Спаситель мира

ГЛАВА 11

Первое, что ощутила Виолет, когда ее сын обернулся, была тошнота, точно она съела что-то несвежее. Сейчас вырвет… Латиф смотрел, как она сгибается пополам со спокойствием человека, который, завидев приближение высоченной волны, осознает, что сейчас случится непоправимое. Дети бросились бежать, и остановить их Латиф не мог. Детектив успел поймать Виолет за руку, подставил колено, чтобы не упала, и усадил на асфальт, как хотелось ей – с прижатой к коленям головой. Если он и чувствовал раздражение, то отчета себе в этом не отдавал. Виолет отнимала драгоценное время, но его пока хватало с избытком. Когда Латиф пустился в погоню, дети опережали его менее чем на квартал.

Теперь они двигались иначе, это детектив почувствовал сразу. Если минутой раньше едва держались за руки, точно стесняясь своих чувств, и брели по улице медленно, как пенсионеры, то сейчас неслись во весь опор и ни на что не отвлекались. Неслись, как вечные, не знающие покоя беглецы. Поразительно, но первой бежала девушка. «О чем она только думает?» – недоумевал Латиф. Выискав брешь в потоке транспорта, девушка буквально перелетела через Седьмую авеню, а мальчик доверчиво и послушно последовал за ней. Вывод напрашивался сам собой – очередное проявление Стокгольмского синдрома. В памяти всплыли несколько громких случаев, когда похищенные влюблялись в похитителей. Сравнение казалось чересчур романтичным, и Латиф с раздражением выбросил его из головы. «Девчонке семнадцать, – напомнил себе он, – это само по себе синдром». Латиф старался дышать ровно и активно работал руками. Основной задачей сейчас было не потерять равновесие и не поскользнуться.

Дети убежали на целый квартал вперед, к Гудзон-стрит, но Латиф убеждал себя, что отставание сокращается. Девушка держала мальчишку за левую руку или, возможно, за плечо.

– Спасибо, тебе, Господи, за маленькие милости! – вслух проговорил Латиф. Раз беглецы снова держатся за руки, то волей-неволей снизят скорость. Он впился взглядом в асфальт, активнее заработал руками и увеличил длину шагов. Рядом кто-то вскрикнул, и о себе тотчас напомнила острая боль, которая появилась еще на Седьмой авеню, как сейчас казалось, извне – из припаркованных машин, тротуара, солнечного света. Отставание заметно сократилось, потому что дети застыли на пересечении улиц, дожидаясь, когда загорится зеленый. Согнув большой палец, девушка подцепила мальчишку за воротник. Создавалось впечатление, что им совсем не хочется уходить из центра.

«Как действовать дальше, на что решиться?» – пытал себя Латиф. Он следил за собой и был в приличной форме, но последний раз участвовал в пешей погоне еще в двадцатом веке. «Когда настигаешь беглецов, они редко убегают. Большей частью они только рады вернуться!» – подумал Латиф и засмеялся. Тут же сбилось дыхание, и боль в животе снова расцвета пышным цветом. Латиф сократил отставание до пары сотен футов и держался поближе к обочине. При каждом шаге с его губ срывался стон. Сквозь тонированное лобовое стекло чьего-то «лексуса» он увидел, как ладонь девушки поглаживает шею и затылок мальчишки.

«Они уже этим занимались, – решил Латиф. – Ты только глянь на них!» Почему-то от неожиданной догадки закружилась голова.

«Колоритная пара!» – отметил Латиф, невольно восхищаясь каждым из детей и тем, как удачно они дополняют друг друга. Мальчишка был просто загляденье – это понимал даже Латиф – бледный, с тонкими чертами лица, которое, однако, никто не назвал бы женственным. В нем не чувствовалось ни капли неловкости, в его положении вполне допустимой, ни крупицы смущения, ни следа страха. Он казался красивее матери, вероятно, благодаря колоссальной самоуверенности, нет, даже самовлюбленности. Девушка явно гордилась тем, что находится рядом с ним. Наблюдая за детьми, никто бы не подумал, что этот мальчишка пытался убить эту девушку.

