Соседи (СИ)

В самом деле. Ну неужели она сейчас потащится в центр ради встречи с каким-то сомнительным типом из интернета? После таких потрясений куда-то еще ехать, что-то делать, с кем-то видеться… Это если только очень-очень хотеть. И свои дела надо бы отменить, — ну, кроме баб Нюры, — и вообще не стоило даже их и придумывать, просто старая привычка о себе напоминает. Ему вон и без людей прекрасно, малой вполне достаточно.

«На фиг всех. Отменю…»

Уля сокрушенно покачала головой. Вброшенную мысль она явно не оценила. Судя по всему, собралась малая всю свою волю сгрести в кулак и данное слово сдержать. Ну что ж… Похвально, наверное… А может, и нет там никакого внутреннего принуждения, может, она уже секунды до этой встречи отсчитывает, и не остановит её даже несущийся к Земле и грозящий уничтожить весь род людской астероид. Возможно, тот «товарищ» того и стоит. Интересно, что за человек это должен быть, чтобы вот так?

— Ну, тогда поехали, — вздохнул Егор. — До метро я тебя подкину…

«…и буду брать штурмом больницу, а там посмотрим…»

— А мы тут больше не нужны? Ну… Как свидетели? — озадаченно взглянула на него Ульяна. Хороший вопрос. Наверное, нужны, но явно не спасателям. Спасатели готовились отчаливать с точки вместе со спасенным.

Егор пожал плечами, в удивлении прислушиваясь к игре настроения. Раньше события могли на него влиять, музыка могла, но не люди. Это лето полно открытий.

— У мента, который отправил сюда МЧС, мои контакты есть, — бросая короткий взгляд на часы, пробормотал он. — Свяжутся, если понадобимся.

— Значит, это ты? Вызвал?.. — искренне удивилась малая. — Когда только успел?

— Поехали. Успеть сегодня придется еще много.

***

Том предложил ей встретиться в кафе «Могучая кучка» на «Охотном ряду». Ульяна накануне даже в поисковик залезла, чтобы посмотреть, что это за место такое: на Тверской огромное количество всяких заведений — ярких, сияющих, шумных, известных. Но про «Кучку» — нет, не слышала. Оказалось, что расположено оно в Доме композиторов, спрятано от посторонних глаз — попробуй еще найди — и работает «для своих» с лохматых времен. Вчера на её вопрос о том, почему такой выбор, он ответил: «Тихо».

Она доехала до «Кузнецкого моста». Перешла на «Лубянку». Встала на платформе в ожидании поезда, который через пару минут доставит её к станции назначения, и поняла:

нет.

И дело даже не в том, что внутри всё опять вверх дном перевернуто, что сегодняшний день с его событиями выжал из неё все соки — не в этом. Она бы очень хотела наконец увидеть человека, с которым общается уже больше полугода. Да, последнее время меньше, гораздо меньше, но ведь… Сколько советов, за которые она так ему благодарна, он ей дал. И никогда не поднимал её на смех с её дурацкими вопросами, а аккуратно направлял. И всегда предоставлял возможность высказаться, всегда выслушивал. Так интересно было бы взглянуть на него и убедиться, что не шестьдесят ему и не десять, и что никакой он не «задрот очкастый в растянутом свитере». Ну, да даже если и так? Не суди по обертке. Может, даже удалось бы расколоть этот орешек. Может, он бы ей что-то еще о своей жизни рассказал. Ведь раз предложил встретиться, значит, наверняка готов. А может, на двоих они бы разработали годный план возвращения на место трезвых голов. Хотя он признал, что ему и так неплохо. Она хотела бы… Она этой встречи ждала с того самого дня, когда он сказал, что бывает в Москве и что шанс повидаться имеется.

А на другой чаше этих весов — Юлька. Юлька, которую она обидела своим молчанием и отчуждением. С которой они сегодня нормально так и не поговорили. Которая, конечно, рано или поздно её поймет, но Уля не хочет, чтобы поздно. Потому что «поздно» будет уже поздно. Потому что лучшая подруга точно важнее интернет-знакомого. Потому что Новицкая — она такая единственная. Одна такая на всем белом свете. А с этим ощущением себя предательницей Ульяна и ночи не выдержит.

19:50 Кому: Том: Том, извини, пожалуйста, я не приеду. С близким человеком проблемы, и если я не решу их сегодня, завтра близкого у меня не останется. Давай в другой раз? Если ты, конечно, после такого захочешь повторять попытку. Я мечтала увидеться, правда.

19:50 Кому: Юлёк: Ты дома?

19:53 От кого: Юлёк: Нет, на какой-то выставке. Названия не знаю, мне не сообщили.

19:53 Кому: Юлёк: Юль!

19:53 От кого: Юлёк: Дома.

19:54 Кому: Юлёк: Я приду. Можно?

19:54 От кого: Юлёк: Нужно.

С души будто глыба льда сползла. Только так — правильно, так — и никак иначе. А с Томом…Том должен понять — всегда понимал.

20:15 От кого: Том: Ок. В другой раз. Не парься.

Еще сорок минут наедине со своими мыслями, еще десять с музыкой на всю громкость в попытке их заглушить, и вот Ульяна топчется на пороге не собственной, а Юлькиной квартиры, жмёт звонок и не знает, какое лицо перед собой сейчас увидит и что конкретно будет говорить. Слова находятся, стоит двери открыться, а Юльке предстать перед ней — насупленной, с горящим взглядом, сжатыми губами и красноносой.

— А как же Том? — вопрос звучит язвительно, но Уле ясно как день, что Юлька всего лишь хочет убедиться в верности собственных догадок.

— Ты гораздо важнее. Прости меня.

Еще минута — и Ульяна сидит в одном углу дивана, а Юлька — в другом. Юлька сканирует её изучающим взглядом и ничего не говорит. На Юльку смотреть тяжело, поэтому Уля рассматривает орнамент дубового паркета. Классический орнамент ёлочкой. В современных интерьерах предпочтение отдают ламинату, но Юле нравится ёлочка. Говорит, по паркету приятнее ходить босыми ногами. Есть такое.

— Сейчас будет монолог, — обреченно произносит Уля, понимая, что сейчас и впрямь будет длинный, больной монолог, что хочешь или нет, а плотину прорвет. — Но мне страшно.

— Мне тоже, — слышится глубокий вдох. — Может, винишком зальемся? Для храбрости? Прям из горла.

Новицкую сдувает с дивана, а уже спустя полминуты она возвращается с кухни с бутылкой красного и штопором. Открывает, как заправский бармен, и молча протягивает Ульяне. Из горла, так из горла.

«Ну, соберись уже, а…»

Это тяжело. Носить всё в себе — очень трудно. Вытаскивать из себя колющее, режущее, ранящее — еще труднее. Станет ли легче потом — большой вопрос. Но Юлька не заслуживает молчания.

…

— Прости, что толком ничего тебе не рассказываю, — выдохнула Уля, пытаясь начать. — Я тоже не слепая, Юль, я вижу и чувствую твое к нему отношение, и мне сложно найти в себе на искренность моральные силы, я боюсь тебе открыться. Боюсь! Твоего непонимания, ревности, твоего напряжения. Боюсь снова услышать твои предостережения. Поверь, мне и так их хватает!

Еще как хватает. Они прокручиваются в мозгу в режиме нон-стоп.

— Мама просто не затыкается, каждый день у нас дома одно и то же! Ваши слова и без вас со мной постоянно — в моей собственной голове, которая всё понимает. Я же не дурочка, хоть ты и считаешь, что я сказках живу.

Ульяна только начала, а уже чувствовала, что успела потерять управление над поездом, состоящим из вагонов мыслей, эмоций и чувств, и теперь он несётся под откос. Юля смотрела не мигая, только лицо медленно вытягивалось в осознании сути. Сказал «А», говори и «Б». В противном случае не стоило и рта разевать. Еще вина, срочно!

— Что в башке моей происходит, я и не знаю, как тебе объяснить. Помнишь «Ёжика в тумане»? Так вот, я чувствую себя Ёжиком. Он спустился в туман, потому что захотел поближе подобраться к белой Лошади. И заблудился. Лошадь — это сейчас Егор. Но вообще когда-то Егор для меня был, как для Ёжика Медвежонок, — Уля криво улыбнулась сама себе. Перед глазами встала иллюстрация из книги, где Ёжик и Медвежонок сидят на завалинке и рассматривают звезды над печной трубой. Детство, где ты? — А потом… Ну вот… Ёжик идет-бредет сквозь туман, сам не понимает куда, а за ним крадется Филин. Филин — это мама моя. Или… Или вот ты. Не обижайся, пожалуйста, я не знаю, как еще объяснить. Филин кажется безобидным, но Ёжика пугает, Ёжик чувствует исходящую от него угрозу. В той истории есть ещё и Собака, которая помогла Ёжику найти свою котомку с банкой малинового варенья: он нёс её Медвежонку и потерял. Собака — это Том. Добрая Собака. Появилась, подкинула ответы-советы и снова растворилась в тумане. Кругом какие-то шорохи, звуки, ничего не понятно и очень-очень страшно не найти дорогу, страшно не спастись. Страшно забрести непонятно куда, не заметить обрыва, упасть в реку и захлебнуться.

Голос дрогнул, и Ульяна зажмурилась в попытке не расплакаться раньше времени и наскрести сил на продолжение. Комнату накрыла давящая тишина.

— Я Ёжик, Юль. А ты была права, когда сказала, что я вляпалась. Я вляпалась и даже не поняла, как это случилось. Не поняла, как такое вообще могло произойти. Это же… Ну… Это же… он, — нет, она так и не понимает, до сих пор до конца не понимает, в какой момент перемкнуло и почему. — Это я сейчас перед тобой сижу и в этом признаюсь, и тебе, наверное, может показаться, что признаюсь легко, но вообще… Я и себе-то еле-еле призналась, все никак не хотела смиряться моя голова. Я вляпалась, но прекращать всё это не хочу и не стану, хотя всю бесперспективность я вижу — поверь, вижу, как на ладони. И без вас с матерью. И я не знаю, какими словами объяснить тебе, почему не могу и не стану прекращать, — замотала она головой, по-прежнему крепко жмурясь. Оказывается, с закрытыми глазами чуть проще. — Просто он… Он очень много для меня тогда значил. У меня была ты — подружка из детского сада, со двора, и он. С тобой мы дружили, а с ним… Мама с папой же вечно на работе, папа приходил — я уже сплю. Мама возвращалась из института за час до «Спокойной ночи, малыши». Бабушки и дедушки далеко. Мне так не хватало родных, их тепла, общения, а он и его семья мне компенсировали. Тетя Валя меня пирожками кормила, Егор… Егор гулял, из сада забирал, бантики перевязывал, сидел со мной, когда я болела, книжки мне читал и комиксы. Из передряг вытаскивал, покрывал перед мамой. А сколько он мне стаканчиков скормил… А сколько игрушек починил, лишь бы я сопли-слюни по щекам не размазывала, я даже не скажу.

Всё-таки они покатились — горячими ручейками. Ульяна с усилием, раздраженно провела ладошкой по глазам. Она десятой части еще не сказала, а силы уже закончились. Рука нащупала лежащую у подлокотника дивана подушку, схватила и подмяла под живот, пальцы вцепились в бархатистую ткань. Губы и горло уже пересохли. Где там эта бутылка?

— В моей картине мира существовали четыре близких человека: мама, папа, ты и Егор. А потом двое фактически в один момент от меня… отказались. Папа ушел. Но он хотя бы время от времени напоминает о себе звонками… Пусть от этого не легче. И… и Егор ушел. Не так резко, как отец, но общение всё равно свелось на нет — можно сказать что вдруг. И я не понимала, почему. Я так до сих пор и не понимаю. Что я сделала? Чем таким заслужила? Почему меня бросили?! — грудную клетку сдавило, сплющило, несчастная подушка, должно быть, к концу этого монолога падёт смертью храбрых. — Мама говорила, что я должна принять, что так бывает, что это жизнь, что у него институт, новые друзья, домашние задания и вообще всё по-другому. Знаешь, каково это — понимать, что тебя променяли на новых друзей? Что от тебя… отказались? Мне было одиннадцать или двенадцать, я не помню… Наверное, уже двенадцать было, когда я окончательно осознала, что он больше не придет, всё. Всё…

Уля со свистом втянула ртом воздух: этот период она отчаянно пыталась оставить там, погребенным в недрах памяти. И вот — приходится вытаскивать воспоминания на свет, вновь пропускать те эмоции через себя. Ради того, чтобы Юлька попробовала её понять.

— Я смотрела на него во дворе, одного или в компании, в окружении каких-то девчонок, которые на нём висели. Я сталкивалась с ним в общем коридоре, в лифте — и встречала глухое молчание. Он здоровался, я здоровалась — и всё. Я физически чувствовала стену, которую он возвел, её можно было потрогать, я тебе клянусь. Это напряжение, смятение буквально в воздухе висело… И тогда я сказала себе, что ему просто надоело — конечно, чего еще было ждать? Что он со мной всю жизнь будет нянчиться? Он взрослый, я малая. У него новые друзья, новая жизнь. Ему не до меня. Конечно…

Было слышно, как на кухне капает кран, как идет секундная стрелка висящих на стене часов. Продолжать… Через колючий ком в горле, через резь в глазах. Хватая ртом воздух.

— И вот эта обида — она во мне росла, росла, крепла, крепла, мама утешала-объясняла-гладила по головке. А потом я всё «забыла». Оказалось, что так проще жить дальше. Стало не так больно. А потом, казалось, уже и совсем не больно. Я и правда всё забыла, Юль, потому что вспоминалось с таким скрежетом… А сейчас…

А сейчас черт знает что… Объяснить Юле, что происходит с ней сейчас, она не сможет. Но потребность высказаться заставляла искать эти слова, молчащая подруга показывала, что слушать будет столько, сколько понадобится. Что не осудит. Перед носом вновь материализовалась бутылка в протянутой руке. Кажется, кто-то сегодня напьется и домой придет на рогах. Да уже плевать.

— Если бы не Вадим, все осталось бы по-прежнему, это из-за Вадима всё, ему спасибо… Том, Баба Нюра — всем им спасибо… А сейчас… Сейчас — так. Меня словно вновь впустили в свою жизнь, нет больше стены. Да, мы общаемся. Как будто как прежде… Он меня после каждого занятия забирает от школы, Юль. Чтобы я в ночи не шаталась по району одна. Он… чуть не прирезал мудака, который напал на меня в подъезде. Не спрашивай. Потом. На следующий день принес мне перцовый баллончик. Помнишь, как он от Вадима после концерта требовал, чтобы он меня матери лично в руки сдал? Это поэтому. Я пришла к нему с гитарой — он учит меня гитаре, я заикнулась, что хочу попробовать поводить — он учит меня водить. У него я могу спрятаться от матери, если он у себя и если мне становится совсем невыносимо. Он меня встряхивает, напоминает, что существует жизнь за стенами нашего дома. Достал мне откуда-то экипировку, чтобы я не убилась на вождении. Выслушивает миллион моих вопросов и на все терпеливо отвечает. Сам их задает. Даже на базу к ним я могу прийти.

