Софи Лорен

Глава 16 КОШМАР В НЬЮ-ЙОРКЕ

Успех "Подсолнухов" в Европе весной 1970 года позволил Джону Левину заказать "Рэдио сити мьюзик-холл" для американской премьеры фильма, которая должна была состояться не ранее осени. Поскольку многое зависело от того, как пройдет фильм в Штатах, Софи обещала заранее приехать в Нью-Йорк, чтобы принять участие в интервью, работающих на рекламу кинофильма, и помочь сделать его прокат в Америке более успешным.

"Подсолнухи" шли в Италии настолько хорошо, что зрители начали требовать, чтобы следующая работа с Де Сика, Лорен и Мастроянни появилась как можно быстрее. К сожалению, Де Сика и сценарист Чезаре Дзаваттини уже дали обещание другому продюсеру участвовать в работе над фильмом "Сад семьи Финци-Континис", но Понти подсуетился и быстро купил его сценарий, что снимало все противоречия, кроме того, как ему казалось, материал хорошо подходил и Софи, и Мастроянни. Режиссером он пригласил Дино Ризи, ученика Де Сика, который уже работал с двумя первыми итальянскими успешными фильмами Софи (английские названия "Знак Венеры" и "Скандал в Сорренто"), Актрисе нравилось работать с этим человеком, который отличался мягким характером и чувством юмора.

Благодаря большим европейским сборам от "Подсолнухов" Понти получил частичное финансирование от студии "Уорнер бразерс", предоставив им в обмен права на прокат фильма во всем мире. "Уорнер" на самом деле не очень сильно рисковала, участвуя в этом проекте, потому что его бюджет был всего 2 миллиона долларов и к тому же Понти — как всегда — удалось договориться о получении правительственных субсидий, так как он сделал его совместным итало-французским производством.

Новый проект господина и госпожи Понти, озаглавленный теперь "Жена священника", как только о нем было объявлено публично, немедленно привлек пристальное внимание самых различных слоев итальянского общества. Именно в этот год итальянский парламент наконец-то проголосовал за легализацию развода, хотя ему пришлось преодолеть огромное сопротивление Ватикана, и во многом благодаря заговору левых, которые стремились разрушить могущество Церкви. Чету Понти также обвиняли в антицерковном сговоре, объясняя их якобы участие в нем той травлей, которой ревностные католики подвергали их много лет и которая причинила им столько горя.

По иронии судьбы, одной из первых новым законом о разводе воспользовалась сестра Софи Мария Муссолини, которая очень быстро освободилась от своего мужа — джазового пианиста — после нескольких лет его волокитства за другими женщинами, хотя и осталась с двумя детьми. Обретя свободу, Мария, которая не закончила средней школы, решила получить диплом об образовании, а затем открыть офис, предлагающий услуги в сфере связей с общественностью. Попробуйте угадать, кто стал ее первым клиентом?

Чтобы подлить масла в огонь в споре из-за "Жены священника", роль служителя католической церкви предложили Мастроянни. Актер и так уже давно был в черном списке Ватикана за его откровенную приверженность принципам свободного брака, что позволяло ему то сходиться, то расходиться со своей семьей и постоянно менять гарем красавиц, среди которых были и такие актрисы, как Фэй Дануэй и Урсула Андресс. Сценарий к фильму написали Бернардино Цаппони и Руджеро Маккари. В "Жене священника" Софи играла роль Валерии Билли — сумасбродной поп-певицы, которая собирается совершить самоубийство из-за своего неудачного романа, однако случайный телефонный разговор помогает ей изменить свое решение. Очарованная голосом собеседника, певица выслеживает незнакомца. Им оказывается дон Марио, католический священник, несмотря на это (или благодаря этому), Валерия влюбляется в него и преследует до тех пор, пока ей не удается сломить его поначалу стойкое сопротивление. За первым поцелуем последовали более интимные отношения. Они становятся причиной для появления в газетах гневных заголовков, особенно когда дон Марио обращается с письмом в Ватикан за разрешением на брак. Пока он ждет ответа, Валерия становится знаменитостью, выступая вместе с рок-ансамблем под прозвищем "жена священника". Все заканчивается печально: Ватикан отказывает дону Марио в просьбе и предлагает ему посвящение в сан епископа, о котором он мечтал с тех пор, как стал священником. Марио пытается убедить Валерию жить с ним тайно, но она возмущенно отвергает его предложение и уходит, не сказав, что беременна.

Католический целибат уже давно был одной из самых волнующих тем, обсуждаемых в Италии. Даже состоявшийся в то время Епископский собор объявил эту проблему основной для священства, требующей немедленного решения. Сценаристы фильма принадлежали к новому поколению итальянских деятелей, которые осмеливались затрагивать любые проблемы и недостатки национальной жизни, в том числе и касающиеся Церкви.

Хотя обычно Лорен и Мастроянни играли неаполитанцев, на этот раз режиссер Дино Ризи выбрал для съемок Падую, город на северо-востоке Италии. "Падуя — это крепость католицизма, вот почему мы приехали сюда, — заявил Ризи в одном из интервью, которое он дал в то время. — Когда Мастроянни в одежде священника показывается на публике, сопровождаемый Софи в мини-юбке, это действительно создает в городе атмосферу враждебности, необходимую для фильма".

Хотя Чиппи уже исполнилось полтора года и он был неутомимый ходок, Софи решила оставить его в Риме с няней, чтобы проверить, как он будет себя вести во время долгого отсутствия мамы. В случае необходимости она могла воспользоваться вертолетом, чтобы быстро добраться до дома.

Однако Софи все время звонила на виллу и разговаривала с Чиппи по телефону несколько раз в день. Благодаря своей швейцарской няне он начал говорить сразу на трех языках. Его любимым словечком тогда было — "еще", которое он знал на английском, итальянском и немецком.

Церковные власти в Падуе к съемкам фильма относились враждебно, предавали анафеме его на воскресных проповедях и в церковной прессе. Сотни жалоб поступали от общественности из-за актеров массовки. "Священники" и "семинаристы" во время перерывов в съемках часто заходили в бары, чтобы выпить вина, или стояли группами, заигрывая с проходящими мимо женщинами. Многие жители Падуи, ревностные католики, по ошибке принимали их за настоящих священнослужителей и были глубоко возмущены поведением представителей Церкви.