Тут девушка обернулась и посмотрела прямо на Латифа, а мальчишка даже не удосужился.

– Стойте! – закричал детектив. Бессмысленное сотрясение воздуха… Латиф еще не успел обогнуть «лексус», а дети уже скрылись в толпе пешеходов перед кафе. В очередной раз застыв посреди улицы, он стонал, хлопал глазами и шатался, как безнадежно влюбленный пропойца.

«Засранцы! – беззвучно выругался Латиф. – Горе-бегуны! У вас даже вид неспортивный!»

Толпа неожиданно рассосалась, и, быстро пройдя мимо кафе, Латиф убедился, что отстает не так сильно, буквально шагов на двадцать, и, если заговорит, дети его услышат. «Нужен вопрос, задай им вопрос! – подсказывал себе Латиф. – Пусть назовут имя, возраст, школу, любимый нейролептик. Главное – озадачить их, сбить с толку, заставить задуматься о том, что может случиться! Не „может“, а действительно случится!» – мысленно поправился Латиф. Он чувствовал себя неловким, неуклюжим, эдаким копом из тупого телешоу, которое закрыли после первого же выпуска. «В отличие от детишек! – с досадой отметил он. – Бегут так, что хоть сейчас в прямой эфир!»

Тем не менее расстояние между ним и беглецами неуклонно сокращалось. Со стороны казалось, что дети внезапно потеряли цель: прежней рациональности в их движениях уже не просматривалось. Девушка то и дело оглядывалась, точно ее решимость таяла с каждым шагом. Она старательно заслоняла собой мальчишку, но ее сомнения и усталость были видны невооруженным глазом. Латиф постепенно разбирался в ее характере и набрасывал психологический портрет. «Она не до конца верит мальчишке, – заключил детектив, – а когда все закончится, испытает огромное облегчение».

Увы, в психологическом портрете девушки имелось серьезное упущение: Латиф не учел влияния мальчишки. Тот заметил, что подруга без конца оборачивается, и, не сбавляя шага, притянул ее к себе. Дети зашагали быстрее: в их движениях снова появилась согласованность. Девушка благодарно улыбалась мальчишке. Гринвич-стрит они пересекли без малейших проблем. Едва на проезжую часть выступил Латиф, девушка обернулась в последний раз, будто пытаясь запомнить его лицо. Латиф окликнул ее, но в ту самую секунду погоня фактически закончилась.

Сознание возвращалось медленно, осторожно, точно спешить было некуда. Плотно сомкнутые веки удалось разлепить далеко не сразу. Мужчина в бирюзовом шлеме смотрел сверху вниз и что-то говорил.

– …для черномазого! – Мужчина в шлеме схватился за пиджак Латифа, разбирая надпись на лейбле.

– Хельмут Ланг, – подсказал детектив и попробовал сесть. – Пиджак из коллекции.

– Из которой? – допытывался мужчина, убравший руку, точно краб клешню. За его спиной на щебенке лежал горный велосипед. Незнакомец был в старых шортах из спандекса, а на руках до самых локтей синели татуировки.

– Не важно! – отозвался Латиф, машинально отметил, что горе-велосипедисту хорошо за шестьдесят, и поднялся, по-прежнему чувствуя какую-то отрешенность. – Долго я здесь лежал? – спросил он и предъявил жетон.

– Понятия не имею, – пробасил велосипедист.

– А все-таки?

– Максимум минуту. – Если велосипедиста и радовало, что Латиф жив и более или менее здоров, то он держал эту радость при себе. – В следующий раз, когда решите перейти через дорогу, советую раскрыть…

Не дослушав, Латиф бросился бежать. Боль снова расправила крылья, но почему-то беспокоила меньше, чем прежде. По мнению Латифа, он отстал на два-три квартала, а дети по-прежнему двигались по Десятой улице на запад. Чем обосновать эти предположения, он не знал, а заниматься этим не желал, ведь иначе можно было бы снова лечь на асфальт.