Ульяна протестующе тряхнула головой, понимая, что не то. Не те слова. Не потому её тянет к этой двери как магнитом, что он учит её играть, водить и отвечает на её вопросы.

— А самое главное… Пляж и ссору нашу помнишь же? Вечером он принес мне мороженое и сказал, что был не прав. Что испугался. Что ему хватило в жизни потерь и что терять вновь он не готов. Юль… Понимаешь?.. — впервые за весь монолог она задержала взгляд на подруге. — Ты же знаешь его, можешь ты это себе представить? Можешь? Вот и я до того момента не могла. У меня внутри всё разнесло в ту же секунду. Это не пустой звук — я видела в глазах. Юль, — простонала Ульяна беспомощно, — иногда в его глаза страшно смотреть… В них такое… Душа шиворот-навыворот, перекорежено всё, вот что.

Сколько еще будет продолжаться эта пытка исповедью? Сколько ей еще говорить прежде, чем она почувствует, что все сказала, ничего не утаила? Сколько говорить, чтобы самой полегчало? Сколько вина в себя надо влить, чтобы всё стало неважно?

— А сегодня мы пытались снять одного парня с моста, и Егор с ним говорил… Я слушала, и меня изнутри перекручивало, потому что я осознавала, через что именно он проходил один после гибели родителей. А потом тот парень то ли сорвался, то ли все-таки прыгнул, меня накрыла истерика, я ревела ему в плечо и… — невыносимо! Воспоминания совсем свежи и от них едет крыша. — Почему? Вот о чем я опять себя спрашиваю. Чем дальше заходит, тем чаще спрашиваю, чем дальше заходит, тем больше подозрений, что причины тогда были другие, не институт, не новые друзья и не новая жизнь. Не знаю… Может, его семья начала переживать, что слухи пойдут какие-нибудь, я не знаю! Он не рассказывает. Я вижу, что избегает говорить об этом, и боюсь спросить. Может, они и пошли, слухи эти…

Ну всё, слезы опять полились в три ручья, водопадами, нос зашмыгал, плечи затряслись. Юлька, за всё это время не проронившая ни слова, ни звука, вздохнула, подвинулась ближе и загребла в охапку, и всхлипы сменились сдавленными рыданиями. Пальцы легко перебирали волосы, пытаясь успокоить, а острый подбородок уткнулся в макушку. Уля слышала, как колотится соседнее сердце. Еще одна промокшая по её вине футболка за единственный день.

— Юль, это трудно. М-мне кажется, я этого не вынесу, — простонала Уля, чувствуя, как оставляют силы. — Я н-не хочу слушать осуждения в свой адрес, а в его адрес я не хочу слышать вообще ничего. Ни от кого, слышишь? За кого бы вы там его н-не держали. Я не буду б-больше это слушать. Я… я отказываюсь. Считай, что я… ч-что я оглохла. Я ни за что от него не откажусь. Тогда меня спасал он. Сейчас мне хочется хоть как-то помочь ему. Я в-вижу вокруг него людей и одновременно не вижу никого. Это одиночество в т-толпе, п-понимаешь? У него никого нет. Больше. Я не знаю, как он справляется с этим пять лет. П-прыгает с парашютом, играется с жизнью. Прямо сейчас он в больнице у бабы Нюры. П-потому что у бабы Нюры тоже никого нет. П-понимаешь?

Юлька кивнула, вздохнула и крепче сжала в объятиях, утешая, как умеет.

— Я з-знаю, что вляпалась. И что там тупик, б-без просвета. Для него я малая. Голова все осознает. Вот только… душе плевать. И это… Юль… Это п-пиздец какой-то, если честно… Это пиздец.

…

— Алло. Тетя Надя, здрасьте. Это Юля Новицкая. Ульяна у меня, она тут нечаянно уснула…Ага. Уже поздно, можно оставить её до утра?…Могу фотку прислать или видео, а то вдруг вы не верите…Можно, да? Спасибо…Сейчас пришлю.

***

«Ямаха» с рёвом берёт разгон к линии горизонта. Там, впереди, крепкий, густой туман — не видно ничего, сплошь молоко. Узнаваемая фигура в кожаной куртке удаляется от неё на бешеной скорости, не реагируя на окрики, сердце оцепенело и больше не стучит, глаза вцепились в уменьшающееся пятно. Где-то там, впереди, препятствие, пропасть, через которую ему вздумалось перелететь, стремительная горная река. «Да ладно тебе, малая, лицо попроще. Все там будем», — это последнее, что она услышала, увещевания не достигли цели. Она стоит на месте, окаменевшая, и беспомощно провожает его взглядом, не в состоянии сделать ничего, вообще.

Секунды — и «Ямаха» взлетает на горке, к огромной черной стае проносящихся в небе голубей. Мгновения — и далекий туман подползает к ногам, окутывает их, поднимается по бёдрам к груди, оплетает и проникает в легкие, не давая дышать. Минуты, часы, дни… Вечность с мгновения, как он не вернулся.

— Егор?!

Нет ответа.

*** Кто трезвонит в дверь, не переставая? Кого убить? Вы время видели?

Скатившись с кровати, с трудом разлепив ресницы, он нащупал на стуле домашние штаны, футболку не нащупал, забил и поплёлся открывать так. «Сорян, что не при параде, но какого лешего?». Звонок не замолкал, казалось, ни на секунду, а пока он натягивал на себя, что под руку попалось, к пронзительной трели добавились слабые хлопки ладонью. На наручных часах шесть утра.

«Ну?»

С превеликим трудом заставляя себя держать веки открытыми, навёл резкость. Перед ним с мокрыми, полными ужаса глазами, забывая моргать, стояла растрёпанная, запыхавшаяся соседка.

«За тобой что, гнались? Ты откуда вообще?.. Что происходит?..»

— Малая? Ты чего? Что стряслось? Что с лицом?

Голос со сна хрипел, а помехи в голове мешали мозгу включиться.

— Ничего… То есть… Всё в порядке, — тихо отозвалась она. — Просто сон плохой… приснился. Прости, что разбудила. Я хотела убедиться… Там… «Ямахи» нет.

«Что?.. За домом она… Сон?..»

Она сказала, и он понял, что ему тоже снился какой-то сон… Странный незнакомым, согревающим чувством нежности и ощущением света. Он там был не один, еще кто-то… Он не помнит таких снов, это первый. И тем обиднее оказалось просыпаться. Достав из кармана увесистую связку ключей и развернувшись к своей двери, Ульяна шмыгнула носом и загремела металлом.

А он так и остался стоять в дверном проеме, пытаясь осознать происходящее. Без толку, наверняка понятно было лишь одно: одежда на ней вчерашняя. В распухшем рюкзаке мотокомбез. Хорошо, видимо, встретилась с этим своим товарищем, с продолжением. Ну, и что он за тип? Ей оно точно нужно? Это что, значит, кончились их покатушки? На него у неё времени теперь не будет? Это… видимо, придется с кем-то её делить? А если он не хочет?

— Ты вообще откуда? — делано безразлично поинтересовался Егор.

Хрупкие плечи вздрогнули, ладонь на секунду замерла на дверной ручке.

— У Юльки ночевала.

«А, ну да… Конечно. У Юльки… Десять лет назад я бы в это ещё поверил…»

Плохо поддающееся контролю, стянувшее сердце удавкой чувство прекрасно знакомо ему с детства. Егор помнит её, он рос с ней — извечной своей спутницей. И был уверен, что давно перерос. Ан нет. Похоже, это просто тех, кто мог в нём её вызвать, не осталось.

Ну какого же чёрта? Что за херня?

Комментарий к

XVII

Выход в окно — это не выход Хочется поделиться новостями: у работы появилась бета! ❤️ А это значит, что текст станет лучше, приобретет 😊

Спасибо тебе за готовность помочь, взять и нести)

И хочется сказать спасибо еще одному человеку, который основательно прошелся по опубликованным главам, сделав текст краше! Света, если ты прочтёшь… Спасибо тебе! ❤️

Музыка главы:

Pavluchenko (feat. Alexey Krivdin) — Река

https://music.youtube.com/watch?v=HUj2qj57TG4&feature=share

Mojento (feat. Manizha) — Когда-нибудь https://music.youtube.com/watch?v=HL_YktDhwCU&feature=share

Их музыка — громко в ней, тихо в нем, сейчас и потом. Пусть звучит…

Grauer Beton (Lambert Rework)

https://music.youtube.com/watch?v=PuOoVKf1G-0&feature=share

Визуал:

“Буду ползать раненой улиточкой. Только лицо попроще сделай”

https://t.me/drugogomira_public/144

“Похоже на болезнь”

https://t.me/drugogomira_public/146

“Ей не смешно. Ей вообще не смешно, когда он так пристально смотрит”

https://t.me/drugogomira_public/145

“Важно, чтобы рядом всегда был кто-то. Близкий”

https://t.me/drugogomira_public/147

“…на это солнечное лицо”

https://t.me/drugogomira_public/149

====== XVIII. Зарекись ======

Я не знаю большего проявления доброты, Чем твой свет, что не боится моей темноты.(Шахназ Сайн)

Снова сон. Сон, из которого в наружность не хочется, пусть в наружности последнее время совсем неплохо. Не кривя душой. С недавних пор монохром реальности неожиданно стал напитываться цветами: эти еле уловимые изменения ты не отслеживал, а заметил их вдруг, обернувшись из дня сегодняшнего за плечо — в минувшую серую весну, предшествующую ей зиму; оглянувшись на многие годы назад, в прошлое.

Если опускаться до банальных, зато наглядных сравнений, то вечная мерзлота и кромешный чернильный мрак без предупредительного выстрела сменились рассветом. Которого ты уже не ждал. Лучинка в непроглядной тьме внезапно разгорелась в пламя, прогнала мглу и стужу. Сначала ты ничего не понял, а потом ка-а-ак понял. От света режет глаза.

Вот оно как у вас, людей, тут всё устроено? Ты уже и забыл: годы и годы в холодном подземелье превратили тебя в слепого, обросшего толстой шкурой крота. А здесь, оказывается, тепло и буйство красок, и жизнь совсем другая. Жизнь — она, оказывается, есть.

Ты, блин, не знаешь, как она опять это сделала. Её свет никогда не страшился твоей темноты. Что двадцать два года назад, что сейчас. В детстве она стала не пластырем на рану, а бальзамом. И сейчас снова им стала. И ведь даже не догадывается об этом, даже мысли такой не допускала и не допустит.

Она умудрилась даже кошмары твои ночные разогнать, ты перестал в липком поту вскакивать в пять утра: теперь ночами ты спишь, а не пережидаешь их за работой. Спишь примерно как убитый. До шести, семи, восьми. Вот сейчас на часах полдевятого, а ты только глаза продрал. Теперь тебе не снится вообще ничего. Точнее, некоторое время не снилось. И до этого откровения ты тоже допер не сразу, а лишь когда заметил свою зарю, вот тогда. Сопоставил примерные даты, события, эмоциональный фон и получил «один к одному». После первого открытия второму уже не особо и удивился.

Чем ты заслужил её прощение? В твоей голове объяснения нет. Что не отменяет самого факта: после всего, что ты натворил, по каким-то непостижимым причинам, но ты прощен. Пусть и тринадцать лет спустя, но какая теперь разница, а? Сердце шепчет, что нет, не заслужил ничем. Что людям жизнь ты умеешь лишь портить. Что это огромный аванс. Беспроцентный кредит доверия. За свой нежданный рассвет ты готов расплачиваться по этому кредиту всю жизнь, хотя никто до сих пор так и не выставил счёта. Она и не выставит — потому что это Она. Если счета и ждать, то, по ходу, как всегда, прямо сверху, почтовым голубем. Вот что пугает. До чертиков. Каким он будет, этот чек? Ты по стольким уже выплатил, что кажется странным задаваться этим вопросом в слабой надежде на иную сумму. Вот что пугает: ты знаешь цену.

Как бы то ни было, с какой бы готовностью, остервенело рвясь с цепей, ни лезли из всех щелей страхи, лишать себя света ты не можешь и не хочешь искать на это безумие силы. Ты всё еще пытаешься балансировать на острие. Потому что со светом уютно, а без — херово настолько, что теряешь смыслы. Потому что наотрез отказываешься добровольно возвращаться в удушливые объятия одиночества. Потому что отчетливо понимаешь, что выпилиться ты пока не готов, что бы тебе там «цыганки» всякие не напророчили. Или уже не готов. «Уже», между прочим, весит гораздо больше, чем «пока».

Что сути, в общем-то, не меняет.

А сон… Сон затмевает самые смелые, самые пьяные надежды, которые ты только мог себе разрешить в попытке спастись от навязчивой идеи разменять этот свет на тот раньше положенного. Сегодня тебе дали его досмотреть, и ты просыпаешься с пустой головой, стертой памятью и пораженный осознанием –

Никогда. Ничего подобного. За всю твою жизнь. С тобой не случалось.

Тебя вернули в наружность, а в душе осталось жить согревающее нечто. Что это? Это же нежность, да? Наверное, если книжкам верить. Черт знает, может, и нет. Может, она как-то иначе должна ощущаться… Нечто незнакомое, неведомое, сбивающее с толку, но точно очень, очень жизнеутверждающее. Что-то, мгновенно становящееся новой целью, в которой смутно, но уже отдаешь себе отчет: жить дальше стоит хотя бы ради того, чтобы испытать эти эмоции не во сне, а наяву.

Воздух пахнет солнцем, напитан капельками эйфории. И ты вдыхаешь его полной грудью. И выдыха-а-аешь.

Сегодня сольник. Малая обещала быть, хочется надеяться, что без свиты «товарищей». Этот день не омрачит ничто.

***

Открытая веранда во дворике небольшого московского клуба, где «Мамихлапинатапай» отыграет сегодня последний летний концерт, к их раннему появлению оказалась полностью готова. Честно говоря, Егор не припоминал, когда последний раз такое было — пожалуй, что и никогда. Но нет — их фургончик с инструментами, каким-то чудом объехав воскресные московские пробки, прибыл ко времени, а местный инженер и звукорежиссер уже поджидали на площадке: ржали в унисон в ожидании группы, явно найдя общий язык. Добрый знак. Но и это еще не всё. К его вящему удивлению, обнаружилось, что и свет вывешен, и бэклайн{?}[инструменты и усилители] установлен. Что и сцена уже подключена к кабелям, и кабели эти — немыслимо! — разложены ровно, что трамвайные рельсы, а не образуют под ногами хаос, лишая техников шанса быстро сориентироваться в случае непредвиденной ситуации.