Во время интервью с Нино Ло Бело, итальянским журналистом, Софи сказала ему: "Мы не делаем фильм против Церкви. Мы исследуем проблему, о которой знаем и вы, и я, и вообще все. Каждую неделю мы читаем о ней в газетах и журналах, и свои проблемы Церкви придется решать, как приходится их решать другим институтам общества. Возможно, на это потребуется десять лет, или двадцать, или даже пятьдесят.

Лично я считаю, что священник — прежде всего человек, и он должен испытать все, с чем сталкивается в жизни любой из нас. Вот почему, для меня, по крайней мере, несомненно, что священник может жениться. Только имея жену и детей, о которых он должен заботиться, он начнет лучше понимать проблемы других людей. И страдать так же, как все мы в жизни, а не умозрительно".

Софи резко отрицала утверждения в прессе, что непростые отношения с Церковью превратили ее в неверующую женщину. "Да, я больше не католичка, не хожу в церковь по воскресеньям на мессу и не причащаюсь. Однако я сохраняю искреннюю веру в Бога. Я всегда молюсь, но я верю, что лучше общаться с Богом непосредственно, а не через священника. Я все время носила с собой четки, пока ожидала появления на свет моего сына".

В конце съемок Понти решил, что наступило время для семейного праздника. Сам президент Югославии Тито пригласил чету Понти приехать на отдых в его летнюю резиденцию. В то время Понти вел переговоры с югославским правительством о совместном производстве фильмов. Софи и Карло стали гостями Тито и его жены Йованки в президентском имении на острове Бриони в Адриатическом море. Они привезли с собой несколько помощников по хозяйству из своего поместья в Марино и разместились в прекрасной вилле возле летнего дворца. Так как Тито по-итальянски и по-английски говорил плохо, они общались в основном на немецком, при этом няне Чиппи часто приходилось служить переводчиком.

Через месяц после возвращения в Рим чета Понти снова упаковала багаж и полетела на этот раз в Нью-Йорк — на американскую премьеру "Подсолнухов". Здесь они остановились в Хэмпшир-хаус, расположенном в южной части Центрального парка. В свое время это был роскошный отель, но теперь его превратили в жилищный кооператив, хотя постояльцам по-прежнему предлагали полное ресторанное обслуживание и прочие виды гостиничных услуг. Понти купил там квартиру несколько лет назад, однако большую часть времени в ней жили родственники или близкие друзья. Стоимость содержания квартиры ему удавалось списывать по статье деловых расходов, поэтому он мог позволить себе такую роскошь.

Джо Левину удалось арендовать "Рэдио сити мьюзик-холл" для демонстрации "Подсолнухов". Впервые за тридцатисемилетнюю историю роскошного кинозала в нем показывали фильм, дублированный на английский язык. С тех пор как последние картины с участием Де Сика, Лорен и Мастроянни прошли в США, так называемые художественные кинотеатры для показа иностранных фильмов с субтитрами почти исчезли. Поэтому для защиты инвестиций в 10 миллионов долларов, вложенных в проект студией "Эмбасси пикчерс" и корпорацией "Авко", Левину пришлось прибегнуть к обычному показу варианта с синхронизацией голосов. Нечего и говорить, что нигде в рекламе "Подсолнухов" об этом не упоминалось. Все надеялись, что, поскольку Софи и Мастроянни будут сами озвучивать английскую версию, у зрителей сложится впечатление, что фильм действительно снимался на английском. Тем более никого из других итальянских или русских актеров обычные зрители не знали и, конечно, не представляли, как реально звучат их голоса.

Чтобы гарантировать "Мьюзик-холлу" кассовый рекорд в первый же день показа, Софи согласилась появиться на сцене до начала сеанса и ответить на вопросы группы дружески настроенных журналистов, которых пригласил сам Джо Левин. Поскольку ее появления перед большой аудиторией были очень редкими и ограничивались в основном церемониями "Оскара" и кинофестивалями, актриса очень боялась стоять одна на огромной сцене перед шестью тысячами зрителей. Однако ей удалось достойно продержаться в течение тридцати минут, высказав свое мнение по вопросам любви, брака, детей, еды и моды. Она старалась разрушить стереотип, который сложился о ней у зрителей: "Люди думают, что у меня стопроцентная сексуальная привлекательность, но это только внешнее впечатление. Может быть, процентов на пятьдесят, а остальное — их собственные фантазии". Когда какой-то из репортеров спросил ее: "Теперь, когда вы стали матерью, будете ли вы появляться в сценах обнаженной?" — она ответила: "Тот ли это вопрос, на который следует отвечать перед шеститысячной аудиторией людей?"

Вторым важным событием визита Софи в Нью-Йорк стало ее полуторачасовое интервью с британским телевизионщиком Дэвидом Фростом для его мирового ток-шоу, которое показывается в США пять вечеров в неделю по телеканалу Эй-би-си.

После ограбления в 1960 году в Англии Софи редко путешествовала с дорогими драгоценностями. Поэтому на этот раз она решила позаимствовать украшения для участия в шоу Фроста. Многие дилеры высшего уровня всегда рады одолжить знаменитостям образцы своей продукции, надеясь на рекламу, а кроме того, возможно, в будущем расширить круг постоянных покупателей. Софи выбрала несколько украшений фирмы "Ван Клиф энд Арпельз", в том числе и кольцо с большим бриллиантом. Когда Дэвид Фрост заметил его на пальце актрисы, он спросил собеседницу, сколько оно стоит по сравнению с тем миллионом с лишком долларов, которые Ричард Бартон заплатил за знаменитое украшение для Элизабет Тейлор. Софи долго смеялась, услышав такой вопрос, а потом ответила, что для этого вечера оно обошлось ей практически даром, но, как она считает, реальная цена кольца около полумиллиона долларов.

Где-то в середине американского турне Софи неожиданно пришло сообщение, что в Милане умер отец Карло Понти. Следуя традициям, предписывающим обязательно присутствовать детям на похоронах родителей, Понти решил, не отменяя остальных договоренностей Софи, лететь в Италию один. Софи провожала его до аэропорта Кеннеди и оставалась с ним до тех пор, пока он не прошел в самолет. Возвратившись в Хэмпшир-хаус, она почувствовала себя страшно усталой и, несколько раз проверив, что делает Чиппи, решила сразу лечь отдыхать, вместо того чтобы, как обычно, посмотреть телевизор в рабочем кабинете с секретаршей и няней.

Когда Софи вошла в спальню, ей показалось, что она увидела движущуюся тень. Софи побежала за Инес и Рут, но когда они все вернулись, никого не обнаружили. Софи успокоилась, но попросила Инес на всякий случай остаться с ней на ночь. Заложив в уши противошумовые затычки, что она обычно делала, Софи в конце концов заснула.

