Спаситель мира

ГЛАВА 22

На Сто шестнадцатой улице поезд нехотя остановился. В раскрывшиеся двери беззвучно скользнул мужчина и сел напротив Ерша. Кроме них в вагоне не было ни души. Вокруг тридцать семь свободных сидений, не считая предназначенных для инвалидов, но мужчина выбрал место без малейшего колебания. Помимо высокого роста и худобы его отличала осанка пророка, глаза праведника и всклоченная рыжая шевелюра. Незнакомец оглядел пустой проход, точно утихомиривая своих многочисленных обвинителей, и, когда они затихли, улыбнулся Ершу уголком рта. Так улыбаются оценщики размера страхового убытка и стоматологи. «Интересно, кто он, пророк или стоматолог? – гадал Ёрш. – Или все-таки оценщик страхового убытка?» Он уже собрался спросить, когда пророк-стоматолог предостерегающе воздел указательный палец.

– Шнурков нет, – проговорил он, показав на кроссовки Ерша.

Ёрш вытянул ноги.

– «Велкро» – именно так правильно называется застежка-липучка, – тихо произнес он и стал ждать продолжения разговора.

Вместо продолжения мужчина снова поднял указательный палец. Красная жилистая шея напряглась, кадык заходил ходуном. Секундой позже он опустил палец, словно рудознатец – «волшебный жезл», и ткнул в свои ноги: от носков до голеней их обвивала серебристая изолента, судя по виду, новая, дорогая и тяжелая. У Ерша тотчас возникли подозрения.

– Где ваши носки? – шепотом спросил он.

– А где твои? – поинтересовался незнакомец.

Ёрш взглянул на свои ноги и понял: странный тип прав. Кто украл носки? Вероятно, Секретарша. Тут он кое-что вспомнил.

– Я спас мир, – объявил он.

Незнакомец пожал плечами. Дальше ехали молча, незнакомец сквозь зубы втягивал воздух и повторял каждое движение Ерша: наклонялся Ёрш – наклонялся незнакомец, вздрагивал Ёрш – вздрагивал незнакомец. «В чем тут дело?» – недоумевал Ёрш. На каждой станции ему хотелось, чтобы в вагон кто-нибудь зашел, но, стоило дверям открыться, желание пропадало. Девяносто шестая улица, следующая станция – Восемьдесят шестая улица. Незнакомец качался, дергался, копировал его, как обезьяна в зоопарке. Он шумно втягивал воздух, ритмично качал головой, постукивал ногами друг о друга, точно отбивая такт. «Заигрывает или территориальные притязания демонстрирует?» – гадал Ёрш, чувствуя, как начинает чесаться лицо.

– Что у вас под лентой? – неожиданно спросил он. – Что под ней?

Незнакомец фыркнул и, широко ухмыляясь, поднялся.

– Кроссовки «Найки», – прислонившись к поручню, объявил он. – Из мусорного контейнера у магазина «Фут локер» на пересечении Бродвея и Восемнадцатой…

– Отстаньте от меня! – прошипел Ёрш.

К его удивлению, незнакомец тут же сел.

– Ты один из нас, – проговорил он. – Коллега!

Ёрш промолчал и демонстративно уставился в пустоту.

Незнакомец вытянул ноги и вывернул стопы, поставив их, как танцор в первой позиции.

– Порой я разуваюсь, – проговорил он. – Например, когда пересекаю Мусаконтас.

– Мусаконтас, – повторил Ёрш, чувствуя, как сжимается горло. – Тихая река.

– Да, – кивнул незнакомец, – она самая.

– Вы – Голландец!

Голландец достал из кармана расческу и ловко, даже грациозно, провел ею по волосам.

– Я Уилл, – представился Ёрш. – Уильям Хеллер. Хезер Ковингтон сказала…

– Порядок, Уилл, полный порядок. Допустим, ты решил купить дом… – Он показал расческой на Ерша. – Сначала переночуешь в нем или сразу купишь?

– Дом? – переспросил Ёрш, неожиданно вспомнив, как рисовал Эмили.

Голландец кивнул.

– Так ты переночуешь в нем или сразу купишь?