Более того, на месте обнаружилась вся команда. Где это видано, где это слыхано, чтобы никто из коллектива не забыл дома инструмент или нужные провода, а заодно, значит, и голову? Чтобы никто не возвращался за своим барахлом с полпути? Все здесь! С проводами, педалями{?}[Деталь, на которую музыкант нажимает ногой, что позволяет изменить строй инструмента, добиться определенного звукового эффекта. Так, гитарная педаль способна изменять гитарный тон] и головами! Игорёк трезв как стекло, Женька включен в реальность. Анька, которая в их группе и лидер, и вокал, и менеджер, довольна как слон и, порхая меж расцветающих в её присутствии людей, смеется не переставая. Олег настроен миролюбиво и покорно выслушивает льющиеся из всех щелей ценные указания, не переставая при этом кивать, как китайский болванчик. Сегодня у Олега посвящение, если к этому процессу уместно такое определение. Последние несколько недель все силы были брошены на то, чтобы найти с этим парнем общий язык. Долгосрочные прогнозы — не конёк Егора, но надежда, что они все же нащупали точки соприкосновения, таки затеплилась. А значит, растёт вероятность, что осенью Mamihlapinatapai не ощутит потери бойца. В общем, если всё выгорит, седьмое августа Егор отметит в календаре как день, когда группа обрела нового гитариста. И тогда можно будет оставить проект с чистой совестью. И тяжелым сердцем, да. Но сто раз решенному-перерешенному обратного хода нет.

Времени просто до хрена, и всё это время принадлежит им! Нет, ну ладно, не только им — к звуковику тоже нужно проявить уважение. Но, хоть убей, не припомнит Егор за четыре полноценных года работы с группой ни одного случая, когда они приехали бы на полностью готовую площадку. Ни одного раза, когда саундчек не приходилось бы проводить за жалкие пятнадцать-двадцать минут. Обычно же как? Прибываешь на точку вовремя и все равно ждешь опоздавших коллег, никуда не спешащих техников или звуковика, вынужденно тратя на трёп и перекуры драгоценные минуты, которые можно было бы провести с пользой.

Но сегодня — сегодня всё шло как по маслу. Пока Игорёк развешивал тарелки, Женёк воткнулся и выстроил свой звук. Гитаристам нужно на подключение и настройку чуть больше времени, но и тут все звезды сошлись, и в процессе они с Олегом даже умудрились друг другу не помешать. Сашка терпеливо перекуривал в сторонке, дожидаясь очереди, а Анюта, дабы не отвлекать от процесса остальных, разогревала голос где-то в помещении. Сам саундчек пролетел на скорости света, однако, бросив взгляд на часы, Егор в удивлении обнаружил, что они потратили чуть ли не час — целый час в кайф. Никто никого не торопил, не раздражался, не орал, не «перебивал» своим инструментом. От звуковика, честно говоря, народ прихренел вконец. Мужик оказался душкой — из тех, кто к своей работе с трепетом: вопрос о том, все ли у группы в порядке, всё ли им слышно, был задан не меньше десятка раз — всем вместе и каждому по отдельности.

В общем, хоть чем-то недовольных на площадке не осталось. По состоянию на начало шестого вечера складывалось впечатление, что уровень профессионализма и уровень организации зашкаливают, а чувство, что отлично начавшийся день и закончится восхитительно, окрепло окончательно. В общем, кажется, сегодня кто-то ка-а-а-к споёт! Как раз осталось время на разогрев. Неприлично много времени. Просто до фига. В общем, пойти, что ли, Аньку огорошить?

***

20:02 От кого: Вадим: Привет! А ты где? Я тебя не вижу. Ты вообще тут?

Шикарный! Шикарный, блин, вопрос! Где она? «Тут», ага! Если он её «тут» не видит, какой напрашивается очевидный вывод?! Ульяна и так уже на грани истерики, а дурацкие сообщения от всяких там друзей новоявленных лишь приближают её агонию.

20:05 Кому: Вадим: Привет. Я дома, не смогу быть. Жги за двоих.

20:05 От кого: Вадим: Жаль! Давно не виделись, надеялся пообщаться:((

20:06 От кого: Вадим: Кстати, Анька с Рыжим тоже тебя потеряли. Еще минут 10–20, и выйдут!

Видимо, Вадим, сам того вряд ли желая, её сегодня и добьет.

20:06 Кому: Вадим: Стримь{?}[веди прямой эфир в соцсетях]

Бессилие! Бессилие, и потому хотелось методично убивать: всех, каждого, но особенно мать. Крушить всё вокруг, ломать. Уничтожать!

Отчаяние, злость, ярость! Ярость залила и выжгла внутренности, подобно ядерному грибу, не оставив там ничего светлого, ничего красивого, ничего живого. Ничего! Разорвало! Внутри одного уже большого, но так и не научившегося стойко переносить маленькие неприятности человека случился армагеддон.

Даже телефона нет, чтобы предупредить лично. И не появится, судя по всему, Егор же не спрашивает! Через Вадима приходится приветы передавать! Можно было бы написать Ане, но суть одна — через третьи руки сообщаешь: «Извини, не получилось». А что еще ты можешь через третьи руки сообщить? Душещипательную историю о том, как тебя заперли дома и как ты из-за этой ситуации переживаешь?

Ответьте ей кто-нибудь на элементарный вопрос: ну почему? Что она такого в этой жизни натворила, за какие грехи такие пришла расплата? Только не говорите, что это знак свыше! Что кто-то решил озаботиться тем, чтобы сегодня ночью ей хватило воздуха. Что это такое извращенное проявление сострадания и доброты. Она не просила к себе ни сострадания, ни доброты! Она не боится набегающей темноты. И отдавала себе отчет, на что подписалась!

От ощущения вселенского заговора и несправедливости космических масштабов на глаза то и дело набегали слезы. Но каждый раз, поняв, что вот-вот снова взорвется и разревётся, Уля раздраженно смахивала их тыльной стороной ладони и как мантру повторяла себе, что голову надо пытаться сохранить трезвой и вообще на плечах — вдруг сегодня она ей еще пригодится?

20:06 Кому: Юлёк: Как считаешь, наш каштан выдержит пятьдесят три кило?

Нет, трезвой явно уже не выходит, эта задача провалена.

Господи, да скажи Ульяне кто еще два-три месяца назад, что ради возможности поприсутствовать на каком-то там концерте она будет готова переступить через себя, она бы пальчиком у виска крутанула! Ох, вот бы она посмеялась… И впрямь, в своем ли она уме? Непохоже. Нет, ни на какой каштан Уля, конечно же, не полезет, она еще не совсем ку-ку. Но чувство безысходности, которое поселилось в ней и душило уже больше часа, желание разделить с кем-то разъедающее душу опустошение заставляли слать подруге идиотские сообщения.

20:07 От кого: Юлёк [аудиосообщение]: Ильина, с ума-то давай не сходи! Ты боишься высоты! И с асфальта так-то соскребать я тебя не подписывалась, я подписывалась на другое! Терпение! Еще минут 20, тут всё колом стоит.

Минут двадцать — это полдевятого. Начать группа должна была в восемь, ну, допустим, выйдут с задержкой. До места почти полтора часа езды. Даже если она вылетит из квартиры пробкой из-под шампанского, даже если возьмет такси, с учетом вечернего трафика успеет лишь к самому занавесу. А вероятнее всего — к опустевшей сцене.

20:15 От кого: Аня: Привет! Тебя ждать?

«Я не знаю…»

Уронив лицо в ладони, Уля в отчаянии зажмурилась. Ледяная кожа ладоней остудила пылающие веки, пальцы сдавили виски. Ну кто, кто тянул её за язык? Уверила, а выполнить оказалась не в состоянии, и теперь он подумает о ней незнамо что. Например, что нашлись дела и поважнее. Что для неё их общение не имеет веса, по крайней мере, такого, при котором данные обещания принято выполнять. Окажись она на его месте, такой вывод и сделала бы. Легко!

«Вновь терять я не готов…». Кого терять-то? Того, кто даже до сольника доехать не может? Обстоятельства непреодолимой силы не позволили? Херовое оправдание. Очень даже преодолимой. Сама виновата: прошляпила момент. На макушке ушки нужно было держать. Кто ж знал…

Верхний замок у входной двери их квартиры устроен по-идиотски. Гению, додумавшемуся до такой конструкции, нужно вручать антипремию. Круглая ручка прокручивается, выдвигая защёлку-штырь, а ключ защёлку в заданном положении блокирует. Паз для ключа предусмотрен с внешней стороны, а с внутренней стороны не предусмотрено вообще ничего, чтобы вскрыть грёбаную дверь в случае, если ты оказался заперт кем-то из домашних. Только и остается ждать, когда отопрут.

Что она оказалась замурована в собственной квартире, Уля обнаружила, лишь впрыгнув в кроссовки и намылившись на выход, то есть чуть больше часа назад. «Спасибо» надо сказать маме, конечно, ну кому же еще тут в ножки кланяться? Та, опаздывая на день рождения подруги, — за город, между прочим, не ближний свет, еще и с ночевкой! — впопыхах закрыла квартиру на верхний замок. О чем в тот момент она думала, Ульяне неведомо — мама явно не в этой реальности находилась. Не о собственной дочери точно. По телефону мать клялась и божилась, что не понимает, как это случилось, что все её мысли были тогда о цветах, и что она не помнит, как закрывала дверь. Охала, ахала и высчитывала время, которое понадобится ей на дорогу из Твери. Насчитала около четырех часов. Ну, то есть, если бы Уля закатила ей в трубку истерику, ближе к полуночи мама была бы дома. Но смысл? Уля выслушала молча, пожелала хорошо отметить, попрощалась до завтра, а истерика случилась уже потом.

Поняв, что сегодня не попадет никуда, Уля поревела. Еще поревела. И снова поревела. Это же сольник! Он же сам и сдал ей явки, пароли и координаты, пусть и случилось это лишь позавчера, когда она по его душу опять с гитарой пришла. Она же сама клятвенно заверила, что придет. Даже мысли не допустила, что может не прийти. Даже почудилось, что он рад это слышать. Две ночи без того кошмарного сна! Даже про воскресные занятия пилоном не вспомнила.

За минувший час слова Ани о том, что это последние его выступления, прокрутились в голове раз двести, не меньше. Она не увидит.

В общем, первые минут двадцать Уля рыдала белугой, залив соленой водой недорисованный скетч, а потом, сидя на кровати и уставившись в окно, вдруг смутно разглядела возможный выход из ситуации. Ведь такое точно уже не впервые. Ей было лет девять, когда мама, ускакав по своим делам, вот так же случайно закрыла её в квартире, и она не смогла открыть дверь Егору. Тогда решение он нашел элементарное. Вот только сейчас никакого Егора поблизости не было, в этот момент Егор готовился или уже рубил рок километрах в тридцати отсюда. И тем не менее… Если Юлька у себя, то можно попросить её подойти к дому и с балкона сбросить ей собственную связку ключей. Она поднимется и выпустит на волю жертву чужой рассеянности.

Надежда на то, что в воскресный вечер Юлька окажется дома, не оправдалась. А чего еще было ждать? Все где-то. С кем-то. Чем-то заняты. Приятным… А кто-то тоже очень хочет быть где-то с кем-то чем-то занят, но не может, потому что сегодня не его день. Выяснилось, что и Юлька находилась у черта на куличиках — на свидании с очередным ухажером, так что Уля снова немножко поревела, уже в трубку. А через пять минут получила сообщение: «Едем. Только не реви».

***

Удивительно, как от всяких мелочей может скакать настроение. Какое воздействие способны оказывать на него ранее казавшиеся смешными проблемы; обстоятельства, которым когда-то не уделил бы и толики внимания; чьи-то необдуманные слова или неоднозначное поведение; неоправданные ожидания. Еще днем был полностью уверен, что этот день не испортит ничто, но вечер показал: зарекись прогнозировать.

Егор не сразу понял, в чем же конкретно дело. Всё шло как по маслу, идеально. К семи вечера, когда летняя веранда начала заполняться людьми, группа уже била копытом. Сцена была полностью готова, Игорек — всё еще трезв как стекло, Олег — покорен, как кроткий ягненок, а чуть пересмотренная в связи с готовностью Егора петь программа десять раз обсуждена и утверждена. Настрой ощущался боевым, уверенность в том, что сегодня они взорвут зал, нарастала ежесекундно — вместе с чувством предвкушения чего-то невероятного. Знакомые подходили и подходили, и вскоре оценка по головам показала, что слушателей собралось раза в полтора — два больше ожидаемого: небольшая веранда оказалась набита под завязку. Глядя на аншлаг, он спрашивал себя, откуда взялись все эти люди. Это же не фестиваль. Ответ напрашивался очевидный: все эти люди добровольно расстались с кровными, потому что действительно хотят послушать их.

Около восьми вечера, последний раз окинув взглядом собравшуюся публику, Егор понял: кажется, кого-то не хватает. «Опаздывает», — мелькнуло в голове, но с отирающимся у бара Вадимом парой фраз на этот счет он все же перекинулся. Просто чтобы убедиться, что не проглядел. Честно говоря, демонстрировать Стрижу собственную озадаченность не хотелось. Если бы не нарастающее желание получить ответ — у единственного на веранде человека, который чисто теоретически может что-то знать, — хрен бы Вадик от него дождался хоть каких-то вопросов. Тот окинул его непривычно пристальным взглядом и лишь плечами пожал, сообщив, что пребывает тут сегодня, видимо, в гордом одиночестве: ни Ульяны, ни подружки её не видел.

Цапнуло-царапнуло.

«Опаздывает», — повторил себе Егор в гримерке. Отмахнулся от Аньки, которая, как барометр, улавливала малейшие перепады его внутреннего давления. А оно, стоит признать, росло. Впрочем, скорее всего, изменения в настроении всё же проявлялись на физиономии, потому что с малой свяжешься — расслабишься и про маски забудешь. И вот, пожалуйста, результат, что называется, на лице. Примерно вполовину пригасив свое разливающееся окрест сияние, Анюта осторожно поинтересовалась, не передумал ли он петь. Еще чего. Всё в полном порядке. К тому же один раз коней прямо на переправе они сегодня уже поменяли, и менять их снова за пару минут до выхода на сцену — маразм в его ярчайшем проявлении.

Но по мере того, как стрелки отсчитывали время, по мере того, как они отрабатывали сет-лист, внутренности начала разъедать кислота; шипящая пустота разрасталась в душе подобно раковой опухоли. Почему она вообще одолела его в такой исключительный день, откуда подкралась и зачем? Над этими вопросами можно было бы, конечно, как-нибудь на досуге под сигарету и подумать, но смысл? Всё же очевидно, до смешного просто, вопросов тут нет, все ответы как на ладони. Перед ними толпа людей, здоровая, колышущаяся толпа. Все эти люди пришли к ним, но ощущение покинутости с каждой минутой лишь нарастает — потому что не видит он в этом море единственного, пожалуй, человека, которому действительно был бы рад.

