СССР: вернуться в детство 6

02. ЛИХА БЕДА НАЧАЛО

СУТЬ ПРЕТЕНЗИЙ

Толпящиеся пацаны выглядели голимыми новичками. Форма на них сидела необмято — как на любом человеке, который к новому виду одежды не привык. Где-то складки не так заложены, где-то топорщится, где-то, наоборот, обвисает. Кепки эти, у некоторых по уши натянутые, ой, бля…

За первую неделю занятий в этой хаотической толпе начали выделяться лидеры, и вот они-то решили задать позже всех прибывшему новичку неудобные вопросы. Хотя начали издалека:

— Слышь, тя как звать?

Тут, как говорит моя супружница, цитируя группу «Ума Турман»: «Ну, надо же как-то отношения завязывать…»

— Владимир. Чё, как сами?

Этот тупой вопрос, кажется, немного сбил пацанов с намеченного ритма. Кто-то даже начал бормотать, мол, «да нормально», пока не получил лёгкий тычок в рёбра — не за этим же пришли, в конце концов.

Говорить доверили рослому буряту, которого все звали Батон (как позднее выяснилось, потому что имя у него было Бато, а фамилия — Батоев, тут, как говорится, сам Бог велел). Выговор у Батона был очень характерный, боханский*.

*Бохан — посёлок в Иркутской области,

преимущественно бурятский.

— А чё так поздно приехал?

— Болел, — с не менее бурятским выговором ответил я.

Уши Батона получили сигнал, плохо сопоставимый с моей физиономией.

— А ты откуда?

— С Иркутска.

После каждого вопроса заговорщики многозначительно переглядывались. Пипец, как это смешно. Мы что в юности все такие были? Щенки недоросшие…

— А как попал? Чё-то я тебя на экзаменах не видел?

— Экстерном сдал, — нахально брякнул я первое пришедшее в голову и, видя недоумение на большей части лиц, пояснил: — заранее.

Тут включился не менее рослый парень, выглядевший на фоне Батона изысканным интеллигентом:

— Может, он через олимпиаду, как я?

— М? — спросил Батон.

И тут я услышал знакомые приближающиеся шаги майора… тьфу, капитана Гробовченко. Разговор надо было быстро завершать:

— Нет, ребята, не через олимпиаду. Я здесь, потому что, с*ка, умный и красивый. Ещё вопросы? — чё стесняться-то? И так понятно, что без разборки не обойтись.

— Рота, СТАНОВИСЬ! — рявкнул Гробовченко.

— Поговорим ещё, — пообещал Батон, и всё снова поехало в непередаваемой армейской манере: построения, рапорты, ШАГОМ МАРШ! КРУГОМ! РАВНЯЙСЬ! СМИРНО! — и вот это вот всё, включая песню (снова марш авиаторов) и барабан — без барабана в столовую переместиться было никак нельзя.

После обеда полагалось ещё два урока. Тут тоже расхолаживаться никому не дали. Математика углублённая! Я-то, честно скажем, только за смешной пятый класс «прошёл и сдал», затратив на всё ровно полдня. А тут на пятёрку требовались знания как минимум общей семилетки, а лучше бы какого-нибудь специального математического класса. Бляха муха, надо в библиотеку забежать, взять общий справочник, что ли или учебники, да в свободное время плотно засесть…

Последним уроком шла литература. Видимо, как самая лёгкая. Надеюсь, здесь у меня не выйдет скандала по поводу отношения к личности Лермонтова…

После шестого урока в распорядке дня значился замечательный пункт: «16.00–16.30 — Пребывание на воздухе, воспитательная и спортивно-массовая работа. Дополнительные занятия и работа кружков». Какой кружок можно было провести за полчаса, для меня оставалось загадкой, пока не выяснилось, что всё куда проще и веселее! Полчаса наша рота бодро строевым шагом (с песней и под барабан!) наматывала круги по плацу. Тут тебе и свежий воздух, и спорт, и воспитание, и дополнительное занятие — и всё массово! Возможно, это действо даже проходило под названием «кружок песни и строя», не удивлюсь.

На полдник без затей выдали здоровенный кусок хлеба, здоровенный кусок масла и сладкий чай.

