжали в Фезербридж навестить родителей.

— Ее брат сказал, что она была особенно близка с Хелен Пейн и Гейл Грейсон.

Джилл потянула на себя нитку, торчащую из маленькой дырочки в джинсах.

— Не думаю, что это можно назвать дружбой. Во-первых, обе намного старше — на десять лет по крайней мере, — а во-вторых, я не думаю, что у них с Лизой могло быть много общего. — Она посмотрела на Мауру. — Это, наверное, звучит странно, но, я думаю, Хелен и Гейл были гораздо ближе к ней, чем Лиза к ним.

Хэлфорд видел, что Айвори совсем разнервничался и это приводило его дочь в замешательство, но предпочел не обращать внимания.

— Расскажите об этом подробнее, — попросил он.

— Но может быть… — начал Айвори, однако дочь махнула рукой, прося его помолчать, и откинулась на спинку дивана, закатывая рукава своего пуловера по локоть.

— Лиза была потрясающим другом. Добрая, щедрая, понимающая, всегда готовая прийти на помощь. Она умела слушать. Однажды она мне так и сказала: у каждого человека должен быть кто-то, кому бы он мог излить душу. И она была этим кем-то. А эти две дамы… — В первый раз за все время разговора Джилл заколебалась, но Хэлфорд не сводил с нее глаз. — Им как раз и был нужен благодарный слушатель. Я что-нибудь прояснила?

— Превосходно. Нам всем порой бывает нужен подобный слушатель. И вы считаете, что…

— Лиза однажды сказала мне, что они такие одинокие. Ну, насчет Гейл это понятно, но Хелен… Ей, по-моему, вообще на все вокруг наплевать. Однако Лиза считала, что та на самом деле несчастна. Наверное, неприятности с мужчинами, Лиза не уточнила, не хотела выдавать чужие секреты. Вот зачем, я думаю, она была им обеим нужна. А сама Лиза вряд ли им открывалась. Ведь им уже по тридцать, конечно, еще не старые, но и не такие молодые, как она.

— А как насчет мальчиков?

Вопрос этот, видимо, застал Джилл врасплох. Краска от горла начала быстро заливать ее лицо.

— У нее никого не было. Лиза ни с кем не встречалась.

В глазах Оррина Айвори застыла отчаянная тревога, Аниза сидела молча, не отрывая взгляда от своих бархатных тапочек и крепко сжимала руку дочери.

— Я прошу вас, Джилл, вспомните хорошенько, — попросил Хэлфорд. — Ведь Лизе было двадцать два года, естественно, если бы она с кем-то встречалась… или в кого-нибудь влюбилась. В конце концов кто-то же ей нравился?

— Но у нее никого не было.

Хэлфорд изучал Джилл. Она же опустила глаза и, похоже, все свое внимание сконцентрировала на дырочке в джинсах. Засунув туда палец, она сосредоточенно водила им, пока дырочка не стала вдвое больше. Хэлфорд резко встал.

— Мистер Айвори, не могли бы вы пройти со мной в холл? Мне бы хотелось, чтобы с Джилл некоторое время побеседовала детектив Рамсден. Наедине.

Он направился в холл, следом за ним, плотно прикрыв за собой дверь, вышел Оррин Айвори.

— Мне непонятно, почему она не хочет вам все до конца рассказать, — взволнованно пробормотал он.

— А вы что-нибудь знаете?

— Не очень много. Только то, что рассказала жена. Несколько недель назад у нас ночевала Лиза. Обе девушки были наверху, в спальне Джилл, когда туда вошла Аниза. Они хихикали и о чем-то оживленно толковали. Жена поняла, что о каком-то мужчине, о том, какой он симпатичный. Ну, вы же знаете девушек. И они наотрез отказались ей сказать, о ком идет речь.

— А почему вы решили, что это кто-то из тех, с кем встречается Лиза? Может быть, это был ведущий какой-нибудь телевизионной передачи или киноактер?

Айвори покачал головой.

— Не думаю. В конце концов они же вполне взрослые. Фактически женщины. «Милый». Именно так. Именно это услышала Аниза, когда вошла в комнату. И сказала это Лиза.

«Мауре это ваше утверждение наверняка бы понравилось», — подумал Хэлфорд, а вслух сказал:

— Извините, но с этим, к сожалению, далеко не уедешь.

Маура повернулась в кресле и махнула Хэлфорду, чтобы они ушли. Прервав Оррина Айвори, Хэлфорд взял его под руку и увлек дальше по коридору, чтобы их не было видно через застекленные двери гостиной.

— Речь вашей дочери мне показалась весьма грамотной, и вообще она очень толковая. Это сразу видно. Странно, что Джилл не в университете.

— Она вбила себе в голову, что хочет стать журналисткой. — Айвори почесал затылок. — Я-то как раз в этом не уверен. Джилл достаточно умна, я бы даже осмелился сказать, что она одаренная девочка, но я не уверен, хватит ли у нее твердости характера. А без этого в журналистике никак нельзя. Я согласился, чтобы она прошла стажировку в «Обозревателе». Пусть проверит себя.