Вскоре вернулась головная боль, а вместе с ней нахлынула полная апатия. После несчастного случая что-то внутри надорвалось, что-то надломилось. Латиф почувствовал: ноги останавливаются, как стрелки плохо заведенных часов, а глаза закрываются. В тот момент больше всего хотелось прекратить погоню. «В витрину, что ли, посмотреться, вдруг кровь течет?» – неожиданно подумал Латиф. Так оно и оказалось. Латиф достал из кармана пиджака, купленного в «Джей-Си-Пенни», несвежую салфетку и приложил к затылку.

«Я Руф Уайт», – неожиданно подумал он, точнее, не подумал, а услышал странный голос, далекий, но настойчивый. Такие мысли порой возникали у него при отходе ко сну, а такие голоса якобы беспокоят шизофреников. «Руф Уайт, – вполне дружелюбно повторил голос. – Для Руфа Уайта ты устроился лучше, чем предполагалось».

Опустившись на крыльцо магазинчика, Латиф стал ждать, что голос скажет дальше. Еще утром он чувствовал себя профессионалом, занимающимся любимой работой, но на каком-то этапе это чувство исчезло, и привычное осознание собственной никчемности накрыло с головой. «Виноват мальчишка, – решил он, ощущая первую волну тошноты, – или мальчишка вместе с Виолет». Латиф понимал: это последствие несчастного случая, ведь, судя по симптомам, у него легкое сотрясение мозга, однако истинной причиной считал Уильяма Хеллера. Мальчишка решительно не вписывался ни в «Особую группу пропавших», ни в какие-либо рамки, и все, кто его знал, казались сущими фриками – и подружка, и доктор, и мать. Мать особенно! Латиф осознавал, что рассуждает отнюдь не здраво, зато от бредовых мыслей прошла тошнота. «Если позволю, он и меня фриком сделает, – подумал он, – если уже не сделал!»

«Не спи, Руф, не спи!» – подбадривал голос, в котором Латиф узнал собственный. Нет, новое имя не стерлось из памяти, а лишь временно отодвинулось на второй план. Во рту появился металлический привкус, напомнивший о детстве с бесконечными драками и несчастными случаями. Латиф прижал колени к груди и бессильно опустил голову – точно в такой позе совсем недавно сидела Виолет. Недавно? Латиф понял, что потерял счет времени, а еще, что очень хочет пить. «Сельтерской бы сейчас, – подумал он. – Или колы. Или „Гленфиддика“ с водой. Руф Ламарк Уайт, дрянной детективишка! Сорок шесть с половиной лет. Сидит на крыльце и тихо истекает кровью». Правый локоть уперся в стопку вчерашних газет. Латиф столкнул одну на землю и попытался прочесть. Так, что пишут в «Нью-Йорк пост»? Вице-президенту удалили полип. Приближается теплый атмосферный фронт. Труп женщины, выловленный в пруду Центрального парка, опознали по серийным номерам имплантатов в ее груди…

Через некоторое время Латифу полегчало. К счастью, покупатели в магазинчик не спешили. Он провел рукой по щеке, медленно запрокинул голову и, делая частые неглубокие вдохи, воскресил в памяти события последних пятнадцати минут. Словно при многократном экспонировании в каждой мысли присутствовал образ мальчика. Когда он следовал за девушкой, казался таким послушным, сдержанным, невозмутимым. Разве поверишь, что он способен на насилие?! Даже когда перебегал через дорогу, создавалось впечатление, что какая-то его часть неподвижно стоит на месте. «Виолет такая же, – подумал Латиф. – Сдержанная, невозмутимая, чуть заторможенная. Безмятежно-красивая, только здесь что-то не так. Точно все ее поступки противоречат ее истинным желаниям».

