Смерть под Рождество

Глава двадцать первая

Офис адвоката Дункана Мауре пришлось искать очень долго. Только после закрытия магазинов, когда на улицах уже стемнело, она заехала в узкий кривой переулок у знаменитых Западных ворот Винчестера. Там было несколько обшарпанных зданий с офисами.

Слава Богу, все участники сумасшедшего дневного потока разъехались по домам, в пригороды, и Маура медленно двигалась вдоль тротуара, внимательно изучая номера домов и вывески. Наконец она увидела: между двумя солидными табличками «Сдается в наем» зажата маленькая, скромная, беленькая, сообщавшая, что адвокат Кейт Питер Дункан к вашим услугам, надо лишь войти в эту дверь и подняться по лестнице. Припарковать машину где-нибудь рядом, конечно, было нельзя. Пришлось проехать сотню метров вперед. Но что делать, надо ведь не только побеседовать с этим адвокатом, но и вернуть после машину Хэлфорду, желательно непомятую.

Дверь открыл Кейт Питер Дункан, и Мауре стало ясно, что сам он никогда свою машину не паркует, потому как ее у него нет. Это был моложавый мужчина, лет тридцати с небольшим, широкоплечий, с копной пшеничных волос. Такой типаж лучше бы смотрелся где-нибудь на средиземноморском пляже, а не в этой тесной комнате без штор на окне. Он улыбнулся, показав крупные зубы, которые делали улыбку заразительной. Однако, перестав улыбаться, адвокат делался похожим на лошадь, собирающуюся заржать. Совершенно очевидно, улыбка ему шла больше, чем грусть.

Видимо, он об этом знал, поэтому не переставал улыбаться и, довольно потирая ладони, проводил Мауру к стулу. Увидев ее удостоверение, Дункан просиял.

— О, Скотланд-Ярд! Да я ведь вырос на детективных романах. А мой папа вообще собирался стать полицейским. Да не получилось — плоскостопие помешало. Но он до сих пор зачитывается романами о сыщиках Скотланд-Ярда. — Он снова потер ладони, а затем хлопнул себя по коленям. — Значит, вы расследуете убийство. Неплохой мне подарочек к Рождеству!

— Да. И у меня к вам несколько вопросов. — Маура села поудобнее на стуле, обитом искусственной кожей, стараясь не смотреть на эскадрилью моделей реактивных истребителей, свисавших с потолка кабинета. — Нашему констеблю вы по телефону сообщили, что примерно три месяца назад у вас была Лиза Стилвелл. Не могли бы рассказать об этом ее визите?

Дункан широко улыбнулся и забарабанил пальцами по столу.

— Да рассказывать-то практически нечего. Симпатичная девушка, молодая. Она сидела именно там, где вы сидите сейчас.

— Именно здесь? — Маура огляделась: больше стульев в комнате не было, разве что их сбросят с самолетов на парашютах. — Что-то я не вижу больше, куда у вас можно присесть.

Дункан весело рассмеялся. Несомненно, с чувством юмора у него было все в порядке.

— Да, да, вы правы, со стульями у меня негусто. Но, сами понимаете, деньги… Значит… Лиза Стилвелл. Что вас, собственно, интересует?

Маура вынула из сумочки свой блокнот и раскрыла ручку.

— Для начала, зачем ей понадобилась ваша профессиональная помощь? Ведь она обратилась к вам как к профессионалу, не так ли?

— Конечно, конечно, — заверил адвокат. — Я помню ее очень хорошо. Ко мне еще никто не обращался по поводу установления опеки над ребенком. Во всяком случае, при таких обстоятельствах.

Маура наблюдала за его весельем, удивляясь про себя, как можно заниматься подобной работой и быть таким жизнерадостным.

— Каких обстоятельствах? — спросила она.

— Она дружила с одной женщиной и хотела отобрать у этой подруги ребенка. Во всяком случае, она сама так объяснила это. Стилвелл сказала буквально следующее: у ее подруги проблемы с наркотиками — героин, и как следствие, чтобы добыть на него деньги, она вынуждена подрабатывать проституцией. Значит, может запросто подхватить СПИД. Каким образом можно установить опеку над ребенком подруги? Ну, я ответил, что преимущественное право опеки имеют ближайшие родственники, если таковые имеются и изъявят желание. Разумеется, на все это требуется постановление суда. Ей, скажу я вам, это все не очень понравилось, потому что во время разговора она изорвала в клочки свой бумажный носовой платок и оставила эти клочки на полу. Вот так. Я дал ей совет, и она ушла. Вот и все.

