Сновида

Глава 4

В теле до сих пор ощущалась истома после снов, хотя уже было два часа дня. За это время мы успели с мужем проснуться, принять душ, затем обойти окрестности, чтобы узнать, где ближайшие магазины и аптеки. Позавтракали в небольшом кафе и купили продукты домой, чтобы в дальнейшем уже самим готовить. И вот сейчас, обжаривая лук для супа, я всё ещё испытывала отголоски эмоции прошедшей ночи.

«Ночка у меня выдалась жаркой во всех отношениях. Мало того что Миша не раз заставил меня кричать от удовольствия, выделывая такое, о чём я и не подозревала, а затем и утром не дал быстро подняться с кровати, так ещё и всю ночь снилось, что мы занимаемся с ним сексом», — от воспоминаний постоянно сбивалось дыхание, и казалось, что я становлюсь красной, как рак.

«А вообще интересно получается. Вчера подумала об эротических снах, и сегодня всю ночь их видела… Или может дело в том, что после аварии муж ко мне не прикасался, а сейчас снова стал прежним, а вернее ещё более страстным, и это накладывает отпечаток на сны? Похоже, что всё именно так. Удовольствия от нашей близости оставляют сильные впечатления, и это влияет на сновидения», — с уверенностью подумала я. «Только вот бы ещё выяснить, как я вела себя наяву, пока спала. Миша почему-то молчит и с хитрой улыбкой рассматривает меня, а я стесняюсь спросить, что делала», — я покосилась на супруга, сидящего за столом и что-то просматривающего в ноутбуке.

— Часто меня сегодня пришлось укладывать в кровать? — я решила зайти издалека.

— Ты вообще не вставала с неё, — весело ответил он и подмигнул мне. — Да и как ходить во время занятий сексом. Тебе ведь это снилось?

— Ну да, — поняв, что отпираться нет смысла, призналась я. — Продолжение видела. После бурной ночи.

— И как? Я там был на высоте?

— Угу, ещё как! — стыд моментально ушёл и я рассмеялась.

— Очень на это надеялся, слушая твои стоны, — он широко улыбнулся. — Вот видишь, я же говорил, что ты можешь брать меня в свои сны. Это просто.

— Наверное, такое снилось, потому что ты снова начал обращать на меня внимание, как на женщину.

— Кстати, по поводу внимания. А тебе удобно постоянно ходить в парике? — Миша стал серьёзным.

— Не очень, но тебе ведь не нравилось…

— Ириша, забудь про то, что мне не нравилось, — попросил он. — Помнишь, начинаем жить с чистого листа. Так что перестань себя мучить. Кожа головы должна дышать. Меняй парик на какую-нибудь лёгкую косынку или бандану. Да и в центре всё равно попросят его снять, чтобы закрепить датчики.

— Хорошо, сейчас сниму! — отодвинув сковородку с огня, радостно бросила я, потому что погода и так стояла жаркая, а готовка у плиты добавляла температуры на кухне, и я чувствовала, как лоб под чёлкой уже покрылся испариной, а по затылку и шее бежит пот.

Выйдя из кухни, я нашла в шкафу светлую косынку и, сняв парик, повязала её на голову, чувствуя и физическое, и моральное облегчение. «Наверное, Миша привык уже к моим шрамам и поэтому легче их переносит. Или же, наконец, понял, что тезисы его матери, о том, что женщина всегда должна выглядеть так, как будто к ней в гости вот-вот пожалует королева Англии, в некоторых случаях глупы».

Свою свекровь я откровенно ненавидела, а вернее, отвечала ей тем же отношением, что она демонстрировала мне. Невзлюбила она меня сразу, как только увидела. Не без оснований конечно, она считала своего сына самым лучшим мужчиной на свете и желала видеть рядом с ним более достойную и красивую девушку, чем я. А ещё не стеснялась говорить, что он мог бы найти себе жену среди состоятельных девушек. Всё это, естественно вносило напряжение в наше общение, и я радовалась, что встречались мы не часто, потому что жили в разных городах. Да и свекровь постоянно была занята посиделками с подругами, поисками новых дешёвых способов омолодиться и заигрываниями с новыми ухажёрами. Даже после аварии она приехала всего на две недели, лишь потому, что пострадал и Миша. Как только он выписался, она уехала, не став дожидаться моего выхода из комы.

