Спаситель мира

ГЛАВА 16

Квартира совершенно не соответствовала ожиданиям Латифа. Темная, безмолвная и душная, как чердак, стены с небольшим уклоном выкрашены в красный. Ни с улицы, ни из других квартир не доносилось ни звука. Виолет шепотом, точно боясь кого-то разбудить, попросила детектива разуться, и Латиф тут же послушался. Уединенность квартиры казалась абсолютной. Невольно возникали ассоциации с притоном курильщиков опиума или борделем, хотя таких тихих и отгороженных от внешнего мира борделей Латиф еще не видел. Красные стены вкупе с духотой и тусклым блеском полированной мебели окончательно сбили его с толку. На стенах висели фотографии из глянцевых журналов: теплица, обелиск, голая рука, железнодорожный туннель где-то в тропиках – выцветшие снимки в дешевых рамках. Заложив руки за спину, Латиф бродил по комнатам, словно коллекционер или поклонник хозяйки, или просто сбитый с толку человек, ожидающий, когда ему объяснят, что к чему. Как назло, в тот день его угораздило надеть носки от разных пар. Грусть, царившая в квартире, казалась такой же материальной, как подушки или бумажные обрезки на полу. Ребенок в эту обстановку совершенно не вписывался.

– Вы давно здесь живете? – наконец спросил Латиф. – С сыном или одна?

– Уже семнадцать лет, можете себе представить? – весело ответила Виолет, варившая на кухне кофе по-турецки. Она словно поддразнивала гостя. – Сейчас за такую цену здесь квартиры не снять. Вам с молоком?

– Да, пожалуйста, и с сахаром.

Латифу только почудилось, или он действительно слышал смешок?

– А я-то думала, Гордость Нью-Йорка пьет исключительно черный!

– Мисс Хеллер, полицейских называют Лучшими в Нью-Йорке. Гордость присутствует далеко не всегда.

– Не поверю этому ни на секунду! – снова засмеялась Виолет.

Латиф стоял в гостиной, слушая звон посуды и другой домашний шум, звучавший в душном полумраке квартиры, не менее экзотично, чем птичье пение. Виолет успокоилась: мурлыкала себе под нос и игнорировала Латифа, как способна лишь женщина, уверенная в своей власти над мужчиной. «Откуда у нее эта уверенность? – недоумевал Латиф. – И как она может быть спокойна?» Память услужливо воскресила сцену у реки: школьницы в клетчатых юбках и Виолет – бледная, с опущенными плечами и прокушенной губой. Она шепотом попросила подвезти ее до дома. Секундой позже Латифа осенило: «Она успокоилась, потому что я проворонил мальчишку. Гнетущая неопределенность исчезла – на меня Виолет уже не надеется».

Судя по доносившимся из кухни звукам, Виолет вычеркнула из памяти события последних тридцати минут. Дожидаясь совершенно ненужного кофе в темной, словно грот, гостиной, Латиф как никогда остро ощущал неудобства, созданные чужестранным менталитетом хозяйки. Из-за этого детектив не мог разговорить Виолет. У потерпевшей американки он похвалил бы кофе, самообладание, со вкусом подобранную мебель, а сам потихоньку подкрался бы к ее тайне. Ну или как минимум удостоверился бы, что тайна присутствует. Однако, возможно, единственным усвоенным за минувшие три часа фактом было то, что характер у Виолет неустойчивый и в привычные рамки не вписывается, причем не из-за озлобленности или негативизма, а по другой, пока неведомой ему причине. В ней не чувствовалось ни капли фальши и неискренности, что само по себе сбивало с толку. Вероятно, в ее характере и не было двойного дна.

– Ваш кофе, детектив, крепкий и сладкий! С непривычки кофе по-турецки и отрубить может!

– Хотите сказать, вырубить? – выдавил из себя Латиф. Виолет стояла в дверях с маленькой чашечкой на эмалированном подносе и улыбалась так, что у Латифа перехватило дыхание. Он взял чашечку и торопливо глотнул кофе.

– Осторожно, детектив. – Виолет держала поднос одной рукой, ловко и уверенно, как официантка. – Кофе горячий!

