Сплошной обман

Глава двадцатая

После того как черный скакун отправился на лужайку щипать травку, гостиная стала выглядеть гораздо пристойнее. Берти с восторгом согласился присмотреть за конем. Про себя я подумала, что это очень кстати — мальчику лучше находиться подальше от дома, когда в "Кельи" нагрянет полиция. Последняя не заставила себя долго ждать. Стоило Гарри вывести скакуна, как в комнату влетела Шанталь. Изумленно оглядела разгром и выдохнула:

— Инспектор Луджек и констебль Уотт!

К этому времени мистер Дизли наконец–то прекратил чихать и выслушал, как ему зачитывают его права. Поразительно, но к нему вернулся прежний апломб. Негодяй даже имел наглость спросить, нельзя ли ему взять книги, которые он собирался прихватить с собой, дабы было что почитать в тюремной камере. Странно, что не потребовал еще и картину.

Констебль Уотт подобрал томик в кожаном переплете и недоуменно повертел его в руках.

— "Эвелина", — фыркнул он. — Что–то вроде той романтической чепухи, которую читает моя женушка.

После чего с сожалением покачал головой. Ну да, констебль справедливо рассчитывал, что убийца окажется настоящим мужчиной, а не любителем дамских романов, пусть и изданных в 1778 году.

Весело щелкнули наручники, и мистера Дизли увели.

— Вот и все! — объявила Гиацинта, потирая руки. — Думаю, теперь можно перейти и к чаю, как ты считаешь, Прим?

— Неужели он все это время хотел заполучить "Эвелину"? — удивленно спросила я. — Тем более что на днях он с легкостью получил первый том из ваших рук.

— Ничего странного — книги легко продать. Но большой ценности они не представляют, так как Фиалка в детстве изрисовала все три тома и вырвала несколько страниц.

— Значит, в картине собака зарыта… — Я подняла портрет, тот самый портрет, что видела на чердаке, но теперь, когда полотно очистили от пририсованных усиков и зловещей повязки на глазу, не узнать это лицо было невозможно. С того самого мгновения, когда Гарри влетел в комнату, я старательно избегала смотреть на него, но теперь решительно подняла взгляд. — Этот человек — твой двойник! Если тебя нарядить в шелка и кружева и нахлобучить на голову причудливый парик, то не отличишь.

— Именно, моя милая! — Примула порхала по комнате, расставляя по местам стулья и раскладывая салфетки. — Именно поэтому Шанталь перед твоим появлением отнесла портрет на чердак. А потом мы испугались, что ты все–таки найдешь картину, и решили немного подретушировать. А где Шанталь? Ах да, должно быть, хлопочет с чаем! Я ужасно проголодалась, а вы, дорогие мои? Шанталь такая милая, не поленилась отмыть портрет и спустить с чердака. Похвальное трудолюбие, если учесть, сколько ей пришлось сделать сегодня утром. Я задумчиво смотрела на двойника Гарри.

— Мне следовало догадаться, что Дизли охотился за картиной. Ведь Энгус лучше всего разбирался как раз в живописи.

Гиацинта покачала головой.

— Только не за этой. Подозреваю, что Дизли схватил первую попавшуюся. Портреты предков, которые можно повесить на стену, всегда были ходовым товаром, но, к сожалению, этот написан весьма посредственным художником. — Гиацинта поправила шторы, которые от недавних бурных событий закрутились штопором. — Гарри, конечно, очень благородно с твоей стороны прискакать верхом на этом симпатичном звере, но почему ты не воспользовался машиной?

Гарри поднял бронзового дракона, потом перевел взгляд на меня, и брови его нахмурились.

— Ваш катафалк очень не вовремя сломался.

— Поразительно! — недоверчиво воскликнула Гиацинта. — А у нас с этой машиной не было никаких неприятностей. Должно быть, молодой человек, из вас никудышный водитель.

Гарри погладил драконьи крылья и улыбнулся.

— Ну, дружок Марко… или Поло? Возвращайся–ка на свое место, сторожить камин. К счастью, на твоих лапах нет крови. В общем–то это довольно унизительно для тебя и твоего брата — такие величественные создания, а влачите существование у камина в качестве подставок — "собачек"… Собачек… Так вот оно что!