Миша просил не обращать внимания на слова его матери и поддерживал меня, когда та начинала делать выпады в мою сторону, но всё же в одном был полностью солидарен с ней. А именно в отношении внешнего вида. Постоянно намекая, что я должна выглядеть идеально, он приучил меня подкрашиваться даже если сижу дома и никуда не собираюсь выходить, с утра делать причёску и одеваться в красивые платья или сарафаны, ухаживать за маникюром и педикюром. В общем, постоянно выглядеть готовой ко всему, как его мать. И в принципе, я была не против этого. Но иногда это давалось тяжело. Стоять на той же кухне у плиты, когда всё парится и жарится, а за окном солнцепёк и духота, приятного мало.

«Вот и сейчас, от жары кожа вся лоснится и видок не очень презентабельный. Надеюсь, без парика будет легче», — бросив взгляд в зеркало, я достала салфетку и, вытерев кожу, критично осмотрела себя. «Всё же мне нереально повезло, что лицо во время аварии не пострадало. Иначе боюсь представить, как бы жила сейчас. Всё остальное можно спрятать под париком и одеждой и уже не так страшно воспринимается. Особенно в свете того, что Миша перестал брезгливо отдёргивать руку, когда водит пальцами по коже и нащупывает шрам».

Поправив косынку, я снова вернулась на кухню, и опять улыбнулась мужу.

— Легче стало? — заботливо спросил он.

— Угу, — я кивнула головой. — А то было ощущение, что стою в шапке-ушанке посреди пляжа на самом солнцепёке.

— А знаешь, нужно у твоего парика немного чёлку срезать. Глаза у тебя красивые, насыщенно зелёного оттенка, а чёлка не даёт их нормально рассмотреть. На лбу ведь только один еле заметный шрам и прикрывать его не вижу смысла. Вот бы врачи все раны так аккуратно зашили, — подойдя, он пристально посмотрел на моё лицо.

— Хм, Миш, ты чего? — с недоумением спросила я. — Это шрам с детства. Рассказывала же, что упала с качели и потом мама чуть всю больницу на уши не поставила, требуя исключить возможное сотрясение мозга и аккуратно зашить рану. Помнишь, ты ещё смеялся, когда я рассказывала про крики мамы в приёмном покое, и как я пыталась объяснить, что это всего лишь порез.

— Ты неправильно меня поняла. Ту историю я помню. Имелось в виду, что если бы врачи постарались так же хорошо после аварии, сейчас большей части шрамов не было бы.

— Ну, ты же знаешь, им не до этого было, — я вздохнула.

— Ладно, ерунда всё это, — ободряюще сказал он и, обняв меня, прошептал на ухо: — Больше не мучай себя одеванием парика на ночь. Его отсутствие уже не отпугнёт меня, и я буду желать тебя и без него.

— Спасибо, — почему-то кротко прошептала я и снова покраснела.

«Чувствую себя пятнадцатилетней нимфеткой, попавшей в руки опытного мужчины. Как-то странно начала воспринимать Мишу», — подумала я, наслаждаясь объятиями, и тут в голову пришла другая мысль, от которой стало не по себе.

— Ой, ты говорил, что возможно меня уже сегодня на ночь оставят в центре…

— Ну да, — он кивнул. — Чем раньше начнутся исследования, тем лучше.

— А если мне опять приснится сон с тобой? Начну стонать… Я же только стонала, или, так сказать, демонстрировала и остальной процесс? — робко спросила я, про себя молясь, чтобы только стонала.

«Я же завтра от стыда в глаза не смогу посмотреть врачу, если окажется, что стоны только часть моего ночного „представления“! Он ведь подумает, что я какая-то озабоченная!» — с ужасом поняла я.

— По-разному было, — уклончиво ответил он, и я чуть ли не отпрыгнула от мужа.