Маура посмотрела в свои записи.

— И это все? И вы не посоветовали ей обратиться к кому-нибудь еще? Например, к другому адвокату, в отдел социальных проблем, в наркологический реабилитационный центр?

— Да нет. Девушка не спрашивала. — Дункан пожал плечами. — Я сказал, чтобы она приходила, если возникнут еще вопросы или когда решит, как действовать. Больше я о ней ничего не слышал. — Адвокат снова широко улыбнулся. — Если честно, я не поверил ни в какие наркотики. Это из-за растерзанного носового платка — верный признак того, что человек врет.

Маура встала.

— Спасибо вам, мистер Дункан. Кстати, всю эту информацию вы могли бы передать и по телефону. Тогда бы мне не пришлось сюда ехать.

Адвокат в последний раз потер руки и проводил Мауру до двери.

— Но это же так интересно! Я жду не дождусь, когда приду домой и расскажу о вашем визите папе.

Часы показывали начало десятого. Свет в спальне Гейл был погашен, но для того, чтобы поставить на компакт-проигрыватель диск, он ей и не был нужен. Она нажала кнопку. Негромкие звуки гитар группы «Ноттинг Хиллибилли» заполнили комнату. Первой шла «Песня железнодорожных рабочих» или, как называла ее Гейл, «Возьми этот молот». Впервые услышав этот альбом, она была буквально загипнотизирована чудесным сочетанием английской задушевности и стилем кантри, песнями своего детства. Гейл любила эту музыку, она ассоциировалась с горячим летом и запахом белья, которое гладят сразу после стирки. Подростком Гейл с компанией любила слушать такие песни. В содержании они мало что понимали, но им нравилось играть во взрослых, в их проблемы. Теперь эти проблемы стали настоящими, и их уже надо решать, а не играть в них. Изменилось и ее отношение к этой музыке. Теперь она умиротворяла Гейл.

Но сейчас даже любимые мелодии не могли ее успокоить. Сегодня вряд ли удастся заснуть. Гейл мучительно размышляла, пытаясь найти ответы на проклятые вопросы.

Стихи Тома, которые прочитал своей жене Оррин Айвори и которые часто повторяла Лиза Стилвелл, опубликованы не были. Это одно из тридцати семи стихотворений, изъятых полицией вместе с остальными бумагами. Когда же, убедившись, что они не содержат никаких шифров и имен, стихи наконец вернули, Гейл тщательно пересчитала листки. Они все были на месте. Это произошло почти через девятнадцать горьких месяцев после смерти Тома.

И вот сегодня, после телефонного разговора с Анизой, после того, как она напоила Кэти Пру чаем с кексом, Гейл снова пересчитала листки со стихами Тома. Одного не хватало. Именно того — о «тревожном блаженстве». Она и представления не имела, как давно пропал листок с этим стихотворением.

Зазвонил телефон, но Гейл осталась лежать на постели, еще плотнее укутавшись в плед. После нескольких звонков телефон замолк, но ненадолго. Зазвонил снова и звонил до тех пор, пока терпеть стало совершенно невозможно. Сделав над собой усилие, она встала и ринулась вниз по лестнице.

Это был Хэлфорд.

— Я собираюсь зайти. Очень нужно поговорить.

— Не надо. Я уже в постели. Я очень устала.

— Знаю. И можете поверить, я устал не меньше. — Она ему верила: голос Хэлфорда был очень усталым. — Послушайте, миссис Грейсон, есть ряд вопросов, на которые вы должны ответить. Я даже не знаю, как вам это объяснить, но вы очень быстро впадете в такое состояние, когда у вас просто не останется никакого выбора. Я буду у вас через десять минут.

Во рту у Гейл появился горький привкус, веки защипало.

— Хорошо. Через десять минут так через десять минут.

— Спасибо. Если хотите, миссис Грейсон, можете кого-нибудь пригласить…

— Я не хочу.

Она положила трубку и прошла в кабинет, освещенный настольной лампой. Стопа бумаг рядом с компьютером выглядела чужой.

В дальнем углу комнаты стоял шкаф с выдвижными ящиками. Сюда она складывала незаконченное вязание. Здесь же было кое-что из одежды. Гейл открыла один из ящиков и извлекла помятый хлопчатобумажный халат. Она влезла в него, не удосужившись стряхнуть прилипшие шерстяные нитки.