Гиацинта с Примулой смотрели на Гарри так, словно он спятил, но я сразу же все поняла. Да, с китайской миской Минервы я села в лужу, но тем не менее была на верном пути.

Гарри поставил дракона на кофейный столик.

— Энгус Грант пытался сказать нам, что "собачки" относятся к эпохе династии Мин. Если бы вы не звали свою собаку Минни, мы бы сообразили гораздо раньше. А ты что думаешь, Тесса?

— Уверена, ты попал в точку, Гарри! И случай с Годфри теперь кажется вполне понятным. Помнишь, как он вчера разглагольствовал насчет уродства этих драконов? Но когда Гиацинта или Примула сказала, что они из бронзы, он почему–то сразу замолчал. Наверняка в той книге, что он взял в библиотеке после разговора с полицией, найдется страница–другая, посвященная эпохе Мин. Наш учитель истории питал особое пристрастие к древним произведениям искусства, и я помню, как он однажды сказал, что у большинства людей эпоха Мин ассоциируется с фарфором — вазы и… э-э… миски всякие, — но встречается и бронза, хотя гораздо реже.

— Бедный Годфри, — вздохнула Примула. — Нельзя не пожалеть, что он не использовал свой острый ум для более достойных дел. Шантаж — это так… так скучно, так банально. Зато теперь Этерельда с удовольствием займется сооружением грандиозного памятника, а потом будет с радостью навещать своего почившего мальчика.

К этому времени в гостиную вошли Шанталь с Берти, нагруженные подносами. Остановившись в дверях, они внимательно слушали. Гарри забрал у Шанталь поднос.

— Интересно, убили кого–нибудь еще из–за Марко и Поло? — спросила цыганка.

— Лучше не задумываться, каким образом их приобрел Синклер, — вздохнула Примула. — Полагаю, первоначально они обитали в одном из этих аляповато разукрашенных китайских храмов, что навевают такую тоску. Может, звучит и глупо, но мне кажется, я больше не смогу относиться к этим бронзовым созданиям с прежней нежностью. Гиацинта, дорогая, несмотря на то что Марко и Поло дороги нам как память, мне думается, я готова расстаться с бедняжками.

Серьги–кинжалы едва не располосовали Гиацинте шею, с такой энергией она выразила свою солидарность с сестрой.

— Да, боюсь, несколько бестактно называть ласковыми кличками предметы, которые, наверное, стоят…

— Достаточно, чтобы содержать "Кельи" все следующее столетие. — Шанталь с улыбкой принялась разливать чай.

Гарри не сводил с нее внимательных глаз, и я угрюмо подумала, что он, должно быть, размышляет о том, что далеко не все имеет цену. Например, эта красавица, освещенная мягким сиянием бра, бесценна…

После того как дракон был водворен на свое законное место у камина, мы дружно расселись вокруг столика и набросились на угощение.

— Все было так увлекательно, хотя, разумеется, ужасно печально. — Щеки Примулы разрумянились, глаза блестели от возбуждения. — Сейчас я думаю, какой унылой покажется жизнь, когда все вернется в нормальное русло. Да и в карты отныне нам не суждено играть. Гиацинта, как ты смотришь на то, чтобы нам с тобой стать частными детективами, а? Давай разошлем рекламные карточки всем нашим друзьям и знакомым. Наверняка люди, если их постигнет неприятность, предпочтут довериться тем, кто ведет сходный образ жизни, а не какому–то мужлану с карандашом за ухом, который вечно жует резинку и поминутно сплевывает мимо плевательницы.

— Великолепная идея, дорогая! — Гиацинта расцвела в счастливой улыбке. — И в этом бизнесе без помощи Страша нам не обойтись. Помнишь слова покойного папы? "Внезапное богатство способно разрушить жизнь, если не загрузить себя работой". Правда, на себе он эту мудрость так и не проверил.

— Ух ты, совсем как в кино! — воскликнул Берти. Он сидел на диванной подушке, плотно сдвинув круглые коленки и глядя на всех восторженными глазами.