Ёрш покачал головой. Это правда Голландец? В поисках ответа он глянул в окно, но увидел лишь запотевшие стены и дренажные отверстия. Ни шифров, ни штрих-кодов, ни граффити. Тайное откровение исчезло, неужели и из памяти стерлось?

– Переночую ли я в доме или сразу куплю? – Ёрш обдумал вопрос. Перед мысленным взором возникло лицо Эмили и медленно превратилось в дом. – Да, сначала переночую.

– Умница! – Голландец подался вперед. – Обязательно переночуй, до самого утра останься, проверь уровень эктоплазменной активности.

– Моя мать была домом и Эмили тоже, а я был листом бумаги или сигаретой, или кроватью.

Голландец задумчиво хмыкнул.

– Как тебе Рафа?

– Хезер Ковингтон, – уточнил Ёрш. – Она звала меня малышом, солнышком и деточкой. Она увела меня по туннелю на самое дно мира, в комнату с клетчатым одеялом и синим чемоданчиком. У меня ничего не получилось… В паспорте я видел фотографию маленькой белой девочки по имени Хезер Ковингтон, но она почернела из-за доктора Зизмора.

– Ковингтон, – повторил Голландец. – Как интересно!

– Она так себя называла, – пояснил Ёрш. – И я ее тоже. Я рассказал ей о Черепе и Кости.

Голландец встрепенулся.

– Что тебе известно о Черепе и Кости?

– Я сказал Хезер Ковингтон, – испуганно залепетал Ёрш, – сказал Рафе…

– Заткнись! – прошипел Голландец. – Я состоял в том ужасном обществе!

– Череп бледный, тощий, неказистый, – проговорил Ёрш, – а Кость габаритами напоминает…

– Они управляют планетой, – перебил Голландец. – Они контролируют ее производительность. Они фактически повышают температуру.

Объяснения Голландца подняли невидимый занавес, и Ершу открылась истинная суть мира. Он вспомнил платформу, хвост поезда, график роста температуры. Без Черепа и Кости он мог не услышать зов. Он считал их врагами, побежал к желтому краю платформы, как следует пнул двери, и они открылись. Разве это был не знак? Сев в поезд, он тут же стал возвеличенным, благословленным, освященным. Он скользнул в туннель, как штепсель в розетку, и туннель отдал ему все.

– Температура не повышается. Больше не повышается, – объявил Ёрш и показал на живот. – Там ничего нет! Я занимался сексом.

– Ты занимался сексом? – удивленно переспросил Голландец.

– Да, – кивнул Ёрш. – Зов велел освободить то, что живет внутри меня. Он назвал это особым пожертвованием. Я принес жертву сегодня утром. Внутри меня жил мир, а я жил внутри…

– Господи Иисусе! – воскликнул Голландец и запрокинул голову. – Малыш, кого интересует, что живет внутри тебя?

С рельсов донесся жалобный плач – или гневный вопль. Когда поезд проезжал Восемьдесят шестую улицу, Ёрш сжал один кулак, когда Семьдесят седьмую – сразу оба.

– Говори правду! – потребовал Ёрш. – Ты ведь врешь! – Голос звучал не громче жалобного плача рельсов, но слова с отчаянной решимостью рвались из горла. – Говори правду, Голландец! Когда я сидел в обгоревшей машине с проколотыми колесами, мимо прошла женщина. Она сказала, что в баке кончился бензин, и он действительно кончился. Она назвала меня песиком и привела в пятиугольную комнату.

– Этого недостаточно! – объявил Голландец, едва шевеля губами. – Недостаточно! – Самое обычное слово прозвучало как приговор, как колокольный звон в мертвом воздухе.

– Нет, достаточно, – осторожно возразил Ёрш. – Я переспал с ней, а потом… потом, когда очнулся, на улице было холодно.

– Сейчас шесть часов утра, – не открывая рта, напомнил Голландец. – Уильям, ты ничего не остановил.

– Я и не хотел ничего останавливать! – крикнул Ёрш. – Только игры с температурой. Не хотел, чтобы вокруг теплело, и гибели мира тоже не хотел!

– Процесс необратим, – проговорил Голландец, резко опустил голову, и его лицо смягчилось и погрустнело. – Это очень неприятно.