— Тогда не трогай меня больше сегодня, — попросила я, стараясь сбросить приятные ощущения. — У меня появилась теория, что подсознание выбирает самые яркие впечатления, и потом я снова ощущаю их во сне. Не хочу, чтобы в сомнологическом центре подумали, что я какая-нибудь нимфоманка.

— Значит, я твоё самое яркое впечатление за последние дни? — вкрадчиво спросил он, а потом улыбнулся и добавил: — Вряд ли ты удивишь кого-то там эротическими снами.

— Может, и не удивлю, но буду чувствовать себя потом… эээ… не комфортно. И это ещё мягко выражаясь.

— Ладно, не буду пока к тебе прикасаться, — пообещал он и, вернувшись к столу, снова сосредоточился на поисках работы через интернет сайты, а я вернулась к приготовлению обеда.

До самого выезда из дома я, как могла, отгоняла воспоминания о прошлой ночи и старалась думать о чём-нибудь другом, а в самом центре было уже не до этого.

Моим лечащим врачом оказалась приятная женщина лет сорока пяти, и я сразу почувствовала к ней расположение. Звали её Надежда Фёдоровна. А вот её помощник, Тихон Борисович, мужчина лет тридцати, вызвал лёгкое неприятие, причину которого я не могла себе объяснить. Вот не понравился он мне и всё тут.

Первым делом нас с Мишей провели в кабинет врача и усадив там на стулья, начали задавать вопросы. Когда спрашивала Надежда Фёдоровна, я отвечала спокойно и обстоятельно объясняла всё про сны и до аварии, и после неё. А вот когда ко мне обращался её помощник, могла выдавить только односложные ответы и старалась вообще не смотреть в его сторону. А самым необычным было то, что мужчина казался знакомым. Вернее, я точно могла сказать, что никогда раньше его не видела, но взгляд, жестикуляции, даже манера говорить напоминали мне кто-то, оставившего после себя неприятные ощущения. Но сколько я не силилась хоть что-нибудь вспомнить, ничего не получалось.

А после беседы помощник, отведя меня в процедурный кабинет, к моему удовлетворению, исчез. Правда, как оказалось, не надолго.

В процедурном кабинете у меня взяли кровь и из вены, и из пальца, так же взяли слюну на анализ и попросили, как только я захочу в туалет, сказать об этом. После чего отвели в другой кабинет, где я увидела кучу приборов непонятного мне назначения. Помимо них здесь стоял ещё стол с монитором, имелась небольшая кушетка, а в одной из стен было вмонтировано большое зеркало.

Мишу попросили выйти, чтобы я полностью сосредоточилась, а мне Надежда Фёдоровна пояснила:

— А сейчас необходимо сделать электроэнцефалограмму мозга и измерить электрический потенциал мышц во время бодрствования, чтобы лучше понимать, что с вами происходит во сне. Снимите, пожалуйста, парик, чтобы мы могли прикрепить датчики и разденьтесь до нижнего белья. В вашем случае необходимо пройти чуть больше тестов, чем обычно, потому что вы страдаете не только от ярких снов, а и сомнамбулизмом.

— Хорошо, — ответила я, испытывая дискомфорт от того, что нужно раздеваться, а в следующее мгновение он усилился, когда в комнату вошёл и помощник врача.

«Его ещё здесь не хватало», — недовольно подумала я, снимая футболку, а затем и брюки, а потом зачем-то пробормотала, сняв парик и приглаживая свои волосы:

— Хочу потом обратиться в центр пластической хирургии, как только появятся лишние деньги, чтобы хоть немного привести и тело, и голову в порядок.

— Понимаю вас, — мягко сказала женщина. — Но голову лучше не трогать, пока мы не решим ваши проблемы со снами. Любые процедуры с волосяным покровом помешаю нам. Вам, скорее всего, назначат пересадку, а значит, будет хирургическое вмешательство и кожа станет чувствительна к любым соприкосновениям, и это я ещё не говорю про послеоперационные раны. Так что пока лучше повременить.

— За это можете не волноваться. Денег всё равно пока нет, так что я в вашем полном распоряжении, — ответила я, складывая одежду и вместе с париком ложа её на другой стул.