Да, это и впрямь было восхитительно и увлекательно. Счастливый конец и новая жизнь для сестриц Трамвелл… Гарри же, хотя и смотрел на своих тетушек с нескрываемой радостью, вовсе не производил впечатления наследника, чьи надежды чудесным образом стали реальностью. Хотя во время наших прежних разговоров у меня никогда не возникало ощущения, что богатство является для него вожделенной целью. Впрочем, он может не особенно беспокоиться, основная часть вновь обретенных ценностей наверняка рано или поздно пересечет Атлантику и поступит в распоряжение Фиалки Уилкинсон и ее семейства.

Мод и Страш появились в доме с разрывом в несколько минут. Мод извинилась за долгое отсутствие — она принимала трудные роды, а Страш сообщил, что Энгус по приезде в Лондон общался с неким мистером Генри Фальконом. Это имя было мне хорошо знакомо — именно к нему Энгус обращался, когда надо было узнать какие–нибудь детали, относящиеся к эпохе Мин. Милый Энгус. Сердце по–прежнему саднило. Скоро похороны… Надо бы выяснить день и время.

За окном мирно пасся черный скакун. Сумерки только–только начали сгущаться, и сад был окутан неверными перламутровыми тенями. Красота и полный покой. И все же незнакомый Девон, пусть из–за Ферджи и не столь спокойный, будет уютным и приятным местом. Моя сумочка и чемоданы лежат в доме Гарри, но утром он их привезет в "Кельи" и мы вежливо попрощаемся.

Страш, сидевший на стуле с высокой спинкой, выглядел как самый настоящий джентльмен, попивающий чай в каком–нибудь шикарном лондонском клубе. Правда, меня слегка смущало, что он держал чашку двумя руками, симметрично оттопырив мизинцы. Дворецкий внимательно слушал, как сестры обсуждают план открытия детективного агентства.

— Думаю, было бы небезынтересно покопаться в жизни герра Вортера, — с жаром говорила Примула. — Констебль Уотт сообщил мне, что нашего доброго Фрица только что допросила полиция. Его отловили в номере для новобрачных в одной из лондонских гостиниц. Он приехал из Кельна отпраздновать свой четвертый брак. Причем все предыдущие супруги предпочли отправиться на тот свет.

Гиацинта разочарованно поджала губы.

— Думаю, тут нет ничего удивительного. Кому захочется терпеть такого мерзкого человека?

Мод и Шанталь переговаривались через голову Берти. Минерва сладко похрапывала на своем лоскутном одеяльце. Словом, в гостиной царила атмосфера умиротворенности.

Несмотря на открытые окна, было душно. Я вышла в холл и прикрыла за собой дверь, оставив позади оживленные голоса. Никто не заметит, если я на несколько минут поднимусь в детскую.

Я ошиблась. Сзади раздался щелчок и торопливые шаги. Мне не надо было оборачиваться, чтобы сообразить, что это Гарри.

— Тесс, с тобой все в порядке?

Он тронул меня за руку, и я порадовалась, что лицо надежно скрыто за взлохмаченными волосами.

— Со мной все отлично. И я благодарна, что ты бросился нам на помощь.

— Правда, я немного опоздал, не так ли? Гарри развернул меня и откинул волосы с лица.

Чувствуя, как пылают щеки, я по–прежнему избегала встречаться с ним взглядом. Слишком много было намешано в душе — гнев, горечь, сожаление, нежность, любовь. И все же… и все же между нами все было давно разрушено, разлетелось на мелкие осколки; чашка, кокнутая о каменный пол, и то целее.

Ферджи сказала бы, что осколки склеить можно, но трещины останутся навсегда.

— Ты появился в самый нужный момент.

— Я и вообразить не мог, что Гиацинта с Примулой удумают самолично вершить правосудие. Утром я несколько раз пытался дозвониться, но никто не отвечал. А потом, как назло, катафалк решил показать норов. Пришлось оседлать коня. Когда мы выехали из лесу, Берти углядел на яблоне оранжевую тряпку, и я…

— Ты пришпорил коня и в мгновение ока влетел в гостиную.