– Господи, как вкусно! – Латиф сделал еще один глоток, потом еще один.

– Недурно, правда? Турки осаждали Вену почти год, вот мы и научились варить кофе. – Виолет опустила поднос на столик и машинально провела по волосам. – Не знаю, правда, что выиграли от той осады они…

– Вам нужно поспать, – через какое-то время посоветовал Латиф. Они с Виолет сидели на бесформенном ротанговом диване, держа чашки с кофе двумя руками, словно дети на дне рождения. – Неизвестно, где и когда закончится сегодняшний вечер!

– Кому нужен сон, когда есть кофе по-турецки?! Лучше поговорим. Задавайте свои вопросы!

– Хорошо, мисс Хеллер! – Детектив смерил Виолет задумчивым взглядом. – Почему вы уехали из Вены?

Улыбка Виолет стала чуть напряженнее.

– А как вы думаете, детектив? Я влюбилась.

– В отца Уилла?

Виолет сидела неестественно прямо, как фрейлина королевы, но тут позволила себе откинуться на подушки. В неярком свете китайской лампы она могла сойти за семнадцатилетнюю.

– Отец Уилла был музыкантом, на вибрафоне играл. Не знаю, говорила ли я вам об этом…

– Нет, не говорили. – Детектив поставил чашку на правое колено и через плечо смотрел на Виолет. Откинуться на спинку он почему-то не решался.

– Он играл джаз, вторую по допотопности музыку в Америке после польки.

– Джаз вовсе не допотопный!

Виолет зажала рот рукой.

– Детектив, вы только что выдали свой возраст!

– Пожалуйста, продолжайте!

– Допотопный или нет, но в Вене середины восьмидесятых он казался совершенно потрясающим. – Виолет уселась поудобнее, и старый диван заходил ходуном. – По крайней мере некоторым из нас. В сравнении с Иоганном Штраусом Майлз Дэвис звучал вполне современно.

Латиф засмеялся.

– Как вы познакомились с отцом Уилла?

– В то время я еще училась в университете и три дня в неделю работала в джазовом клубе под названием «Порги и Бесс». Я хорошо говорила по-английски, разбиралась в джазе, так что чаевые текли рекой. Моей слабой точкой были американские музыканты.

– Хотите сказать, они были ваши слабым местом или просто слабостью? – откашлявшись, уточнил педант-Латиф.

– Вам нравится меня поправлять, да?

Латиф спрятал глаза.

– Ваш муж носил фамилию Хеллер?

– Мы не были женаты. Я думала, вы знаете.

– Мисс Хеллер, я много чего не знаю, а в такой день, как сегодня, еще и забываю. Простите, если…

– Не стоит извиняться, детектив, мы намеренно не оформляли отношения. – Виолет пожала плечами. – Отца Уилла звали Александр Уитман.

Латиф вздрогнул.

– Я знаю Алекса Уитмана! – воскликнул он.

– Неужели? – переспросила Виолет, судя по тону, ничуть не удивленная.

– Ну конечно, одно время он играл с саксофонистом Орнеттом Коулманом!

– Вот теперь вы точно выдали свой возраст!

Латиф осторожно поставил чашку на стол и повернул ручкой к себе: ему требовалась пауза, чтобы обдумать услышанное. Алекса Уитмана знали все, еще бы, один из лучших джазменов! Если бы не красота Виолет и легкое равнодушие, сквозившее в ее голосе, он вообще не поверил бы в историю о романе с Алексом Уитманом!

– Так вы познакомились с мистером Уитманом в джаз-клубе?

Виолет набрала в легкие побольше воздуха и кивнула.

– Первую встречу с Алексом не забуду никогда. Он был единственным белым участником квартета, который иначе как звездным не назовешь: в нем играли Орнетт, Энтони Брэкстон, Эд Блэкуэлл и Дон Черри. Чтобы не теряться на их фоне, Алекс одевался лучше и ярче всех. Ребята даже звали его Белым Красавчиком. – Виолет улыбнулась своим воспоминаниям. – В клуб он явился в клетчатой тройке и серебристых кроссовках. Я аж рот раскрыла: в жизни не встречала таких стиляг! – Пошарив среди подушек, она вытащила мятую пачку сигарет. – Через полтора года я переехала в эту квартиру.