Вот, сука, блядь, что это такое! Эта ваша привязанность гребаная! Круто?! Заебок! Просто нахуй! На-хуй. Себе он больше не принадлежит. Какая-то херня — может, мать опять у неё демонит и в ночь не пускает, — способна испортить весь вечер, весь момент! Оно ему, блядь, надо?! Жил себе свою жизнь, как выходило. Его не трогали, и он не трогал, регулировал связи: «дальше — ближе — дальше — ближе — дальше — ещё дальше — до свидания». На глаза очки, в уши затычки, на рожу маску, рот на замок — ну просто со всех сторон себя обезопасил. Да, как итог — в темноте, в вакууме, иногда в бреду. Но жил же! Как-то…

Устав от течения и порогов своей реки, сложил весла — будь что будет, пусть несёт хоть куда-нибудь, вон на тот симпатичный маячок. Расслабился на минутку, прикрыл глаза — и вот уже на краю Ниагары, еще чуть-чуть, и лодочка его отправится в далекий последний полёт вместе со своим пассажиром. А он смотрит на обрыв над своей пропастью и понимает: а поздно пить боржоми, поздно! Зазевался, задумался, засмотрелся, и теперь с силой течения не справиться, греби, не греби. А всё потому, что весла он сложил, потому что выбросил белый флаг. Ну не идиотия? Не тупость? Не наивность, нет? Падает на камни, пытаясь убедить себя в том, что ему реально было надо. Вот надо?!

Надо.

Часам к десяти, после вглядывания во все подряд лица по двадцатому кругу, в не желающий отключаться от посторонних мыслей мозг таки пробилось еще одно объяснение — самое болезненное. То самое, которое он в своей голове всё это время блокировал: Ульяна передумала и выбрала на вечер занятие поважнее, например, с «товарищем» этим своим решила встретиться, воскресенье же. Хотя, в таком случае, зачем заверять в своих намерениях?

«Вообще на неё не похоже. Может, что-то случилось по дороге? Поезда в метро встали… Кошелек вытащили или телефон? Ну не машина же её… Нет, конечно нет! Может, что-то с теть Надей?»

«Маразм!»

«Нет, всё, в пизду! На переплавку»

***

20:26 Кому: Юлёк: Кидай ключики, Рапунцель!

Спустя две минуты замок повернулся, и расстроенная, уже потерявшая всякую надежду куда-либо сегодня попасть Ульяна предстала пред изумленно распахнутые очи очень красивой Юли и топтавшегося за её спиной молодого человека. На вид самого обычного. Окинув Улю долгим оценивающим взглядом сверху донизу, на припухшем лице задержавшись, Новицкая озадаченно протянула: «М-да… Надеюсь, оно того стоит», а её спутник тактично притворился, что ничего особенного не заметил. «Ну, погнали?» — поторопил он Юльку. И тут же огорошил Улю внезапным: «Подкинем тебя, иначе всё было зря. Куда ехать?». Спустя еще две минуты Юлька уже заталкивала Ульяну на заднее сидение подержанной иномарки и устраивалась рядом, а парень изучал маршрут через приложение. «Час двадцать, — преувеличенно бодро сообщил он. — Меня, кстати, Андрей зовут».

Наверное, это имя она запомнит, хотя давно уже зареклась держать в памяти имена Юлькиных мужиков. Зачем, если они меняются со скоростью света? Переглянувшись с Юлей, одними глазами сообщила ей, что Андрей, кажется, классный, на что та лишь усмехнулась и неопределенно пожала плечами: «Посмотрим», мол. Подруга её — она такая одна. На весь белый свет одна такая — Новицкая. Это она сорвалась со свидания ради спасения чужой психики. Это она весь следующий час в дороге отвлекала её пустой болтовней, не разрешая погружаться в панические настроения, которые становились тем сильнее, чем чаще они «ловили» красные волны светофоров. О пробках, которые, разумеется, и не думали рассасываться, и говорить нечего. Это она крепко сжимала её ладонь, не позволив себе ни одного лишнего комментария. Это она не дала ей сойти с ума за единственный вечер.

Ульяна не понимала, зачем туда едет: по всем расчетам, до места удастся добраться к самому окончанию выступления. Она, без сомнений, уже всё пропустила, а надо же будет еще вернуться назад. Но не поехать, не увидеться, не извиниться? Может, в толпе Егор и не заметил её отсутствия, возможно, ему вообще сейчас не до этого всего, но… Это нужно ей! Она хотела там быть, хотела на них смотреть, хотела слушать и прыгать, хотела поддержать, побыть рядом, записать себе что-то и потом иногда пересматривать. Если решится. Ей бесконечно, бесконечно жаль, что она всё профукала. Всё. Что стрелки не повернуть вспять, что так и не изобрели машину времени. И глаза опять на мокром месте, а нос хлюпает.

— Да ладно тебе, — покосился в зеркало заднего вида Андрей. — Ну, на этот не попадешь, на другой попадешь. Уже почти приехали.

Уля в отчаянии замотала головой, возвращаясь мыслями к Аниным словам. Другого концерта не будет. Не будет другого, если не удастся на Егора повлиять. И пусть за время их общения эта тема ни разу не поднималась, Уля успела считать человеческое состояние, а считав, поняла, что, как Аня и сказала, дело дрянь. И потому тоже сегодня так тянуло туда.

«Отстой…»

— Ты не хочешь глянуть, из-за чего весь кипиш-то? — включая поворотник, обратился Андрей к Юле.

— Ты знаешь, если честно, я нагляделась, — тяжко вздохнула Новицкая. — Её послушаешь, и у самой болеть начинает. Тут… Как бы тебе объяснить?.. Уравнение без видимого решения. Так что я бы Ульку выбросила и поехала еще куда-нибудь. Пусть дальше уже сама… Сами.

— Что за группа-то хоть? — хмыкнул Андрей.

Новицкая беспомощно покосилась на Ульяну, предлагая той принять муки произношения на себя.

— Мамихлапинатапай.

Название слетело с языка без запинки, полилось ручейком. Оказывается, пару раз потрудись его произнести, и оно заиграет, пузырьками залопается на губах, поразит простотой своего звучания. Сколько раз это слово успела «попробовать» Уля? Если скажет, что пятьдесят, не соврет. Оно — поётся.

— О, так этих ребят я слышал! — притормаживая перед, судя по карте на экране смартфона, последним светофором, воскликнул Андрей. — Вживую, правда, видеть не доводилось. Но альбом у них годный. Юль, давай заглянем, если они все ещё там. На пять минут — и поедем.

— Как скажешь… — закатила Новицкая глаза.

…

Скорость, на которой Ульяна рванула из притормозившей перед клубом машины, близилась к спринтерской. Только и успели за пару секунд до остановки договориться, что встретятся уже внутри. Сунув под нос удивленному секьюрити телефон с QR-кодом билета, пролетела вглубь, на шум, в сторону светящейся огоньками летней веранды, на ходу в ужасе осознавая, что не слышит музыки. Лишь мелодичный голос представляющей группу и произносящей слова благодарности Ани и гомон людей, как всегда требующих продолжения. Душа агонизировала. Всё, она опоздала, всё.

— «Фа-а-а-анк!» — надрывались с задних рядов, народ гудел. — «Фанк»! «Фанк»! «Фанк»!

«О боги!»

Рваться сюда через гудящий нервный город и треклятые пробки, чтобы напоследок послушать «Фанк». Глаза забегали по сцене в поисках человека, ради которого она сегодня едва не полезла на каштан. Аня, Игорёк, Женя… Ну? Где?!

Вот он!

Егор сидел на корточках на краю сцены — дальнем от Ульяны краю — с бутылкой воды в руке и болтал с кем-то из публики. Ну кто там может быть? Очередная сведенная с ума фанатка?.. Как назло, разглядеть за массой людей, кого он там только что осчастливил своей усмешкой, оказалось совершенно невозможно. Поднялся, и стало понятно, что выбором одежды он сегодня вновь не заморачивался: любимая — она уже знает — кожаная куртка, серая майка, прямые джинсы, а на голове шухер. Вот в том числе за это люди его и любят — за честность. Он не выделывается, не пытается притвориться тем, кем не является.

Увидела — и сердце немного успокоилось. Он здесь, она здесь, всё так, как и должно было быть с самого начала. А остальное образуется. Как-нибудь.

— Ребята, пощадите Чернова, он сегодня и так за двоих отдувался, — счастливо рассмеялась Аня. — Ну что? — обратилась она к Егору.

«За двоих? Хочешь сказать, он еще и пел полдороги? Да почему?!»

Она не то, что всё пропустила. Она пропустила всё!

Егор снял со стойки гитару и отрицательно покачал головой. Опять! Опять складывалось впечатление, что он балансирует в поиске точки опоры. Лёгшая на губы тонкая улыбка походила на вымученную: за минувший месяц она их множество перевидала и теперь с легкостью, без лишних сомнений могла отличить наложенную от настоящей.

— Не, народ, «Фанк» нет. Давайте что-нибудь еще, — возразил Егор в микрофон. Еще и условия ставит. Впрочем, мгновенно стало понятно, что на этой стороне его желания принимают с уважением: требовательные вопли «Фанк!» тут же стихли, перестав носиться над толпой. Он к ним искренне, они к нему искренне в ответ. — Что угодно. Предлагайте.

— А чё так? — наигранно удивленно вопросила Аня. Ей бы на театральные подмостки. — Неужто кончились те времена?

— Типа того, — ухмыльнулся он. — Любую другую — пожалуйста.

«… … …»

Голова опустела. Поэтому в последнее время за стенкой тишина и дверьми никто не хлопает так, что стены эти сотрясаются?

Народ вновь загудел, наперебой предлагая варианты. Каких названий только не звучало: от уже выученной наизусть «Как на войне» до мифического «Кайена». С точки, где замерла Уля, Егора стало видно совсем плохо, он ушел вглубь сцены — к парню, которого Ульяна помнила по пляжу. А вот Аню в центре — Аню было видно очень хорошо. Продолжая улыбаться, откровенно наслаждаясь моментом, она медленно обводила взглядом своих слушателей, скользила по лицам, кивала, показывая, что стол заказов открыт, и вообще всячески демонстрировала добродушный настрой. А потом пересеклась взглядами с Улей и…

— Ну, что-нибудь для наших запоздалых гостей исполнить тебе по-любому придется, — растягивая губы в фирменной лисьей улыбке и не сводя с «гостей» глаз, с нежностью и одновременно с каким-то коварством произнесла она прямо в микрофон. — А то же они всё пропустили… М-м-м, это пло-о-хо, — пропели колонки раздосадованным голосом вокалистки. — Но все-таки здесь. Причем явно бежали!

Толпа людей одновременно завертела головами, а Ульяне хотелось провалиться сквозь деревянный настил веранды. Как так Ане раз от раза удается ставить её в такое неудобное положение? Просто уму непостижимо! На сцене все до одного с интересом развернулись в направлении повернутой головы солистки. Игорёк, подогревая интерес народа, исполнил на барабанах бодрый мотивчик под названием «Смертельный номер», а басист тут же ему подыграл, добавив драмы. Егор отклонился назад — видимо, из точки, где он стоял, «гости» не просматривались, и таким вот незамысловатым движением он поправил себе угол обзора, — и оценивающим взглядом окатил вновь прибывшую.

«Ага. Всё-таки явилась. Рановато…» — вот что в следующую секунду на лице его отпечаталось. Выражение, должное показаться ироничным, но по факту… даже не укоряющее. Севером повеяло! Стужей. Ну всё… Округлив глаза, Уля сымпровизировала, изобразив очень короткую пантомиму под названием: «Я чуть дверь свою не выломала, чтоб ты знал!». А в ответ получила лишь поджатые губы и «понимающее» качание головой.

«Охотно верю».

«Что?! Правда! Как тогда!».

Нет, он что, серьезно? Не верит?

— Еще как бежали! Да мы её из лап коварной судьбы еле вырвали! Да! — раздался над ухом Юлькин звонкий голос. От испуга и неожиданности Уля подпрыгнула на месте: в своем оцепенении она про Новицкую и её спутника уже успела забыть, а те меж тем незаметно подошли сзади. — Всё свидание мне обломала!

— Подтверждаю. Обломала! Квартиру вскрывали. Хотелось бы вечерок поинтереснее провести, — Андрей, порадовав аудиторию подробностями, чмокнул подругу в макушку.

За последнюю фразу новоиспеченный ухажер получил от Новицкой локтем в бок, а Новицкая от ухажера — недоуменный взгляд и еще один поцелуй, теперь в щечку. Ладно, пусть они там милуются, сколько влезет, вот на фига только было весь зал в перипетии чужой сложной жизни посвящать? Ульяна очень хорошо чувствовала, как пылают сейчас её щеки: пара сотен незнакомых людей пялится на них с веранды, еще шесть человек — со сцены. А есть ведь еще всякие там техники и звукорежиссеры, бармены и секьюрити! Но вообще, если бы не общая позитивная атмосфера, ощущения могли бы сложиться и похуже. А у них тут явно царил какой-то междусобойчик, домашняя обстановка. Такое впечатление, что они не клуб собрали, а квартирник: кто-то в толпе, проникшись душещипательной историей, затребовал для опоздавших десяток песен сверх положенного, чтобы было не так обидно, Игорёк громко перешучивался с кем-то из первых рядов, Женя уселся на колонку и спокойно пил воду, а Аня, театрально всплеснув руками, возвестила:

— Будет вам интересный вечерок! Давайте «Кайен», ребят. Давно не играли. Повеселимся!

Ухмылка на лице Егора сменилась усмешкой, а затем, к огромному Улиному облегчению, улыбкой, причем уже похожей на искреннюю. По крайней мере, она стала расслабленной. Публика удовлетворенно загудела, понимая, что её желание вот-вот исполнится.

— Значит, «Кайен», — поднял он ладони в красноречивом жесте, означающем, что сдаётся. — Ничего личного, ага?

Развернулся ко второму гитаристу и дождался согласного кивка. Анька победно вскинула кулачки, объявила Стрыкало и тут же схватила акустику. А уже спустя какие-то секунды наступившую тишину взорвал задорный гитарный риф. Казалось, сносящая с ног волна энергии обрушилась на них без всякого предупреждения.

Неожиданно высоким голосом Егор сообщил о разочаровании в личной жизни: упавшее на его телефон смс якобы уведомляло о том, что человек, которого он ждал, не приедет. «Переживу!» — хмуря брови и поджав губы, пропел он с горестным выражением лица, для пущего эффекта пару раз качнув головой, словно пытался таким образом уверить окружающих: даже не сомневайтесь — переживёт. Ульяна застыла истуканом, сквозь туман в голове осознавая смысл посыла, а Егор продолжал методично доносить до слушателя, с кем тот имеет дело. Невелика, мол, потеря. Пусть о несостоявшихся рандеву горюют слабаки, а он лишь посмеётся, ведь разбить его холодное сердце невозможно. А всё потому, что люди не имеют значения в его жизни. Не пришла одна, придёт другая.