— Нет, я чуть не свалился от страха, а ведь я не падал с лошади с… в общем, неважно, когда я падал. Я в долгу перед Берти, хотя Примула справилась с Дизли и без моей помощи. Знаешь, Берти от тебя просто без ума. Он сказал, что оставил под твоей подушкой записку, чтобы ты в случае опасности вывесила на дереве что–нибудь оранжевое. Это его любимый цвет. Романтично и трогательно. По–моему, мне не мешало бы кое–чему поучиться у этого мальчишки.

— Берти?.. А я думала, это твоя записка. Она была подписана… А, теперь понимаю. Там было написано "твой герой". Жаль, что я не заслуживаю такого поклонения.

— Не говори так, Тесса, пожалуйста! Знаю, что наделал уйму непростительных глупостей и наговорил тебе кучу всякой чуши, но… Тесса, я по–прежнему хочу, чтобы…

Гарри густо покраснел, а сердце мое сжалось от боли, в точности как в то утро, когда мы нашли Энгуса.

— Почему бы нам не остаться друзьями, Гарри?

— Друзьями? Неужели все так безнадежно?.. — Голос его затих, а затем Гарри сказал совершенно другим, бодрым тоном, словно мы вели непринужденную светскую беседу: — Одна из кобыл сегодня ожеребилась. Ее дочурка такая милая, вся золотистая, и уже проявляет норов. Я взял на себя смелость назвать ее твоим именем.

— Надеюсь, у нее не будет привычки грызть ногти.

— Тесса… — Голос Гарри вновь затих, поскольку дверь гостиной отворилась и в холл вышла Мод Крампет.

— Прошу прощения, что прерываю ваш разговор. Ты мне ненадолго нужна, Тесса, но не обязательно сейчас.

— Не уходите, Мод. Мы с Гарри уже все друг другу сказали.

— Полагаю, что да. Только вот еще что, Тесса. Почему я решил, что тетушки Гранта живут в Данди… Помнишь, ты написала мне письмо? Там было и про тетушек, что они живут в Шотландии и прислали ему фруктовый кекс. Так вот я и подумал, что это знаменитый кекс, которым славится Данди.

Послав Мод чарующую улыбку, Гарри скрылся в гостиной.

Мои губы не желали слушаться, но я все–таки с ними справилась.

— Может, пойдем на кухню?

— Прекрасно.

И мы двинулись через холл, но, поравнявшись с портретом первой Тессы, невольно остановились — рыжий солнечный луч высветил из темноты лицо на портрете. Я оглянулась на Мод, она отвела взгляд, и я снова посмотрела на портрет. Женщина шестнадцатого века и женщина двадцатого обладали примечательным сходством. Обе крупные, с неприметной внешностью и с огромным запасом здравого смысла. К таким женщинам принадлежала и моя милая мама — для постороннего глаза ничем не примечательная жена священника, но только не для тех, кто знал и любил ее.

— Я знаю, кто вы, Мод. — Я боялась прикоснуться к ней, как до этого боялась прикоснуться к Гарри. — И я знаю, почему вы попросили назвать меня Тессой.

Мод продолжала смотреть на портрет.

— Видишь ли, все дело в сходстве. Моя мать любила говорить, что меня не пустили туда, где Господь раздавал красоту, как и Тессу Трамвельян. Ее брат — мой прямой предок, и мне всегда хотелось думать о ней как о моей прапрабабке. Я вовсе не страдаю избытком сентиментальности, но когда мне приходилось трудно, я думала о Тессе как о своем ангеле–хранителе. И надеюсь…

Мы уже стояли в кухне, хотя я не помнила, как мы тут оказались.

— На что вы надеетесь? — Голос мой доносился откуда–то издалека. Мы сели за стол друг напротив друга.

Каждое движение Мод — то, как она сжимала сильные крупные ладони и поводила широкими плечами, — происходило будто в замедленной съемке. А вокруг высились кухонные шкафы, блестели сковородки, сияли кастрюли.

— Я надеюсь, — ее голос отдавался эхом, вызывая странное жужжание в моей голове, — что по меньшей мере ты можешь гордиться своим родством с Тессой.

Она поправила накрахмаленный белый фартук.