В семь утра Инес встала, чтобы приготовить кофе. Пройдя на кухню, она увидела там троих незнакомцев. Один направлял ружье на двух сотрудников здания, которых бандиты накануне заставили открыть черный вход в апартаменты Понти. Инес начала кричать так громко, чтобы Софи услышала ее.

"Сначала я решила, что мне снится кошмар, — вспоминала актриса, — но когда поняла, что проснулась, вначале голос показался таким далеким, как будто шел откуда-то снаружи. Тут в комнату ворвался какой-то человек со связкой ключей на большом кольце. Я все еще была в оцепенении. На какое-то мгновение я подумала, что это доктор со стетоскопом. Сердце мое забилось, я очень испугалась. Сначала крик, потом и этот незнакомец, которого я на мгновение приняла за доктора, означали для меня только одно. Мой сын. Он болен.

Я почти завопила: "Это Чиппи, не так ли? Что с моим маленьким?"

Мужчина сказал ей: "Не волнуйтесь, и все будет хорошо". Только в этот момент Софи поняла, что кричала Инес, один из членов банды ударил ее рукояткой пистолета.

"В комнате стоял полумрак, — продолжала вспоминать Софи. — Человек приказал включить свет, и я увидела, что он размахивает пистолетом и на нем темные очки. "Это ограбление", — заявил он. Все происходящее напоминало второсортный гангстерский фильм. Он начал выбрасывать мои ювелирные изделия из ящика столика.

"Это все подделки, — сказал он. — Мне необходимы настоящие драгоценности. И если я не получу их…" Тем временем в комнату вошли консьерж и менеджер, сопровождаемые человеком, который держал их на мушке пистолета. Менеджер, бедняга, настолько ослаб от шока, что преступники позволили ему сесть на стул. Я подала первому мужчине кольцо с рубином, которое лежало на столе. Он схватил его, но остался недоволен. У меня было еще несколько драгоценностей от ван Клифа, которые я хотела надеть на большой вечер в Рокфеллер-центре. Грабитель отнял и их, но и этого ему было мало, и он заявил: "Я хочу то большое кольцо, которое я видел у тебя на пальце на шоу Дэвида Фроста".

"Какая я была дурочка, что сразу уделила ему столько внимания, — продолжала Софи. — Из-за этого сейчас мне угрожал человек с пистолетом, моя секретарша была избита, и бог знает что происходило с моим ребенком. Я простонала: "Это не мое кольцо, я заняла его у ван Клифа и возвратила тем же вечером. Умоляю, поверьте мне". Мужчина приблизился. "Где то кольцо? — спросил он. — Тебе лучше его отдать".

Софи начала уверять грабителей, что говорит правду. "Это был человек приблизительно моего возраста, может быть, тридцати пяти или тридцати шести лет, — вспоминала она. — Я уставилась на него, не понимая, насколько опасно смотреть преступникам в лицо. Они всегда боятся, что вы можете потом узнать их. Он разозлился, схватил меня за волосы и потянул голову вниз, пока я не оказалась лежащей на полу. Затем он вытащил из моего бумажника несколько сотен долларов, взял кольцо с рубином и драгоценности ван Клифа. В комнату вбежал еще один человек и крикнул: "Торопись, пора смываться". Однако тот, который держал меня, внезапно замер. Он повернулся и сказал: "О’кей, где твой малыш, только скажи мне, где твой малыш?"

"Когда я услышала это и подумала, что они угрожают похитить Чиппи, меня начало трясти. Это было одновременно и отчаяние, и страх за моего сына, и ярость из-за моего глупого пристрастия к драгоценностям. На столике в коридоре лежало еще несколько бриллиантов и других ювелирных побрякушек. Я пробежала мимо вооруженных преступников. Один из них, подумав, что я, должно быть, собираюсь позвать полицию, пытался схватить меня. "Возьмите это, — сказала я ему, протягивая сумочку с драгоценностями". Он схватил ее, и они выскочили из квартиры. Меня трясло до тех пор, пока Чиппи не оказался в моих руках и я не увидела, что он в безопасности. Эта история стала самым большим уроком в моей жизни. Я вычеркнула слово "драгоценности" из моего словаря. Зачем иметь что-то, что может заставить других людей прибегнуть к убийству или похищению? Может быть, я нуждалась в бриллиантах, чтобы доказать что-то самой себе, может быть, они были символом успеха моей карьеры, но ведь это глупость".

Едва преступники исчезли, оставив в квартире двух заложников, Софи позвонила на телефонную станцию, но ответа не получила. Как оказалось впоследствии, в банде был четвертый преступник, который держал под дулом сотрудников технической службы, пока остальные члены банды орудовали наверху. Все заняло у них около пятнадцати минут и, очевидно, окончилось успехом, прежде всего из-за раннего воскресного часа (семь утра), и статуса жилого дома, в котором не столь интенсивное движение, как в обычных отелях.

Через шесть часов после этого события на другой стороне Гудзона, в западной части Нью-Йорка, несколько школьников нашли бумажный пакет, который скорее всего выбросили преступники и в котором была часть похищенного. Помимо золотого браслета и нескольких ключей на цепочке, там лежал паспорт Софи, билеты на самолет, а также чек на четырнадцать тысяч долларов, выписанный "Авко-Эмбасси", чтобы покрыть расходы актрисы во время ее пребывания в Нью-Йорке.

Неудивительно, что Софи оставалась в городе не дольше того, чем это потребовалось, чтобы помочь полицейским начать расследование. В ее апартаменты также прибыли агенты ФБР, которые затем отправили телеграммы дилерам в Рим, Париж и Лондон, где чета Понти покупала драгоценности, чтобы получить их описание и сведения об их стоимости. Как сообщалось, украденные вещи оценили в 700 тысяч долларов, 200 тысяч из которых приходились на украшения, взятые на фирме "Ван Клиф энд Арпелс", к счастью, застрахованные. В отличие от собственных драгоценностей Софи, стоимостью в 500 тысяч долларов, — страховые компании учитывали риск после ограбления актрисы в Лондоне в 1960 году.

Два дня спустя толпа репортеров ожидала Софи и ее сопровождающих в аэропорту Кеннеди, откуда она улетела в Рим. "Я никогда больше не надену драгоценности. Предпочитаю, чтобы меня обнимали руки моего ребенка", — заявила она, неся Чиппи через толпу собравшихся людей, прежде чем сесть в самолет.