– В смысле, одна? – неуверенно спросил Латиф.

– Иногда здесь жил Алекс. – Виолет нащупала зажигалку, прикурила. – Иногда – нет.

– А зачем полтора года ждали? Учебу хотели закончить?

Виолет со свистом втянула воздух.

– Университет я так и не закончила.

– Очень жаль.

Виолет кивнула.

– Я училась на нейрохирурга, – проговорила она с такой очевидной иронией, что смущенный Латиф отреагировал не сразу.

– Почему вы не продолжили учебу здесь? – наконец спросил он. – Перевелись бы сюда, пересдали бы экзамены и тому подобное…

– Я так и поступила. У моих родителей имелись кое-какие сбережения: они прислали мне то, что откладывали на старость, вероятно, в качестве наказания. Я почти семь месяцев училась в магистратуре Рокфеллеровского университета.

– Что случилось потом?

– Как говорится, что видишь, то и имеешь, детектив. Я крашу глаза и губы манекенам в магазинах, недоступных мне по уровню цен. Наверное, у меня талант.

– Надеюсь, не возражаете, что я…

– Пейте кофе, детектив. Остывший кофе никуда не годится.

Латиф послушно поднес чашку ко рту.

– Извините за настырность, мисс Хеллер. Всегда настырничаю, когда занимаюсь служебными делами. – Латиф поставил чашку на треснутое блюдце от другой пары. – Честно говоря, не только тогда. Я совершенно не умею поддерживать нормальный разговор.

– К чему формальности, детектив? Пару минут назад вы звали меня Виолет. Мы что, начнем все сначала?

Латиф допил кофе, вернул чашку хозяйке и заставил себя поднять на нее глаза. Опершись на подушки, Виолет буравила его спокойным, серьезным взглядом. О чем она думает? Непонятно. Так прямо и пристально смотрят лишь мужчины перед дракой и женщины перед поцелуем. «Что за мысли?! – ужаснулся Латиф. – Что за жалкая нелепица?! А ведь в голову больше ничего не приходит!»

– Простите, я позволил себе излишнюю фамильярность, – с трудом проговорил Латиф и чуть не умер от смущения: голос прозвучал низко и сипло.

– Вы напоминаете мне Элвина Джонса, ударника из квартета Джона Колтрейна. – Виолет подлила гостю кофе. – Вы оба слишком деликатны для своей работы. И вам и ему следовало стать профессорами. – Она улыбнулась и легко провела рукой по плечу Латифа. – Профессорами философии или этномузыкологии – чего-то возвышенного.

– Не каждый день меня сравнивают с джазовым виртуозом! – Латиф слабо улыбнулся. Виолет промолчала. – Мисс Хеллер, зачем вы меня сюда пригласили?

– Я вас не приглашала! Я только попросила отвезти меня домой на этой вашей экомашине! – куда менее любезно ответила Виолет. – Хотела принять таблетку, может, даже стаканчик пропустить.

«Вот где разгадка! – подумал Латиф. – Вот чем объясняются резкие перепады настроения!»

– При мне вы ничего не принимали, – с подчеркнутой невозмутимостью проговорил Латиф. – Так варка кофе была лишь предлогом – на кухне вы глотали таблетки?

– Варка кофе была предлогом для варки кофе. – Виолет закрыла глаза. – Таблеточки я еще не выпила. Не успела…

– Что именно вы хотели выпить?

Виолет со вздохом откинулась на спинку стула, скрестила руки в запястьях и демонстративно вытянула.

– Колеса, транки, калики! Закройте меня в камере, детектив, и утопите ключ в океане!

– Мисс Хеллер, похоже, вы провели в джаз-клубах слишком много времени! – невольно усмехнулся Латиф. – Что еще за транки?

– Хотите половинку? Сами все поймете!

– Не возражаете, если я взгляну на пузырек? – смерив Виолет взглядом, спросил детектив.

– У вас есть ордер на обыск?