Жужжание внезапно прекратилось и воцарилась тишина, которая медленно, постепенно наполнилась теплом. Я всегда мечтала о минуте, когда скажу: "Здравствуй, мама". Но вместо этого я сказала:

— Лучше я буду гордиться вами. Вы дали мне самое лучшее, что только может иметь ребенок, — мать и отца, которые меня любили.

Мы обе плакали, и я знала, что Мод хочется обнять меня. Я хотела того же, но мы просто протянули через стол руки и сомкнули их. Нет, не станем мы торопить события. У нас впереди целая жизнь, чтобы узнать друг друга и стать друзьями. Мама как–то сказала, что терпение — это самый благотворный дождь.

— Я не могла дождаться, когда мы сможем продолжить разговор, начатый прошлой ночью. Фиалка помогла мне пройти через это. Она даже сама отнесла тебя к домику священника, так как я была не в силах попрощаться с тобой. А когда ты начала догадываться? Когда увидела портрет Тессы?

— Поначалу нет, но после убийства, когда я переводила взгляд с одного лица на другое, размышляя, кто мог быть способен на такой поступок, я подумала о том, что между мистером Трамвеллом и вашим отцом существовала семейная вражда. К тому же вы сидели так спокойно, напоминая человека, позирующего для фотографии или портрета. И руки у вас были сложены как на портрете. А еще раньше сестры сказали, что в деревне полным–полно потомков Тессы, но я была убеждена, что моя мать родом из "Келий".

— Прошлой ночью в детской мне показалось, что ты догадалась, но потом я стала сомневаться, уж не решила ли ты, что твоя мать — Фиалка.

— Какое–то время я так и думала. Но когда выяснила, что она много лет была влюблена в Артура Уилкинсона и даже обратилась в его веру, то мне уже не верилось, что они…

— Были такими же грешниками, как и все мы? — Я кивнула в знак согласия, и Мод продолжала: — К сожалению, сестры Трамвелл тоже так считают. Они всегда говорят об Артуре так, словно он лишь по недоразумению позволил "Мейфлауэру"[11] отплыть без него.

— А Фиалка с ним счастлива?

— Судя по ее письмам, да. И она любит Артура, хотя он выглядит… ну, словно его по ошибке забальзамировали. Фиалка всегда умела справляться с трудностями. — Мод сжала мои руки. — О своей беременности я рассказала только ей. Она очень помогла мне, отправившись со мной в маленький домик неподалеку от Стоуна–на–Уолде. За год до этого у нее был небольшой нервный срыв, когда Артур уехал в Америку, и она сослалась на то, что ей надо отдохнуть, чтобы избежать рецидива. Думаю, ее проницательные сестрицы быстро догадались, что это Фиалка будет за мной ухаживать, а вовсе не наоборот, однако никогда об этом не заговаривали.

— И при моем рождении присутствовала только Фиалка? Не было ни доктора, ни акушерки? — Мне хотелось добавить: "Ни отца ребенка?" — но пусть Мод сама все расскажет.

— Милая моя, кто мог лучше меня справиться с родами своего собственного ребенка? Мы условились, что если возникнут сложности, то Фиалка отвезет меня в больницу, но я не хотела, чтобы появилась запись о твоем рождении. У меня имелись свои планы на твой счет.

— Какие? — Я чуть крепче стиснула руки Мод.

— Однажды я встретилась с твоей… твоей матерью, за полгода до этого. Мы разговорились, как это часто бывает со случайными попутчицами во время долгой автобусной поездки. Я из тех людей, кто не может молча высидеть больше двух остановок, но в этой женщине было что–то такое… что–то особенное. Какая–то приятность во всем. Она призналась, что возвращается с очередного медицинского осмотра, и, когда я сказала, что работаю акушеркой, поведала мне о своем несчастье. Она отчаянно мечтает о ребенке, но, судя по всему, надежды мало. Постепенно разговор перешел на ее мужа, приход, сад, и наконец, перед тем как она сошла, я рассказала ей о своем положении. О своих отношениях с человеком, который не может жениться на мне. По прошествии стольких лет я по–прежнему ясно вижу ее милое, доброе лицо, в котором не было ни суровости, ни осуждения. Она пообещала поминать меня в своих молитвах и на прощание пригласила заглянуть в гости, если я случайно попаду в Кингс—Рэнсом. Мне очень хотелось навестить ее. Я часто думала о ней и несколько раз заезжала в вашу деревушку, посмотреть на дом и сад. А потом Фиалка оставила тебя на крыльце этой доброй женщины… Нам очень не хотелось прибегать к такой уловке, но я боялась, что, если буду действовать более открыто, вмешаются органы социального обеспечения. Позже я много раз приезжала в Кингс—Рэнсом и украдкой проходила мимо вашего дома…