– Да, неприятно, – кивнул Ёрш и судорожно глотнул, – даже мучительно. Но возможно…

– Нет, невозможно, – перебил Голландец. – Однажды твое тело это поймет, и ты умрешь.

Голландец начал съеживаться. Он становился все меньше и меньше, потом лег на бок и замурлыкал себе под нос. «Он умирает или просто засыпает?» – гадал Ёрш. Поезд подкатил к Сорок второй улице, прозвучало ля-до, но в вагон никто не сел.

– Это неправда! – твердо сказал Ёрш. – Я не согласен!

Поезд судорожно дернулся вперед, и рельсы шестого маршрута поцеловались с рельсами экспресса. Жалобный плач растекся по салону, как туман или краска, или начальный аккорд оперы. Ёрш шагнул к дверям, взглянул на рельсы и увидел между ними сверкающую ленту реки, название которой давным-давно забыл. Мимо пронесся экспресс, у каждого окна сидели пассажиры, и ни один из них не умирал. «Я не согласен! – беззвучно повторил Ёрш. – Это вполне возможно!» Впервые с тех пор, как мир не погиб, он подумал о доме Виолет и поездах, которые его туда доставят.

– Это вполне возможно, – пробормотал Ёрш. – На Бликер-стрит пересяду на маршрут F. – Он наклонился сообщить об этом Голландцу, но тот уже съежился до размеров квитанции. Поезд без остановки промчался мимо Двадцать третьей улицы. На платформе люди закатывали глаза, дрожали и гримасничали. Они кричали, смеялись и скидывали одежду.

Голландец вышел на Юнион-сквер, точнее, скользнул на пол, оглянулся и мышью шмыгнул к дверям. «Он не умер, – подумал Ёрш, – не умер, и это вполне возможно». Он сел на скамью и, повернувшись к окну, посмотрел вслед Голландцу. Жалобный плач стих, и в сердце Ерша затеплилась надежда. Толпа на платформе немного удивила, но он напомнил себе, что уже шесть часов. Шесть часов… Скоро должна проснуться Виолет, если, конечно, он не ошибается в подсчетах и если она не умерла. Или она вообще не ложилась… Ёрш представил, как Виолет суетится на кухоньке, пассируя лук и чеснок. Волосы стоят дыбом, лицо белее мела, но тут ничего страшного нет: по утрам она всегда бледная.

– На Фултон-стрит пересяду на маршрут С, который идет из центра, и проеду шесть станций, – вслух проговорил Ёрш. – Вот и все, ничего невозможного.

Интересно, просыпается ли она сейчас, принимает ли лекарства, вылезает ли из-под простыней в терракотовый цветочек? Бормочет ли себе под нос, сползает ли бочком с кровати, распахивает ли окно, ставит ли одну из папиных пластинок, расплывается ли в улыбке, а потом варит ли кофе по-турецки в синем эмалированном кофейнике? Жарит ли яичницу с беконом и ржаные тосты? Мурлычет ли, не попадая в ноты, одевается ли в коридоре или прямо на кухоньке, строит ли гримасы, пробегая мимо зеркала? Постучится ли она в его дверь, как всегда легонько, двумя пальчиками, войдет ли через пару секунд, выберет ли одежду: носки, боксерки, футболку, рубашку, брюки, свитер, выложит ли все на кровать, а потом глянет ли искоса и выберет совсем другое? Коснется ли рукой его лба, чтобы разбудить? Подождет ли минутку и дернет ли за ухо? Посмеется ли над ним? Назовет ли маленьким профессором? Пожалеет ли, что пришлось его разбудить?

Ёрш разлепил веки. Поезд еще стоял. В вагоне появились пассажиры, некоторые сели рядом и могли до него дотронуться, но Ерша не смущало ни то, ни другое. Он только собрался зажмуриться, чтобы время прошло быстрее, как вдруг увидел Хезер Ковингтон, бредущую по соседней платформе с таким видом, словно потеряла щенка.

Ёрш успел выбежать из вагона, прежде чем двери захлопнулись, и помчался вверх по лестнице. Он хотел сообщить Хезер Ковингтон новости, которые наверняка ее обрадуют.