– Мисс Хеллер, я же не арест оформляю! Если вам лучше…

– Мне лучше показать вам другое. – Виолет поднялась, по-кошачьи, без единого лишнего движения скользнула по узкой гостиной и исчезла. Вскоре она вернулась с потрепанным фотоальбомом и, спрятав ладони между коленями, стала смотреть, как гость листает страницы. Ее дыхание было ровным и неестественно прохладным – Латифу казалось, он прижал ухо к сетчатой двери. От Виолет пахло немытыми волосами и сигаретами. – Не знаю, какая из фотографий Уилла у вас в досье. Если из «Нью-Йорк пост»…

– Это ваш сын?

– Конечно.

Фотографию делали в саду, а потом явно передержали в проявителе. В центре кадра – мальчик лет четырех, максимум пяти. Волосы бесцветные, руки вытянуты, словно он пытался схватиться за поручень в быстро движущемся поезде. В фотографии было что-то необычное, но что именно – Латиф понял не сразу. Лицо мальчика дышало не просто умом и даже не уверенностью, а неким знанием и проницательностью.

– Вы тоже заметили, – тихо сказала Виолет. – Заметили ведь?

Латиф кивнул.

– За сына мы опасались уже тогда и не только из-за его странного взгляда. Уилл и двигался, и разговаривал иначе, чем другие дети. Алекс решил: это – признак гениальности. – Виолет присела на диван. – Теперь кажется, мы оба догадывались, к чему все идет.

– Когда оглядываешься на прожитые годы, всегда так кажется.

– Правда?

– Разве у вас или вашего мужа был выбор?

– Это я и имела в виду, говоря, что вы чересчур деликатны для своей работы.

Латиф тщательно изучал фотографию и старался высмотреть побольше деталей. Лишь через несколько секунд он заметил на заднем плане девочку: постарше мальчишки, уже подросток, но если бы не это, легко сошла бы за его сестру-близнеца. В мальчишке красота еще не раскрылась, а девочка казалась настоящей феей. Нечеткая и эфемерная, она парила в левом верхнем углу снимка, точно хотела ускользнуть от фотографа, но не успела. Латиф даже вопрос задать боялся: бог знает, как прозвучит голос!

– Кто эта девочка? – наконец отважился он.

– А вы как думаете?

Конечно, конечно же, это она! От прежней решимости Латифа не осталось и следа. Он взглянул на Виолет, но она сидела слишком близко – лица не рассмотреть. Оно расплывалось, как у девочки на фотографии.

– Сколько лет вам было, когда вы приехали в Штаты? – Латиф ждал, что Виолет улыбнется, но она сдержалась.

– Двадцать один. Слишком мало, чтобы рассуждать здраво.

– Девочка на фотографии выглядит не старше четырнадцати.

– Я страшно комплексовала из-за девчоночьей внешности, – кивнула Виолет. – Казалось, меня втиснули в чужое тело.

– Ну, мисс Хеллер, это далеко не самое страшное!

Виолет нахмурилась.

– Алекс частенько заставал меня перед зеркалом: я корчила страшные рожи. Увы, дурная привычка передалась сыну. Уилл постоянно гримасничает.

Латиф заставил себя переключить внимание на альбом.

– Когда умер отец Уилла?

– В марте будет два года.

– Ясно… – буркнул Латиф, вспомнив короткий некролог в «Нью-Йорк таймс»: Александр Уитман умер от инфаркта в заштатном мотеле близ какого-то аэропорта, один-одинешенек, «скорая» приехала слишком поздно, и так далее, со всеми ужасными подробностями ужасной смерти. – Как раз когда состояние вашего сына резко ухудшилось.

– В то время Алекс нас уже не навещал. Ему своих проблем хватало, – проговорила Виолет. Со стороны казалось, речь идет о случайном попутчике, а не об отце ее единственного ребенка.

– Насколько я понимаю, разошлись, как в море корабли?

– Да, именно так и получилось. – Виолет хотела что-то добавить, но осеклась. – Смешное выражение, правда? При жизни Алекса я не до конца понимала его смысл. – Она забрала альбом у Латифа. – На самом деле мы не просто разошлись, а потеряли нечто очень важное – жизнь нашего сына, его будущее.