Эти глаза излучали бессовестное довольство ещё полминуты назад, но теперь вид он имел просто-таки победителя по жизни.

«Ты издеваешься?.. Смеёшься надо мной?!»

Мысль не успела промелькнуть, как Егор лукаво подмигнул залу, мгновенно стирая наигранный трагизм с физиономии.

Если бы не предварительно озвученная просьба не принимать на свой счет, Уле бы, наверное, поплохело на первой же строчке первого куплета. Наблюдая за этим театром одного актёра, только и оставалось убеждать себя, что нужно на слово поверить. Градус иронии, исходящий от соседа и выплескивающийся на чужие головы, включая её собственную, пробивал не существующий здесь потолок, и люди, ловя волну, бесновались. Стёбный характер песни подчеркивала живая мимика, голосом карикатурно изображался женский персонаж. Ну прямо как в детстве, когда он ей комиксы по ролям читал. А на пассаже о холодном сердце его ладонь легла на собственное, словно он пытался убедить слушателя, что именно такое оно и в его груди и бьется — ледяное. Ну, пусть на эти россказни ведутся другие, а с ней сей номер больше не прокатит, она уже всё видела.

Уследить за всей палитрой эмоций на этом хитрющем лице, казалось, невозможно. Стремительно выудив из кармана куртки ключи от «Ямахи», Егор крутанул их на пальце, и от этого незамысловатого жеста толпа пришла в натуральный экстаз. Секунда, и он, пропевая название понтового бренда, ухватил за край полу своей куртки и пару раз легко её встряхнул, чем вызвал всеобщий одобрительный гогот. С задних рядов оглушительно засвистели. Если бы не второй гитарист, имени которого Уля так и не узнала, вряд ли это Чудо-Юдо смогло бы позволить себе такие фокусы, ведь пальцы на мгновения оставляли струны.

«На «Ямахе»!» — пытаясь переорать музыку, заорали где-то очень близко. Точно знакомые. Со сцены отозвались моментально: волей вокалиста «Кайен» превратился в «Ямаху».

«Господи…»

Группа устроила на сцене натуральную вакханалию. Два гитариста, басист, барабанщик и клавишник залили веранду мощным роковым проигрышем, заставляя публику гудеть и прыгать, как подорванную. Глядя на всё происходящее, вновь не в силах оторвать от этого — совсем другого! — лица взгляд, Ульяна то и дело ловила себя на четком ощущении: сегодняшняя «версия» Егора в корне отличалась от той, что довелось увидеть на июльском фестивале. Куда ближе она к «версии» шестилетней давности: столько в этом исполнении было драйва и энергии, столько рвущегося наружу запала и жизни.

И эти драйв, энергия и запал в результате вылились в игривое общение Ани с толпой и бис на пять песен, потому что люди никуда не хотели их отпускать и отказывались расходиться даже после того, как сцену выключили и стало понятно, что продолжения банкета ждать не стоит. Вокруг делились эмоциями, смеялись, штурмовали бар — и в число штурмующих затесались Юлька с Андреем. Вадим, возникший из ниоткуда уже на «Кайене» и с тех пор не отходивший дальше чем на пару метров, трындел без умолку. История Ули о том, как её заперли дома, интересовала его постольку-поскольку. В основном же он всё удивлялся, чего ради она всё-таки притащилась под самый финал, и сыпал солью на рану, вываливая на неё собственные довольно общие впечатления. Отсыпал гору комплиментов Ане и группе, а «Рыжего» упомянул от силы раза два, что немного удивило. А еще, судя по всему, Стрижов явно вновь вознамерился проникнуть на бэкстейдж. Но в одиночку. Мёдом ему там, что ли, мазано?

Впрочем, двадцать минут спустя они вышли на веранду сами: счастливые, смеющиеся, пусть и видно, что уже выжатые как лимоны. Возглавляли процессию Аня и Женя с телефоном у уха. Следом, оглашая смехом пространство, вывалились Игорь и клавишник. Второй гитарист и успевший сменить куртку на джинсовку Егор замыкали шествие. Эти двое что-то живо обсуждали меж собой. Сердце кольнуло от догадки, что парень с пляжа, вполне возможно, совсем скоро заменит Егора в группе, а сам он… А что он сам? А сам он ни разу тему в разговорах не поднимал.

По-хорошему, пора бы уже домой, на часах почти одиннадцать вечера. Но как же не хотелось уходить. Остаться стоило хотя бы для того, чтобы объясниться.

***

— Мама случайно заперла меня дома и укатила в гости до завтра, — покаянно, будто виновата в произошедшем, сообщила Ульяна. — Я обнаружила это, только собравшись выходить.

«В запертую дверь верю, в случайности… Пожалуй, нет»

— Но ты ж всё-таки доехала, малая. Спасибо.

Состояние такое… Весь мир любить хочется, всех и каждого. Жаль, он не умеет. Все проблемы отошли на задний план. Они точно у него есть, проблемы? В моменте кажется, что абсолютно никаких: фьють, и разлетелись от дуновения ветерка. А вообще были? М-да? Но Ульяна — это, конечно, что-то с чем-то. Зачем так расстраиваться-то? Хорошо же всё.

— Простите, — глубоко вздохнула она, прикрывая ресницы. Переживание на лице отражалось неподдельное.

Этот человек неисправим: даже фигня всегда принималась и будет приниматься ею близко к сердцу, что уж говорить о вещах посерьезнее. То ли в ней обостренное чувство справедливости играет, то ли добропорядочность, то ли в целом чувствительность повышенная, то ли всё вместе сделало свое дело. Бесспорно одно: всё перечисленное в его глазах выглядит достоинством, а не недостатком. Не имеющие ни стыда, ни совести чурбаны где-то даже завидуют.

— За то, что доехала? — прыснула Аня, опрокидывая в себя уже которую по счету бутылку воды. — Я тебе так скажу: пропустила ты много, конечно, но что пропустила, то тебе постарались восполнить. По-моему, всё сложилось отлично. Мы рады.

Удивительно, как от всяких мелочей может скакать настроение, какое воздействие на него способны оказывать люди. Как, кажется, буквально в мгновение ока одни эмоции, обнуляясь, вытесняются другими. Час назад был полностью уверен, что этот вечер не спасет уже ничто, но жизнь показала: зарекись. Просто возьми и зарекись строить прогнозы. Всё оказалось до смешного просто: не не захотела, а не смогла. А как только смогла, так сразу сюда. И — оп! Вот уже и солнышко светит посреди ночи. М-м-м, радость-то какая…

С этих качелей он точно когда-нибудь прямо в комнату с мягкими белыми стенами вылетит.

Поначалу, правда, насторожил отиравшийся за её спиной парень: в первые секунды Егор в этом перце уже успел ошибочно идентифицировать того самого «товарища». А затем и вовсе охватило чувство неясного беспокойства: лицо «товарища» издали показалось ему хоть и очень смутно, но всё же знакомым. От копания в памяти отвлекла Анька, призвавшая слабать «Кайен».

А ведь такое с ними уже действительно случалось. Теть Надя по рассеянности заперла Ульяну на верхний ключ и куда-то умотала. И когда Уля поняла, что не может открыть ему дверь, рёв залил весь этаж — настолько сильно маленького человека напугало осознание, что даже если захочет, выйти он не сможет. Маленькому человеку сразу стало стократ страшнее одному в квартире. Кое-как, сквозь рыдания и приличной толщины металл, удалось донести до малой простую, как прямая доска, идею: если дома остались еще ключи, ей нужно выбросить их с балкона, и тогда он сможет вызволить её из заточения. Судя по всему, сегодня схема в ход пошла та же. И, черт, он не думал, что когда-нибудь хоть за что-нибудь будет благодарен Новицкой, но телефон у Ули пора бы уже взять, а то так и до сплина{?}[сплин — хандра, уныние, тоска, печаль, грусть] рукой подать.

Уже ведь как-то думал об этом. Возьмёт телефон — подсядет на телефон. Будет по двадцать раз в день проверять, не прилетели ли приветы от малой, и хрен теперь уже пойми, как реагировать, обнаруживая их отсутствие. Телефон — как очередная ступенька к зависимости. От человека зависимости. Особый, изощрённый вид наркомании. А он долгое время находился в завязке, в блёклой, однотипной, унылой своей предсказуемостью, пресной реальности, но раз сорвался, два сорвался, три — и вот уже ощущает трудно переносимую ломку по чуткости, искренности и теплу. Бывших наркоманов не бывает? Надо оно ему?

Спасибочки. А вообще — хрен знает. А вообще — нужно отстать от себя со своими дурацкими вопросами и качели свои раскачивать прекращать. Обойдется без телефона.

— Ребят, а можно ваши автографы? — послышался чей-то тоненький голосок.

«Святые угодники, какие еще автографы?»

Не отсвечивать долго не получилось. Егор повернул на звук голову и встретился взглядом с робеющей девочкой. Посмотришь на лицо — больше восемнадцати не дашь, опустишь глаза ниже и задумаешься о том, что обычно такими выдающимися женские формы становятся чуть позднее.

Под шумный выдох Вадима Аня недолго думая лихо подписала протянутым ей маркером обтянутую тоненькой полоской топа грудь. Ну правильно, блокнотика-то не нашлось, кто сейчас блокнотики с собой таскает? И мерча, который можно было бы в ход пустить, у них нет: его группа такими вопросами, как выпуск шмоток с изображениями собственных щей, не заморачивалась никогда. Фломастер пошел по рукам, и пока шел, Егор подумывал под шумок куда-нибудь слинять, тем более что желающих внезапно обнаружилось больше одной — своим вопросом девчонка привлекла всеобщее внимание, и толпа заметно оживилась.

От продумывания плана побега отвлек чей-то знакомый голос:

— Егор?..

А, Анин же. Это Аня — смотрит выжидательно. Стриж уже слегка бесится, малая, закатив глаза к потолку, выслушивает интимный шепот Новицкой на ухо, а остальные тут его не интересуют.

— М-м-м?.. — вяло отозвался он, пытаясь изничтожить в себе растущее желание сверкнуть пятками. Как-никак, а поклонники группы такой жест не поймут, да и сам коллектив потом «спасибо» не скажет. Придется принести себя в жертву формальностям.

— Давай, — протягивая ему маркер, подмигнула Аня. Егор окинул летучим взглядом свободное для творчества пространство — четвертый-пятый размер, предостаточно. Поднял глаза на девушку.

— На тебе уже живого места нет, давай где-нибудь на руке.

Главное — невозмутимость в голосе и на лице. Авось и прокатит.

— На руке? — в фальшивом удивлении приподняла брови Аня. Взгляд её сам за себя говорил: «А я знала!».

«Да-да-да… Всё ты знаешь. Уймись уже, женщина!»

— Ну не на пятке же, — с притворным недоумением пробормотал Егор, подыгрывая Аньке. — Кстати, может, на пятке? — подмигнул он жаждущей чьих-то каракуль на собственном теле.

— Есть еще одно классное место… — стрельнула та глазами. В воздухе повисло многозначительное молчание.

«Кто тут у нас невинная овечка? Вестимо, не ты. Значит, я»

— Да ну? — Егор изобразил на физиономии искреннее изумление, параллельно мысленно перебирая в голове все классные места женского тела. Скорее всего, они с этой девочкой даже не совпали бы сейчас во мнениях. Самые классные места — не грудь и не попа. Самые классные — это крылья ключиц и ямочка между ними. И задняя сторона нежной шеи, там, где линия волос переходит в легчайший пушок, который убегает вниз по острым позвонкам. Это изгиб хрупкого плеча, и тугая волна бедра, и впадина живота, и…

— Лоб, — сдержанно подсказала Ульяна, в знак согласия с самой собой пару раз утвердительно качнув головой и тут же вскинув невинный взгляд сначала на обладательницу пятого размера, а затем переключившись на него самого. Эта маленькая язва уже второй раз его выручает, вот только по глазам непонятно, в чьих интересах она действует: в своих собственных, потому что заподозрила, что сегодня будет плохо спать, или всё-таки в его. Аня опустила голову, пряча расползающуюся улыбку, а Игорёк откровенно заржал:

— Чернов, я чё-та не понял…

Цепкий взгляд Вадима гулял по всем по очереди, Новицкая на смех Игорька отреагировала скупой улыбкой, но в целом возникало ощущение, что этот «высокоинтеллектуальный» диалог вызывает у неё живой интерес. Главное — молчит, а то ж она как выдаст иногда. Что там было? «Почему мы до сих пор с тобой не спали?». Без комментариев, что называется. Где там спутник-то её, кстати? Вроде же вместе пришли…

Спутник отирался у барной стойки, искоса поглядывая оттуда на компанию. И почему этот чувак не дает ему покоя?

— Классный вариант, м-м-м. Как тебе? — хмыкнул Егор, живо представляя себе собственные размашистые закорючки там, куда Уля только что предложила их поместить. Мрак. — Ладно, руку давай, а то сейчас маркер твой засохнет.

Девушка замялась, явно не торопясь выполнять просьбу, а между тем за её спиной уже собралось человек десять. И домой что-то очень резко захотелось.

— Ну, может… Ходят слухи, у тебя есть массажный стол…

«Да блядь… Слухи ходят?.. Дожили»

— Продал, — отрезал Егор.

Даже не вранье. Неделю назад действительно сбагрил его за десять тысяч. Последнее время глаза то и дело цеплялись за это «ложе разврата», а внутри росло раздражение вперемешку с расстройством. Отца давно нет, стол остался в память о нем, но этим летом мысли о том, что пора избавляться от данного предмета интерьера, стали назойливыми. Хотя, если рассуждать в таком ключе, нужно всю мебель выносить, и тогда останется в его квартире только кровать в родительской спальне.

Ульяна, продолжающая пристально следить за развернувшимся на глазах у всего честного народа противостоянием, встрепенулась, поджала губы, перевела взгляд на деваху и выдала:

— Подтверждаю. Как соседка.

Вот спасибо! Выручила. Только… Когда заметить-то успела? Когда пару дней назад с гитарой заходила, наверное, когда еще? Она вообще хоть чего-то не замечает? Вдруг вспомнилось, как Стриж её в гости привел. И это её: «Ты… массаж делаешь? Или это от отца еще?». И истерический хохот Вадима, и пассаж про очередь из девчат под дверью. Боги… Тогда Егору было, можно сказать, до фонаря, о чем конкретно она в ту секунду подумала, а сейчас… Не хочется представлять.

— И давно продал? — вскидывая брови, уточнил Вадим. Тон его и вообще вся поза и поведение по-прежнему казались Егору странными, нехарактерными именно для Стрижа. Агрессивными, пожалуй. Да.

