Театр был полон. Раздался сигнал к началу представления. Поднялся занавес. Нет, сначала оркестр исполнил увертюру, и только после поднялся занавес и появился Дон Жуан, соблазнитель женщин, уже через несколько мгновений он вытащил шпагу и вонзил в тело слабого противника. Это был бедный старый отец, тут с душераздирающим криком, впрочем, вполне мелодичным, прибежала его дочь, дабы броситься к трупу заколотого. Отчаявшаяся женщина исполнила такую прекрасную, поднимающуюся до высокой боли печальную песню, что у слушателей на глаза не могли не навернуться слезы. И таким вот образом действие оперы, как на весах, то поднималось, то опускалось, и пятна света мерцая появлялись из мрака, призраки, к ужасу тех, кто их видел, возникали, глаза увлажнялись, произносились отчаянные слова, при этом музыка утихала, чтобы вскоре вновь вступить вместе с пением и околдовать каждое ухо. Уши, которые все это слышали, изнемогали от нанесенных музыкой ран, чтобы тут же новый поток музыки излечил их и освободил. Смерть сменялась жизнью, усталость — бодростью, ранение — выздоровлением, и перед глазами зрителей представали картины, которые они, так они себе говорили, никогда уже не смогут забыть. Чудесная музыка утешала и заставляла души сжиматься, пленяла и очаровывала сердца. И прекрасное, возвышенное, полнозвучное пение было похоже на счастливого ребенка, которого носят на руках и поднимают в воздух руки, возможно, еще более счастливой матери. И так все это текло и бурлило, подобно крайне грациозному, ужасающему пожару или бушующему в самом себе и ниспадающему в пропасть безумному, ревущему водопаду. Потом снова были тихие, едва слышимые вздохи. Некоторое время действие было подобно сладкому, полному любви прелестному журчанию или благодатной снежной метели. Потом казалось, будто тихий дождь падает на крыши, а затем снова будто бы раздавалось рычание раздраженного могучего льва, так что ужас и чувство прекрасного боролись между собой. И снова все погружалось в серебряный, мягкий великолепны свет луны, и казалось, что все это придумал и устроил не человек, а небесный, свободно парящий над землей ангел. Вообще о самом произведении как-то не думалось, все было таким прекрасным творением, оставалось только сидеть и наслаждаться. Охотничьи рожки и валторны звучали среди флейт, кларнетов и элегичных скрипок, так что перед душой и перед проницающим музыку взглядом вставали целые шумящие древние дубовые, буковые и сосновые леса. А потом, что же было потом? Потом началась роскошная, исполненная благодати и звуков сцена прощения, в которой милая Церлине умоляет мужа простить ее ошибку, что подкрепляется несказанно прекрасным пением, при этом поют оба, прощенная и милый добрый простивший. Они примиряются и уже не знаешь, на каком небе побывал от всех этих наслаждений и мечтаний в тяжелых волнующих испытаниях. В ложах и в партере муж и жена, брат и сестра, друг и подруга, сын и отец, мать и дочь смотрели друг другу в глаза и многозначительно кивали головами. В одной ложе, как в беседке или храме, сидела прекрасная женщина с большими, черными, горящими страстью глазами, она не решалась пошевелиться, как будто от смертельно прекрасных и сладких звуков музыки она могла занемочь и умереть, лишь бы прервать наслаждение красотой. И так же, возможно, многие другие, менее заметные зрители. Оскар, мрачный Оскар, герой своего времени, прислонился к золотой колонне и содрогнулся от алчности и дурноты своей жизни, когда услышал столь благозвучную божественную музыку. Но он не сменил выражения жестокого лица, не пошевелил ни единой конечностью худого, как будто отлитого из гибкой стали тела. «Сядь на колени мне, о жизнь моя», — пел отчаявшийся герой с черной, как вороново крыло, бородой на развратном лице. Но мы, кажется, забыли сказать, как из-за задника вышла на свет мирской дама, облаченная во все черное, с песней, исполненной бесконечного страдания и боли. Наконец, когда перед порочным и пагубным алым пламенем разверзся адский зев и поглотил неисправимого злодея с треском, шумом и грохотом, раздалось еще несколько заключительных аккордов и враз все стихло, упал занавес и публика отправилась по домам. В этот вечер Оскар свел знакомство с прекрасной графиней фон Эрлах, которая любила сживать со свету мужчин. В итоге ему удалось избежать ужасного влияния этой женщины, с чем его и поздравляют все посвященные в подробности.
См. также Über Mozarts 'Don Juan'. Эрлах — средневековый городок на берегу Бильского озера.