А вот после полдника начались действительно кружки — специальные, технического, математического, радиоэлектронного и прочих специальных направлений. Меня добровольно-принудительно распределили на технический авиамодельный, во всяком случае, как сказал руководитель, пожилой полковник Сёмченко, по понедельникам-средам-пятницам будет происходить именно он.

Тут меня порадовало, что все мои со-кружковцы оказались примерно такого же как я нулевого уровня* (возможно, продвинутых отделили в продвинутые группы?). Все мы получили довольно примитивное задание по изготовлению простейшей планирующей модели — с обязательным изготовлением чертежа, выполнением замеров, сборкой и испытанием. Понятно, что заодно руководитель проверял навыки в черчении, пользовании инструментами, умение строго следовать техническому заданию и так далее.

*Нулевого-нулевого.

Всё прежние усилия и уроки

были так давно и прочно замылены,

что требовали, фактически,

изучения заново.

Дальше — два урока самоподготовки. Я был осчастливлен списком пройдённых за неделю тем и пачкой учебников. И справочник по математике тут тоже наличествовал! Зато в библиотеку бежать не придётся.

Два часа я грыз гранит науки до полного опупения. Крандец, надо будет на выходных Олину тёть Клару попросить, чтоб она мне пару моментов объяснила.

Ужин снова был спартанский: макароны по-флотски, хлеб с маслом, чай. Невольно вспомнился анекдот про «не может солдат мешок брюквы съесть!» Ну, не до такой степени, конечно. Сытно было, да, но никаких изысков.

Заявленное далее почти полуторачасовое «время для личных потребностей» на сорок минут было разбавлено обязательным просмотром новостной программы «Время» в той же большой классной комнате, где занимались самоподготовкой. Я без палева сел в дальний угол и просматривал в учебниках пройденные темы. По-любому, будут спрашивать. Не хотелось бы выглядеть лошарой.

Без десяти десять снова явился свирепый капитан Гробовченко:

— Рота, СТАНОВИСЬ!!! РАВНЯЙСЬ! СМИРНО! Командирам отделений, ПРОВЕРИТЬ НАЛИЧИЕ ЛИЧНОГО СОСТАВА, ДОЛОЖИТЬ!

Началась проверка, сопровождающаяся плохо скрываемой нервозностью, проистекающей не от того, что что-то не в порядке, а от неуверенности в чёткости своих действий. За косяки и огрехи Гробовченко щедро отсыпа́л комодам едкие и язвительные замечания. После чего рота учащихся в компании верного барабана была отправлена на вечернюю прогулку — круг по плацу с распеванием строевой песни. Зато лёгкие у воспитанников будут развиты — мама не горюй!

После прогулки все ожидаемо выстроились на вечернюю поверку под не вполне уверенную команду дежурного:

— Рота, на вечернюю поверку — становись!

Всё знакомое, привычное. Единственное меня удивляло — курсанты всегда строились в одну шеренгу, а эти шкеты — в две. Почему? Длина взлётки позволяла даже с запасом. Начальство стремилось всех одномоментно держать под недрёманым оком? Я ХЗ.

Гробовченко обозрел нас суровым отеческим оком:

— РАВНЯЙСЬ! СМИР-Р-Р-НА! СЛУШАЙ СПИСОК ВЕЧЕРНЕЙ ПОВЕРКИ!

Самая нудная часть. Весь личный состав зачитывался пофамильно по списку.

Каждый учащийся, в полном соответствии с древней Петровской традицией, лихо и придурковато выкрикивал:

— Я!

По окончании этого перфоманса Гробовский поставил подпись в именном талмуде и отправился докладать о результатах поверки дежурному по училищу. А для нас наступило время «вечернего туалета».

В располагу снова зашёл Васин, появлению которого я обрадовался и наконец-то сдал ему свои манатки. Подшивы на несколько дней вперёд оторвал.

Рота суетилась. Тележиться сейчас вообще не резон — за двадцать минут надо было успеть начистить сапоги, чтоб с утра прилично на поверку встать, портянки простирнуть и в сушилке развесить, подшить на завтра свежий подворотничок, самому умыться, чтобы по́том не благоухать, иначе свои же тебя за эксклюзивные ароматы чмырить начнут. Ещё барахло на табуретке аккуратно сложить, вдруг капитан Гробовский явится и проверку затеет. Этот может.

В пол-одиннадцатого дежурный сурово выкрикнул:

— Отбой! — и выключил свет, одновременно врубив тусклые ночные лампочки.