Хэлфорд прибыл раньше чем через десять минут. Гейл встретила его у двери и молча проводила в кабинет.

Они сели так же, как сидели днем. Она — в широкое кресло, он — на стул напротив. Между ними был низкий комод, сейчас на нем ничего не стояло. Теперь уже не до гостеприимства. Хэлфорд осторожно положил на комод маленький диктофон. Свет от настольной лампы едва их достигал. Гейл вдруг подумала, что он и она, сидящие по обе стороны от диктофона, похожи на взволнованных родителей у постели больного ребенка.

Хэлфорд откашлялся.

— На диктофон не обращайте внимания. Просто он позволяет мне не отвлекаться на записи. Пленка не может быть использована как свидетельство против вас. Если вы все же будете настаивать, я его выключу.

Он подождал, но, поскольку Гейл ничего не ответила, продолжил:

— Дела, значит, обстоят так. Кто-то взломал дверь в редакции газеты, но никто из сотрудников не мог сказать, что пропало. Единственное место, которое, как видно, было потревожено, — это архив. И вы единственная, кто заявил, что в архиве что-то не так. Впоследствии выяснилось, что газета, которую вы сочли пропавшей, обнаружилась в вашем доме. — Гейл кивнула, и он подытожил: — Одновременно, мы имеем и еще одно обстоятельство: молодая девушка, убитая в субботу утром, была вашей хорошей знакомой. Таким образом, налицо два события, как будто бы совершенно не связанные между собой. Но их связывает нечто. Вернее некто. Это вы. — Он замолк. — Или, возможно, Кэти Пру.

Она испуганно посмотрела на него.

— Что вы хотите этим сказать?

Хэлфорд с секунду молча смотрел на нее, затем встал и включил верхний свет.

— Вы сказали, что захотели прочесть эту статью, потому что кое-кто в Фезербридже, например, миссис Баркер, начали распространять слухи о том, что вы, мол, знали о связях вашего мужа с террористами гораздо больше, чем утверждаете.

— Да. Похоже, именно она и распускала эти слухи.

— Вы боялись, что в газете сообщены какие-то факты, указывающие на вашу причастность к противоправной деятельности мужа?

— Нет. Конечно, нет. Я понятия не имела, чем занимался Том. Вы достаточно занимались этим делом, чтобы знать о моем неведении.

— Это верно. Но соседи моей информацией не располагали. И я спрашиваю: вы опасались, что в Фезербридже начнут думать, будто вы тоже как-то связаны с делами Тома?

Перед ней были темные пустые окна. На них были ставни, но Гейл их редко закрывала. Сплошная темень за окнами била ей в глаза.

— Я не понимаю.

Хэлфорд с непроницаемым лицом сидел неподвижно.

— Когда вы в последний раз видели эту фотографию?

— Не знаю. Много лет назад. Скорее всего я не видела ее с тех пор, как закончила колледж.

— Вы знали, что Том передал ее Оррину Айвори для того, чтобы проиллюстрировать статью, которую тот собирался написать?

— Нет… Я очень удивлена, что она еще сохранилась.

— Значит, вы не знали, что последние несколько лет она могла храниться в архиве?

— Нет.

Хэлфорд потрогал кнопку диктофона, но не включил его.

— Мистер Айвори подтверждает ваш рассказ об этой фотографии, но это подтверждение базируется лишь на том, что он слышал от Тома. В этой связи мы можем опираться только на ваши слова.

— Я сказала вам правду. Это все было сделано в шутку. Тогда это показалось нам очень смешным и экстравагантным.

Хэлфорд убрал руку с диктофона.

— Я вполне могу в это поверить. Все мы порой совершаем глупости, совершенно не думая о последствиях. И действительно, если вы сказали правду, значит, не знали, какое будущее ждет вашего мужа. Вы просто не могли этого знать. Не могли вы знать также и о том, как жутко будет смотреться эта фотография десять лет спустя.

Гейл посмотрела на детектива. Нервы у нее были на пределе.

— Ну и что? К чему вы все это клоните? Какое это может иметь отношение к Кэти Пру?

— Миссис Грейсон, кто мог взять эту фотографию в архиве и положить на ваш стол?

— Не знаю.

— Когда в последний раз вы перебирали все эти бумаги?

— Не помню.

— Кто приходил в ваш дом, начиная с субботы, когда была убита Лиза?