— С неделю.

Стрижов вяло кивнул, показывая, что вопрос снят, а вот девчонка все никак не унималась.

— Ну, может, у тебя еще что-то есть?.. Интересное? — заискивающе улыбаясь, полюбопытствовала она.

— Ты извини, я завязал. Может, вот у него есть? — указав подбородком на Вадима, предположил Егор.

Тот, погрузившись в собственные мысли, не обратил на провокацию никакого внимания. Что творится…

— Почему завязал? — раздался удивленный голосок. Всё тот же.

«Да как же вы меня уже достали…»

Ну нельзя же быть такой прилипчивой! Настолько бестактной! Или, может, просто глупой? Безбашенной? Сорокой! Как можно лишь на рожу смотреть? Он что, товар на полочке? Понравилась пёстрая обёртка — тут же хвать, в корзинку и на кассу? Ну, тогда не жалуйтесь, когда обнаружите внутри брак. Или гниль. Егор почувствовал, как весь его благодушный настрой тонкой струйкой песка утекает сквозь пальцы. Журчащим ручейком звонко сливается в канализационную трубу. Наклонившись к маленькому уху, доверительным шепотом сообщил этой неуёмной:

— Триппер.

— Что?.. А что это? — округлила та глаза.

«А, то есть, таких слов мы не знаем? Боги, девочка… Мозги где? Сколько тебе лет? Иди отсюда, что ли. Просвятись»

— Гонорея, — громко, четко, чуть ли не по слогам произнес Егор. — Сама понимаешь…

Чего только не наплетёшь иногда, пытаясь человека не сильно задеть.

В памяти всплыл «жизнеутверждающий мотивчик» про венерические болезни и безысходные ночи{?}[Земфира — ЛКСС]. Который Егор, не удержавшись, тут же и промурлыкал себе под нос. Анюта порывисто вдохнула, фыркнула, и в следующую секунду плечи её затряслись. Игорек крякнул, Женька не отнял глаз от телефона — этот перец к черным шуточкам своего коллеги давно привык. У Вадима отвисла челюсть, Новицкая опять чуть не расплескала на себя алкоголь, а в голове малой, которой с неделю назад он сообщил, что абсолютно здоров, явно усиленно завертелись шестеренки. Прищуренный, полный осуждения взгляд сообщал ему: «Оригинально, но шутить такие шутки так себе идея — еще накликаешь».

Девчушка захлопала ресницами, определенно до конца не осознавая, чем таким конкретным он «болеет». Однако понимание, что с этим типом лучше не связываться — потом проблем не оберешься, — постепенно проступало под наращёнными ресницами.

— Ой! Как же так? А это лечится? — пропищала она, на всякий случай делая шаг назад.

Mission completed{?}[Миссия выполнена].

— Не-а, — на голубом глазу соврал Егор. Ну, сама виновата, дурочка безмозглая: ходит тут, вешается на всяких незнакомых типов, а элементарнейших вещей об этой жизни не знает. — По воздуху не передается, расслабься. Только при непосредственном… М-м-м… Контакте.

Стоило спровадить фанатку восвояси, как Сашка пробормотал:

— Егор, ты что, совсем опух? Она же сейчас пойдёт и всем растреплет. Надо оно тебе?

М-да. Как-то не подумал он о том, что чисто теоретически вскорости ему могут посыпаться звонки и сообщения от тех, до кого этот слух дойдет и кто по такому экстраординарному поводу изыщет-таки способ раздобыть его номер телефона. И тогда уж точно ничего не поделаешь — придется тратить время на разговоры с перепуганными, переполошенными девочками, параллельно безуспешно вспоминая их имена. Пофиг.

— Да прекрасно, пусть чешет. Если это не сработает, как сарафанное радио, то я уже и не знаю, что сработает, — уронив голову, пробормотал он.

— Сказал бы, что подался в попы, и теперь тебе религия прелюбодействовать не позволяет, — язвительно проворчала Ульяна в стакан с непонятным пойлом, с виду напоминающим апельсиновый сок, но лишь с виду. Новицкая подогнала из бара. — Ну, мог бы пообещать, что зато потом, если она согласится подождать до свадьбы годика три-четыре — это же всего ничего? — сразу семерых заведете с ней. Одного за одним. Всё как положено. Кто не мечтает о семерых?

«Попом? Семерых?»

Егор в красках представил себя в нарядной рясе, с крестом на пузе, проповедующим заповеди перед алтарем. Все десять, ну, кроме «Не убий», были им нарушены, причем многие не единожды, а стало быть, он первый в очереди в ад. Представил вытягивающееся лицо какой-нибудь очередной своей недалекой жертвы, которая слышит про «семерых — одного за одним», «а до этого ни-ни». И рассмеялся, ощущая, как тепло согревает грудь. Все же смеяться — это довольно приятный процесс, жаль, что раньше не смеялось. Остальные, видимо, нарисовали в своем воображении примерно то же самое, потому что спустя мгновения короткие смешки послышались уже со всех сторон. К общему веселью не подключились лишь Анюта и Стриж. Оба смотрели на него в упор. Вот только если в Аниных глазах читался очевидный вопрос: «И после этого ты еще будешь что-то мне говорить?», то в неожиданно внимательном прищуренном взгляде Вадика просвечивало нечто, ранее за ним не замеченное, нечто, что можно было бы обозначить как проблеск осознания. Было бы там еще, что осознавать. Сегодня, по мере того, как вечер шел своим чередом, внутри крепло ощущение, что Стриж напрягается все больше и больше.

— Это точно шутка? — уточнил Вадим ядовито. — Про гонорею?

«Блядь. Ну, весь кайф обломал! Не показалось»

— Пойдём завтра вместе анализы сдадим, — перестав смеяться и вскидывая брови, окатывая Стрижа прохладным взглядом, процедил Егор. — Чтобы у тебя все сомнения отпали. Заодно и сам проверишься. Двойной профит.

Возможно, последнее зря ляпнул: это ведь его мозг генерит всякий бред в режиме 24/7 и втягивать сюда Вадима не стоило. Еще и в присутствии свидетельниц. Собственный голос звучал стальной уверенностью, здесь в его здоровье мало кто сомневался, а вот Стрижу сейчас крыть окажется особо нечем. Но сам виноват, нехер дурацкие вопросы задавать. И вообще, порядком уже достал, если честно. Давно пора было обозначить границы дозволенного, а лучше всего — просто за дверь выставить.

— Есть анекдот в тему, — хмыкнул Игорёк. — Медицинский институт. Преподаватель начинает лекцию: «Перед началом лекции я хотел бы рассказать вам одну занимательную историю. Как-то в молодости я с приятелем пошел на дискотеку. И там нам обоим понравилась одна симпатичная девушка. Но она предпочла мне моего друга и с дискотеки ушла с ним. Вот так я остался с носом. А мой друг без носа. Запишите тему лекции: “Сифилис и его последствия”».

Кто-то усмехнулся, но в целом ощущалось, что обстановочка перестала быть томной и начала накаляться.

— А пойдём… — помрачнев физиономией, испытующе уставился на него Вадим. — Мне бояться нечего, я-то не ебу всё, что движется.

«О! Голосок прорезался! Внезапно. А что случилось?»

— Разве? — сузил Егор глаза. Подобные выходки он не терпел никогда и терпеть не станет. Зря Стрижов рот открыл. Вот прямо сейчас все нужные знаки препинания, вернее, один — точка — в их отношениях и появятся. Не воспользоваться такой шикарной возможностью просто преступление. — Давай честно. Просто потому, что не все готовы дать.

Стриж дернулся было в его сторону, но на подлете был перехвачен Игорьком, который на трезвую голову среагировал просто мгновенно: мощная лапища легла на плечо Вадима, и тот резко присмирел: до него, видимо, дошло, что по сути он сейчас один против «бро» и пятерых членов его команды. А значит, заведомо проиграл.

— Слышь! Пасть свою закрой! — удерживаемый Игорем, заорал Вадик. Оставшиеся желающие что-то там от группы получить под эти истеричные вопли тихо рассосались. Вот и славненько: одной проблемой меньше.

— Воу-воу-воу, ребята, полегче! — в сердцах воскликнула Анька. — Нашли, блядь, место и время!

Окинув Стрижова морозным взглядом, стараясь сохранять остатки самообладания, Егор чётко и размеренно произнес:

— Где-то я завидую тебе, Стриж, — «Десятая заповедь». — Тебе иногда попадаются зрячие. Подумай об этом на досуге. Может, полегчает.

И ведь, говоря о зависти, не покривил душой. Впрочем, надежда на то, что Вадим таки услышит, таяла по мере того, как гримасой злости искажалось его лицо.

— Ты на что намекаешь? — вскинулся Стрижов. Правильно, на это и намекает, причем фактически прямым текстом.

— Остынь. Лишь на то, что ты везунчик, — «Или болван, что вернее», — об этом я тебе уже говорил, — прошипел Егор, припоминая обстановку и детали того их неприятного разговора о малой. Впрочем, у Вадика тогда наверняка по традиции в одно ухо влетало, а в другое вылетало. — Людям интересно, что у тебя внутри, они хотят заглянуть дальше фантика. Радуйся.

Не встретив в глазах напротив понимания, почувствовал, как сильнее заводится. Бесполезно: что тогда не дошло, что сейчас не доходит.

— Впрочем, вижу, втемяшивай тебе в башку, не втемяшивай, а выдохнешь ты все равно, лишь когда я в монахи подамся, — процедил Егор, нацепив на физиономию выражение глубочайшего сожаления. Справиться с вздувшейся волной раздражения не выходило: этот поезд понёсся под откос. — Ну, на это могу тебе только одно сказать: сорян, «бро», не сегодня. Может быть, завтра. Но это не точно.

— Егор… — протянула Ульяна жалобно. По ходу этого занимательного диалога она становилась все бледнее и бледнее, а последние секунды вообще отдалённо напоминала белый лист бумаги. — Мы же все разные… С разными взглядами. Судьбами… По-разному смотрим на жизнь.

Верно подмечено. Взгляды определяет сама жизнь, человеческая судьба определяет. Это элементарная истина. И, блядь, именно поэтому он не даст какому-то чму, не пожелавшему за всё время их знакомства хотя бы попробовать развернуть чёртов фантик, так поверхностно судить о нём на публику, пусть здесь все и свои!

— Всё так. Поэтому я готов махнуться с ним местами, малая, — не сводя с взбешенного Стрижа глаз, огрызнулся он. — На следующие десять годков, раньше до него не допрёт.

Вадик, которого Игорек все ещё надежно придерживал за плечо, вновь дернулся в его сторону.

— Рыжий, иди ты на хуй со своей мутной философией! Задрал!

— Вадим, заткнись уже, а! — вскричала Уля, гневно уставившись на Стрижа. — И ты тоже! Остынь! — в грудь уперся тонкий палец. — Хватит!

«К тебе у меня вообще миллион вопросов!» — сообщал её взгляд.

«Да ради бога! Когда у тебя их не было?»

— Народ, правда, харэ! — а это Олег подал голос. — Тормозите.

«Нет уж!»

— Ты хочешь, чтобы я тебе на пальцах философию свою объяснил и в головушке твоей светлой по полочкам разложил? Самостоятельно? А тебе бы и делать самому ничего не пришлось? Ты уверен, Стриж? — угрожающе прищурившись, игнорируя звучащие со всех сторон призывы угомониться, прорычал Егор. Шаг вперед — и вот уже в серо-зеленых глазах приятеля, бывшего, видимо, он видит собственное отражение. — Точно?..

Кто кого ещё задрал. Заебал!

В моменте Егор чувствовал себя готовым размазать его сейчас с этими примитивными представлениями об «упущенном» по стенке. Размазать и смешать с говном. При всех. Стриж сам захотел публично обсосать детали чужой личной жизни, так в чем же моральная дилемма? Нет никакой дилеммы. Размазать и смешать настолько тщательно, чтобы в глазах этих людей этот болван свое реноме уже не отмыл. И пусть из его и без того мизерного условного ближнего круга выпилится еще один человек — насрать, невелика потеря. Сколько их уже было отправлено за дверь? До хера. Одним больше, одним меньше — скатертью дорожка!

— Не надо… — протискиваясь между ними, умоляюще протянула малая, и тёплая ладошка уперлась куда-то в район солнечного сплетения. Мягко, но настойчиво она умоляла его остановиться. Егор замер и опустил взгляд: теперь отражение рисовалось в других глазах — глубоких перепуганных васильковых. Красиво. Очень. Но невовремя.

Законченная, как казалось, мысль неожиданно обрела развитие. Всё! Вскидывая подбородок и вновь устанавливая зрительный контакт со Стрижовым прямо над Улиной макушкой, сжимая кулаки в карманах, чувствуя, как со зловещим шипением взрываются тысячи пузырьков нервных клеток, Егор насмешливо продолжил:

— Или пойдем выйдем, и я тебе там объясню? Без свидетелей?

— Рыжий?..

«На хуй пошел!»

Егор резко повернул голову на прозвучавший откуда-то сбоку голос и смерил неприветливым взглядом его источник — спутника Новицкой, на вид своего ровесника. Раздражение расплескалось в нём смертоносным ядом, и он ощущал готовность отправить лесом каждого, кто попадется под горячую руку; так рявкнуть на посмевшего в чужие разборки влезть, чтобы штукатурка посыпалась. Хотя откуда на летней веранде штукатурка? Только традиционно затянутое смогом ночное московское небо. Рвано вдохнув, заскользил взглядом по лицу, которое ещё со сцены показалось ему смутно знакомым..

По мере того, как глаза цеплялись за забытые, казалось, черты, сердце, и без того херачащее на запредельных скоростях, разгонялось до превышения, за которое на дороге лишают прав. Белобрысый, всё такой же тощий, такой же скуластый, с широкой щербинкой меж зубов. Это его щербинка, так уж коренные выросли, кто там в те времена, при той жизни, думал о прикусе? С небольшой родинкой чуть правее верхней губы. С тем же «ёжиком» на башке, чуть удлиненным по сравнению со стрижками, что они все тогда носили. И с той же тоской в зрачках — она неизбывна и просвечивает из нутра наружу у каждого, кому удалось победить этот мир и спастись. Егор пусть не видит, но помнит: на предплечье у этого парня рубец от ожога — его, Егоровых, рук дело. Мелким был, не подумав, выплеснул на друга кипяток из щербатой кружки. Мстил.

«Дрон?..»

— Узнал? — заулыбался Андрей смущенно. — Вижу же, что да! Ну, здарова!