Сделав это, я поморщилась, чувствуя на себе брезгливый взгляд помощника доктора, а затем пришлось пережить неприятные минуты, пока на голову одевали шапочку с кучей датчиков и проводов, а к телу крепили датчики, провода которых вели к другому прибору.

«Господи, ну почему это должен делать этот тип?» — с омерзением думала я, каждый раз, когда он прикасался ко мне, и подавляла в себе желание или пнуть мужчину, или вообще сбежать. С облегчением выдохнуть я смогла лишь, когда он всё сделал и вышел из комнаты.

— Для начала мы покажем вам ряд картинок на мониторе компьютера, — усаживая меня на стул, произнесла Надежда Фёдоровна. — Делать ничего не надо, просто смотрите на них и всё, а во второй части исследований вам нужно будет походить по комнате, а так же полежать спокойно на кушетке. Но об этом чуть позже, хорошо?

— Хорошо, — ответила я.

— Ну что ж, тогда оставляю вас одну. Устраивайтесь поудобнее и старайтесь ни о чём не думать, кроме изображений на мониторе, — сказала она и вышла.

Сделав, как просила врач, я попыталась расслабиться и уставилась в монитор, где уже через минуту начали появляться различные картинки. Чего там только не было — и красивые рассветы солнца, и красочные пейзажи, и животные с детёнышами, и фотографии еды, и просто изображения людей, причём лица выражали эмоции от позитивных, до глубоко отрицательных, и просто ужасы в виде трупов разлагающихся животных, или войн, или кадры масштабных катастроф. Всё это вызывало массу впечатлений и, рассматривая картинки, я испытывала то радость, то чувства нежности, то отвращение, то просто недоумение.

Картинки постоянно менялись и за красивой могла следовать ужасная, и спустя некоторое время я начала ощущать усталость от этих мельканий и разносторонних эмоций. Поэтому когда в комнате раздался голос врача, попросивший меня подняться, я испытала облегчение.

— Ирина, а теперь просто походите по комнате, — попросила женщина. — Как будто размышляете о чём-нибудь. О длине проводов не волнуйтесь.

— Хорошо, — поднявшись со стула, я начала бродить туда-сюда, понимая, что за мной, по-видимому, наблюдают и, испытывая неудобство, что разгуливаю в одном нижнем белье.

— Замечательно, — сказала женщина минут пять спустя. — А теперь лягте на кушетку.

Исполнив эту просьбу, я легла, чувствую уже и физическую, и эмоциональную усталость. «Всё же новые места, впечатления, и знакомства меня выматывают. Я бы уже и поспать не прочь», — зевнув, подумала я. «Интересно, а который сейчас час? По моим ощущениям не меньше девяти, а то и половины десятого, и вроде ещё рано спать. Но слишком долго меня сначала опрашивали, а потом и картинки показывали, что добавило усталости», — я снова зевнула.

— Ирина, вы хотите уже спать? — тут же спросила врач.

— Да, — подтвердила я.

В ответ мне ничего не сказали, а через минуту в комнату вошла она и её помощник, и с меня начали снимать все датчики.

— Это хорошо, что хотите спать, — мягко произнесла женщина. — Тогда приступим к основной фазе исследований. Сейчас я провожу вас в другую комнату.

Я кивнула, снова испытывая желание пнуть мужчину, снимающего с меня датчики, и когда мне притянули халат, чтобы прикрыться, ухватилась за него, как тонущий за спасательный круг. Только одевшись, я почувствовала себя лучше.

Выйдя в коридор, я увидела Мишу, ожидающего меня.

— Как самочувствие? — ласково спросил он.

— Устала немного, — ответила я. — Ведут уже спать. А ты езжай домой. Хоть выспишься нормально.

— Договорились. Завтра к утру постараюсь сюда вернуться до того, как ты проснёшься, — произнёс он и наклонился поцеловать меня в щёку, но я сделала шаг назад и отрицательно качнула головой, прошептала: — Яркие эмоции. Не хочу завтра краснеть.