Рота затихла. Я полежал, чувствуя напряжение и сдержанную возню, и решил, что что-то не хочу, чтоб меня пинками поднимали. Встал, прихватил полотенце и новый, только сегодня распечатанный кусок мыла «Дегтярное». Обувать тапки не стал, на кафеле босые ноги меньше скользят.

— Ты куда? — сердитым шёпотом спросил дежурный, завидев моё выдвижение.

— Чё, поср*ть нельзя? — также сердито переспросил я.

— Ну, иди…

Завернул я, естественно, в помывочную. В длинном сдвоенном на две стороны ряду умывальников выбрал такой, чтобы видеть вход. Намочил полотенце, отжал, уложил в серединку мыло, свернул ткань вдвое, чтоб «начинка» сразу не вылетела — вот тебе и примитивный кистень! За самый край, пожалуй, держаться не буду, этак можно и башку проломить; сделаем подвижную часть покороче. Примерился — нормально.

В располаге было тихо. Я подождал, удивляясь неторопливости своих оппонентов. С другой стороны, их-то девяностые не шарахнули, с чего бы им слишком резкими быть? Кафель холодил ступни. Я уж начал думать, что устными тёрками всё ограничится, и что я неправильно просчитал этих парней, как дверь открылась. Шестеро. Никого кроме Батона запомнить по именам не успел.

— Не сильно-то вы торопились, — сухо сказал я. — Ну, конечно! Точность же — вежливость королей, вам не понять.

— Ты чё такой борзый, а? — возмущённо удивился Батон. — Такой мелкий — и такой борзый! Тебя чё — давно не били?

— Давненько, — согласился я. — Но сейчас вы это исправите, правда?

— В натуре, борзота, — согласился ещё один парень. — Ты блатной, что ли? Поучить тебя, чтобы место знал!

— Слышьте, вы собрались драться — вперёд! Или так и будем разговоры разговаривать?

— Ну, ты…

— Жопой нюхаешь цветы! — перебил я. — Драться будем — нет? Ноги замёрзли уже. Давай, ударь меня, чтоб у меня повод был…

— Ах ты, ***дюк мелкий! — второй безымянный дёрнулся, метя в нос. А я успел подставить лоб. Да, середина лба у мужика — одно из самых крепких мест. Наследие неандертальцев, наверное.

Парень завыл и качнулся назад.

Полотенечный кистень свистнул и ударил Батона в ключицу. Обратным движением — ещё одного в плечо, мигом отсушив руку. Остальные вдруг разморозились и бросились на меня все трое, затоптали, слоны великорослые.

Наша рычащая куча-мала завалилась на пол. Мелькали руки, ноги…

Заорали ещё голоса.

Следующее, что я увидел — чёрный сапог, просвистевший мимо моего носа. Четыре руки оторвали от кучи и кинули в сторону кого-то, кто оказался в ближнем доступе, потом ещё. Маты многоэтажные стояли до потолка! Сразу видно — чемпионы, мастера, будущая элита армии, бля… Последнего я скинул сам, добавив ему в скулу с локтя, за что немедленно получил по хребту от дежурного. Это он, вместе с двумя дневальными примчался нас разнимать.

— Батон, бля!!! Вы чё — охренели⁈ В чё ***** тут устроили? Ур-р-роды, б****! — и ещё много пиков, не буду утомлять вас звёздочками. На любопытных, посунувшихся в помывочную выяснить, «а чё это вы тут?» так рявкнули в несколько голосов, что зевак как ветром сдуло.

Батоев покаянно стонал. Первый, что меня в лобешник треснул, тихо подвывал в стороне.

— Ты чё воешь⁈ — злобно спросил его дежурный, увидел предъявленную посиневшую, стремительно опухающую руку, и аж зубами заскрипел. — Серёга! Помоги ему одеться, идите в медпункт.