Когда ее спросили, не станет ли она носить подделки вместо настоящих драгоценностей, актриса улыбнулась и сказала: "Отличная идея. Я никогда об этом не думала. Но в моей жизни никогда и не было ничего фальшивого".

Однако это преступление имело и положительную сторону. В течение нескольких дней сводки новостей желтой прессы и радио, телепередачи не обращали внимания на отрицательные рецензии критиков о фильме "Подсолнухи". Но после громкого успеха на первой неделе в "Рэдио сити мьюзик-холл" неприятие фильма как прессой, так и зрителями привело к тому, что прокатчики прекратили его показ на экранах Америки.

Критики утверждали, что "Подсолнухи" — это напыщенная и старомодная "мыльная опера", далекая от современных смелых новаций и несопоставимая с такими фильмами, как, скажем, "Полуночный ковбой", "Легкий на подъем", "Пять легких кусочков" и "Женщины, которые любят". Возможно, лучше всех это мнение выразил Стефан Канфер в обозрении для журнала "Тайм": "Почему так много проверенных талантов провалились в "Подсолнухах"? Из-за рыхлого сюжета? Несомненно, но также и потому, что природа романтического кино противоречит нынешней сексуальной революции. К сожалению, порнография или секс не могут быть заменены мыльной оперой".

Нет никакого сомнения, что еще одной причиной провала "Подсолнухов" в США стало дублирование фильма на английский язык. Те зрители, которые хотели увидеть первоначальную версию с субтитрами, такой возможности не получили и поэтому вообще не пошли его смотреть. Во время сеансов в "Мьюзик-холле" десятки людей выступили с демонстрацией у стен кинотеатра, требуя возмещения убытков, так как заметили синхронизацию голосов актеров. Бэсс Майерсон, адвокат потребителей Нью-Йорка, получила так много жалоб, что начала кампанию за принятие местного закона, в котором предусматривалось бы, чтобы реклама театральных спектаклей и фильмов указывала, пойдет ли иностранный фильм в дублированном виде или с субтитрами.

Серия коммерческих провалов в Америке, в том числе и "Подсолнухов", привела к тому, что Карло Понти не удавалось заинтересовать какую-нибудь из основных студий Голливуда подписать с ним или с Софи новое соглашение на проект стоимостью в несколько миллионов долларов. Поэтому Понти решил сосредоточить свои усилия на небольших европейских проектах, которые по голливудским стандартам считались дешевыми. Если повезет, они могли бы принести прибыль без того, чтобы организовывать их прокат в США. В случае же заокеанского показа доходы станут дополнительным приятным довеском для его создателей.

Именно этот подход и стал основной причиной интереса Понти к "Жене священника", который пользовался успехом не только в Италии, но и в остальных странах Европы. Однако в США этот фильм не пошел (несмотря на усилия "Уорнер бразерс" удовлетворить все категории зрителей, для чего она выпустила как дублированную версию, так и с субтитрами). Винсент Кэнби, кинокритик "Нью-Йорк таймс", который назвал "Подсолнухи" "тяжелым испытанием для зрителей", считал, что "Жена священника" ненамного лучше. "Однако этот фильм на десятилетия отстает от "Вчера, сегодня, завтра" и "Брака по-итальянски", которые создали новый тип комедии".

Из-за провала фильма в США "Уорнер" выбрала для следующего итальянского производства Понти более незначительный проект, что вынудило его покрыть разницу за счет продажи прав студии "Юнайтед артистс" на прокат своей будущей работы в Америке.

Тем временем очень расстроенные из-за смерти отца Понти и ограбления Софи, они не могли пока думать о своих кинематографических планах. Неудивительно, что теперь, когда Софи вернулась из Нью-Йорка, ее беспокоила проблема безопасности семьи. На вилле Понти была установлена новая система защиты против взлома, а на окнах появились железные решетки. Охранники получили небольшие передвижные радиостанции, и теперь им помогали немецкие овчарки, которые сторожили поместье в течение двадцати четырех часов. По периметру всей территории обширного поместья на стенах появилась колючая проволока.

Поскольку местоположение виллы было хорошо всем известно, Понти в течение нескольких лет втайне покупал участки земли на севере Италии, километрах в двадцати от его родного Милана, чтобы построить там убежище для семьи. К концу 1970 года все участки удалось объединить в единое хозяйство площадью свыше 300 гектар. Скрытая от посторонних глаз новая резиденция четы Понти находилась в центре лесного массива, окружающего ее. Это был переделанный охотничий домик, в котором сохранились оленьи рога, чучела птиц и другие трофеи, украшающие вестибюль.

После несчастного случая, произошедшего с ней в Нью-Йорке, Софи большую часть времени проводила теперь на ранчо с Чиппи, но не хотела переезжать туда на постоянное жительство, так как климат здесь осенью и зимой был излишне влажным. Чиппи, напротив, охотно остался бы здесь навсегда из-за большого числа животных. На территории ранчо папа-Понти начал сооружение еще одного небольшого зоопарка и развел стадо крупного рогатого скота.

Во время семейного отдыха в Югославии Тито так хвастался своими призовыми черногорскими быками, что заронил в голову Понти еще одну идею — что, если попытаться скрестить этих красавцев с лучшими породами коров Италии? Хотя такие быки не экспортировались из Югославии, Тито отдал распоряжение, чтобы чете Понти доставили быка-производителя прямо с его фермы, расположенной возле Титограда, столицы провинции Черногории, названной так в честь главы Югославии.

В это время Софи обдумывала, чем бы ей заняться, пока не начались съемки очередного фильма, и решила попробовать написать поваренную книгу, воспользовавшись рецептами, которые она собрала и опробовала во время своего длительного заточения в Женеве перед родами. Давний друг Базилио Франчина договорился с писателем Винченцо Буонассизи, специализировавшимся на этой тематике, чтобы он помог Софи. В 1972 году книга вышла одновременно на нескольких языках (в том числе и японском) в издательстве "Rizzoli, Doubleday". Названия ее менялось в разных странах от "На кухне с любовью" до "Готовим вместе с Софи".

Софи призналась, что у нее давняя привычка давать своим близким друзьям и любимым родственникам кулинарные прозвища. Так, Карло Понти она обычно звала involtino (рулетик), но когда он был особенно нежен с ней, то удостаивался прозвища polpettone (котлетка) или suppli (блюдо из риса и сыра сорта "моццарелла"). Как Софи звала своего мужа, когда была сердита на него, остается только догадываться.

