Сокровища древнего Искера

На пороге

Легкий ветер с Иртыша аккуратно перебирал волосы Алисы, и Хану хотелось зарыться в них носом, чтобы одновременно вдыхать ее запах — сладкий, дурманящий — и запах реки — свежий, бодрящий. Он положил ладони на ее спину и прочертил ими две широкие линии вдоль позвоночника. Алиса чуть выгнулась, давая понять, что ей нравится, но от Нарана не оторвалась. Хан усмехнулся — она и не смогла бы отодвинуться от него при всем своём желании теперь. Наран крепко удерживал ее затылок и ее попу в руках.

Они всё выяснили между собой этим утром. Хан сидел на крыльце старого разваливающегося дома, в котором выросла его мать, и по привычке выстругивал острые деревянные колышки. Это медитативное занятие успокаивало его, помогая находить решения проблем. Но в этот раз до решения проблем дело не дошло — к нему подошёл Наран и встал напротив, сложив руки на груди и загородив собой свет. Он долго стоял молча, словно не решаясь начать, но Хан прекрасно его знал и видел, что дело не в сомнениях друга, а в его попытках смягчить свою резкость, найти такие слова, которые не уничтожат их дружбу. А это означало лишь одно — Наран пришёл поговорить о чём-то крайне сложном.

Хан отложил недоделанный колышек в сторону и поднялся на ноги.

— Говори как есть.

Наран криво усмехнулся, достал свой ножик из кармана, щёлкнул им пару раз и сунул на место.

— Мы должны забрать ее себе.

Темно-серые глаза друга впились в его лицо, считывая каждую эмоцию, и Хан, оставаясь внешне бесстрастным, задал вопрос, выигрывая себе дополнительное время на раздумье:

— Ты о чем?

Конечно, он знал, о чем говорил Наран. О ком говорил. Алиса. Девушка с медовыми глазами. Девушка, от взгляда на которую что-то странно тянуло в груди. Перехватывало дыхание. Сбивались мысли. Вспыхивали эмоции. Хан не привык к сильным эмоциям. Его кредо заставляло его в любой ситуации оставаться спокойным и рассудительным. Но она одним своим взглядом, одним взмахом темных ресниц будто призывала его к необдуманным и импульсивным поступкам, и Хан каждый раз на мгновение отпускал себя, представляя, как меняется его мир, раскрашенный красками чувств. Его и ее чувств. О том, что будут еще чувства Нарана, Хан предпочитал не думать.

— Дьявольское дерьмо! Только не надо строить из себя монашеского отшельника, отдалившегося от мирской суеты! — с сарказмом ответил Наран. — Я говорю про Алису, и ты прекрасно понял меня сразу.

Хан с осуждением посмотрел на друга. Вот уж кто умел вспыхивать моментально, как бочка бензина от одной искры, так это Наран. Еще ни один разговор о важных вещах не обошелся без его ярости и злости. Если мнения друзей расходились, то в ход шла сила слова, и почти сразу за ней — сила кулака, приправленная ножом. Так Наран и решал все проблемы, но та, что нарисовалась на их горизонте пару ночей назад, имела все шансы не решиться и после драки.

— Наш план не изменен. Алиса в любом случае поможет нам собрать жезл и открыть ханское наследство, — по-прежнему безэмоционально ответил Хан.

— Ты разве не помнишь преданий? То, о чем рассказывал дядька? — недоверчиво прищурил глаза Наран. — Она должна быть там не просто… не просто собой. А частью нас.

Хан на мгновение отвел глаза. Частью нас. Нет, этого Хан не хотел. Не мог даже представить, чтобы поделить Алису с кем-то. Тем более с Нараном. Особенно с Нараном, которого он знал слишком хорошо — все его опасные наклонности и нездоровые фетиши.

— Ведь мы это попробовали там, ночью, в лесу, — продолжал уже вкрадчиво Наран. — И тебе понравилось. Нам всем понравилось. Именно о таком тройном союзе всегда и говорил дядька. Не о ничего незначащей связи на одну ночь, такой артефакты не поддадутся.

— Это всего лишь сказки, — бесцветным голосом соврал Хан. — Нам просто нужна женская рука, чтобы собрать жезл и открыть наследство.

Хан замечательно помнил все эти истории старого дядьки Нарана. Помнил дословно. Его и самого они всегда пленяли обещанием чего-то бОльшего, не такого, как у всех, чего-то запредельно другого. И в то самое первое мгновение, когда он заглянул Алисе в глаза, удерживая ее одной рукой над раскопом, он понял, что их с Нараном задумка будет воплощена в жизнь. С ней они смогут. Они с Нараном умело растравляли ее интерес, раставляли словесные ловушки, вели себя загадочно, чтобы она увязла в них обоих, чтобы, когда понадобится, она без колебаний шагнула к ним. Но чем дальше, тем сложнее было Хану сдерживать непривычный зуд в груди, требовавший отвадить Нарана от нее. Пресечь их общение, избавиться от него. У него даже мелькнула как-то мысль выкрасть ее из лагеря и сбежать с ней вдвоем. Не важно, куда, лишь бы там не было никого, кто претендовал бы на ее внимание. В следующую секунду он ужаснулся этой идее — этому, фактически, предательству друга и их общего дела. Но до конца вытравить образ их двоих, только двоих, из своей головы так и не смог.

Наран с силой толкнул его в грудь, и Хан пошатнулся назад, уперевшись спиной в стену дома.

— Это не сказки! — зло выкрикнул его вспыльчивый друг. — И ты не хуже моего знаешь, что… Дерьмо, да что с тобой не так?! Почему я должен объяснять тебе эти простые вещи?! — Наран выбросил кулак вперед и впечатал его в стену дома в паре сантиметров от лица друга.

Хан молчал. Он ощущал себя виноватым перед ним за одни только мысли, снующие в голове, и был отчасти даже рад получить по лицу. Или по солнечному сплетению. Или по печени. Все равно куда, лишь бы боль от своего предательства материализовалась и перетекла из моральной в физическую оболочку. Но Наран не был так милосерден и лишь прожигал его яростным взглядом, сжимая и разжимая кулаки.

В какой-то момент глаза их встретились. Темно-серые открыто-злые и карие, почти черные, с затаённой мыслью в своей глубине.

— Сто-оп, — протянул Наран, делая шаг назад.

Хан, не двигаясь, смотрел своему другу прямо в лицо и понимал, что тот всё понял. Что в это самое мгновение он прочитал всю правду о нем, и сейчас их дружба, их совместное шествие по жизни плечом к плечу либо сломается навеки, либо превратится во что-то новое, что изменит и их самих до неузнаваемости.

Они стояли на том самом пороге, который делит жизнь на "до" и "после", и Наран стал тем, кто шагнул через него первым.