Латиф вспомнил, как мальчик выглядел на бегу. Со спины сходство с матерью казалось абсолютным. Разумеется, двигался он иначе – нескоординированно, как на шарнирах, чем невольно привлекал внимание к своей болезни, – но это еще больше подчеркивало их сходство. Поразительно, но именно болезнь делала мальчика копией матери. Здесь скрывалась тайна, раскрыть которую Латифу не удавалось. Ида и Уильям Хеллер. Виолет и Уилл – в какой-то степени они были не просто похожи, а эквивалентны друг другу.

«Виолет хотела, чтобы сына оставили в больнице, – размышлял Латиф. – Сама так сказала. Она ходатайствовала о продлении срока лечения. Спрашивается, почему?»

Тут на противоположной стороне улицы золотом вспыхнула коротко стриженная белокурая головка. Казалось, вдоль витрин скачет солнечный зайчик: появляется, исчезает, а потом появляется снова. Мальчишка Хеллер… Девушки рядом с ним не просматривалось, но это, естественно, ничего не значило. С трудом, опираясь на дверную раму и стопку газет, Латиф начал подниматься. Дверь зло скрипнула и приоткрылась вовнутрь, заставив детектива вскочить. Белокурая головка поблескивала над тусклыми машинами – на солнце такую из виду не потеряешь! Латиф зашагал в ногу с беглецом. «Как в Крестный ход влился!» – подумал он и отругал себя за очередное глупое сравнение. С точностью педанта детектив ставил одну ногу перед другой и, стиснув зубы от усердия, удерживал равновесие. Даже убедившись, что это не мальчишка, а Виолет, Латиф не окликнул ее и не попытался догнать. Улица словно расширилась и стала эдакой полноводной рекой, переходить которую побоялся бы любой здравомыслящий человек. На пересечении Десятой улицы и Вашингтон-стрит Латиф собрал все свое мужество и опасливо выступил на проезжую часть. На полпути он осознал, что у затылка до сих пор болтается окровавленная бумажная салфетка.

Виолет заметила Латифа и, остановившись, наблюдала, как он ковыляет в ее сторону. Он же целиком и полностью полагался на ее благоразумие. Заслонив глаза от солнца, Виолет разглядывала его так пристально, словно вспоминала, встречались они прежде или нет. Впоследствии ее непробиваемое спокойствие озадачило детектива и укрепило в подозрениях, но в тот момент он был искренне благодарен Виолет за терпение. Судя по ощущениям, его голова сместилась и двигалась отдельно от тела, а земля превратилась в зыбучий песок – в тот момент Латиф физически не мог проникать в истинную суть вещей. В тот момент он мечтал об одном – чтобы почва не ускользала из-под ног, причем в самом буквальном смысле.

Латиф ожидал увидеть Виолет огорченной, как минимум расстроенной или даже разгневанной, но она излучала безмятежность и спокойствие. Она подошла к нему, улыбнулась и взяла за руку.

– У вас кровь! – сморщив нос, проговорила Виолет. Таким тоном уместнее было бы сказать: «У вас пятно на рубашке» или «Вы испачкались».

– Меня сбил велосипедист, – объявил Латиф.

– Поня-ятно, – безмятежно протянула Виолет и убрала с его шеи салфетку. – Вам нужно к врачу.

– А как вы себя чувствуете?

– Со мной все в порядке. Почему спрашиваете?

– Потому что… – начал Латиф, но осекся, решив не раскрывать карты. – Из-за того приступа. Я испугался, что вы заболели.

– Сперва позаботимся о вас! Идти можете?

Однако Латиф не привык к заботе со стороны потерпевших, а забота Виолет была ему и вовсе невыносима. Он осторожно высвободил руку.

– Мисс Хеллер, если вы страдаете заболеваниями вроде астмы или подвержены приступам мигрени…

– Нет, – покачала головой Виолет, – у меня нет ни астмы, ни приступов мигрени, ни скарлатины. Давно вы потеряли моего сына?

«Ну вот, началось!» – подумал Латиф, потупился, словно провинившийся школьник, и, чувствуя, как судорога сводит пальцы ног, подготовил ответ.

– Минут пять назад, – наконец проговорил он. – Может, десять.

