Сочинения

Гермер

Все-таки в должности что-то есть. Совершенно точно. Каждому ясно, что с положением в свете связаны сотни маленьких удовольствий, удобств и приятностей, например, очаровательное, спокойное членство в литературном салоне. У кого есть положение, тот может позволить себе уютные вечера с пивом. Регулярный доход по вечерам сидит на концерте или в театре. Хороший месячный оклад с размахом и самоуверенностью устраивает маскарады. И все же от должности зависит нечто, что не изящно, среди прочего подрыв телесного и духовного здоровья. Дальнейшее есть скромное напоминание о человеческой нервной системе.

Гермер, многолетний обладатель тяжелого чиновничьего портфеля, больше не мог выносить дыхание и телесное сложение коллег. Кто здоров и крепок, тот охотно шутит, Майер из сельского отдела и Штадтхаус, к примеру. Эти двое первостатейные шутники. Гермер же нетерпелив. Кто нетерпелив, ненавидит шутки таких завзятых едоков сарделек. Кроме того, за срок, который он провел на посту, он слегка повредился духом. Конечно, он еще исполнял обязанности, но уже собрав последние силы своего гения. Да-да, такое вот положение.

Почти ежедневно в известном банке, этак около двух часов дня, устраиваются бесплатные представления. Допускаются, конечно, только служащие и счетоводы, но и это вполне приличная публика. И вот они стоят в полном составе, Зенны, Глаузеры, Таннеры, Хельблинги, Шюрхи, Майеры из самых разных мест, Бинцы и Вундерли. Непринужденно, с сигарой во рту, занимают сидячие и стоячие места. Аромат и настроение, суматоха и личные цели, особенное и всеобщее, а снаружи светит солнце. «Господин Гермер!» — говорит кто-то. Этот кто-то медленно подходит к Гермеру и встает вплотную к нему. «Пустите меня! Прочь!» — говорит Гермер, отмахиваясь с омерзением. Все сотрясается и содрогается от смеха. Да-да, такой вот обеденный перерыв с душком.

У тех кто здоров, краснощек и крепок, у таких всегда должен быть кто-то для игр, развлечения и причинения боли. Тут уж милые дети дают превосходный пример. Как приятно, а какой звучный смех, божественно! Святой смех! Боги Олимпа тоже ведь служащие. Они так же скучают, возможно, время от времени довольно сильно, и тоже радуются бесплатным представлениям и спектаклям и благодарны. Конечно, хваленое жилище богов тоже всего лишь контора, совсем как наша, а боги и богини пишут и считают и ведут переписку за узкими рядами пюпитров, прикованные, мы с ужасом узнаем в них себя, к пустым пожизненным должностям.

Каждая вещь на земле обладает тривиальными двумя сторонами, теневой мрачной и веселой светлой. Кому на стол в день зарплаты попадает только кислый каждодневный хлеб, тот, наверное, чувствует себя обязанным регулярно становиться машиной на договорной основе. Кроме шуток: это первая и последняя задача. Гермер плохая машина, он не владеет эмоциями, шумит, ворчит, свистит, отмахивается, скрипит зубами, делает широкие жесты, входит, как король бретеров, которые изображают высший свет, он болен. Есть болезни, которые подходят к службе. Но болезнь Гермера, очевидно, личный и убежденный враг его энергозатратной должности. Разве так можно? Кто занимает пост, должен отбросить все, неподобающее должности. Но наш герой одной рукой отмахивается от поста. Это глупо, невозможно. Никто не может отмахнуться от бытия. Гермер снова говорит: «Прочь! Оставьте меня в покое!» Да-да, такая вот машина с дефектом.

Коллега должен и мыслить коллегиально. Принцип коллегиальности довольно властный и хорошо обоснованный. Так было и так и будет. Голодающему бродяге не нужно ни о чем думать, но зато он и голодает. А у Гермера каждый день есть еда, питье, кровать, жилье, прогулки и сигары, все эти с неба упавшие на голову вещи, настоящая скатерть-самобранка от повелевающих светом коллег. Позволяется ли ему пренебрегать этим? Может ли он показать язык господину бухгалтеру, обозвать корреспондентов обезьянами? Разумеется, нет, и все же он это сделал, не он сам, эти грехи совершила его болезнь, таким образом, болезнь Гермера — заклятый враг коллегиальности. Майер фом Ланд, этот знает, как хорошо в деревне, он уже не раз высказывал идею, что Гермеру было бы лучше в деревне. Коллега Хельблинг, судя по всему для развлечения, разнес эту идею по всему бюро: «Было бы лучше отправить этого Гермера в деревню». Шеф Хаслер, всегда такой осторожный, кладет этому распространению хорошей литературы в широких народных кругах быстрый, хмурящийся конец: «Занялись бы вы, Хельблинг, делом».