Весной 1971 года Софи начала сниматься в своем двадцать первом фильме, продюсером которого был Понти, комедии "Мортаделла" (в итальянском прокате) — так называется тип острой колбасы, которую готовят из свинины и говядины. Поскольку "mortadella" звучит точно так же, как американский вариант английского слова, которое означает "чепуха", "вздор", понятно, что для проката фильма в США требовалось другое название. Там он шел как "Леди "Свобода".

Софи играла вулканическую неаполитанку по имени Маддалена Кларапико, которая работает на колбасной фабрике по две смены, чтобы скопить деньги на полет в Нью-Йорк, где она намеревалась выйти замуж за своего давнего жениха Мишеля, владельца ресторана в районе Маленькой Италии. Когда она проходит через таможню в аэропорту Кеннеди, инспекторы из Службы контроля за продовольствием и лекарствами замечают длинный, красиво упакованный батон колбасы сорта мортаделла, который она намеревалась вручить Мишелю как свой свадебный подарок. Однако федеральный закон запрещает ввозить в США мясные продукты. Маддалена отказывается отдать колбасу, и ее задерживают, чтобы отправить обратно в Италию, если она будет продолжать оказывать сопротивление властям. Репортер из газеты, случайный свидетель ее задержания, пишет об этом статью, которая появляется в следующем номере газеты и привлекает внимание к судьбе Маддалены итало-американского сообщества. Но к этому времени ей уже самой удается освободиться, так как она съела всю мортаделлу и теперь у власти против нее нет никаких улик.

Однако трудности Мадцалены только начинаются. Она затевает драку с женихом и просит помощи у своего защитника — репортера, написавшего о ней статью. Заканчивается тем, что они проводят вместе ночь, но когда оказывается, что газетчик женат и что у него есть дети, Маддалена решает вернуться к Мишелю, если он уже успокоился. Мишель страстно желает вернуть ее обратно, но только потому, что неожиданная известность Мадцалены, как он думает, может помочь его ресторанному бизнесу. Когда она это понимает, то уходит, чтобы начать новую жизнь в стране свободных и смелых людей.

Ставил фильм "Мортаделла" Марио Моничелли, который уже давно работал с Марчелло Мастроянни и Витторио Гассманом и был хорошо известен за пределами Италии своей комедией "Большая сделка с уличной Мадонной". В одном из интервью того времени Софи объяснила, почему был выбран Моничелли. "Это его первый фильм на американском материале. Возможно, ему удалось бы увидеть здешнюю жизнь иначе, чем американскому режиссеру, который уже привык к этой стране. Может быть, итальянец сможет показать особенности американской жизни, которые никто до него не замечал: юмор, одиночество, смятение и изумление иностранца, который приезжает в новую страну".

Впервые почти за десять лет Софи работала без партнера подобного ей мирового масштаба, хотя сюжет "Мортаделлы" давал возможность для двух героев. Однако для итальянского рынка Понти хотел сделать фильм с одним романтическим героем-итальянцем, а на роль жениха Маддалены выбрал Луиджи Пройетти, популярного комика кино и телевидения.

Понти выделил на съемки нью-йоркских сцен десять недель — самый длинный срок пребывания их в Америке со времени работы над фильмом "Такого рода женщина" в 1958 году. Несмотря на то, что произошло в Хэмпшир-хаусе восемь месяцев назад, они слишком привыкли к своей квартире, чтобы отказаться от нее. Понти нанял переодетых полицейских для охраны коридора и непосредственно входа в номер. Семья Понти надеялась, что на этот раз никаких неожиданных визитов к ним не будет.

На роль американца Понти выбрал Уильяма Девана, который недавно получил восторженные отклики за исполнение несчастного Мак-Мерфи в возобновленной бродвейской постановке "Полет над гнездом кукушки".

Работа над фильмом "Леди Свобода" едва не отбила охоту у Девана делать кинематографическую карьеру. "Я знал, они жалели, что не выбрали на эту роль Джона Гуара, — вспоминал он. — Они хотели, чтобы репортер из газеты был похож на Дэмона Рюньона в исполнении Джимми Бреслина, этакого славного парня. Думаю, и после того как я начал работать, они все еще сомневались, не пригласить ли другого актера. Словом, это был сумасшедший дом. Представляете, Софи могла заявить мне: "Наверно, не очень хорошо, что мы работаем вместе, так как у нас обоих резкие черты лица". Вот почему она предпочитала Джона Гуара, так как у него круглое лицо с круглыми глазами, что вполне ее устраивало. Она всегда относилась ко мне как к обслуживающему персоналу, и даже после трех недель съемок. Но однажды она случайно услышала, как кто-то расспрашивал меня о пьесе "Рождественский обед", которую я написал. Софи попросила дать почитать ее, и на следующий день я принес ей экземпляр. После этого ее отношение ко мне изменилось. Она хотя бы стала замечать меня".

К счастью, оказалось, что пока чета Понти была в Нью-Йорке, полиция задержала двух человек, предположительно замешанных в ограблении Хэмпшир-хауса. После того как Софи, ее секретарь Инес и несколько сотрудников комплекса опознали подозреваемых, их арестовали и обвинили не только в ограблении, но и в угрозе жизни ребенку актрисы.

Перед возвращением в Италию Софи поступило предложение, которое временно снимало с ее мужа-продюсера заботу о предоставлении ей работы. Режиссер Питер Гленвилл договорился с писателем и продюсером Дейлом Вассерманом и студией "Юнайтед артистс" снять фильм "Человек из Ламанчи" и хотел, чтобы Софи сыграла главную роль. Гленвилл, который поставил "Бекета" с Ричардом Бартоном и Питером О’Тулом и был близким другом обоих актеров, обещал ей, что одного из них обязательно пригласит на главную роль.

Софи не пришлось долго уговаривать. Она уже очень давно мечтала о музыкальном фильме и полюбила спектакль "Ламанчи" с тех пор, когда увидела его во время пребывания в Нью-Йорке, где он давно и с успехом шел на сцене. Она попросила Понти не слишком настаивать на размерах гонорара, однако ему все равно удалось заключить контракт для нее на 750 тысяч долларов.

Тем временем у Понти были собственные проекты, ожидавшие Софи по возвращении домой. "Белая сестра" — это английское название фильма "Белое, красное и…" ("Белые, красные и…") романтической мелодрамы, которая как бы завершала цикл ролей Софи, которые она сыграла много лет назад, в небольшом эпизоде "Анна". В первый раз за много лет она снова работала вместе с режиссером Альберто Латтуда и играла, как Сильвана Мангано в "Анне", няню-монахиню, которая разрывается между священным обетом и сексуальными желаниями.