– Юнион-сквер! – прошептал он. Эта станция всегда была его любимой. На лестнице оказалось слишком много народа. Ёрш снова взглянул на платформу, но Хезер Ковингтон уже исчезла. Еще недавно он старался бы никого не задеть, но сейчас это не представлялось возможным: любой ценой стремясь успеть на поезд, люди работали локтями, падали, поднимались. Ёрш вспомнил, как на Коламбас-серкл толпа медленно кружила его по часовой стрелке. Плыть по течению куда проще и приятнее, чем делать выбор самостоятельно. «Завтра снова туда отправлюсь, – решил Ёрш, – вместе с Виолет». Вот мимо протиснулся последний человек, и Ёрш взобрался на верхнюю ступеньку.

Хезер Ковингтон стояла на платформе, к которой прибывали поезда из центра. Рельсы изгибались, как радуга, трещали и свистели, как паровой органчик-каллиопа. Хезер развернулась и зашагала в дальний конец платформы к туннелю. Почему-то она шла босая, а бесконечные рубашки превратились в лохмотья.

– Мисс Ковингтон! – позвал Ёрш и побежал по изогнутой желтой кромке. – Рафа! Рафа, послушай меня! У меня получилось! Я переспал с женщиной!

Стоило Хезер приблизиться, туннель сморщился, как губы надменного старика, и Ёрш заволновался. На пути стояли люди, но он на них даже не смотрел.

– Рафа, я справился! – закричал Ёрш. – Мне тэги так сказали! Остановитесь, мисс Ковингтон! Мир не погибнет!

Тут он врезался в Черепа и Кость.

Ёрш налетел на них сзади и пронесся мимо, не сообразив, что наделал. Череп и Кость окинули его сонными, тупыми, совершенно не удивленными взглядами и нагнали за три неторопливых шага. «Неужели они меня дожидались? – удивился Ёрш. – Неужели караулили целые сутки?» Черная, типично нацистская форма сидела на них в обтяжку, а на ногах – бесшумные ботинки, как у копов из немого кино. Имена подходили им идеально, оба носили их, как шляпы. Череп и Кость подбирались к Ершу, словно коты к канарейке – медленно, лениво, безразлично, но вплотную не приближались. «Почему? – недоумевал Ёрш. – Неужели задеть боятся?» Страх огненной лавой растекался по телу, поднимаясь от пяток, где таился с незапамятных времен. Ёрш сухо кашлянул, с трудом сдержал рвоту, а Череп и Кость все кружили и кружили. От его страха мир превратился в замедленное кино. Оставшаяся за спиной толпа шелестела, как старая газета. Оторвав взгляд от платформы, Ёрш услышал, как кто-то шепчет его имя.

– Ты Уильям Хеллер? Ты Уильям? Ты Уилл?

– Да, Эмили, это я. – Ёрш обернулся и без труда отыскал в толпе ее лицо. Оно принадлежало не новой Эмили, не старой, а той, которую он рисовал в школе, – кругу с косыми чертами наверху, домику с волосатой крышей. – Иди сюда, мы с тобой не договорили! – Она сделала три шага и замерла на краю толпы. – Прости меня, в следующий раз постараюсь нарисовать тебя получше. Эмили, я думал, что слышал зов, думал, что должен его услышать и исполнить миссию. Зачем я родился, если не для этого? Голландец говорит, что жизнь без смысла невозможна в принципе. Без смысла, без причины никак! Если нет смысла, откуда моя болезнь? Без смысла моя миссия – заурядный побег, поцелуи в кабинке и неудавшееся насилие в метро. Без смысла я свихнувшийся бедняга, который отправился в мир иной. Господи, спасибо, что я услышал зов! Господи, спасибо, что воздух потеплел! Смысл имелся, я попросил тебя помочь освободить мое тело, и ты попыталась. Я попытался вместе с тобой! Ты поцеловала меня в губы, чтобы сдержать потепление. Спасибо, Эмили! Пожалуйста, не становись плоской! Если я слышал не зов, то по крайней мере твое имя.

