Сочинения

Всякая всячина

Благовоспитанность помогает; предупредительностью, похоже, тоже можно чего-то достичь. Тот, кто не хочет тратить время на развлечения, сохнет и ржавеет. Кажется, неумно и вредно всегда вести себя решительно. Недостаток уверенности принимает постоянно решительный вид. Вот как все это удивительно. Упасть или потерять должность часто значит, что тебе под ноги подвернется новая. Триумф это часто ни что иное как погружение в волны надменности; и все же триумфы празднуют очень охотно. Быть солидным, справедливым и спокойным тяжело и граничит с нечеловеческим, в то время как быть человечным есть наша неизбежная участь. Прекрасно и превосходно только человеческое. Известные добродетели это или пороки, или украшения. Порок это пещера, полная гнусностей и недоразумений, но избавиться от порока с раскаянием в душе прекраснее, чем никогда не грешить. Разве многочисленные ошибки не повод к восхищениям и умилениям? Как рад старый отец блудному сыну; как великолепно обрести благодать и сострадание. Добродетель кусает себе губы и стыдливо и злобно поворачивается к этой милой сцене спиной, в ужасе чувствуя, как омерзительно никогда не оступаться. Благовоспитанность, что терпит и выстаивает борьбу, удивительна. Подлинно светский человек, к примеру, благовоспитан; он благочестив и терпит.

Скупость на слова может вылиться в слабость; равно как и ее противоположность. Нами часто овладевает молчание, как нами может овладеть и желание разболтать все. Не следует молчать, когда нам кажется уместным раскрыть рот; но мы, правда, должны приблизительно знать, что уместно: а это знает человек с полной душой. Разве нельзя оклеветать молчанием? В любом случае, можно быть очень неприятным. Следует всегда немного лгать, уметь сказать то, что нельзя говорить, чтобы звучало как простая беседа. Пересказать услышанное тому, кого это касается, так же, как сказали это нам, это бестактно и может ранить. Но из уважения немного приукрасить правду значит углубить и усовершенствовать ее. Любовь умеет лгать, любовь умеет говорить, только любовь умеет красиво молчать. Кроме того, это все отклонения. Все зависит от конкретного случая и человека. К известным людям относишься так, что всякий почувствует, насколько невозможно, что мы можем не понять или обмануться друг в друге. Оскорбления, к примеру, никогда не заключаются в выражениях, но всегда в обстоятельствах. Я глубоко ранил кого-либо и не знаю об этом. Тебя кто-то любит, а ты при всех поворачиваешься к нему спиной. Но ты сам любишь там, где тебя не понимают или понимают неверно.

Великая услуга, которую мы оказываем женщине, подвергает нас опасности, что она будет считать нас за дураков. И нужно вести себя до жестокости жестко, чтобы убедить ее, что она имеет дело с человеком с чувством собственного достоинства. Истинно женские натуры ничего так не презирают и не отвергают, как доброту, это точно мимо. Женщины воспитывают в подрастающих мужчинах уважение и умение ценить самого себя. Возможно, в море такого воспитания некоторые тонкие, хорошие и дельные мужские убеждения и идут навсегда ко дну, ибо если в первый раз тебя высмеяли, благородным и великодушным во второй раз быть уже не захочется. Но кто благороден от природы и не навсегда?

Швейцария, какая изящная и маленькая лежит она в объятиях других государств! Какая же это величественная и в то же время прелестная страна! Снежное меховое боа Европы, вот как ее можно назвать! Ее природа столь же чудесна, как и ее история. Ее непоколебимость столь же необычайна, как и ее народ. Кажется, она прижимается к земле. Но разве не кажется это и при взгляде на пантеру, тем более что ей не нужно охотиться за пограничной добычей. Ее умеренность это залог ее прочности, ее скромность это ее красота, ее границы это ее несравненный идеал. Она стоит как политическая скала, а вокруг ревут политические волны. И покуда она будет такой, какая есть, ей, кажется, ничто не навредит. В той же степени, в какой она чувствует себя маленькой, она может чувствовать себя сильной и особенной и независимой, зависимой лишь от рассудительности и бесстрашия. Ее достоинство это ее граница: и покуда она умеет охранять эту незримую границу, это будет значительная и великая страна, великая, как мысль. Как притягательно и как опасно ее положение. Ее люди, как умеют они жить по-домашнему, поддерживая старину. Торговля идет в гору, науки процветают. Но к чему же хвалить ее? То, что все это ей присуще, служит ей лучшей похвалой. За рубежом о ней могут говорить грубо. Выглядит это так, как если бы французов назвали ненадежными, немцев самонадеянными, турков нечистоплотными, русских отсталыми. Как же заражает землю вся эта болтовня! Как отравляют жизнь всякие слухи!