Вышедшая вскоре после "Жены священника", "Белая сестра" могла показаться еще одной попыткой четы Понти вызвать гнев у своих ватиканских противников. Однако монахини, мучимые психологическими проблемами, давно уже стали любимой темой итальянского кинематографа и дешевых романов. Поэтому считалось, что "Белой сестре" коммерческий успех гарантирован. Пока Понти вел обычные переговоры о прокате фильма за рубежом, на этот раз разделив права между "Уорнер бразерс" и "Коламбия пикчерс", он рассчитывал, что основным рынком будет Италия. Партнером Софи в этом фильме стал очень популярный в то время Адриано Челентано, которого часто называли итальянским Элвисом Пресли, потому что он был звездой грамзаписи, музыкальных программ, киноактером в одном лице.

Английское название фильма обыгрывает род занятий главной героини и цвет одежды, которую она носит. В начале истории монахиня Джермана трудится в одной из миссионерских католических клиник в Ливии, бывшей итальянской колонии. Когда-то Джермана была проституткой, но после смерти любимого человека постриглась в монахини. Когда Джерману делают управляющей клиники в небольшим городке на севере Италии, которым правит мэр-коммунист (отсюда итальянское название "Белые, красные и…"), — у нее начинаются трудности с пациентом, обыкновенным рабочим, который, однако, ведет себя так, словно он главный врач, и сует свой нос во все дела. Откровенный конфликт тем не менее переходит в нечто похожее на любовь. Но пока Джермана борется со своей совестью, окончательное решение за нее принимает господь бог. Выйдя из больницы, мужчина почти сразу же погибает в аварии, его постигла та же судьба, что и любовника Джерманы, из-за которого она стала монахиней.

Среди знаменитых монахинь в кино в прошлом были Ингрид Бергман, Одри Хепберн, Дебора Керр и Лоретта Янг. Исполнение такой роли ставит перед актрисой сложную задачу, так как длинная, бесформенная одежда скрывает большую часть тела, оставляя видимым только лицо. Что касается Софи, белое, легкое обрамление делает ее почти неземной красавицей, хотя некоторые критики позже спрашивали, если бы настоящая монахиня использовала тени для глаз и накладные ресницы, как актриса в этом фильме, кем бы она в этом случае считалась.

Поскольку Софи все еще была в списке бойкотируемых арабами лиц, Понти решил снимать ливийские пейзажи на юге Испании, возле Альмерии, что к тому же позволило ему рассчитывать на субсидию правительства этой страны. По условиям договора с испанцами, он должен был снять в фильме испанского ведущего актера, поэтому роль итальянского директора больницы играл Фернандо Рей, бородатый актер, любимец режиссера Луи Бунуэля, который часто снимался в итальянских, французских и американских фильмах.

В "Белой сестре" часто используется прием обратного кадра, когда сестра Джермана вспоминает эпизоды своей прежней жизни, еще до того, как она стала монахиней, в том числе и картины далекого детства. Для большего сходства, она попросила свою одиннадцатилетнюю племянницу Алессандру Муссолини сыграть небольшую сцену-воспоминание. И неудивительно, так как девочка очень хотела стать актрисой, как и ее знаменитая тетя.

Пока Софи снималась в "Белой сестре", подготовка к "Человеку из Ламанчи" была приостановлена, так как режиссер Питер Гленвилл отказался от проекта, поссорившись с "Юнайтед артистс". Подобно его интерпретации "Бекет", Гленвилл хотел превратить "Ламанчу" в грандиозное историческое зрелище, которая бы больше походила на "Дон Кихота" Сервантеса, чем театральную пьесу. "Юнайтед артистс" эта переделка не понравилась, особенно когда они увидели, что предварительный расчет бюджета тянет на 20 миллионов долларов, и поэтому решили заменить режиссера.

К счастью, все это произошло уже после того, как Гленвилл назначил своего друга Питера О’Тула на главную роль. Однако "Юнайтед артисте" необходимо было найти нового режиссера, который возобновил бы работу над фильмом, используя уже имеющийся материал. Студия пригласила Артура Хиллера, чья "Любовная история" по популярности вышла на уровень супербоевика. Хотя Хиллер никогда раньше не делал музыкальных фильмов, казалось, что он может справиться с любым жанром. После "Любовной истории" он снял еще два очень удачных фильма: "Площадь Сюите", в котором сыграл Нейл Саймон, и "Больница" с Пэдди Чаевски.

Как это ни странно, Софи предстояло работать с одним из основных соперников Карло Понти — Альберто Гримальди, который стал теперь по просьбе студии продюсером "Человека из Ламанчи". Гримальди, любимчик "Юнайтед артистс", работавший с выдающимися режиссерами Серджио Леоне, Федерико Феллини и Паоло Пазолини, хотел снимать фильм в Риме в Диночитте (неофициальное название комплекса студий, построенного в начале шестидесятых годов Дино Де Лаурентиисом), которая часто нуждалась в заказах, пребывая в бедственном положении.

Римская студия, которая находилась примерно в двадцати пяти километрах на юг от столицы Италии, в полной мере устраивала Софи, потому что она могла приезжать туда прямо из дома. Идея снимать испанский фильм в Италии могла показаться довольно странной, но ведь предыдущая эпическая работа о падении Римской империи целиком делалась в Испании.

"Человек из Ламанчи" впервые появился на телевидении как драма Дейла Вассермана (продолжительностью 90 минут). Несколько лет спустя Вассерман переделал ее в мюзикл, композитором которого был Митч Лей, а слова написал Джо Дарион. После успешного показа мюзикла в Оперном театре Коннектикута его создатели договорились с руководством центра Линкольна, у которого в то время не было собственной постоянной сцены, о постановке мюзикла во временно устроенном театре в Гринвич-Виллидж, на территории студенческого городка местного университета. Благодаря положительным отзывам критиков, а главное, успеху у зрителей мюзикл быстро стал настолько популярным, что на него трудно было купить билеты, и в конце концов он переехал на Бродвей. "Человек из Ламанчи" около шести лет шел в Америке и ставился в сорока пяти странах мира на двадцать одном языке.

