Сокровища древнего Искера

Эпилог

Алиса собирала вещи в старом, давно покинутом кем-то домике. Стёкол в окнах не было, и даже дверь здесь отсутствовала. Зато стены и крыша были целыми, и это разительно отличалось от того домика в Араповке, где всё начиналось.

Название местной деревни Алиса не запомнила — оно показалось ей неповторяемым набором звуков, хотя сам по себе китайский язык звучал интересно. Но это в аэропорту и в Пекине, а здесь, в глуши, несколько местных жителей, с которыми ей всё же довелось столкнуться, говорили как-то очень странно.

Вещей в домике было немного, хотя они и жили здесь втроём. Три рюкзака, две спортивные сумки — вот и весь аскетичный багаж чёрных спасателей. Алиса оглянулась, проверяя, ничего ли не забыла, и наткнулась глазами на флешку, незаметно лежащую у стены. На ней был записан сюжет Киры о событиях у сокровищницы последнего хана Искера. Она, как и обещал Хан, прислала эту запись до эфира, и Алиса не решилась изменять в этом видео хоть что-то. Да, в сюжете Алисе отводилась не слишком научная роль — ее два раза от падения спасал Хан, и ещё на паре кадров она мелькала с Нараном. Но смонтированное видео казалось Алисе её личной любовной историей. Никто из зрителей не заметит, но если знать, на что обращать внимание… От этой причастности к чему-то тайному, завуалированно выставленному на весь свет, по коже бежали мурашки.

Поэтому вчера Алиса смущенно кивнула Кире и пробормотала, что сюжет отличный. Сестра Хана — опять с идеальной укладкой на голове — обрадовалась и даже бросилась обниматься от такой оценки. Хотя, возможно, всё дело было в очередной, завершённой как раз вчера, операции по раскрытию чёрных копателей и радости по этому поводу. Хан и Наран вновь показали себя героями, предотвратив расхищение древнего захоронения. Алисе в этом деле отводилась скромная роль ученого, на камеру комментирующего историческую ценность находок. Это был интересный опыт, но куда больше ей понравился опыт из другой сферы — той, что шла параллельно с защитой китайских реликвий, той, что буйным цветом распускалась в ночи, той, что открывала ей новый мир под названием «втроём».

Все трое были новичками, но, в отличии от Алисы, мужчины не дёргались и не переживали из-за сомнений и пустяков. Хан спокойно выносил возникающие проблемы на обсуждение, а Наран всегда был готов слегка размять кулаки, если словесные аргументы вдруг заканчивались. По-началу Алиса переживала за исход каждой драки, но потом поняла, что такова дружба ее мужчин, и что после хорошей драки отношения между ними лишь становились крепче. Этих двоих ничто не могло развести в разные стороны… кроме, разве что, самой Алисы.

Но Алисе это было не нужно. Ей нужны были они оба — карие глаза и темно-серые, уверенная улыбка и опасная ухмылка, спокойствие одного и вечный вызов другого. Их разная забота, такие непохожие ласки, сбивающие друг друга темпы словно складывались в один пазл и с самой Алисой превращались в настолько идеальное, настолько безупречное сочетание, что казалось, будто сокровища Искера, Луна Хана и тройственные союзы предков Нарана — всё это было создано с одной только целью.

Обьединить этих троих, потому что только вместе они были подобны алмазу — красивому, ценному, с опасно-острыми гранями. Идеальному, во всех отношениях, сокровищу.

И Наран стоял на страже этого сокровища. Он был доволен восторженными настроениями Алисы. Он чувствовал, что она очарована ими двумя, их жизнью, их свободой. И ему хотелось подарить ей ещё больше эмоций, ещё сильнее вскружить ей голову запредельными удовольствиями. Они с Ханом словно снова стали мальчишками, развязывая драку по любому поводу, с трудом разделяя Алису на двоих, но в этом было особое наслаждение для Нарана. Всегда на острие ножа, в секунде от взрыва, в миллиметре от края пропасти он балансировал, раз за разом бросая вызов другу, проверяя на прочность себя и его, заряжая адреналином драки их обоих и выплескивая его потом сладким и тягучим коктейлем на их любимую женщину. Вечное состязание, вечная борьба, вечное противостояние даже в моменты невероятного удовольствия — вот что лежало в основе жизни Нарана.

И только Хан мог быть идеальным соперником своему другу — каждый день и каждую минуту — полностью разделяя с ним чувства к Алисе и находясь в вечном конфликте по способам их выражения. Только Хан умел смягчать, сглаживать и усмирять своего напарника. Только Хан мог дать Нарану достойный отпор. Он дрался с ним — словесно и физически, на глазах у Алисы и за ее спиной, дрался честно и дрался подло, но каждый раз по одной и той же причине.

Его Спутница и ее счастье.

Хан по-прежнему считал Алису больше своей, чем их. Пусть они делили ее ночью и делили днём, но… Но она — его Спутница, его, и этим всё сказано. Он разделял в своём сердце дружбу с Нараном и любовь к Алисе, он не мог, как его друг, смешать всё в одно — по той причине, что это были совершенно разные категории для него. Но многолетняя дружба и любовь под знаком Луны были одинаково важны. Он уже не думал о том, что однажды Алиса отвергнет Нарана, но допускал, что однажды Наран уйдёт сам — к кому-то другому, кто даст ему ещё больше накала страстей. Но и тогда, Хан знал, его Спутница будет с ним и будет счастлива. Потому что ее для него выбрала Луна, а она не ошибалась ни разу на протяжении многих сотен лет. Уверенность в будущем была значима для Хана, делая его сильнее уже сегодня, позволяя ему крепко стоять на ногах и удерживать рядом двух важных для него людей.

Поэтому он, не раздумывая, купил снова три билета на самолёт из Китая в Монголию. Он хотел познакомить родных со своей Спутницей и хотел показать ей те места, где выросли он и Наран. Хотел увидеть ее глаза, когда перед ней раскинутся цветные шатры кочевников, хотел услышать ее восторженный голос от красот бескрайней степи, хотел почувствовать ее трепет при знакомстве с могучей ордой дружелюбной семьи.

А потом, после вереницы этих событий, он хотел мягким поцелуем разбудить Алису, усадить ее на лошадь и ускакать вместе с ней — далеко, туда, где горизонт подернут дымкой на рассвете, туда, где воздух дрожит под розоватыми лучами восходящего солнца, туда, где можно услышать только крики птиц в вышине и шелест травы под ногами.

И, конечно, там их скоро нагонит Наран, загнав свою лошадь и, как разбойник с большой дороги, заставит их остановиться.

Где-то там — среди бледно-зелёной травы под прозрачными облаками на голубом небе — Хан бросит широкий плед с древними замысловатыми узорами и повалит на него Алису. Он будет целовать ее нежную шею и сладкие губы, будет заглядывать в медовые глаза, затягивающие темнотой желания, будет ласкать ее руками до тех пор, пока она не начнёт умолять. Умолять продолжить, умолять остановиться. Умолять Нарана присоединиться, умолять их обоих исчезнуть. Она всегда так противоречива в эти моменты…

Но и Хан, и Наран сделают то, единственное, чего она по-настоящему желает. Дадут ей то самое, о чем беззвучно прошепчут её губы. Исполнят всё то, что до сих пор стыдливо прячется в уголках её души. Они вдвоём станут её джинами, её волшебниками, её чародеями. А она станет их искрой, их точкой взрыва, их личной квинтэссенцией.

И великая степь будет тому свидетельницей — как трое таких разных станут одним целым, единым и неделимым — настоящим сокровищем.