Сочинения

Маленькая берлинка

Сегодня papa дал мне оплеуху, конечно, по-отечески, нежно. Я употребила выражение: «Отец, ты, наверное, не в своем уме». Это было, разумеется, опрометчиво. «Дамам следует говорить изысканно», говорит наша учительница. Она отвратительна. Но papa не нравится, что я нахожу эту персону смешной, и возможно, он прав. В школу ведь ходят для того, чтобы проявить известное прилежание и уважение. В остальном, находить в ближних странности и высмеивать их пошло и неблагородно. Молодым дамам следует привыкать к изящному и возвышенному, я это хорошо понимаю. От меня не требуют, чтобы я работала, от меня никогда не будут требовать ничего подобного, но зато будут предполагать во мне приятную натуру. Овладею ли я какой-нибудь профессией? Еще чего. Я стану юной изысканной дамой, выйду замуж. Вероятно, буду изводить мужа. Но это было бы ужасно. Как только начинаешь презирать кого-нибудь, сам становишься достоин презрения. Мне двенадцать лет. Я, должно быть, хорошо развита духовно, иначе никогда бы не стала думать о подобном. Будут ли у меня дети? И как это случится? Если мой будущий муж не будет достоин презрения, тогда, ну тогда, я думаю, наверняка, у меня будет ребенок. И я буду его воспитывать. Но я сама еще нуждаюсь в воспитании. Какая только ерунда ни придет в голову!

Берлин это самый прекрасный, самый просвещенный город мира. Я поступила бы гадко, если бы сказала это без полной непоколебимой уверенности. И потом, разве не здесь живет кайзер? Стал бы он здесь жить, если бы ему здесь не нравилось больше всего? Недавно я видела семью кронпринца в открытом экипаже. Они восхитительны. Кронпринц выглядит как молодой радостный бог, а какой прекрасной показалась мне его высокая жена. Она вся была укутана в благоухающие меха. Казалось, с небес на эту пару падали цветы. Тиргартен великолепен. Я почти каждый день хожу туда гулять с воспитательницей. Там можно часами ходить по прямым или кривым дорожкам, под кустами. Даже отец, который вообще ничем не восхищается, восхищается Зоологическим садом. Отец образованный человек. Я думаю, он безумно меня любит. Ужасно, если он вдруг прочтет это, но я потом порву написанное. В принципе, вообще не подобает быть такой глупой и незрелой, как я, и уже вести дневник. Но иногда становится немного скучно, и тогда очень легко дать увлечь себя чему-нибудь неподходящему. Воспитательница очень мила. Она предана и любит меня. Кроме того, она действительно испытывает уважение к papa, это самое главное. Фигура у нее тощая. Прежняя воспитательница была толстой, как жаба. Все время казалось, что она сейчас лопнет. Она была англичанкой. Разумеется, она и сейчас еще англичанка, но с того момента, как она позволила себе наглости, нам до нее уже не было никакого дела. Отец прогнал ее.

Мы оба, papa и я, скоро отправимся в путешествие. Сейчас такое время, когда порядочные люди просто обязаны путешествовать. Разве не кажется подозрительным тот, кто в такое зеленое и цветущее время не уезжает? Papa уедет на пляж, и будет целыми днями лежать на песке, пока не загорит под летним солнцем до темно-коричневого цвета. В сентябре он обычно выглядит здоровее всех. Его лицу не идет усталая бледность. Лично мне нравится загар на лице мужчины. Тогда он как будто вернулся с войны. Но разве все это не детские глупости? Да, разумеется, я еще ребенок. Что до меня, то я отправлюсь на юг. Сначала ненадолго в Мюнхен, затем в Венецию, где живет человек, который мне несказанно близок, maman. Мои родители, в силу причин, глубину которых я не могу понять, а следовательно и оценить, живут раздельно. Большую часть времени я живу у папочки. Но и у мамы, конечно, есть право заполучить меня хотя бы на некоторое время. Я очень радуюсь предстоящему путешествию. Я люблю путешествовать и думаю, что почти все люди путешествуют с удовольствием. Поезд отправляется, и вот впереди долгая дорога. Сидишь, а тебя уносит в неизвестную даль. Как же мне все-таки это нравится. Знаю ли я, что такое нужда, что такое бедность? Понятия не имею. Мне кажется, совершенно не нужно, чтобы я набиралась всякого недостойного опыта. Но бедные дети вызывают у меня жалость. Я бы в такой ситуации выпрыгнула из окна.