Эмили ушла, и Ёрш слился с толпой, не удосужившись оглянуться на Черепа и Кость. Страх кричал и брызгал слюной так, что уши болели, но Ёрш решил не обращать внимания. Большинство людей на платформе были чужими и плохо нарисованными, но еще больше – знакомыми, хотя бы внешне. Вот доктор Фляйсиг с доктором Прекоппом, вот Малыш, вот высокие темнокожие красавицы-медсестры, вот инспектор Мартинес, вот волоокий хлыщ из «Салона святого Джеба», вот Джонатан Зизмор, вот мужчина с ямайским мясным пирожком, вот Быстрый и Ловкий, вот Секретарша и Бог в золотой куртке – все плоские, как фигурки в детской книжке-раскладушке. Ёрш здоровался, но никто не отвечал. На скамейке у таксофона сидел дедушка Ричард и читал «Нью-Йорк дейли ньюс». По платформе гулял крепчающий ветер, и газетные страницы шелестели, как сухие осенние листья. За спиной начали вздыхать рельсы. Ёрш посмотрел в сторону лестницы, по которой недавно поднялся, и там все лица тоже показались знакомыми. Все ждали призрачного поезда. На платформе присутствовали все, кроме Виолет.

– Где Виолет? – закричал Ёрш. Никто не сказал ни слова, не шевельнулся, даже не вздохнул. – Где Виолет? – шепнул он, уже не ожидая ответа. Тут из-за спины послышался голос, и фигурки отступили, как крабы перед приливом. В отличие от остальных голос звучал не плоско, а вполне естественно.

– Виолет здесь, наверху, – объявил он. Ёрш двинулся на звук и увидел пожилого темнокожего мужчину в твидовом пиджаке. Мужчина чем-то напоминал учителя, а за его спиной кровожадно скалились Череп и Кость.

– Передайте ей, я понял, для чего родился! – попросил Ёрш и, как заключенный, вытянул руки.

– Сам можешь ей сказать, – отозвался мужчина, шагнул вперед, и ветер вокруг него стих. – Пойдем наверх, Уилл! Твоя мама больна.

– Я про маму и без вас все знаю! – заявил Ёрш и подался вперед, чтобы получше рассмотреть призрачный поезд. Он подумал о Виолет – о ее болезни, об акценте и ортопедических туфлях. Воскресил в памяти ее квартиру с красными стенами, китайскими лампами и снимками из «Интервью» и «Нэшнл джеографик». Вспомнил ее раздражительность, привычку сквернословить и путать устойчивые выражения. Одно «времени у нас тележка и сто вагонов» чего стоит! – Хорошо, я скажу ей, – буркнул Ёрш. – Я кое-что ей скажу.

Темнокожий мужчина наклонился, явно собираясь поднять его на руки.

За их спинами к платформе подкатил призрачный поезд.

– Не бойся! – проговорил мужчина мягким, как у всех темнокожих, голосом. – Ничего не бойся! – успокоил он, как умеют только темнокожие. Кого он подбадривал: Ерша или себя самого? Ёрш почувствовал, как руки превращаются в безвольные плети и отчаянно молотят воздух. Вот от пола оторвались ноги… В тот день Эмили обняла его и поцеловала.

– Где Виолет? – закричал Ёрш. Никто не ответил, и он вспомнил, что Эмили шепнула ему в тот роковой день: «Уилл, рано или поздно это должно произойти. Это происходит со всеми людьми на свете».

Из туннеля послышался шум экспресса, мгновенно заглушивший все вокруг. Ёрш укусил темнокожего за щеку и почувствовал металлический привкус крови. Железные объятия тотчас ослабли, и Ёрш приземлился на платформу. Задники кроссовок уперлись в выщербленный край. Темнокожий схватил было Ерша за рукав: паренек рыбкой выскользнул из свитера, оставив в плену лишь «чешую». Темнокожий уставился на него с благоговейным страхом, изумленно раскрыл красный тонкогубый рот и тут же закрыл. Череп и Кость со всех ног бросились к Ершу, но экспресс несся куда быстрее. Поезд влетел на станцию так же стремительно, как его призрачный предтеча, и все присутствующие затаили дыхание.

«Для чего я родился? – спросил себя Ёрш. – Я знаю, для чего!» Он состроил гримасу и медленно сделал шаг назад.

Двенадцатого ноября мир погиб в огне.