— Зачем вы спрашиваете меня, будто сами не знаете. Уверена: с того самого момента ваши люди следят за моим домом непрерывно.

Хэлфорд раздраженно вскочил, да так резко, что перевернул стул.

— О Господи, Гейл! Что еще я должен сделать, что сказать, чтобы пробиться к вам? Ведь есть только два ответа: либо вы взяли эту чертову газету и фотографию из архива, либо кто-то другой проделал маленькую чистую работу с целью подставить вас. А теперь разрешите сообщить вам кое-что еще: сегодня мы в Винчестере побеседовали с адвокатом, который сообщил нам, что Лиза консультировалась по поводу оформления опеки над ребенком. В Фезербридже есть по крайней мере один человек, который подтверждает, что Лиза незадолго до своей гибели говорила о своем намерении отобрать у вас Кэти Пру. Это означает, что у вас имелись совершенно обоснованные мотивы для убийства. Алиби ваше с самого начала никуда не годилось, и вы не хотите палец о палец ударить, чтобы помочь себе. Ну что, можно ли объяснить яснее?

Гейл перевела взгляд с его лица на упавший стул. Ей казалось, что стук от удара о пол до сих пор звенит у нее в ушах.

— Что там сказала Лиза?

Хэлфорд поднял стул и взгромоздился на него.

— Она сказала, что хочет учредить опеку над Кэти Пру. Она обсуждала этот вопрос с адвокатом. Что вы на это скажете?

Гейл закрыла глаза. Темнота под ее веками распалась на мелкие колючие частички, похожие на песок.

— Джереми, Оррин, Хелен. Господи, как я устала! Аниза, Эдита Форрестер. И миссис Симпсон. Все они были здесь после смерти Лизы.

Она услышала щелчок диктофона.

— Миссис Симпсон? — спросил Хэлфорд.

— Экономка Джереми. Я забыла часы у него дома. Она приносила их.

— Когда это было.

— Вчера. После того, как я возвратилась из редакции газеты.

— Она проходила в ваш кабинет?

— Не думаю. Не знаю. Я вышла на кухню принести тарелки, которые Джереми привез вечером в среду. Вполне возможно, что она могла туда зайти.

— А Эдита Форрестер?

— Приходила вчера, когда здесь была Аниза. Просто так навестить, как она сказала. Узнать, как дела.

— Странно.

Гейл тяжело вздохнула.

— Да, пожалуй. И насчет нее я тоже не знаю точно, заходила она в кабинет или нет.

— Миссис Айвори?

— Она пробыла здесь примерно час. Предлагала мне отдохнуть, пока посидит с Кэти Пру.

— А мистер Айвори и мистер Карт? Кроме того раза, они еще заходили сюда?

Гейл отрицательно покачала головой.

— Оррин забрал Анизу домой, но не выходил из машины. Джереми заехал за мной, чтобы отправиться на слушание у коронера, но, мне кажется, он дальше холла не проходил.

— Вы не уверены?

— Нет. Кэти Пру оставила свою куртку наверху. Я пошла взять ее. Но это все заняло несколько секунд.

— Кто-нибудь еще?

— Никого, насколько я помню.

Хэлфорд вздохнул.

— Гейл, кто такой «м-р Э»?

Несколько минут, настоящих полновесных минут, она сидела без движения, теребя пуговицу своего халата. В тишине было слышно, как шуршит пленка диктофона. Что там в Гейл сейчас происходило? Казалось, уж сейчас-то она совершенно разбита, повержена, растерзана на части. Возможно, рванет на себе халат и ударится в истерику. Нет, ничего подобного. Она вдруг почувствовала в себе спокойную уверенность. Встала, подошла к книжной полке, поднялась на цыпочки, чтобы дотянуться до самого верха, и сняла книгу. Затем положила ее на комод рядом с диктофоном.

— Страница двести два.

Это был роман Джейн Остин «Эмма». Хэлфорд быстро нашел нужную страницу и раскрыл. Крепко сжав переплет книги, он громко прочитал:

«Жалкая выскочка, вульгарная до невозможности. У нее есть и м-р Э, а, кроме того, еще и caro sposo[17]. У нее, конечно, есть средства. Она нахальна, претенциозна и дурно воспитана. О том, как она одевается, вообще лучше не упоминать…»

— Здесь речь идет о миссис Элтон, — произнесла одними губами Гейл. — «М-р Э» — так она называла своего мужа, деревенского викария.