Путешествие, поездка по железной дороге, естественно, первый класс. Садишься и едешь в неизвестную, незнакомую даль. Очаровательно. Немного знаешь все языки. Выпендриваешься: Это так мило. Выдаешь себя за командировочного. Мило, просто божественно. И вот сидишь; за окном зимняя ночь, идет снег. С потолка вагона улыбается лампа, как неизвестная глубокая тайна в человеческой груди. Внезапно на глазах выступают слезы. Что с тобой, ты же превосходный путешественник? Тебе больно? Да, я погрузился в море болезненных воспоминаний. Оно уносит меня в дальние страны. Кроме того, я читаю газету. Внезапно возникает чувство, будто я еду назад, в омываемое потоками радости милое детство. Передо мной возникают родители; я глубоко заглядываю маме в глаза. Какое блаженство, какое счастье быть маленьким! Мне кажется, будто я хочу, чтобы папа меня выпорол. Но едешь дальше, дальше, дальше. Быть путешественником, ах да; а за окном полуночный снег. Ах да, быть путешественником очень мило. Но только надо быть настоящим путешественником, или командировочным.

«Все это не так уж плохо»: это выражение кажется мне милым. Мой любимый брат Ханс все время так говорит. Он просто золотой человек, позолоченный преданностью. Да, даже если дома дела шли плохо, Ханс говорил: «Все это не так уж плохо. Это только так кажется, что плохо». Думаю, так говорят честь и любовь. Воспринимать вещи трагически пошло. Если ты не добился успеха в свете, это вовсе не так плохо. Юмор это непревзойденный король светской жизни. Здесь следовало бы сказать несколько слов о сущности светского человека. Но к сожалению придется отказаться от этой радости; и это вовсе не так плохо. Если вас толкнули, это вовсе не так плохо. Вызывать презрение, если думаешь, что поступил правильно, вовсе не так плохо. Что плохо? Быть малодушным и безрадостным? Это действительно так плохо? Да: это, это плохо. Если я упаду и засмеюсь, это вовсе не так плохо. Но если я разозлюсь поражению, это плохо. Но у меня еще есть кое-что сказать. В жизни есть не только одно и то же, но самое разное. Так вперед во всякую всячину!

Если бы на какое-то время мне запретили думать и я мог бы только действовать, как тосковал бы я по этой жизни в мыслях! Если мои дела идут неважно, как хочется мне, чтобы меня снова замечали, выделяли, гладили, баловали и любили! Если бы я должен был долгое время иметь дело с обычными людьми, как мечтал бы я об общении с изящными, необычными людьми, как в райском саду! А если я погружусь в пропасть одичания, ах, как охотно буду я после этого вести себя степенно и благовоспитанно! У всего ли есть противовес? Необходимо ли снова и снова прорываться и продираться через острые углы противоречий? Кажется, что так; и вот ты уже готов к колебаниям, неясностям и беспорядку. Снова неси этот груз, терпи неприятности, считай все эту сумятицу достойной внимания и любви. Ты никогда не сможешь добиться точного порядка вокруг и внутри себя. Поэтому не будь одержим порядком. Это мешает, делает малодушным и ослепляет.

Мы так и застряли в Средневековье, и те, кто болтают о Новом времени, о том, что по сравнению с предыдущими эпохами оно бездуховно, жестоко ошибаются. Течение времени упразднено? Как? Что если бы все стало таким пустым, таким легким, что не нужно было бы больше ни о чем думать? Признаки того, что люди культуры с их неприятностями всем надоели, налицо. Мир гладкий, как стекло, жизнь чистая, как комната в воскресенье. Никаких церквей и никаких мыслей. Ух, меня бросает в дрожь. В мире столько всего. Меня бы ничто не трогало, если бы меня не трогала всякая всячина.