Егор заторможенно кивнул, пытаясь справиться с нарастающим шумом в затрещавшей башке, со звоном в ушах. Вся сцена ушла на задний план — вместе с Вадимом, будь не ладен, с малой в каких-то сантиметрах, с толпой людей вокруг. Лица расплылись, звуки погасли. Призраки прошлого настигли его в момент, когда он этого уже не ждал. Такие, как он, имея перед глазами дурной пример — и не один — нередко кончают гораздо, гораздо раньше тридцатки. Спиваются, обдалбываются или получают лет двадцать-тридцать за особо тяжкие. Но вот он — призрак — прямо перед ним, всё еще живой, не спился, не скурился, не передознулся и не в тюрьме. А в Москве. Стоит, заглядывая прямо в глаза и растерянно улыбаясь одними уголками губ. Это у них с Андрюхой, можно сказать, семейное — они с Андрюхой не умеют широко улыбаться.

Кажется, его ночные кошмары вновь к нему вернутся. Уже сегодня.

— А я всё смотрю-смотрю на тебя уже минут сорок и никак понять не могу — ты? Не ты? — заторопился Дрон. Похоже, испытывал он сейчас, в отличие от Егора, совсем другие эмоции. Уже успел справиться с собственным шоком, в то время как Егору до сих пор чудилось, что закопченное московское небо падает прямо ему на голову. — И подойти не решаюсь! Не, мир — это точно большая деревня! Ты как тут?

— Да вот — как-то так… — пространно окинул взглядом пространство Егор. Слова не находились, язык не подчинялся, и все мысли разлетелись стайкой перепуганных воробьев. — А ты?..

— Круто! — дружески толкнул Егора в плечо Андрей. — Не, реально! Скажи кому из наших — не поверят! А я… А чё я? Работаю.

«И много… наших?… Кому говорить?..»

Слова отказывались складываться, связываться в логичную цепочку и формулироваться в предложения.

— Давно? — механически отозвался Егор, пытаясь совладать с собой. Как такое вообще возможно? Огромная страна, больше тысячи трехсот километров между городами, стрелки на несколько часов назад. Гигантский мегаполис, в котором по официальной статистике варятся двенадцать миллионов человек, а по факту, наверное, все двадцать. В котором работают тысячи клубов, в которых играют сотни и сотни крутых и безызвестных групп, по которым шастают десятки, сотни тысяч москвичей и гостей столицы. Как они могли тут встретиться и узнать друг друга спустя двадцать два года? Провидение? Заговор? С какими такими целями? Чтобы он «не забывал свои корни? Помнил»{?}[Баста — На порядок выше]?

— Пятый год. Айтишником, — не без гордости сообщил Андрей. Есть чем гордиться, на самом деле. Есть, правда. Это огромное достижение для каждого в их секте, это ставшая реальностью призрачная мечта. — Тачку взял, квартиру снимаю. Не жалуюсь. По первой сложно было, конечно, но по сравнению с Чесноковкой здесь жизнь, сам понимаешь. Туда я не вернусь.

— Так вы, то есть, знакомы? — послышался чей-то голос. Это, кажется, Новицкая очнулась. Напомнила, что они тут, вообще-то, не одни. С десяток людей грели уши о разговор, который в любую секунду мог принять неожиданный для всех здесь оборот. После которого в чьих-то глазах уже не отмоешься.

— Представляешь?! Мы с Рыжим земляки, росли вместе, в од…

— Пойдем-ка лучше на улицу, Андрюх, — поспешно перебил его Егор. — Постоим, поболтаем, покурим. Там потише.

Тот кинул вопросительный взгляд на Новицкую, получил добро, кивнул головой и устремился к выходу с веранды. Обречённо вздохнув, запихнув руки в карманы, чувствуя на себе озадаченные взгляды сразу нескольких пар глаз, Егор направился следом.

Час назад думал, что вечер спасен?

Не строй прогнозов. Не строй прогнозов никогда.

Комментарий к

XVIII

Зарекись Музыка:

Jules Gaia — Shake Down

https://music.youtube.com/watch?v=EajyYAps7SQ&feature=share

Uchpochmack (Земфира) — Lightbulbs

https://music.youtube.com/watch?v=O6x_f2ECUhw&feature=share

Валентин Стрыкало — Кайен

https://music.youtube.com/watch?v=3A2x-7HawDc&feature=share

Визуал:

“Ее свет никогда не страшился твоей темноты”

https://t.me/drugogomira_public/154

“Дыши. Смотри. Будь”

https://t.me/drugogomira_public/155

“В пизду. На переплавку!”

https://t.me/drugogomira_public/156

====== XIX. В Петропавловске-Камчатском полночь ======

Комментарий к

XIX

В Петропавловске-Камчатском полночь Визуал к главе:

Прошлое и настоящее. Выбирай.

https://t.me/drugogomira_public/162

Холод остужает голову. Ночь. Наверное, следующий день уже настал, Уля не проверяла часы. Уперлась лбом в стекло, такси везёт её домой. Она едет, не фокусируясь взглядом ни на чём. Перед глазами мельтешат какие-то витрины, супермаркеты, светофоры, машины и автобусы, редкие загулявшиеся пешеходы, фонари. Водитель, видя, что болтать пассажирка не готова, её не трогает, даже радио выключил, и Уля благодарна ему за укутавшую салон тишину. До ушей доносится лишь еле слышный шелест шин по мокрому асфальту.

Кажется, левая ладонь до сих пор откликается на биение чужого сердца, еще «слышит», как оно ускоряется, разгоняется, как готово выскочить в момент пересечения взглядами с Андреем. Левая ладонь хранит ощущение, что сегодня она невольно подглядела его скрытую от чужих любопытных глаз жизнь. Что его чувства она только что осязала в глубине себя. Что «видела» в те мгновения больше остальных — не предъявленную на всеобщее обозрение макушку айсберга, а неохватную взглядом массу в толще мутной воды. Ладонь горит, хранит раненый пульс.

Память хранит направленный на неё, но не ей адресованный яростный тёмный взгляд. Хранит отдельные моменты перепалки, выплюнутые в лица друг друга слова. Хранит возмущенное фырканье Вадима в секунду, когда к нему она встала спиной, а к Егору лицом. Вадим интуитивно понял, кого она выбрала, вот и всё. Сердце хранит понимание, насколько сильно Егор был задет, собственный страх и тягучее предчувствие, что еще чуть-чуть — и полетят чьи-то зубы. А голова упрямо хранит готовые в любую секунду рассеяться, не оформившиеся в осознанные мысли догадки. Она цепляется за них, пытаясь поймать — и не может. Как ухватиться за воздух? Ни одной точки опоры.

Спросить самой? Он не расскажет, он в этом плане, как и Том: оба никогда не горели желанием делиться личным. Никогда. Всё наболевшее останется в глазах, почувствуется ладонью, энергией, мурашками по коже, вставшими дыбом волосами, но не слетит с языка, не оформится в слова. Да и не в тех они отношениях, чтобы пытаться копать в открытую. Как она себе это представляет? «Егор, поясни, пожалуйста, что ты имел в виду, когда сказал, что завидуешь Вадиму, потому что ему попадаются зрячие? Давай поговорим». Или: «Что ты подразумевал под готовностью махнуться с ним местами на следующие десять годков?». А вот ещё там было: «Людям интересно, что у тебя внутри, они хотят заглянуть дальше фантика, радуйся». Это явно к «зрячим».

Невнятные, неуловимые, дымные предположения третируют нутро, в ушах звучат хлопки двери и вопли: «Ты нормальный?!». Кажется, ответ на вопрос, почему он «такой», кроется где-то здесь, но как спросить? Как убедить вывернуть перед ней душу? Как напрямую поинтересоваться, кто такой Андрей, когда Егор, так явно демонстрируя нежелание продолжать разговор в присутствии свидетелей, вывел его на улицу?

На улице они и распрощались. После того как Егор вышел вслед за Андреем, проигнорировав брошенную в спину желчную тираду Вадима, Уля с Юлей остались в компании, где чувствовать себя расслабленно оказалось уже довольно сложно. Напряженная Аня еще раз поблагодарила обеих за присутствие и представила нового гитариста. Олег его, оказывается, зовут. Вздохнула и поинтересовалась, посмотрела ли Ульяна запись, а получив утвердительный ответ, просто кивнула, молча считывая впечатления в глазах. «Я вижу прогресс, большой», — эту фразу она бросила уже куда-то в пространство, а затем отвлеклась на желающих пообщаться. Игорёк закинул удочку насчет afterparty и, получив поддержку остальных, не на шутку загорелся идеей непременно куда-нибудь забуриться. Уля от Аниного предложения присоединиться отказалась. В конце концов, завтра рабочий понедельник. Кроме того, проводить время с малознакомыми людьми, которые явно желали накидаться, возможно, даже в хлам, ей, мягко говоря, не хотелось. Взгляд то и дело цеплялся за выход с веранды в надежде, что вот-вот вернется Егор, но он не появлялся. А присутствие рядом Вадима, который попросту глазами её сжёг, всем своим видом показывая, насколько сильно обижен отсутствием поддержки с её стороны, стало напрягать всё больше и больше. Единственное, что имело сейчас смысл, так это возвращение домой.

На улице оказалось довольно прохладно, что не должно было удивлять — как-никак август уже неделю напоминал о том, что кончается лето, — но удивляло: по дороге туда она не успела ощутить вечернего холода, а тут в своей тонкой футболке и хлопковых брюках в секунды озябла. Такси всё не ехало, и, стоя перед клубом, ёжась от пробирающего до костей холода, Уля пыталась отвлечься на разговор с вышедшей следом Юлей. А взгляд безуспешно выискивал в прохожих знакомое лицо.

Когда за спиной раздалось: «Поехала?», обернулись они с Новицкой синхронно. Двоих потеряли, двоих и обнаружили. Андрей сообщил Юльке, что, если та хочет, сейчас они куда-нибудь отправятся. Разумеется, подруга — хлебом её не корми, дай потусить до рассвета — тут же охотно согласилась. Егор едва походил на себя: за десять — пятнадцать минут отсутствия в поле зрения он словно лет пять в возрасте прибавил. На отдающем свинцом лице лежала тяжелая печать неодолимой усталости. Обычно прямой, как стрела, он чуть ссутулился, будто вес лёгшего на плечи груза оказался неподъемным. Даже голос — и тот звучал тише обычного. Расстроенно. А Ульяна смотрела на него и понимала: нет, не в Стрижове дело. Вадика он бы в асфальт закатал, не моргнув глазом, тогда он ощущал себя уверенно, был убежден, что прав, а в этот момент… А вот Андрей выглядел довольным.

Уля молча кивнула, спрашивая себя, не собирается ли Егор в таком состоянии возвращаться домой на «Ямахе». Ответа в глазах напротив не нашла — там бушевало штормящее море. «Спасибо, что приехала, — вот что она услышала вместо ответа. — Накинь». Проверив карманы джинсовки, снял её и протянул Ульяне: «Холодно». Возражений слушать не стал, сообщив, что у него в гримерке валяется кожанка.

В общем, едет она в этой куртке. Куртка пахнет им. И это какая-то фантасмагория… Какая-то чудовищная фантасмагория… Это хуже, много хуже, чем представлять себя в метро в его объятиях, потому что тогда всё ограничилось картинками в голове, пусть и неразумно, возмутительно яркими, а сейчас… Куртка хранит его тепло и еле уловимый запах — нагретой солнцем коры, тягучей янтарной смолы и разнотравья. Она словно и впрямь в объятиях, и мозг сдается. Мозг рад обманываться, дорисовывая детали, которых не хватает: стук сердца, но уже не под ладонью, а в ушах; руки в кольцо, размеренное дыхание. И тишину. Это катастрофа, потому что человека… человека рядом нет. Его тут нет.

Если бы Ульяне было лет шестнадцать, она бы в этой куртке спать сегодня легла и проревела бы в неё ночь напролет. Но ей аж двадцать четыре, она взрослая девочка и куртку повесит на крючок в прихожей, а завтра отдаст владельцу со словами благодарности. Да. Она не мазохистка. Если только чуть-чуть, потому что расстаться с его вещью в тёплом салоне такси всё-таки отказалась.

***

Почти час тридцать по вечерним пробкам чудодейственным образом превратились в сорок минут по изрядно опустевшей к полуночи Москве. Квартира встретила тишиной — даже Корж, и тот слинял через открытый балкон. И, честно говоря, обнаружив отсутствие кота, Уля испытала нечто сродни облегчению, немного успокоилась. Она уже давно не возражала против его походов на Егорову территорию. Конечно же, Коржик уже там, несмотря на то, что там нет его — готовится встречать. Способность этого животного чувствовать состояния на расстоянии и приходить туда, где он нужнее, стала открытием лета и поражает до сих пор. Ульяна бы тоже сейчас не отказалась от компании тёплого молчаливого понимающего друга, что есть, то есть, но нужно делиться.

00:35 От кого: Юлёк: Напиши, как доедешь.

00:42 От кого: Вадим: Добралась?

00:42 Кому: Юлёк: Дома. Спасибо вам! Хорошо потусить:)

00:43 Кому: Вадим: Да.

00:45 Кому: Том: Том… Как дела?

00:55 От кого: Том: Как сажа белп, твои?

00:55 От кого: Вадим: Как мило с твоей стороны было приехать под самый занавес.

00:55 Кому: Том: Аналогично. Нужен совет.

00:56 От кого: Том: Легко давать совнты. Другим. Валяй.

«Странно…»

00:58 Кому: Том: Если ты видишь, что с человеком что-то происходит, но сам он ничего не рассказывает, стоит ли пытаться выяснить? Стоит ли приставать с расспросами?

01:08 От кого: Вадим: Торопилась очень, наверное? Бежала?

«Иди в пень»

01:10 От кого: Том: В чужую душу в галошаъ не лезь. Пох что ножки вытер.

Ульяна моргнула, снова моргнула, глаза забегали по тексту — туда-сюда, туда-сюда. Опечатки, ну и черт бы с ними, но раньше Том так жестко свою позицию не выражал — звучало резко, неожиданно, немного обидно… Отрезвляюще. И всё-таки…

«Где та тонкая грань между галошами и равнодушием?..»

01:15 От кого: Том: Грубо, зато правда. Не лезь. Пока не пригласят. Заслужи доверие, разуйся, оставь лбувь на коврике, наберись терпения и жди. Человек увидит и может пустит. А нет, ну нет. Без оьид, не все готовы, не всех. Прими.

01:16 От кого: Том: По верхам не суди, чем бы не кончилось

01:16 От кого: Вадим: Затыкать мне рот при всех тоже было очень мило. Считаешь, что это я козёл? Не он? А он душка?

01:16 Кому: Том: У тебя что-то стряслось?

01:17 От кого: Вадим: Может, я просто чего-то не догоняю?

«Отвали, Вадь, а! Догоняешь… Всё ты догоняешь!»

01:22 От кого: Юлёк: Оказывается, они в Чесноковке этой в школе вместе учились! В одном классе, представляешь? Как тесен мир! До сих пор в голове не укладывается!

01:25 Кому: Юлёк: Знаешь, скоро я вообще перестану чему-то в этой жизни удивляться. Андрей мне понравился, если честно, надеюсь, с ним у тебя сложится:) Классный.

