Снеговик

Глава 12

— А ты, Марина, изменилась, — соседке явно не хочется продолжать тему её подвига, — похорошела, — оглядывает меня с ног до головы.

— Я уж, поняла по Вашей реакции, что изменения пошли на пользу. Вот фитнес-тренер так на меня влияет.

— Ай, молодец, Айсушка, — одобрительно похлопывает его своей сухонькой ладошкой по руке.

— Айсушка? — поражаюсь невиданной бабы Нюриной щедрости на чувства.

— Почему бы и нет? — хмыкает, до сих пор молчавший, Айс, — это ты всё топорщишься, а Анна Степановна сразу меня оценила.

— Ага, и кинулась душить в объятиях! — тут же поворачиваюсь к соседке, готовой распахнуть рот в ответной реплике, — спасибо Вам дорогая, Анна Степановна, что в обиду не дали! Я Вас недооценивала, извините! — старушка удовлетворённо кивает, потеряв мысль, и добавляет,

— Я всегда, Маринка, за тебя готова, порвать кого угодно! — во, как прониклась!

На этот раз Баба Нюра загостилась, мы уже зевали с Айсом наперебой, а соседка никуда не спешила, мой квартирант внимательно и с интересом выслушал все дворовые сплетни, пока Анна Степановна не иссякла сама. И уже тогда, с чувством исполненного долга удалилась восвояси…

Отправив соседку на Haus, возвращаюсь,

— Мне не нравится твоё лицо, — рассматриваю покрасневшие царапины.

— Ну, извини, — обижается, — почувствовала себя королевишной, и сразу предъявы?

— Балда! — насмешил, так насмешил, — бабка покруче дикой кошки постаралась, так тебя расписала! Боюсь, от валерьянки мало толку.

— Ну, не зелёнкой же, в самом деле? — дошёл до зеркала в комнате, рассматривает, — как я на людях покажусь?

— Без штанов всё равно, не покажешься, — успокаиваю, — давай-ка антибиотиком, что ли присыплем, а то краснота вокруг царапин, не к добру.

— Спасай, Марин, мою репутацию, — вижу в отражении жалобный взгляд. И мне действительно становится его жалко, хочется утешить и по голове ещё погладить, как маленького.

— Пошли, — говорю. И веду на кухню, — сейчас поможем твоему многострадальному фэйсу.

Стою меж его широко расставленных колен, и отмачиваю перекисью слипшиеся от настойки царапки,

— Давай сначала всё откроем, иначе, толку мало.

— Ммм, — стонет тихонько, и в какой-то момент обхватывает меня обеими руками. Глаза закрыты.

— Ну, потерпи, ты же мужик, в конце концов, или совсем снеговик? — стыжу и уговариваю. И не хочу выбираться из его ловушки.

— Больно! — жалуется. И добавляет, — не совсем ещё…

— Давай, подую, что ли? — предлагаю, — раз не совсем.

— Дуй! — командует.

И я дую. Осторожно, аккуратно промакиваю красные полосы, дую снова, присыпаю порошком, опять дую, потому что по себе знаю, как он неприятно стягивает раненую кожу. Мои колени подобное испытание проходили не раз. А тут лицо.

Заодно, пока не видит, наслаждаюсь зрелищем: хорош, всё-таки, ничего не скажешь. Мужское лицо с правильными чертами, чётким абрисом подбородка, подёрнувшегося уже солидной щетиной, красивой линией губ, прямым носом, тёмными бровями вразлёт, едва не сходящимися на переносице, пушистыми чёрными ресницами, прямыми и длинными, вот бы мне такие!

И так я увлечена этими ресницами, что забываю дуть, а он, потеряв мою заботу, тут же распахивает эти свои чёрные крылья и упирается в меня синевой. Секунда замешательства вполне достаточна, чтобы я поняла, что краска заливает меня по самые уши, а вместо насмешки, которую жду, его ледяные глаза, посылают совсем другой импульс. Одновременно чувствую, как вжимаюсь в его живот коленями, оттого что ручищами своими прижал накрепко.

Пугаюсь… Себя или его, не поняла, не успела! Отшатываюсь, вернее, сначала смаргиваю, будто очнулась, а потом он опускает руки. В следующий миг синева становится смешливо-холодной…

Он играет?! Или нет? Кто я для него? Глупая мышь, которой забавляется пресыщенный котяра, прежде чем съесть? Да он и есть-то не станет, так придушит для забавы, и всё… Потешится, пока брыкаюсь, а как ослабну и уступлю, так и интерес пропадёт…

— Ну, вот! — сдуваю лишнее, — завтра будешь молодцом!

— Спасибо, Мариш, спасла… — смеётся, — фу-у, горько!

— Так не облизывайся, это ж лекарство… И давай, рассказывай, не совсем снеговик, свою историю!

— Ау-ууа! — получаю в ответ щедрый зевок, — я спать…

— Ссспокойной ночи! — скриплю зубами, решив дождаться утра и таинственную Инессу.

— Добрых снов, Мариш… — пожелал, как проклял…

Утром просыпаюсь сама, сны опять такие, что ни записать пером, ни вырубить топором. В общем, из-за сна и проснулась. Ну, что ты будешь делать? Опять этот Чёрный ловелас там хозяйничал! Хотя на ночь пожелал добрых снов. Нарочно, что ли?

Интересно, он в реале так же хорош?..

Поднимаюсь и тихонечко крадусь в ванную, проползаю мимо дивана в гостиной, а там… никого! Неприятно ёкнуло в организме! И потянуло обидой, где-то в районе души.

Заглядываю в кухню, отпускает: стоит мой подарок Рождественский перед окном, позирует и кофеёк попивает. Обзору опять представлена фигура сзади. Только сейчас улавливаю аромат свежесваренного любимого напитка, а уж, Паниковского нагнала.

— Моя ты радость! — это я так сказала, вернее, подумала? Хорошо, что он мысли не читает! Или читает?

— Привет, сонное царство! — разворачивается, не удивляясь, хотя я ведь мышью, даже не дышала почти.

— Почему же сразу сонное? Сама встала!

— На часы глядела? — спрашивает, а сам опять в окно уставился.

И голос что-то у него нерадостный, и сам, как потеряшка…

Не знаю, какая дурная сила толкает к нему, но думаю, та же что и во сне. Подхожу сзади, и моя непослушная рука, будто я ей вовсе не хозяйка, тянется к его татуировке. Указательный палец начинает вычерчивать контур крыла от основания между лопаток к предплечью.

Айс сначала вздрагивает от неожиданного касания, а потом замирает, так и не донеся кружку с кофе до губ. А я не могу оторваться, пока не замкну контур, обведя его полностью по всему крылу.

— Марин, что ты делаешь? — Боже, как он это сказал? Что бы значили эти хриплые нотки, вдруг появившиеся в голосе?