— Ну и как?

— Пока ничего. Знаете, возможно, я кажусь старомодным, но я не считаю, что это подходящая работа для женщины.

— Вот как?

— Да. — Айвори прислонился к книжной полке и начал рассеянно постукивать по стеклу. — Я ведь немного идеалист. Журналистика значит для меня очень многое. Я в нее верю. Но с каждым днем это дело становится все грязнее и грязнее, а для женщины это особенно тяжело.

— Я знаю по крайней мере нескольких женщин, которые категорически не согласятся с вами.

— И я таких знаю, — фыркнул Айвори. — Но не хочу, чтобы среди них была моя дочь. — Он погладил лист папоротника у полки. — Кстати, я слышал, что вы распорядились отменить похороны.

— Это не моя прихоть, мистер Айвори. Как журналист, вы должны знать, что на это есть серьезные причины. Такова процедура, предусмотренная законом.

— О да, конечно. Но мы ведь думали, что это несчастный случай, и надеялись, что после похорон, может быть, все успокоится. Боюсь, что этим заявлением вы повергнете наш городок в состояние истерии.

Хэлфорд смотрел на закрытые двери гостиной и мысленно приказывал им открыться.

— Да, я очень сожалею. И знаю, что все это сложно и трудно.

Айвори теребил лист папоротника до тех пор, пока из него не пошел сок.

— Это больше, чем трудно, Хэлфорд. Вы не можете себе представить, что творилось в этом городке три года назад после того, как вы уехали. Образно выражаясь, он был взорван. А сколько копателей дерьма, так называемых туристов, сюда понаехало. Жуть. И всем хотелось посмотреть, где и как жил этот знаменитый поэт-киллер. Это было отвратительно. Потребовалось много времени, чтобы все успокоилось, и никто здесь не хочет нового взрыва. Похороны могли бы немного успокоить волнение в городке.

— Только не думайте, мистер Айвори, что я этого не понимаю. Понимаю, и прекрасно. Но закон есть закон. Если мы кого-нибудь задержим по подозрению в убийстве, этот кто-то — он или она — должны иметь право на полноценную защиту, включающую и повторную медицинскую экспертизу. И в таких случаях никаких исключений быть не может. Вы должны понимать это, мистер Айвори.

В глубине коридора наконец скрипнула дверь, и появилась Маура с сумкой в руках. Она только взглянула на Хэлфорда, и детектив тут же начал прощаться.

— Благодарю вас, мистер Айвори, — сказал Хэлфорд, следуя за Маурой. — Не будем терять связи. И не надо беспокоиться. В конце концов Фезербридж — маленький веселый городок. Держать его под контролем, наверное, не так уж трудно.

У дверцы автомобиля Маура задержалась.

— Ухажера зовут мистер Э. Понятно? Буква Э. Это все, что она знает.

— Что? — Хэлфорд уже шагал назад. Он был довольно близко от двери и уже был готов постучать, когда Маура окликнула его.

— Даниел, я на сто процентов уверена, что Джилл рассказала мне все, что знает.

Он вернулся к машине и уставился на шину.

— Расскажи подробнее.

— Лиза сказала ей, что он живет в Хэмпшире, не женат и «ужасно намного старше». Я спросила Джилл, что это означает. Девушка ответила, что это точные слова Лизы, а по ее личному предположению, ему лет тридцать пять. Лиза никогда не называла его имени. Они обе так и звали его: «мистер Э». Джилл Айвори даже не знает, это первая буква имени или фамилии.

— Чудесно. Прямо как в шпионском романе. — Даниел посмотрел на деревья вдоль переулка. — Уж больно умная у нас получается девушка. Такую не так-то просто прикончить. Послушай, Маура, ты всего лишь на пять лет старше Лизы Стилвелл. Ты что, в ее возрасте была такой же дурочкой? Зашифровывала имя своего приятеля? Хихикала над этим в постели подруги? Вы шикали друг на друга, когда в комнату входила мама?

Маура пожала плечами.

— Я думаю, от любви человек глупеет в любом возрасте. Но, должна заметить, двадцать два — это довольно трудный возраст. Люди обычно много шума поднимают по поводу подросткового периода, но, по моему мнению, возраст слегка за двадцать значительно труднее. В этот период человек считает себя уже достаточно мудрым, независимым и способным преодолеть любые преграды. Если ты спросишь меня, то я отвечу: это возраст, когда наиболее вероятны катастрофы.

Хэлфорд застегнул пальто, открыл дверцу и сел в машину. Значит, в этом районе придется сначала выявить всех мужчин в возрасте от тридцати до тридцати семи лет, один из инициалов которых начинается с «Э», и холостых, и женатых. А потом их всех тщательно опросить. Ничего себе работенка! Роуну, черт бы его побрал, придется раскошелиться на людей. Хэлфорд включил зажигание и подумал, что, если к концу расследования он не протянет ноги, это будет очень удивительно.