"Человек из Ламанчи" предоставил Софи возможность сыграть сразу две роли — неряшливой распутной служанки по имени Альдонца и невинной девушки, о которой мечтает главный герой, Дульсинеи. Вассерман применил в постановке прием "пьеса в пьесе", начав с эпизода в тюрьме, куда заключает Мигеля де Сервантеса испанская инквизиция. Сервантес читает свое произведение сокамерникам и сам преображается в героя романа Дон Кихота из Ламанчи. История постоянно переходит от вымысла к реальности и обратно, однако главное в ней — странствия Дон Кихота и его верного слуги Санчо Пансы. Дороги приводят их к ветряной мельнице, которую спятивший с ума Дон Кихот принимает за великана. Он убежден, что, пока владелец замка не сделает его рыцарем, он не сможет победить чародея. В своем безумии он принимает убогую придорожную гостиницу за замок, а ее хозяина — за сеньора. Даже распутная Альдонца в его поврежденном уме превращается в Дульсинею, чье "имя словно шепот ангела".

Дон Кихот признается сбитой с толку девице, что его миссия в жизни — "мечтать о несбыточном и тянуться к недостижимым звездам". Но как только угодливый владелец гостиницы присваивает ему звание Рыцаря печального образа, мужество Дон Кихота подвергается серьезным испытаниям. Орава пьяных погонщиков мулов "похищает" Альдонцу. Тут снова возникает Сервантес, так как некоторых из его сокамерников уводят на пытки. После этого действие возвращается к Дон Кихоту. Он находит Альдонцу и отбивает ее у шайки насильников. Альдонца старается убедить его принимать ее такой, какая она есть, а не за вымышленную Дульсинею.

Как и предполагал Дон Кихот, неожиданно появляется чародей ветряной мельницы, Рыцарь Зеркал, в совершенно фантастическом одеянии, на самом деле оказавшийся тюремным доктором, которого присылает инквизиция, чтобы излечить Сервантеса от безумия. Он преуспевает в этом даже слишком, в неистовом поединке смертельно ранив Дон Кихота. Даже Альдонца, которая теперь согласна быть для него Дульсинеей, не может убедить его снова стать ее верным рыцарем. Когда он испускает дух, Альдонца рыдает: "Как человек ты умер, но Дон Кихот — жив".

Несмотря на средневековый сюжет фильма, музыка для "Человека из Ламанчи" была написана в современным бродвейском стиле, а песня "Неосуществимая мечта" (в партитуре озаглавлена "Поиск") завоевала популярность во всем мире. Более того, она произвела такое сильное впечатление, что мало кто запомнил остальные песни, хотя в фильме их было больше дюжины, в том числе "Дульсинея", "Маленькая птичка, маленькая птичка!", "Все то же самое", "Я действительно люблю его" и, разумеется, озаглавленная по названию фильма — "Человек из Ламанчи".

В первом нью-йоркском мюзикле в главных ролях выступали два выдающихся певца Ричард Кили и Джоан Динер, а также Ирвинг Джекобсон, комедийный актер из театра "Идиш". Хотя все они получили признание критиков и зрителей за свое исполнение, их мало кто знал в мире кино, поэтому невозможно было найти одиннадцать миллионов долларов для создания кинематографической версии спектакля. Однако руководство студии надеялось, что Питер О’Тул и Софи Лорен смогут вызвать интерес у большого числа зрителей. Роль Санчо Пансо получил, и вполне обоснованно, американский актер Джеймс Коко, который недавно закончил длительное и триумфальное выступление на Бродвее в главной роли в спектакле Нейла Саймона "Последний из пылких рыжих любовников" и казался верным претендентом на завоевание ведущего положения в кино.

Никто из трех звезд не был подготовленным певцом, хотя у Софи имелся некоторый опыт, о котором она с удовольствием вспоминала, — исполнение музыкальных произведений в некоторых фильмах и на пластинках. "Юнайтед артисте" пригласила Сола Чаплина, одного из ведущих музыкальных деятелей Голливуда, чтобы тот помог актерам. Чаплин — великолепный специалист, он очень много сделал для успеха "Вестсайдской истории", в которой большинство песен исполняли непрофессиональные певцы, и тем не менее фильм завоевал десять "Оскаров", в том числе и как лучший кинофильм года. "Секретная" формула Чаплина — это одновременно дублирование и вокальный стиль спичгезанг — нечто среднее между обыкновенной речью и пением, который Рекс Харрисон с успехом использовал в "Моей прекрасной леди".

Съемки "Человека из Ламанчи" начались в январе 1972 года. Софи несколько раз встречала Питера О’Тула на кинофестивалях, поэтому нельзя сказать, что они были совершенно не знакомы друг с другом. Скорее актер относился к Софи как к давнему другу или закадычному приятелю, с которыми он много лет не виделся. Узнав кое-что о прошлом актрисы, он упорно продолжал называть ее Силиконе (в это время была мода на искусственные большие "силиконовые" груди), что вызывало у окружающих ехидные комментарии, связанные с произношением настоящей фамилии Софи — Шиколоне.

"Когда я ее так назвал первый раз, она страшно удивилась и разразилась громким смехом, — вспоминал О’Тул. — Мое представление о Софи не только не ухудшилось, напротив, я увидел, что она очень естественный, непосредственный человек. Но только после того как мы начали работать вместе, я понял, что она замечательная актриса. Никакого ломания, никакого жеманства — просто необычайно сексуально привлекательная леди".

Поскольку у тридцатидевятилетнего О’Тула была устоявшаяся репутация бабника, "желтая" пресса Италии предсказывала, что у него начнется роман и с Софи, и ошиблись в своем прогнозе.

У Софи во время съемок действительно появился новый друг — Джеймс Коко, который в то время весил около ста сорока килограмм. Он говорил, что даже от одного вида пищи прибавляет в весе. "Я думаю, мы так дружелюбно относились друг к другу из-за моих итальянских корней, — вспоминал Коко. — У меня быстро сложилось впечатление, что я знал ее всю жизнь. Она часто приглашала меня к себе на виллу и проверяла на мне свои кулинарные рецепты".

Однажды на съемочной площадке они начали вспоминать свои детские годы. "Совершенно простодушно, — пояснял потом Коко эту историю, — я рассказал Софи, что происхожу из очень бедной семьи. Она посмотрела на меня так, словно писала книгу о нищете, и фыркнула: "Что ты знаешь о бедности?" Я ответил, что для того, чтобы не голодать, нам приходилось выращивать овощи во дворе. "У вас был собственный огород?" — спросила она так, словно это "хозяйство" должно было лишить нас по крайней мере пособия по бедности. "Мы не могли позволить себе иметь телефон, — продолжал я. — Чтобы позвонить, нам приходилось спускаться на первый этаж, в бакалейную лавку". — "Вы жили над бакалейной лавкой?" — поинтересовалась она.