01:25 От кого: Том: Мысль яснв?

01:26 От кого: Вадим: Тогда объясни. Чем он лучше?

«Я тебе что-то должна? Ты мне кто?!»

01:28 Кому: Том: Да, спасибо, я поняла. И ты снова игнорируешь мои вопросы о тебе самом. Но я все-таки повторю то, что когда-то уже тебе говорила. Если тебе захочется кому-то рассказать, ты можешь рассказать мне. Может, я не заслужила твоего доверия, но сам подумай: ты меня не знаешь, никогда не видел и, очень вероятно, и не увидишь. А я не видела и не знаю тебя. Может быть, незнакомому человеку рассказать окажется проще. И полегчает.

01:28 От кого: Юлёк: Поглядим)) Ты как там вообще?

01:29 Кому: Юлёк: Честно? Достаточно хреново, попробую лечь спать.

01:31 От кого: Юлёк: Хорошая идея. Утро вечера мудренее и всё такое.

01:37 От кого: Том: Спс

01:38 Кому: Вадим: Споко|

Если для кого-то эта ночь и стала спокойной, то уж точно не для Ульяны. Часов до трех ворочалась с боку на бок, всё прислушиваясь к звукам с улицы, но тишина за окном стояла мучительная — домой Егор не торопился. Расплывшиеся мысли об afterparty стали последними перед провалом в дурман, полусон — полуявь, а меньше чем через час Уля подскочила в постели от повторившегося кадр в кадр кошмара.

«Сколько можно?..»

Призраком поднявшись с кровати, прихватив с собой одеяло, потому что вдруг холодно и озноб, пытаясь разлепить склеенные веки, добрела к окну и вгляделась в темноту, в редкие пятна света от фонарей на асфальте. Искать черный мотоцикл на черной улице — это, наверное, все равно, что искать черную кошку в черной комнате. Сколько она простояла у окна, безрезультатно вглядываясь в ночь, неизвестно — довольно долго. Но по мере того как секунды шли, а взгляду всё еще не за что было зацепиться, обороты набирало сердцебиение. Четыре утра… Еще чуть-чуть — и начнет светать, еще немного — и на горизонте покажется краешек проснувшегося солнца. Четыре! Утра!

«Где тебя носит?..»

Прошлёпала в одеяле на кухню в надежде увидеть что-то с балкона — может, мест у подъезда не оказалось, и он запарковал «Ямаху» с той стороны? Тёплый терпкий запах табака коснулся ноздрей, стоило открыть плотно прикрытую за Коржом балконную дверь. Босые ноги ступили на холодный влажный кафель, и она замерла, перестав дышать: осознание, что прямо сейчас Егор курит на собственном балконе, приходило медленно. Абсолютно точно — он там, стоял и, может, думал о чем-то, она видела его позу мысленным взором. А свет у него не горел. В тишине ночи уши различили еле слышную мелодию, и звучала она, кажется, не из квартиры, а из спущенных на шею наушников — именно такую картину рисовало воображение. Постояв ещё немного, Уля вернулась на порог кухни, беспомощно осела вдоль бетонного откоса, уронила голову на колени, прерывисто выдохнула и устало прикрыла глаза.

Четыре, мать его, утра!

Зашедшееся сердце не собиралось снижать темпы, но сознание постепенно успокаивалось. Дома. Он дома, всё. Нужно заткнуть внутренние вопли и хрипы, справиться с труднопреодолимым желанием осторожно высунуться наружу, чтобы своими глазами ещё раз во всём убедиться, и падать спать. Если кошмары продолжатся, если каждый раз для того, чтобы вновь уснуть, ей понадобится проверять, стоит ли во дворе «Ямаха», включён ли у него свет, в кого она вскорости превратится?

«Егор, ты не мог бы сообщать мне, что дома? Я тут волнуюсь, знаешь ли, особенно после того, что ты мне про осень сказал. Мне теперь постоянно снится, что ты не вернулся. Вот мой номер, отчитывайся. Как перед мамой».

Маразматичка.

***

— Ульяна?! Уля! Уля-я-я?!

— М-м-м… Что?..

Попробовав перевернуться на другой бок, Уля поняла, что лицу что-то мешает. Не что-то, а подушка, которую она водрузила на голову в пятом часу утра, пытаясь таким нехитрым способом создать вокруг себя и, главное, в себе вакуум и уснуть.

— Ты что, заболела? Почти час дня…

«И?..»

В следующее мгновение с кровати подбросило. Смаргивая с себя липкий сон, выхватывая из-под матраса телефон, Ульяна попыталась осознать эту реальность, а она была такова: прямо над ней нависала донельзя удивленная мама, а установленный в беззвучный режим гаджет показывал без пятнадцати час. А еще — пять пропущенных вызовов от начальства, — дцать новых сообщений в мессенджере и одно уведомление на приложении её банка. Показывал: «Понедельник, 8 августа». И вся эта информация вместе, без всяких сомнений, кричащим капслоком сообщала ей единственную вещь: «Вот же ж ты лохушка, Ильина, ну!»

«Будильники…»

Ночью Уля напрочь забыла поставить будильник, она обо всем вообще забыла. Всё, чего ей хотелось — победить налитую свинцом голову и поспать хоть пару часов. Смартфон, продолжавший терроризировать уведомлениями о новых сообщениях, был переключен в режим сна и отправлен под матрас без единой задней мысли. На голову Ульяна водрузила подушку, а из одеяла свила гнездо. Только создав вокруг себя тесный кокон, удалось обмануть мозг и наконец отключиться.

— Верчу-верчу верхний замок, а он открыт, — продолжила мама в спину кинувшейся в сторону ванной Ульяны. — Чья это куртка там?

«Ба-а-а-лин…»

— Юлька меня отперла, я ей ключи сбросила, — горстями выплескивая на лицо ледяную воду, пробормотала Уля. Чистая правда. — Куртка чужая.

Тоже правда. Видно же, что не её! Однако интуиция на пару с инстинктом самосохранения орали, что называть имя владельца не стоит. Вообще не нужно произносить имён.

— Ты кого-то сюда приводила? — донеслось настороженное со стороны дверного проема.

«Почему чуть что, так сразу вопросы эти дурацкие?!»

— Нет, мам! Куртку мне дали, потому что я вчера вечером замерзла. Потому что выходила на улицу в футболке. Я должна её вернуть.

В отражающемся в зеркале, чуть прищуренном взгляде матери по-прежнему читалось легкое недоверие к словам своей кровинушки.

— И кому? — вкрадчиво поинтересовалась мама.

Ульяна резво наклонилась к раковине, подставляя ладони под хлещущую струю и отчетливо понимая, что сейчас будет самозабвенно лгать. Сколько же вранья звучит от неё в последнее время… Тонны, тонны вранья.

— Какая разница, мам, а? — простонала она, раздражаясь от себя самой — безвольной слабачки. — Ты его не знаешь.

Егорова это куртка! Почему ей так сложно сказать маме правду? И заодно уж и за пережитое накануне поблагодарить! Нельзя…

— Да просто интересно, кому для моей дочки с себя снять не жалко. Если всё так, как ты говоришь, то… мне он уже нравится.

Ульяна оперлась руками о холодный фаянс и ошарашенно воззрилась на мамино отражение в зеркале. Расслабленные мышцы маминого лица намекали: нападать та не собиралась. По крайней мере, пока. Что это с ней? Вообще на себя не похожа! Ей не нравится никто — никто и никогда. А как же: «Все мужики — кобели неблагодарные?».

«Интересно, что бы ты сказала, если бы услышала, чья она…»

— На работе извинишься и скажешь, что у нас в доме аварийная ситуация с раннего утра. Скажешь, что электричество отключали и только дали. А телефон забыла поставить на зарядку, и он разрядился. Если понадобится, я подтвержу, — сама себе кивнула мама. — Врать, конечно, нехорошо, но…

Что «но», Уля не расслышала: мать развернулась и, мурлыкая что-то себе под нос, отправилась включать чайник. Кажется, после «но» последовало «с кем не бывает», но это не точно. Шок. Что за единственные сутки с ней сделала Зоя Павловна?

Огорошенная внезапными, необъяснимыми переменами Ульяна прошлепала следом за мамой на кухню.

— Ма-а-а-м? Ничего не хочешь мне рассказать? Как отметили?

— Ой, доченька, просто прекрасно! Отметили сразу и день рождения Зои, и повышение её. Представляешь, до самого главврача дослужилась! Всё сама, всё сама! — покачала головой мама. В голосе её слышалось неподдельное восхищение достижениями своей давней подруги. — А с какими во всех отношениях приятными, интеллигентными людьми вчера довелось познакомиться! Давно так душой не отдыхала!

«Очень интересно, с какими же?.. Не в этом ли дело?»

— Это видно, — расслабляясь, усмехнулась Уля. — Рада за тебя! Ладно, я пошла каяться и работать.

— Иди-иди. Завтрак я сейчас приготовлю и тебе принесу.

«Да что такое?!»

Далее день должен был потечь своим чередом, но не тут-то было. Гневная отповедь, которой взбешенный куратор разразился в ответ на выложенную как на духу правду, в одно ухо влетела, в другое вылетела. Честно говоря, Уля поймала себя на ощущении глубокого безразличия к тому, чем закончится её признание во всех грехах. Да хоть бы и увольнением — всё равно ей. К сожалению, начальство ограничилось строгим выговором и предупреждением, что в случае повторения ситуации сотрудничество придется прервать. «Давайте прервём его прямо сейчас?» — вот какое предложение вертелось на языке, пока уши прислушивались к неупорядоченному бренчанию струн в соседней квартире. Егор там тоже демонстрировал оголённое недовольство: музыка обрывалась и возобновлялась каждые пять секунд, и так продолжалось уже не менее пяти минут. Обычно он куда более терпелив и сосредоточен на процессе, Ульяна знает это точно, ведь слушает его гитару годами. И, кстати, вовсе и не бренчание то было, а бой. Рваный, сбивающийся, рождающий не гармонию, а хаос, отчаянный бой. Такой последний раз она слышала года три или четыре назад. И это пугало.

Если бы не мать, если бы не необходимость сделать сегодня по работе хоть что-то, она бы уже на пороге его стояла — с курткой, тостами и вопросами. Ну, хорошо, без вопросов — ей бы просто на него посмотреть и убедиться, что всё в относительном порядке. Но, чёрт, потом же дома проблем не оберешься…

Позже. Улучит момент, выгонит маму в магазин за молоком и пойдет.

Разобравшись с работодателем, отрешенно пробежавшись глазами по валу гневных сообщений от Стрижова — одно занимательней другого, — Ульяна открыла приложение банка, и вот тут-то глаза на лоб и полезли. На счету магическим образом материализовались двести тысяч рублей ровно. Двести. Тысяч. Двести. Её зарплата за три месяца. Сопроводительное сообщение уведомляло: «Ульяна, спасибо за спасение дочки. Олеся».

Уля уставилась в стенку. Олеся эта звонила ей через несколько дней после происшествия на пляже: осыпала благодарностями, ответила на вопрос о самочувствии дочери, ну и всё на этом. Да, приятно, что люди всё же нашли желание и время связаться и сказать несколько греющих душу слов, но… Уже тогда Уля ни о чем и ни о ком, кроме Егора, думать не могла: он полностью завладел её головой, вытеснив оттуда всё и всех. В общем, Ульяна забыла про этот разговор, повесив трубку, а меж тем там ведь действительно звучала фраза о том, что они не прощаются.

Дрожащими пальцами вбив цифру с пятью нолями в окошке пришедших переводов, Уля без лишних колебаний вернула всю сумму отправителю. Чужого ей не нужно, устной благодарности вполне достаточно. Олеся позвонила меньше чем через десять минут. Говорила что-то про то, что они могут себе позволить такой жест, что муж получил внушительную премию, что они не знают, как еще отблагодарить, что им её Бог послал, что их дочь Алиса мечтает когда-нибудь встретиться, что… Чего только ни говорила. А под конец: «Ульяна, вы очень нас обидите, если вновь вернёте деньги. Деньги — пыль, дороже жизни своих детей ничего нет. Поезжайте куда-нибудь отдохнуть».

«Обидите… Куда-нибудь… Поезжайте…»

Отдохнуть. Что же… Может, это знак? Если сегодня Вселенная так к ней добра, она, пожалуй, не станет её гневить и действительно съездит — туда, куда тур стоит, словно крыло Boeing-747. К бабе Гале на Камчатку. Утверждают, что сентябрь — золотое время для поездки на полуостров. Навестит прохворавшую бабулю, вот та обрадуется… Заберется на вулкан, посмотрит долину гейзеров и озёра, отвлечется на время от всяких там… Ночь давно прошла, а запах куртки до сих пор в носу стоит. Попросит отпуск на время поездки, а откажут, так уволится. Да.

Ульяна уставилась в стенку, пытаясь себя уговорить. Она поедет. Проветрит голову. Сбежит хотя бы на время. А там, может, наконец и отпустит. Не зря же мудрость народная гласит: с глаз долой — из сердца вон. Да? Интуиция встрепенулась и беспардонно громко фыркнула. Звучало это фырканье как жирный намек на то, что в её случае надеяться на пощаду не стоит. Правда такова, что, скорее всего, там, у бабы Гали, она полезет на стенку от тоски. Будет скучать и отсчитывать дни в календаре… А если к этому времени они так и не обменяются телефонами, то попросту съедет с катушек.

Рассеянный взгляд упал на настенные часы: стрелки показывали три часа дня ровно.

«Говорит Москва. В столице пятнадцать часов, в Ашхабаде — шестнадцать, в Ташкенте — семнадцать, в Караганде — восемнадцать, в Красноярске — девятнадцать, в Иркутске — двадцать, в Чите — двадцать один, во Владивостоке и Хабаровске — двадцать два, в Южно-Сахалинске — двадцать три, в Петропавловске-Камчатском — полночь».

***

Не очень помнишь, как попал домой: возможно, на такси. Да, на такси, как ещё ты мог добраться до своей норы? Не пешкодралом же. Всё в тумане с момента, как неуверенное «Рыжий?..» достигло ушей. Всё — какими-то стёртыми всполохами, стоп-кадрами; обрывочные воспоминания встают перед глазами выцветшей от возраста кинолентой. Два часа топил их в «оранжевой воде» в баре, еще два — дома, а они по-прежнему живее всех живых.

Решение довести себя до амнезии с помощью алкоголя стало роковым. Старыми граблями, ошибкой, которую ты уже когда-то совершал в попытке добить собственное нутро. Пытался отключить мозг и забыться, надеясь, что ещё чуть-чуть, ещё глоток, два, десять — и задышишь, и станет чуть спокойнее, чуть безразличнее, чуть легче, но хрена с два: каждая доза лишь усугубляла общее состояние, и «фигово» превратилось в «поганее некуда».