Сплошной обман

Глава двенадцатая

— Что?!

— Лилия упала с лестницы, как когда–то, много лет назад, Тесса.

У меня вырвался судорожный вздох.

— Бедная ваша мама. Ведь нет ничего хуже, чем…

— Она ни разу не позволила себе слабости. Ни разу не заплакала. Понимаешь, ей ведь надо было заботиться об отце. Он поседел за какую–то неделю. Знакомые думали, что знают его, что больше всего на свете папу интересуют хорошее вино и изящные жилетки. Но на самом деле смыслом его жизни были мы, дети. Да и сам он был вечным ребенком. Именно отец повесил в детской качели. Наш дом буквально звенел от смеха. Особенно заразительно хохотала Лилия. Совсем как ты, Тесса. Даже сейчас я иногда слышу… ее веселый смех, а затем крик… Но хватит об этом! — Гиацинта повернулась и подошла ко мне. — Это было очень, очень давно.

Она смеялась, а потом упала и умерла… Значит, Лилию не выгнали из дома разгневанные родители, узнав о ее беременности. Если только… если только она не вела себя настолько дерзко и вызывающе, что начисто все отрицала и кто–то в гневе подошел к ней сзади и столкнул девушку с лестницы. Я поежилась.

— Какая ужасная случайность.

— Да.

С чем Гиацинта соглашалась? С тем, что это было ужасно? Или с тем, что случайность?

Ферджи считает, что расспрашивать о чужом горе — все равно что копаться в чужой сумочке, но я не унималась:

— А Лилия была молода, когда это случилось?

— Разумеется.

Почему "разумеется"? Старые люди тоже падают с лестниц.

— Сколько ей было лет? — спросила я. Гиацинта взяла меня за локоть и вывела из комнаты.

— Пойдем. Не будем ворошить грустное прошлое. Шанталь уже приготовила обед, а потом, думаю, ты поможешь мне в саду с прополкой. Свежий воздух — лучшее средство от любых хворей.

Она не только не желала говорить о Лилии, но и последней фразой словно намекала, что я слишком задержалась в "Кельях". Я торопливо двинулась к лестнице, слушая объяснения Гиацинты о том, что поскольку и Страш, и Шанталь на вечер взяли выходной, то сейчас мы поедим плотно, а вечером обойдемся лишь холодными закусками.

После обеда, который прошел почти в полном молчании, — Примула была на удивление тиха и сосредоточенна, — я действительно отправилась с Гиацинтой пропалывать розы. Мы стояли рядышком на коленях, вгрызаясь тяпками во влажную землю, а солнце ласково пригревало наши спины. Я думала о милой маме. О тех давних временах, когда она работала в саду, а я сидела рядом и бросала камешки в детское ведерко. Как правило, когда я вспоминала маму, чувство утраты отзывалось лишь тупой болью, но сейчас оно напоминало свежую кровоточащую рану — будто чья–то безжалостная рука вытащила его на поверхность, подобно сорнякам, которые я выдергивала из земли.

Остаток дня тянулся медленно, и я поймала себя на том, что считаю минуты до той поры, когда смогу встретиться на развалинах с Гарри. Если только смогу… Ровно в шесть часов Страш, подав салат с ветчиной, сыр и печенье, объявил, что через полчаса они с Шанталь уходят.

— Желаем приятно провести вечер, — напутствовали сестры.

— Спасибо. Я считаю, что сеансы психотерапии приносят мне большую пользу.

Дворецкий смахнул в ладонь крошки со стола и вышел, бесшумно ступая босыми ногами.

— Я так рада, что у него есть эта отдушина. — Примула ковырялась в листьях салата.

— Но мне казалось, — не удержалась я, — что вы не верите в психотерапию.

— В доморощенную верим, — отозвалась Гиацинта. — Пожалуйста, Тесса, подай пикули.

Кто же согласился врачевать душевные недуги Страша? Какая–нибудь сердобольная домохозяйка? Шторы на окнах не были задернуты; покосившись в окно, я опять испытала чувство, будто кто–то наблюдает за мной, притаившись в саду. Берти? Но когда сегодня утром я поймала его за игрой, никакого страха и в помине не было. Лужайку пересекла Шанталь, на голове ее развевалась косынка. Наверное, отправилась развлекаться в какой–нибудь паб.

Покончив с едой, мы переместились в гостиную, и тут мне пришлось вступить в схватку с собственным нетерпением. Сестры погрузились в чтение, предложив мне "Послушную дщерь" и хором уверяя, что это очень успокаивающая вещь. Я уткнула в книгу горящее лицо и принялась тупо переворачивать страницы, не в силах прочесть ни слова. Мы с Гиацинтой сидели на одном диванчике, Примула расположилась напротив. Я на мгновение подняла голову и увидела, что рука Примулы покоится на раскрытой книге. Спустя пять минут я снова вскинула глаза — рука лежала на том же месте.

На этот раз Примула перехватила мой взгляд и захлопнула книгу.