– Не беспокойтесь, детектив. – Виолет достала сигарету и закурила. – Я знаю, где Уилл и Эмили.

– Откуда? – далеко не сразу переспросил ошарашенный Латиф.

Виолет улыбнулась и пожала плечами.

– Они пошли к реке.

Латиф ждал пояснений, но они не последовали.

– К какой реке, мисс Хеллер? К Ист-Ривер? К Гудзону? – уточнил он и, прищурившись, добавил: – Надеюсь, не к Гарлему?

– Ближе всех отсюда Гудзон, – спокойно ответила Виолет.

– Простите, что спрашиваю, но почему вы раньше не сказали? Я бы организовал…

– Я не могла сказать раньше. – Виолет снова взяла его за руку. – Сама только что это поняла.

Латиф мрачно кивнул и ослабил узел галстука. «Радуйся, что она так спокойно приняла твое фиаско!» – велел он себе. Они не мешкая зашагали на запад, к многоэтажной автостоянке и причалу в конце Хьюстон-стрит. Судя по скорости, Виолет особо не спешила.

– Можно поинтересоваться почему? – не выдержал Латиф.

– Что, почему?

– Почему дети отправились к реке?

Казалось, Виолет обрадовалась вопросу.

– Когда Уилл был маленьким, перед сном дедушка рассказывал ему сказки. Самой любимой была о подземном городе размером с Манхэттен, только задом наперед…

– Задом наперед?

– Я неправильно выразилась, – поджала губы Виолет. – Нужно было сказать «вверх ногами». Самая высокая точка Манхэттена в том городе оказывалась на самой глубине. – Она сделала паузу, чтобы проверить, слушает ли Латиф. – В подземном городе имелась река под названием Мусаконтас. Уилл даже малышом понимал: дедушка рассказывает сказку, но Ричард поклялся, что это правда. – Виолет снова взяла Латифа за руку, то ли желая прибавить шагу, то ли опасаясь, что он упадет. На ее лице появилось непонятное детективу выражение. – Мусаконтас протекает под Вестсайдской автострадой.

Латиф набрал в грудь побольше воздуха.

– Ясно, только какое отношение эта, хм, Миссакворум…

– Мусаконтас, – терпеливо поправила Виолет.

– Зачем вашему сыну туда идти?

– Разве это не очевидно? До Эмили Уилл добрался, но спокойствия и уверенности не чувствует. Он попытается увести ее под землю.

Перед мысленным взором Латифа возникла исчезающая в норе крыса, и он потупился, чтобы спрятать лицо от Виолет. Новая идея казалась притянутой за уши, однако имела такое же право на существование, как остальные. «Она же его мать, – думал детектив. – Они небось и мыслят одинаково, ну, до определенной степени». Вслух он ничего не сказал и позволил Виолет вести себя дальше, восторгаясь ее самообладанием. «Только посмотри на эту женщину! – сказал себе Латиф. – Она абсолютно уверена, что мы найдем ее сына за следующим поворотом. Возможно, у меня другое мнение, но у нее этого и в мыслях нет!»

Свое мнение Латиф решил не озвучивать. Он на секунду остановился и, крепко держась за руку Виолет, приказал себе справиться с наступающей дурнотой, а затем, как вагон за локомотивом, двинулся за ней по улице. Уверенность уверенностью, но в полном отсутствии сомнений и в неспешной, размеренной походке Виолет было что-то нелогичное и неуместное. «Она одержима сыном, – подумал Латиф. – Еще в Управлении сама примерно так и выразилась, а я не обратил внимания».