Я не сводила глаз с лица Мод. И не могла вымолвить ни слова. Я видела лишь двух женщин, едущих в автобусе.

— Не нужно ничего говорить о твоем отце. Скажу лишь, что я любила его и он был хорошим человеком. Внебрачный ребенок разрушил бы его жизнь. Поначалу я собиралась уехать вместе с тобой куда–нибудь подальше от родных краев, но, встретив миссис Филдс… я вдруг поняла, что с ней ты будешь по–настоящему счастлива и на твою долю не выпадет тех испытаний, на которые в те годы были обречены внебрачные дети. А твой отец… — Мод отдернула руки, словно ожидая, что я начну возражать. Еще неделю назад я бы непременно стала настаивать, но теперь… Надеюсь, Тесса, ты поймешь, почему я не называю тебе его имя. У тебя есть отец.

— Знаю. И меня никогда особенно не интересовало, кто меня породил. Может, если бы мама не умерла… Жаль, что вы больше никогда не встретитесь.

— Меня очень огорчило известие о ее смерти. Но ты во многом похожа на свою приемную мать, Тесса. Увидев тебя в "Кельях", я не могла отвести взгляда от твоего лица — так ты мне ее напоминала. Я женщина простая и практичная, но несколько недель назад Шанталь попросила меня показать ладонь и сказала, что ребенок из моего прошлого приближается ко мне. Я всегда называла ясновидение вздором, но в Шанталь есть что–то необыкновенное, не правда ли?

Я кивнула.

— Одно остается для меня загадкой. Вы не принадлежите к тем людям, кто пишет на фиолетовой бумаге. Поначалу я восприняла это как намек на то, что автор записки Фиалка, но…

— Просто каждый раз на Рождество я получаю от своих пациентов небольшие подарки. Носовые платки, соль для ванн и упаковки самой немыслимой писчей бумаги. Насколько я помню, в тот год в моде была фиолетовая.

Мы улыбнулись друг другу и вновь соединили руки. Вернее, я думала, что Мод улыбается. Перед глазами у меня стоял сплошной туман из слез. Эта встреча мало напоминала мои мечты. Мод не была ни обаятельной, ни очаровательной, ни остроумной, ни прекрасной; по крайней мере не в большей степени, чем сестры Трамвелл были милыми, простодушными старушками, какими я их себе представляла до появления в "Кельях". Если кто и был здесь простодушной дурочкой, так это я. Мод рассказала о моем происхождении, но это совсем не то же самое, что сказать, кто я такая. Этого никто не может. Я сама должна выяснять, что из себя представляет настоящая Тесса Филдс, день за днем, как и все другие люди.

— У тебя грустный вид, девочка моя.

— Я… причина этому очень странная. Мне жаль мистера Дизли. Ферджи, наша экономка, сказала бы, что он пытался идти по жизни самым коротким путем и наступил на собственные шнурки. Может, вы когда–нибудь познакомитесь с папой и Ферджи. Думаю, они вам с Берти понравятся. Кстати, что хотел сказать мне Берти?

— Боюсь, ты будешь шокирована. — Мод неуверенно рассмеялась. — Это Берти в тот день запер тебя в тайнике. Он был в саду и видел, как ты туда зашла. Он закрыл тебя там, чтобы потом освободить и тем самым завоевать твою любовь. Со стороны это выглядит странно, но Берти отчаянно нуждается в любви.