Но идею с деревней уже не вытравишь. Бинц, бухгалтер, развивает ее: «Там бы ему было чертовски хорошо. Деревенский воздух вернул бы ему здоровье. А здесь он только день ото дня глупеет. Скоро будет стыдно даже смотреть. Скоро он будет вызывать отвращение. А в деревне у него будет много солнца и какое-нибудь легкое занятие. Он мог бы там полдня лежать в траве под деревом и говорить: „Прочь от меня!“ Комары и мухи не обидятся. Скоро же будет просто стыдно. Над Хельблингом следует провести небольшой процесс. Если бы я был шефом, я бы здесь быстро навел порядок». Если бы я был шефом! Господин Бинц в квадрате хотел бы стать шефом всего отдела. По его носатому мнению, с дисциплиной и достоинством в бухгалтерии дела обстоят неважно. Зажатый между толстыми фолиантами, он мечтает о стальных реформах и о себе в качестве сурового их исполнителя. Да-да, ох уж эти подчиненные.

О предполагаемых и мнимых причинах духовного одичания Гермера говорят тут и там, но беззлобно. Должность виновата. Должность у него изнуряющая. Гермеру давно пора оставить должность. Любой бы на такой должности свихнулся. А потом шепчутся, Рюгг виноват, господин Рюгг, заместитель шефа. Это он холодным расчетом довел Гермера до безумия. Вина на Рюгге и ни на ком ином. Это самый что ни на есть прожженный интриган. Работать рядом с этим сатаной сущее мучение. Во-первых, этот дьявольский портфель, во-вторых, Рюгг, сущий дьявол. Гермеру стоит посочувствовать. Почему он позволяет так с собой обращаться? В любом случае, ему следует оставить должность. Хельблинг услужливо принимает на себя обязанность расписать всему бюро мучения Гермера, И делает он это намеренно самыми мрачными и отнимающими как можно больше времени красками. Он насмерть закрашивает время. Но шеф Хаслер, как всегда невосприимчивый к искусству, разрушает всю фреску.

«Господин Гермер, вам следует работать точнее», — замечает Рюгг, старый, тихий, в очках, тощий, монотонный, серый, с бородой, бледный господинчик тоскливым, пронзительным голосом. «Господин Рюгг, оставьте меня в покое. Понятно? Прочь!» — отвечает Гермер. Это уже не похоже на речь подчиненного, еще меньше похоже это на слова хлеба насущного, и еще меньше на слова человека, который боится, что его снимут с должности. Но что поделаешь, если слова вырвались. О, как Рюгг ненавидит Гермера, но еще ужаснее то, как ненавидит Рюгга Гермер, а самое ужасное то, как они оба до смерти ненавидят друг друга. И все же они должны работать вместе, в связке, как спаянные детали гудящей машины. Деятельность одного ничего не стоит без услужливой деятельности другого. Ошибется один, а пострадают от этого трое, а Гермер все время ошибается, но он крепко и твердо верит, что работает плохо только потому, что ему мешает злость Рюгга. Рюгг, напротив, изящный, со вкусом человек, он никогда не принимает участия в «представлениях», а с Гермером обращается как с совершенно нормальным, и как раз это и очаровывает больного: «Прочь!» Говорит ли Хебель А Хебелю В подобные слова? Да-да, вот такая деталь машины.

Годами Хебель А и Хеббель В вместе вращают колесо работы. Среди «Вам следует работать лучше!» и «Подите от меня прочь!» Среди тайно пожирающей их злобы. Рюгг всегда смотрел на Гермера косо поверх очков. Возможно, эти взгляды и послужили причиной горячности Гермера. Кто может сказать, что тревожит чью-то душу. Оставим лучше своевременное решение этого вопроса господам ученым. У них и патент есть. Когда в зале царит такая прилежная, старательная тишина, кто-то вдруг засвистит, и кто же это? Гермер. Еще он может вдруг громко засмеяться. И все время отмахивается от чего-то в воздухе ужасно большой ладонью. Бедный Гермер.

Да-да, жизнь тяжела, Хельблинг даже знает про это песню. Говорят, заунывные песни самые волнующие. Гермер женат, у него двое детей, девочки, они только пошли в школу. Каждые шесть-восемь недель госпожа Гермер навещает директора банка, чтобы слезно попросить этого высокочтимого господина сделать все необходимое, чтобы ее мужа по возможности щадили и оставили в покое. Коллегам объясняют, что от представлений лучше отказаться. «Было бы лучше отправить его в деревню», — считает Майер фом Ланд.

Действие этого и следующего текстов происходит в одной и той же конторе. Также см. Ein Vormittag (Geschichten) и Helblings Geschichte (Kleine Dichtungen). Большинство фамилий в тексте говорящие: Зеин — горный пастух, Хельблинг — полпфеннига, Шюрх — извозчик, Майер — приказчик, Бинц — коротышка, Вундерли — простак, ротозей, Штадтхаус — городской дом и т. д.