Когда они добрались до Вестсайдской автострады, словно по команде загорелся зеленый. Полосы, ведущие в центр, Виолет пересекла за шесть стремительных шагов. Теперь она казалась еще решительнее и сосредоточеннее и настоящим локомотивом тащила Латифа вперед, явно забыв о его травме. Виолет смотрела то прямо перед собой, то озиралась по сторонам, подмечая каждую значимую деталь. Полосы, ведущие из центра, она пересекла чуть ли не автоматически, подняла воротник и величавой статуей застыла на обочине. С реки дул ветер, и Виолет заслонила глаза рукой. Она почти перестала вглядываться в нескончаемый поток прохожих и словно чего-то ждала. «Рассчитывает, что мальчишка сам прибежит к ней, как намагниченный», – с изумлением подумал Латиф. Боль и тошнота практически исчезли, сменившись тяжестью и непонятной апатией. Удобнее всего было списать это состояние на несчастный случай: он ведь поранил голову, потерял много крови, вероятно, получил сотрясение мозга, только ощущение беспомощности возникло намного раньше. Латиф с самого начала знал, что не поймает детей: он просто не смог дать себе такую установку. Если честно, он не мог дать ее себе и сейчас.

– Вон они! – проговорила Виолет.

Проследив за ее взглядом, Латиф увидел девочек разных возрастов в одинаковых клетчатых юбках, уныло взирающих через реку на Нью-Джерси. Судя по всему, католическая школа вывела своих учениц на экскурсию. Учительница, не по погоде одетая в теплую стеганую куртку, распиналась перед ними, как клоун-мим. «О чем она им рассказывает, черт подери?» – про себя удивился Латиф. Из достопримечательностей поблизости имелся лишь люк вентиляционной шахты метрополитена. Уилла и Эмили он разглядел далеко не сразу, даже не самих детей, а их головы – темную и белокурую. Оба смотрели на юг.

Виолет уже бросилась бежать. Теперь она напоминала тореадора: голова низко опущена, будто на случай столкновения, тонкая куртка развевается на ветру. Дети стояли за экскурсантками, не обращая внимания ни на них, ни на учительницу. Они наклонились друг к другу и, отрешившись от происходящего вокруг, рассматривали какую-то достопримечательность Южного Манхэттена – то ли Вулворт-билдинг, то ли стройку на месте Всемирного торгового центра. «Он же должен был увести подружку под землю!» – думал Латиф, стараясь догнать Виолет. К тому времени он понял: перед ним совсем другие дети – две девочки.

Латиф окликнул Виолет, но она уже добралась до ничего не подозревающей парочки. Лица ее он не видел, но реакция девчонок помогла его представить. Возглас учительницы напоминал хлопок пробки, вылетевшей из бутылки шампанского. Она потянулась к Виолет, но остановить не успела. Кто-то из девчонок визжал, кто-то осыпал Виолет ругательствами, кто-то наблюдал за происходящим, замерев от ужаса. Схватив блондинку за воротник, Виолет с каким-то диким недоумением оглядывала ее с ног до головы, непонимающе рассматривая короткую стрижку и клетчатую юбку.

– Полиция! – закричал Латиф, тщетно разыскивая свой жетон. Виолет бормотала что-то монотонное. «Бессмыслица», – сперва подумал детектив, но потом сообразил, что слышит немецкий. С остекленевшими, как у куклы, глазами Виолет мерно покачивала головой, а девочка, которую она держала, делала то же самое. Латиф наконец-то нашел жетон и поднял, словно флаг, как можно увереннее повторяя слово «полиция». Увы, заметила его лишь учительница. Р-раз – и она со всего размаху отвесила ему пощечину, точно детектив предложил ей непристойность.

– Виолет! – оттолкнув учительницу, позвал Латиф. – Виолет, оставьте ее ради бога!

Виолет потупилась, и в коротко стриженных, точь-в-точь как у ее визави, волосах мелькнула седина. Латиф даже удивился, что прежде считал ее чуть ли не юной. Не поднимая головы, Виолет отпустила девочку, до крови прикусила нижнюю губу и, словно в знак покаяния, рухнула на колени. Когда она поднялась, школьницы испуганно отпрянули, точно вокруг нее разверзлась земля. Латиф взял Виолет за руку и повел прочь. В тот момент он сам ее боялся.

– Детектив, я хочу домой! – чуть слышно прошептала Виолет. – Отвезете меня на своем электромобиле?