— Никак не могу сосредоточиться. Милочка, куда подевалась Минерва? Может, удрала из дома, когда уходили Страш и Шанталь? Пойду–ка поищу ее.

Минут через десять она вернулась и сообщила, что собаки нигде нет. А Клайд Дизли посоветовал сегодня утром приглядывать за Минервой, так как за последнюю неделю в деревне похитили несколько животных.

— Вспышка преступности во Флаксби—Мид? — фыркнула Гиацинта, но лицо у нее сделалось озабоченным.

— Дорогая, давай ты с Тессой осмотришь развалины и Тропу Аббатов, а я поищу в другой стороне. — Примула вновь скрылась за дверью.

Полчаса поисков и призывов не дали никакого результата — Минерва как сквозь землю провалилась. Я начала опасаться, что вскоре в "Кельи поступит записка с требованием выкупа. Оставив Гиацинту кружить по саду, я вернулась в дом. При таком количестве комнат собака вполне могла мирно спать где–нибудь в укромном уголке, и взволнованная Примула ее просто не углядела. Сначала я обыскала кухню, затем столовую и гостиную в надежде, что Минни зашла туда после того, как мы отправились искать ее. Никаких следов. Тогда я стала открывать все двери подряд.

Нижние комнаты были пусты, так же как и верхние… Внезапно у меня перехватило дыхание, словно кто–то заехал мне в солнечное сплетение. Энгус был совершенно прав, когда предположил, что сестры Трамвелл испытывают финансовые затруднения… Видимо, они вынуждены были продать мебель, чтобы оплатить карточные долги!

И тут я спросила себя, а так ли уж добровольно они выбрали себе слуг. Бывший грабитель и цыганка никогда бы не стали членами респектабельного Женского хора. В голове моей словно раздался щелчок. Годфри Гранди наверняка знает о финансовом положении сестер, но молчит по каким–то своим соображениям. Я была абсолютно уверена, что миссис Гранди никогда не бывала в "Кельях" дальше гостиной. Мод Крампет, видимо, заглядывала крайне редко, а Клайд Дизли… Как много известно этому человеку? Клайд Дизли… так ведь он же торговец антиквариатом! Может, именно он и скупает мебель и прочие ценные предметы? Или по крайней мере оценивает их. Эта книга, которую вчера дала ему Примула, "Эвелина", том первый, — действительно ли она дала ее почитать другу мистера Дизли или он брал ее для будущего клиента? Сегодня утром, когда мне было велено показать ему фамильное серебро, действительно ли нужно было починить носик у чайничка или предполагалось выставить чайничек на аукцион? Горе я луковое, а не детектив! Детектив в розовых очках. Мне понравилась мысль, что в этом старом доме обитают привидения, но могла бы догадаться, что одно из них зовется нищетой…

Я словно приросла к полу. Через перила перегнулась Примула и, увидев меня, удивленно вскрикнула, но я была не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Все, что могла, — это лишь тупо таращиться на нее.

—- Тесса, дорогая, как же ты меня напугала! Я думала, ты еще в саду. Минни на дорожке нет, и я решила посмотреть на чердаке.

Послышались шаги. В холл вошла Гиацинта и угрюмо сказала, что никаких следов Минервы не обнаружила. Примула спустилась по лестнице, едва не ломая от отчаяния руки.

А что, если Минни действительно пропала? Как перенесут старушки потерю любимой собаки? Разве мало было в их жизни утрат? Да, они вели себя глупо и неосмотрительно, но ведь каждому требуются в жизни небольшие развлечения. Я порывисто шагнула к сестрам, стоявшим плечом к плечу, и обняла их.

— Минни вернется, непременно вернется. Вот увидите! Она отправилась поиграть со своим дружком, как и в последние две ночи.

Я приготовила чай и, проходя с подносом по холлу, услышала телефонный звонок. Это была Мод, она интересовалась, как у меня дела. Очень любезно с ее стороны, но я была рада, что она не стала болтать, а почти сразу попрощалась, сказав, что торопится к миссис Гранди, которая, похоже, на грани очередного приступа. Видимо, этим и объяснялась некоторая напряженность в голосе Мод, но вряд ли она будет и дальше верить в мою затянувшуюся болезнь.

В десять часов Гиацинта предложила лечь пораньше. Я благодарно вздохнула. К трем часам, когда Гарри придет на развалины, сестры будут крепко спать. А если я наткнусь на возвращающихся Страша или Шанталь, то с чистым сердцем смогу сказать, что ищу пропавшую Минерву. Правда, цыганка может счесть это объяснение не слишком оригинальным, но ведь она сама прошлой ночью занималась тем же самым.