Я и papa живем в приятнейшем квартале. Кварталы, которые тихи, до боли чисты и в известной мере стары, очень приятны. Совсем новые? Я бы не хотела жить в новом доме. Во всем новом постоянно что-то не в порядке. В нашем районе, где у домов есть сады, почти не увидишь бедных людей, рабочих, к примеру. Поблизости от нас живут фабриканты, банкиры и богатые люди, у которых профессией является богатство. Ну, это значит, что papa, по крайней мере, очень обеспечен. Бедные люди просто не могут здесь жить, комнаты слишком дороги. Papa говорит, классы, в которых царит нищета, живут на севере города. Какого города. Что это такое: севере? Я лучше знаю Москву, чем север нашего города. Из Москвы, Петербурга, Владивостока и из Йокогамы мне присылают многочисленные открытки. Я знаю бельгийские и голландские пляжи, я знаю Энгадин с его высоченными горами и зелеными лугами, но наш город? Пожалуй, Берлин для многих, многих людей, что населяют его, является загадкой. Papa поддерживает искусство и артистов. То, чем он занимается, называется торговля. Ну, князья тоже часто занимаются торговлей, и к тому же сделки у papa самые изысканные. Он покупает и продает картины. В нашей квартире висят очень красивые картины. Дело с папиными занятиями, думаю, обстоит так: художники ничего не понимают в делах, или по каким-то причинам им не положено в этом ничего понимать. Или так: мир велик и жестокосерден. Мир не думает о художниках. И тут появляется мой отец, у которого прекрасные манеры и самые лучшие связи, и самым ловким и умным способом обращает внимание мира, возможно, испытывающего острую необходимость в искусстве, на искусство и на терпящих нужду художников. Papa часто презирает покупателей. Но часто он презирает и художников. В этом-то все и дело.

Нет, я нигде не хотела бы больше жить кроме Берлина. Разве дети в маленьких городах, таких, которые совсем старые и ветхие, живут лучше? Конечно, там есть что-то, чего нет у нас. Романтика? Я думаю, я не ошибусь, если посчитаю романтичным что-то, что живо лишь наполовину. Дефективное, сломанное, больное, к примеру, древняя городская стена. То, что ни для чего не нужно, но на свой загадочный манер прекрасно, вот что романтично. Я люблю мечтать о таких вещах, и как мне кажется, об этом достаточно лишь мечтать. В конце концов, самое романтичное, что только есть, это сердце, и каждый чувствующий человек носит старые города, окруженные древними стенами, в самом себе. Берлин скоро просто взорвется от всего нового. Отец говорит, здесь исчезнет все исторически ценное, старый Берлин будет не узнать. Отец знает все или, по крайней мере, почти все. Ну, от этого его дочери одна польза. Да, маленькие, расположенные посреди природы города все-таки тоже могут быть прекрасны. Там наверняка найдутся очаровательные потайные уголки для игр, пещеры, куда можно забраться, луга, поля и лес всего в паре шагов. Такие места как будто увенчаны зеленью, но в Берлине зато есть ледяной дворец, где люди даже самым жарким летом катаются на коньках. Берлин впереди всех остальных немецких городов, во всем. Это самый чистый, самый современный город мира. Кто так говорит? Ну конечно, papa. Какой же он хороший. Да, я многому могу у него поучиться. Берлинские улицы преодолели все грязное и неровное. Они гладкие, как ледяные поля, и блестят, как до боли в глазах отполированные полы. Сейчас можно заметить некоторых людей на роликах. Кто знает, может быть, однажды я тоже попробую, если к тому времени это не выйдет из моды. Здесь есть моды, у которых даже не хватает времени по-настоящему распространиться. В прошлом году все дети и даже многие взрослые играли в диаболо. Ну а теперь эта игра больше не в моде, никто больше не хочет в нее играть. Все меняется. Берлин всегда задает тон. Никто не обязан подражать, и все же госпожа Мода самая великая и благородная повелительница жизни. Каждый подражает.

Papa может быть просто очарователен, собственно, он всегда мил, но иногда он просто в бешенстве, из-за чего, не известно, и тогда он ужасен. Да, я замечаю за ним, как тайный гнев, недовольство могут обезобразить человека. Если papa не в духе, я невольно чувствую себя как побитая собака; и поэтому papa лучше не показывать своему окружению, даже если оно состоит только из одной дочери, дурное настроение и внутреннюю неудовлетворенность. Но отцы совершают эти грехи. Я живо переживаю это. Но у кого нет слабостей, кто не совершает никаких, ну совсем никаких ошибок? Кто без греха? Родители, которые не считают нужным избавить детей от своих приступов, низводят их до уровня рабов. Любой отец должен преодолевать злость (но как это тяжело!) или вымещать ее на чужих людях. Дочь это юная дама, а в каждом образованном воспитателе должен быть жив кавалер. Я недвусмысленно заявляю: с отцом я как в раю, и если я и нахожу в нем недостатки, то это без сомнения перешедшая от него ко мне, то есть его, а не моя мудрость, которая строго за ним и наблюдает. Papa следовало бы вымещать гнев на людях, которые от него зависят. Вокруг него увивается порядочно таких.