Миша тихо рассмеялся, поняв, что я имею в виду, а потом помахал мне вслед, когда врач с помощником повели меня по коридору.

Комнату, в которую меня привели в этот раз, выглядела почти по-домашнему. Светлые обои с неброским рисунком, мягкое ковровое покрытие на полу, плотные шторы на большом окне, кровать, приготовленная для сна и тумбочка с ночником, стоящая рядом, создавали атмосферу уюта. Но приборы, находящиеся у кровати, опять же зеркало, вмонтированное в одну из стен и камера наблюдения под потолком, давали понять, что это исследовательская лаборатория.

— Здесь вы будете спать, — сказала Надежда Фёдоровна. — Сейчас Тихон Борисович снова прикрепит к вам датчики, и можете ложиться. Не бойтесь крутиться и принимайте удобную позу для сна. Датчики прикреплены хорошо, а провода гибкие.

— Я не запутаюсь в них? — с опаской поинтересовалась я, снова сняв халат и стараясь абстрагироваться от неприятных прикосновений помощника. — И коротковаты они. Если начну блуждать, могу что-нибудь повредить или снять…

— Не волнуйтесь. За этим мы будем следить, — заверила врач.

— Ну, тогда ладно, — пробормотала я, опять зевая.

Когда, наконец, всё было сделано, я легла в кровать и, укрывшись одеялом, закрыла глаза. «Надеюсь, во сне не опозорюсь. Хотя после этого неприятного Тихона Борисовича и разных увиденных картинок, сомневаюсь, что мне приснится что-нибудь хорошее…», — подумала я, почти сразу засыпая.

В комнату, выкрашенную в белый цвет и большую часть которой занимал огромный, длинный стол с мониторами и разнообразными приборами, вошёл мужчина лет тридцати и женщина. Здесь уже находился ещё один мужчина, и сидя в одном из кресел, смотрел в стекло в стене, сквозь которое виднелась комната с кроватью и пациентка, лежащая в ней.

— Нет, Лука, вот честно, тебе памятник надо поставить, что взялся разыгрывать её мужа! — Тимур брезгливо посмотрел на Иру, лежащую на кровати. — Всё равно не понимаю, как ты можешь к ней прикасаться. Она же вся в шрамах. Её что, пропустили через мясорубку, а потом снова сшили? Отталкивающее зрелище.

— Ты уже достал со своими высказываниями, — холодно ответил он.

— Мне противно даже датчики к ней крепить. А ты ещё и спишь с ней…

— Заткнись, — уже зло процедил мужчина. — Она человек, вылетевший на большой скорости через лобовое стекло, а потом кубарем слетевший в глубокий овраг, сквозь кусты и камни. Так что естественно, что у неё было много рваных ран. А врачи зашивали эти раны абы как, чтобы остановить сильные кровотечения и заняться более серьёзными ранами. Да и уверены были, что она умрёт, поэтому, наверное, не видели смысла стараться. Плюс, швы от операций по устранению внутренних кровотечений и открытых переломов тоже не добавили привлекательности. А позже в семье не было свободных денег, чтобы избавиться от рубцов, потому что всё уходило на лекарства и реабилитацию. Но со временем мы обязательно займёмся этим вопросом и приведём и её тело, и волосы в порядок. Всё поправимо. Так что хватит скулить и с отвращением морщиться, глядя на неё. Или возьми себя в руки, или вали отсюда, эстет долбанный.

Тимур тут же прикусил язык, а Лука перевёл взгляд на лечащего доктора. Та как раз села в соседнее кресло и быстрыми привычными движениями принялась выводить на мониторы нужные данные и графики, говоря при этом:

— В общем-то, в состоянии бодрствования она абсолютно обыкновенный человек. Электроэнцефалограмма ничем особым не отличается, эмоциональные реакции на внешние раздражители стандартные, мышечный тонус вполне соответствует её возрасту и состоянию организма. Развёрнутый анализ крови я ещё не получила, но общий тоже вполне стандартный, учитывая перенесённые травмы и лечение. Посмотрим теперь, как она ведёт себя во сне.