Я поднялась в детскую и, не раздеваясь, легла на кровать. Проверила, на месте ли письмо домой, раскрыла "Род Трамвеллов" и незаметно задремала…

Когда я открыла глаза, мне показалось, что я проспала несколько часов, но мой хронометр показывал лишь без четверти одиннадцать. Я завела его и, снова уткнувшись в книжицу, добралась до главы о Тессе Трамвельян. Борясь со сном, я быстро просматривала текст. Автор приводил множество примеров благородства Тессы: она и беззаветно любила родных, и ухаживала за больными во время эпидемии скарлатины, и не покладая рук вышивала напрестольное покрывало, и была щедра к беднякам. Ангел небесный, да и только. Но с каждой страницей у меня, как и говорила Шанталь, усиливалось чувство, что автор рассыпался бы в льстивых похвалах, даже если бы Тесса была каннибалкой и тешилась массовыми убийствами. Кстати об убийствах — о брате Тессаиле не было сказано ни слова, за исключением упоминания, что отец Тессы умер до ее рождения. Я дошла до смерти Тессы и с радостью узнала, что она скончалась в весьма почтенном возрасте — далеко за восемьдесят. Цыганское проклятие явно припозднилось.

Я поправила подушку, и что–то зашуршало у меня под рукой. Это был сложенный листок бумаги, я с удивлением развернула его. Печатными буквами было выведено: "Если я тебе понадоблюсь, вывеси в окне что–нибудь оранжевое". Внизу размашистая, неразборчивая подпись. Что–то вроде "Твой Гарри". По телу разлилось приятное тепло. Гарри беспокоится, почему я не появилась на развалинах в предыдущие две ночи.

Как же он умудрился влезть в комнату — видимо, по яблоне? Как удачно, что окно было открыто. Я аккуратно сложила листок и сунула его поглубже под матрас. Стрелки на часах показывали половину второго. Неужели я так зачиталась? Если бы удалось узнать правду о Тессе, возможно, тогда у меня в руках был бы ключ к разгадке моего происхождения…

Прошлым вечером, во время разговора с Мод, у меня возникло чувство, будто я упустила что–то очень важное. Быть может, до своего отъезда из "Келий" я так и не пойму, что же именно упустила, а уезжать надо уже завтра. Сколько можно симулировать амнезию. И все же не хотелось уезжать, так и не найдя ответа на свои вопросы, которые плодились с каждым днем, проведенным в этом старом и необычном доме. Странно, но многие из этих вопросов не имели никакого отношения к моему происхождению… Я вздохнула. Времени остается совсем мало, и надо сосредоточиться на главном.

До сих пор я надеялась, что картина, висевшая прежде на месте портрета французского маркиза, имеет какое–то значение, что на ней окажется лицо, похожее на мое, но теперь мне было ясно: ее с тем же успехом могли просто–напросто продать. И все же, если портрет в доме, то, скорее всего, он на чердаке.

Я осторожно продвигалась к лестнице на чердак, держа в руке свечу, которая прожигала маленькую бледную дырочку в бархатной тьме коридора. Когда я поравнялась с комнатами Гиацинты и Примулы, ноги мои сами собой остановились, что было крайне глупо и неосмотрительно с их стороны. Откуда–то доносилось слабое гудение голосов. От испуга я чуть было не юркнула обратно в детскую, но здравый смысл подсказал, что сестры, видимо, заснули, не выключив радио. Я подкралась к двери, из–за которой слышался гул, пытаясь припомнить, чья это комната — Гиацинты или Примулы. Впрочем, не имеет значения. Голос не мог принадлежать ни одной из сестер. Говорил мужчина. Так и есть — радио.

Давай же, Тесса, пошевеливайся! Я добралась до чердака, радуясь, что захватила спички на тот случай, если свечка вздумает погаснуть. Эта дрянь так и поступила, а спички оказались отсыревшими, и я извела четыре штуки, пока наконец снова не зажгла свечку. Старательно прикрывая пламя, едва не обжигаясь, преодолела последние ступени и толкнула дверь. Два часа! Времени оставалось все меньше. Свечку я пристроила на большом чемодане рядом с окном. Именно здесь стояла Шанталь. Помнится, она еще подобрала с полу какую–то картину и положила на чемодан…

На чемодане и в самом деле лежала картина, я наклонилась и подняла ее. Из желтого сумрака на меня смотрело лицо. Лицо, которое я, быть может, узнала бы, если бы кто–то не водрузил на его обладателя пышный парик, широкополую черную шляпу и черную повязку на глаз. Зачем? Трясущимися пальцами я поскребла холст и поднесла картину поближе к пламени свечи. Нога моя коснулась чего–то мягкого. Наверное, старый коврик… Я попыталась отпихнуть его, но коврик не сдвинулся с места. Глаза скользнули вниз. Это был вовсе не коврик, а Минерва.

Картина, какую бы тайну она ни таила, может подождать. Я опустилась на пол и положила голову Минни себе на колени. Желтые глаза были подернуты пеленой.

— Очнись, старушка! — прошептала я, поглаживая уши собаки.

Внезапно меня посетила ужасная мысль: а что, если собаку никто не похищал? Что, если ее просто отравили?! Я начала трясти Минни, она недовольно приподняла голову. Какая же я дура! Если Минерву отравили, то тряской делу не поможешь. Но как она очутилась на чердаке? Приползла сюда, чтобы… чтобы умереть?..