— Он вас любит и знает, что вы его любите. Не беспокойтесь — с ним все будет в порядке. Можно задать не совсем скромный вопрос? Почему он не зовет вас мамой?

— Никогда не задумывалась над этим… но мне кажется, что я не заслуживаю этого слова.

— А я считала вас разумной. Никто не заслуживает этого слова больше, чем женщина, которая усыновила ребенка.

Мод встала и обошла стол.

— Спасибо, Тесса. А теперь можно мне задать тебе не совсем скромный вопрос? Когда ты собираешься выйти замуж за того молодого человека, который так неотрывно смотрел на тебя, что положил мне в чай десять кусков сахара?

— Гарри? Но он меня обманул, а Ферджи говорит… — и я залпом выложила все, что думает Ферджи по поводу разбитых чашек.

— Тесса, мне очень не хочется противоречить этой достойной женщине, но думаю, на этот раз Ферджи не права. Собирать осколки и склеивать — в этом и есть суть настоящих отношений. Просто такова жизнь. Ничто человеческое мужчинам не чуждо, да и в реальной, а не воображаемой жизни идеал может оказаться очень скучным и нудным типом.

— Я не собираюсь ползать перед ним на… Меня мягко, но настойчиво подтолкнули к двери.

— И не надо ползать. Ты же сообразительная девушка. И вот что еще, Тесса…

—Да?

— У ребенка может быть только одна мать, и, как бы мне ни хотелось ею быть, это не так. У тебя уже есть мама. Но у матери может быть не один ребенок. Я люблю тебя. Я всегда тебя любила. А теперь ступай и сделай, как я тебе сказала.

Когда я проходила мимо портрета Тессы, женщина из шестнадцатого века весело улыбнулась.

Гарри в гостиной не обнаружилось. Не обращая внимания на внезапно смолкший разговор, я подошла к разбитому окну и увидела, что коня на лужайке тоже нет.

— Тесса, ты неважно выглядишь, — сообщила Гиацинта моей напрягшейся спине. — Думаю, вечерняя прогулка пойдет тебе на пользу.

— В самом деле, Тесса, дорогая! — подхватила Примула. — Гарри только что ушел, но ты, возможно, успеешь его догнать. Он собирался напоить коня из бочки с дождевой водой. Поторопись и, пожалуйста, извинись за то, что мы забыли его спросить, придет ли он завтра к нам на чай.

Ко мне подошла Шанталь.

— Тесса, я достаточно сильно люблю его, чтобы позволить ему уйти. А ты должна достаточно сильно любить его, чтобы не позволить ему уйти.

Я вышла на веранду, спустилась по ступеням и пересекла лужайку, но направилась не к бочке. Благородный конь имеет право спокойно напиться. Вместо этого я зашагала к развалинам монастыря. Какими пустынными и безмятежными они выглядят сегодня. Но Тропа Аббатов по–прежнему наводила на меня ужас. А что, если к призраку монаха Тессаила присоединится призрак Энгуса? Но едва я ступила под сень вековых деревьев, как ужас улетучился. Ажурная листва превращала землю в серо–бурую мозаику. Память об Энгусе навсегда останется со мной, но его тень не будет бродить по этой тропе. Где–то высоко в темнеющем небе пела свою вечную песнь беззаботная птаха. Казалось, какой–нибудь монах вот–вот покажется на тропе, низко склонив голову и с привычной терпеливой непринужденностью перебирая четки.

Но, чу! По–моему, монахи–призраки так не топочут.

Я не питаю особой любви к лошадям, но все–таки они куда симпатичнее велосипедов. А новорожденные жеребята так и вовсе само очарование, чего не скажешь о новорожденных велосипедах. Подобрав увесистый сук, я принялась расшвыривать опавшую листву. Янтарный свет в конце зеленого туннеля исчез, навстречу мне неслась огромная черная тень. Я бесстрашно выдвинулась на середину тропы и выставила свой деревянный пистолет.

— Кошелек или жизнь!

Ужасный конец для девушки двадцати одного года — быть растоптанной лошадиными копытами. Но Гарри, не сбавляя хода, наклонился, подхватил меня в седло, и мы полетели в темно–зеленый сумрак Тропы Аббатов.