У меня собственная комната, мебель, комфорт, книги и т. д. Боже, да я очень хорошо устроилась. Благодарна ли я papa за это? Какой бестактный вопрос. Я ему послушна, и все-таки я его собственность, в конце концов, он может мной гордится. Он думает обо мне, я его домашняя забота, он может кричать на меня, и я вижу своего рода важную обязанность высмеивать его, когда он на меня кричит. Papa любит кричать, у него есть чувство юмора и в то же время он очень темпераментный. На Рождество он заваливает меня подарками. Кстати, мою мебель спроектировал один небезызвестный художник. Papa общается почти исключительно с людьми, у которых есть хоть какое-нибудь имя. Он общается с именами. А если за этим именем еще и стоит человек, тем лучше. Как ужасно, должно быть, знать, что ты известен, и чувствовать, что вовсе этого не заслуживаешь. Я представляю себе многих таких знаменитостей. Разве такая слава не похожа на неизлечимую болезнь? Но как это я выражаюсь? Моя мебель покрыта белым лаком и расписана понимающей в искусстве рукой цветами и фруктами. Они выглядят очаровательно, и тот, кто их писал, выдающийся человек, которого отец очень ценит. Тот, кого ценит отец, должен чувствовать себя польщенным. Я имею в виду, это что-то значит, если papa расположен к кому-то, и те, кто этого не чувствуют и ведут себя так, будто им это безразлично, только делают себе хуже. Они слишком узко смотрят на мир. Я считаю отца совершенно исключительным человеком; то, что у него есть влияние в свете, совершенно очевидно. — Многие из моих книг утомляют меня. Ну, тогда это уже не так называемые «книги для детей». Такие книги это просто бесстыдство. Почему у людей хватает наглости давать детям книги, для которых у них не хватает кругозора? С ребенком нельзя говорить по-детски, это ребячество. Я, несмотря на то, что я еще ребенок, ненавижу ребячливость.

Когда я прекращу возиться с игрушками? Нет, игрушки очень милые, и я еще долго буду играть в куклы, я знаю, но я играю осознанно. Я знаю, что это глупо, но как прекрасно все глупое и бесполезное. Так, мне кажется, чувствуют творческие натуры. К нам, то есть к papa, часто приходят на обед разные молодые художники. Ну, их приглашают, вот они и приходят. Часто приглашения пишу я, часто воспитательница, и тогда за обеденным столом, который, конечно, без щегольства и излишнего хвастовства, выглядит как накрытый стол в хорошем доме, царит оживление и веселье. Papa, очевидно, с большим удовольствием окружает себя молодыми людьми, людьми, которые моложе него, и все-таки он среди них самый живой и молодой. Большую часть времени слышно только его; остальные слушают или позволяют себе небольшие замечания, что часто очень забавно. Отец превосходит их всех в образованности и глубине понимания мира, и все эти люди учатся у него, я ясно это вижу. Часто я не могу за столом удержаться от смеха, тогда я получаю мягкий или не очень выговор. Да, а после еды у нас принято лениться. Papa ложится на кожаную софу и начинает похрапывать, что, вообще-то говоря, самый что ни на есть дурной тон. Но я просто влюблена в папину манеру вести себя. Мне нравится даже его храп. Разве хочется, да и разве можно все время развлекаться?

Отец наверняка тратит очень много денег. У него есть доходы и расходы, он добивается успеха или оставляет дело. Он даже склонен к тратам и расточительству. Он все время в движении. Он, это совершенно очевидно, относится к людям, для которых наслаждение, нет, даже необходимость все время чем-нибудь рисковать. У нас часто говорят об успехе и неудаче. Тот, кто у нас обедает и общается с нами, достиг каких-нибудь малых или больших успехов. Что есть свет? Слухи, разговоры? В любом случае, отец в самом центре, в этой болтовне. Возможно, он даже управляет ей, в известной степени. Во всяком случае, цель папы это обладать влиянием. Он старается развивать и отстаивать тех, кто его интересует. Его принцип: тот, кто меня не интересует, вредит самому себе. Вследствие этого убеждения, papa всегда проникнут здоровыми духовными ценностями и может вести себя твердо и уверенно, как и подобает. Кто не видит в себе самом значимости, тому ничего не стоит совершить низость. Как я выражаюсь? Это у меня от отца?

Хорошо ли я воспитана? Не стану отрицать. Меня воспитывают, как и подобает воспитывать жительницу большого города, свободно и в то же время с известной умеренной строгостью, которая позволяет и в то же время требует от меня привыкнуть к такту. Мужчина, который возьмет меня замуж, должен быть богат или обладать обоснованными перспективами на прочное благосостояние. Бедный? Я не могу быть бедной. Для меня и подобных мне созданий просто невозможно страдать от финансовой нужды. Это глупости. В остальном, я бы определенно предпочла простоту жизненного уклада. Я не люблю внешнюю роскошь. Но и скромность должна быть комфортна. Все должно блистать безукоризненностью, а доведенная до совершенства опрятность стоит денег. Удобства дороги. Как решительно я заговорила. Разве это не опрометчиво? Полюблю ли я? Что есть любовь? Какие особенные и великолепные события у меня впереди, но я кажусь себе такой неискушенной в вещах, знать о которых я еще слишком молода. Что предстоит мне пережить?

В роли отца юной сочинительницы узнаваем Пауль Кассирер. В бытность Кассирера президентом Берлинского Сецессиона Вальзер непродолжительное время исполнял обязанности его секретаря; вместе с братом Карлом он часто бывал гостем в его доме. Кассирер также послужил прототипом героя в тексте Porträt eines Kaufmannes.