Наблюдая за Виолет, Латиф ощущал – сначала слабо, потом все сильнее и сильнее, – что напрочь утратил здравомыслие. Вскоре ощущение превратилось в осознание, но осознание пассивное. Он сидел на диване, безвольно позволяя вить из себя веревки. Виолет даже стараться особо не пришлось.

– Показать вам еще одну фотографию?

– Да, конечно.

Виолет положила альбом на колени и стала медленно, якобы смущенно листать, изображая любящую родительницу. «Никого она не изображает, – одернул себя Латиф. – Ты хочешь Виолет, но это еще не повод плохо о ней думать. Лучше сдайся на милость победительнице».

– Вот, Уилл в библиотеке, через пару месяцев после четырнадцатилетия, – объявила Виолет, разглаживая пластиковое гнездо.

Латиф посмотрел на фотографию. Та же аккуратная головка, теперь слишком красивая для мальчика, та же форма плеч, та же поза, так же аккуратно расчесанные волосы. И лицо, бледнеющее на фоне гранитной лестницы, вроде бы то же, только теперь в нем читалась не уверенность, а паника. Улыбка напоминала ширму у операционного стола.

Виолет чуть отстранилась и кашлянула в кулак.

– Через несколько дней после первого визита к Копеку я объяснила сыну, чем он болен. Уилл принялся читать все книги о шизофрении, которые мог достать. Либо он прочитал, что ухудшение наступает стремительно, либо сам почувствовал, но попросил освободить его от школы. Когда я принесла справку от Копека, он ею чуть ли не гордился. – Виолет снова кашлянула. – В принципе справка и не требовалась. В то время Уилл уже слышал голоса, разговаривал сам с собой, смеялся без причины – какая школа, если все симптомы налицо! Однако в библиотеке он сдерживался, особенно поначалу, и через месяц превратился в настоящего эксперта. Как-то раз, когда Уилл чувствовал себя почти нормально, я спросила, что же нам делать в такой ситуации. Помню, он по-взрослому снисходительно улыбнулся и взял меня за руку. «Дождемся конца, Виолет», – ответил он спокойно и терпеливо, точно это я болела и нуждалась в заботе. В какой-то мере так оно и было. «Что это значит, Уилл? Какого еще конца?» – переспросила я. «Моего, разумеется!» – Он похлопал меня по плечу, поцеловал в щеку и ушел к себе.

Латиф сидел на краешке дивана и чего-то ждал. Виолет снова закрыла глаза, но спину держала неестественно прямо. «Ну, скажи, скажи ей что-нибудь!» – подгонял он себя, только что тут скажешь? Лампа замерцала, как луч старого кинопроектора, хотя, наверное, причина была в том, что Латиф смотрел на Виолет слишком пристально. Он понимал, после этой истории его желание иначе как непристойным не назовешь, но ничего не мог с собой поделать.

– Вы заслуживаете лучшего, – глухо проговорил Латиф. Ему только показалось, или в комнате впрямь не осталось воздуха? – Лучшей жизни и лучшего будущего.

Виолет открыла глаза.

– Детектив, это домогательство?

– Мисс Хеллер… – Латиф осторожно коснулся ее плеча. Она вздрогнула, но тут же расслабилась. – Виолет…

– Так меня зовет только Уилл, – безжизненным голосом объявила она.

Зазвонил телефон, и Латиф убрал руку с плеча Виолет. Звон настоящего колокольчика идеально вписывался в обстановку этой квартиры и звучал по-детски бодро и свежо. Первые три звонка Виолет прослушала, беспомощно разглядывая свои руки, точно телефон обвинял ее в страшном грехе, а на четвертом бросилась на кухню.

Звон оборвался, и Латиф решил, что Виолет ответила. Почему же не слышно ее голоса? Лишь через несколько секунд его осенило: она просто-напросто не успела снять трубку. Едва он зашел на кухню, телефон зазвонил снова, и на сей раз Виолет ответила после первого же сигнала.

– Все хорошо, – спокойно проговорила она. – Все будет хорошо.

Латиф догадался: Виолет ждала этого звонка с самого начала.