Один из дневальных повёл в кубрик пострадавшего, и тут Батон испуганно сказал:

— У меня рука не поднимается…

Все почему-то уставились на меня. Я пожал плечами и потрогал губу. Вытер кровь о полотенце:

— Упал неудачно, наверное. Ключица — одна из самых слабых в организме человека костей. Достаточно усилия всего в пятнадцать килограмм…

— Батоев, иди в медпункт тоже! — зло выплюнул дежурный, прервав мою медицинскую философию, и тут заметил, что правый рукав его куртки вырвался из шва — прямо под мышкой. — Вот ур-р-роды! Чё вам, *****, спокойно не сиделось⁈ Суки, в моё дежурство…

НУ, ОХРЕНЕТЬ ТЕПЕРЬ…

7 сентября 1987, 08:45

Ольга

Да, я была изрядно раздражена. Ещё и потому, что могла бы поехать с Вовкой. Ну и что, что ему раньше! Прокатилась бы с ними до ИВАТУ, а на обратном пути меня дядь Валя как раз бы закинул. Но. Как всегда со мной бывает, случилось очередное «но». Документы я потеряла, можете себе представить? Как без документов первый раз на поступление идти? Искала их, как дура. А Вовке уже край по времени ехать надо было — ну, они и уехали вперёд. Только они уехали, приходит бабушка:

— О, а ты что осталась?

— Не могу понять, куда я свидетельство о рождении сунула, — раздражённо ответила я из недр шкафа.

— Оля, ты что? — укоризненно сказала мне в спину бабушка. — Сергеич же забрал.

У меня аж руки опустились.

— Точно, забрал! — вы не представляете, какая меня взяла досада! — Вот я лошара!

— Справку-то возьми, — проворчала бабушка, — совсем все очумели с этими переделками…

Справку как раз тоже Сергеич оставил. Маленькую такую бумажку с четвертушку альбомного листа, по которой я должна была явиться сегодня к секретарю комбината дополнительной ступени. Маленькую бумажку с большой печатью.

В итоге повёз меня всё тот же незаменимый дядя Валя, успевший обернуться даже с запасом.

Здание, знакомое мне по прошлому будущему как долгострой, потом заброшка, потом, ближе к концу двухтысячных, уже как детская поликлиника, имело совершенно другой вид. Справа от центрального входа закончили пристройку длинного нового блока, а слева — большой крытый спортзал и примыкающие к нему спортивные площадки и стадион.

Комбинат заходил на свой третий учебный год, и я надеялась, что он уже пережил свои «детские болезни» — вот это, когда остро то одного не хватает, то другого, то учителей внезапно нет или есть оборудование, но никто не знает, как им пользоваться. На входе, как положено, никого не было. Ну, не появились в СССР террористы, и во всякие учебные заведения народ совершенно спокойно входил-выходил за просто так.

Мимо разглядывающей фасад меня потоком, как это бывает по утрам в любых учебных заведениях, шли учителя и учащиеся. Да-а-а, я среди них буду как мелкая пуговица в коробке. С крупными пуговицами, ага.

На двери висела обширная вывеска с крупно, в пять строк, набитым блестящими буквами названием: «Образовательный комбинат дополнительной ступени №1 г. Иркутска» и ниже, чтоб совсем закрыть все вопросы, аббревиатурой: «ОКДСИ №1».

Понятно.

Крыльцо высокое, в восемь ступенек. Дело в том, что в сторону здания сопка начинает понижаться, и ближний к дороге угол со входом первым этажом больше чем наполовину оказался утоплен в земляной выступ. Заходишь сразу вроде как на второй этаж. А по всем ощущениям — как на первый. С этими этажами в нашей поликлинике первые годы такая путаница была, пока начальство, наконец, волевым решением не присвоило входному этажу звание второго. И поликлиника мной лично начала восприниматься почти как донжон*.

*Примитивный такой европейский

рыцарский замок из одной башни.

У них тоже входы, как правило,

располагались на уровне второго этажа,

несколько по другим причинам, правда…

О. На месте обширной бывшей регистратуры с бесконечными стеллажами карточек за решётчатой стеночкой возвышались тоже ряды, только вешалок. Раздевалка! Вот тут стоял… нет, не гардеробщик. Гардеробщиков в школах Иркутска почти и не было (почему — загадка; точно знаю, что в других местах они были). В гардеробах дежурили учащиеся, по графику дежурств классов.

— Ты к кому?

— К директору, — я показала свою справку.

— А-а. На второй этаж иди, как поднимешься, сразу слева кабинет.

Ага, значит здесь входной этаж считается первым. А нижний, видимо, нулевым. Ну и нормально.

— Спасибо.

Ну что, навстречу знаниям?