Я подумал, что достал ее, когда сказал, что мой отец был сапожником, который за всю свою жизнь никогда не зарабатывал больше пятидесяти долларов в неделю, но, немного подумав, она обезоружила меня вопросом: "Так у тебя был отец?"

Когда позволяло время, Софи нравилось играть в карты с Коко или О’Тулом с обоими вместе. Иногда она звала Питера или меня на свою виллу на воскресенье или в другой выходной день сыграть в покер, — вспоминал Коко. — В картах она была крепким орешком, могла дать фору многим мужчинам".

"Каждый из нас за игрой проявился по-разному, — рассказывал позже О’Тул. — Софи резко переходила от холодной сдержанности к громким возмущениям, бурной жестикуляции и проклятиям, которыми так славятся неаполитанцы. Я представлял собой смесь ирландского хладнокровия и плутовства. Мы объединялись с ней против Коко, пряча тузы и двойки — она на груди, а я в ботинках, но должен сказать в оправдание, они оба отличные шутники, и мы играли просто, чтобы получить удовольствие".

Однажды играя в покер с О’Тулом на съемочной площадке, Софи обвинила его в мошенничестве. Она резко поднялась со стула, швырнув фишки в свою сумочку от Гучи. О’Тул выхватил ее и разорвал по шву.

Не переставая дуться, Софи снова уселась за стол, игра возобновилась, и она объявила, что ставка — цена новой сумочки. Конечно, она выиграла, однако, что она тогда задумала, можно только гадать. Слышали, как О’Тул прорычал: "Мне нравится эта корова", когда она вышла из комнаты.

Конечно, съемки "Человека из Ламанчи" для Софи вовсе не были забавой. Роль Альдонцы-Дульсинеи соответствовала ее драматическому таланту. Ей приходилось сниматься в самом непрезентабельном виде с тех пор, как она играла в "Двух женщинах": почти все время в одном и том же грязновато-невзрачном (хотя и с глубоким вырезом) крестьянском платье, да к тому же выглядеть неумытой и неряшливой распутницей. Это совсем не идеальная роль для секс-символа, тридцатисемилетней красавицы, которая в этом возрасте становится особенно чувствительной к своему внешнему виду и старается скрыть следы надвигающегося старения.

"Софи задала работу фотографу, — вспоминал один из членов съемочной группы. — Она просматривала негативы, как коршун, в клочья разрывая те, которые ей не нравились. У ней была фобия из-за больших крестьянских рук и длинной шеи. Чувствуя, что где-то поблизости находится фотограф, Софи старалась держать голову высоко, чтобы спрятать появляющиеся линии на шее.

Вообще-то она никому не позволяла фотографировать себя без разрешения".

Режиссер Артур Хиллер постоянно отправлял Софи в гримерную, чтобы она поправила макияж и привела в соответствующий беспорядок длинные черные волосы парика. Питер О’Тул считал, что это напрасная потеря времени. "У вас нет никакого способа сделать Софи Лорен уродливой, — говорил он позже. — Чем менее она шикарна становится, тем более привлекательна, особенно в сценах, когда она стоит, широко расставив ноги, с расстегнутой блузкой и с горящими глазами".

О’Тул был удивлен тем, что Софи предпочитала поворачиваться левым профилем к камере. "Чтобы обеспечить такой ракурс, она прибегала к немыслимым ухищрениям, — вспоминал он. — Ее быстрые и легкие передвижения, покачивания и увертки могли бы посрамить Мухаммеда Али. Она вообще не хотела, чтобы оператор видел ее правый профиль, который она почему-то не любила. Если Софи выходила из кадра и режиссер требовал дубль, она возвращалась в первоначальное положение, но поворачивалась левой стороной. При этом она всегда была абсолютно открытой и ничего не смущалась. Я же во время ее ухищрений семенил на высоких донкихотских каблуках, заглядывая в объектив и подпрыгивая".

Софи и О’Тул во время съемок фильма спели свою собственную песню. Как бы ни звучали их голоса, музыкальный режиссер Сол Чаплин сразу же понял, что О’Тулу потребуется дублер, за исключением нескольких моментов, в которых он сможет сам читать стихи. В фильме за него пел Симон Гилберт.

Однако Чаплину понравилась теплота голоса Софи, а также ее неаполитанское чувство ритма, и он решил, что ей вообще не потребуется дублерши при записи с оркестром. Когда О’Тул услышал в первый раз, как поет Софи, он сказал ей: "Не так плохо для итальянки". В отместку несколько дней спустя, когда они играли любовную сцену, нежно обнимая партнера, Софи как бы "случайно" стукнула его коленкой чуть ниже живота.

Казалось, правда, немного несправедливым, что заключительный номер Дон Кихота "Невозможная мечта" вместо актера должен исполнять дублер. Но Софи сама пела в финале трогательную песню прощания с умирающим рыцарем.

Был у нее и танцевальный номер, когда Альдонцу захватывает толпа грубых мужиков, которые сажают ее на мула и увозят, а затем насилуют (последнее остается за кадром). Бродвейский критик потом написал, что эта сцена похожа на стычку между молодежными бандами в "Вестсайдской истории". Хореограф-постановщик Джиллиан Линн построил эпизод так, что от Софи требовалось выдержать грубую атаку по крайней мере десяти мужчин, которая заканчивается массовой свалкой. В конце съемок у нее было столько синяков, что приходилось наносить на лицо густой слой грима и закрывать тело одеждой до тех пор, пока ссадины не прошли.

За несколько дней до окончания съемок оказалось, что Софи снова беременна. О’Тул, который все еще работал в Риме над некоторыми эпизодами фильма, утверждал потом, что он первым это узнал.

"Софи позвонила мне со своей виллы поздно ночью, — вспоминал он. — Думаю, Карло Понти не было дома и она не могла дозвониться ни до матери, ни до сестры. "Я хочу поговорить", — сказала она. "Поговорить о чем? — спросил я. "Я беременна, — ответила она, — мне надо с кем-то это обсудить".

О’Тул не очень сильно удивился. "В последние недели, — говорил он, — она часто была бледна, и порой на съемочной площадке мне казалось, что она вообще зеленого цвета".

Прежде чем покинуть Рим, О’Тул подарил Софи огромное страусиное яйцо. Так как ей скорее всего предстояло провести следующие девять месяцев в постели, он сказал, что она может постараться высидеть и это яйцо.