В комнате повисла тишина и доктор, не сводя с мониторов глаз, ожидала первых результатов, а мужчины молчали, посматривая то на экраны компьютеров, то на молодую женщину в соседней комнате.

— Сейчас она в первой стадии сна, уже дремлет, — прокомментировала Надежда Фёдоровна скорее, чтобы не молчать, потому что оба мужчины уже достаточно хорошо разбирались в состояниях испытуемых, ведь последние полгода практически жили в этом центре, привозя всё новых кандидатов для проверки. — А вот появились и сонные веретена, характерные для второй фазы. По идее, теперь минут двадцать придётся ждать третьей фазы.

Мужчины кивнули и приготовились ждать, но уже через десять минут врач встрепенулась, и удивлённо посмотрев на Луку, произнесла:

— Хм, странно. Появились высокоамплитудные дельта-волны. Похоже, она перешла в третью стадию… Слишком быстро.

— Я же говорил, что у неё, судя по всему быстрые переходы, — ответил он. — Я засекал по времени. Один цикл сна у неё приблизительно восемьдесят минут, а активна она порядка сорока минут. То есть, практически, время медленного цикла и быстрого — пятьдесят на пятьдесят, хотя у нормальных людей соотношение семьдесят пять на двадцать пять. Теперь вот интересно узнать её параметры на стадии РЕМ-сна и сколько он у неё длится, чтобы уже точно понять — сновида она или нет.

Произнеся это, Лука и двое присутствующих замерли, внимательно глядя на мониторы и ещё через десять минут одновременно улыбнулись.

— А вот и четвёртая фаза. Да она прямо спринтер в прохождении всех уровней, — с восхищением сказала женщина. — Так, а с организмом всё в норме. Дыхание и сердечный ритм замедлились, температура тела и мозга снизилась…

— Мне интересно, она сейчас встанет с кровати или нет? — перебил Лука и, вытянув шею, стал поглядывать то в мониторы, то через стекло.

— Как правило, именно на этой стадии наступают приступы сомнамбулизма, — ответила женщина. — Но что-то я не вижу предпосылок. Мышечный тонус как у простого спящего человека. Подождём, что будет. Четвёртая фаза длится от двадцати до тридцати минут.

Все опять замолчали, ожидая дальнейших событий, но в течение пятнадцати минут ничего не происходило. Тимур, всё это время молчавший, даже начал скучать и лишь периодически бросал взгляды на мониторы, всё больше уделяя внимание своим рукам, как неожиданно один из приборов громко запищал, а молодая женщина за стеклом рывком села на кровати.

— Ого, вот это переход! — ошеломлённо заявила врач. — И сердечный, и дыхательный ритмы резко участились, а температура и давление поднялась… Ооо, и они растут, причём быстро… А вот это плохо!

— Что плохо? — нервно спросил Тимур, дёрнувшийся от писка. — С ней что-то не то?

— Температура мозга во время РЕМ-сна должна снижаться, чтобы не случилось перегрева, а она, как в бодрствующем состоянии. Но не это самое странное! — женщина уже аж приподнялась с кресла, не зная, куда интереснее смотреть — на мониторы, или на подопытную. — У неё сейчас активность мозга на двенадцать процентов выше, чем в обыкновенном состоянии.

Тут уже все трое поднялись и, встав у стекла, принялись рассматривать спящую, которая хмурясь, тянула вперёд руку, как будто пытаясь ухватить что-то видимое только ей, а потом оглянулась и начала медленно отступать назад, как будто ища, куда спрятаться.

— Думаю, она именно та, кто нам нужен, — произнёс Тимур.

— Я в этом уверен, — согласился Лука. — Она точно сновида, причём сильная. И как я понимаю, перед нами открываются большие возможности. Если, как я предполагал, все сорок минут она проведёт в РЕМ-сне, то даже Салазар не сможет ей противостоять. Его жалкие десять минут не дадут ему возможности с ней бороться.

Сказав это, мужчина самодовольно улыбнулся и, подойдя вплотную к стеклу, провёл по нему пальцами, как бы поглаживаю кожу молодой женщины, стоящую за ним.