Старая кузница

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Назавтра Степке не пришлось бежать к Захару, как между ними было условлено. Андрей не вернулся ни в этот день, ни в следующий.

Только через три дня исхудавший, осунувшийся приехал он на загнанной лошади вместе с незнакомым мужиком из соседней деревни.

За это время он успел съездить на станцию, поступить там в депо на работу, а сейчас вот вернулся, чтобы приехавшему с ним мужику продать свое хозяйство.

Они обходят двор, осматривают постройки, инвентарь. Только в кузницу не заглядывают.

Мужик покупает хозяйство для сына, которого недавно женил и решил отделить. А сын не кузнец. Кузница ему ни к чему.

Покупатель долго рядится с Андреем, снова обходит двор. Он дает очень маленькую цену за все имущество, но Андрей махает рукой и в конце концов соглашается.

Они садятся в избе за стол. Покупатель достает из кармана бутылку водки. Пьют магарыч. Когда бутылка распита, Андрей лезет в сундук, достает другую, снова наливает стаканы, усмехается:

— Что же мне с кузницей теперь делать? Не с собой же везти.

Захмелевший мужик хлопает ладонью по столу.

— Ладно! Беру и кузницу твою — получай еще четвертную. Только чур уговор: все, что там у тебя построено — все эти верстаки, тисы, наковальни — все выломать, все повыкидывать. Я там хлев оборудую. Корове же ни к чему твои кузнечные принадлежности.

— Эх! — вздыхает Андрей. — Не думал я, что отцовское наследство самому на хлев переделывать придется!

— Что же уезжать, раз жалеешь? — сочувственно говорит мужик. — Оставайся. Я себе другое хозяйство куплю. Теперь многие из села уезжают.

— Оставаться?! — вскричал Андрей. — Чтобы люди пальцем показывали? Барахольщик, мол, Кузнецов, подпевала кулацкий? Нет, не бывало еще того, чтобы Кузнецовы над собой смеяться позволяли. Я себе везде кусок хлеба добуду. Вот они, — потряс он руками, — не продаю ведь, с собой везу. Меня и сейчас в депо ждут не дождутся, кузнец у них заболел.

— Ну, коли так, идем ломать, — говорит мужик вставая. — Покончим все — и с богом.

Они оба направляются в кузницу.

Только тут Степка вспоминает наказ дяди Захара и бежит в сельсовет. Вбежав в полутемное помещение совета, он крикнул:

— Дядя Захар! Андрюша приехал! Кузницу ломать пошли!

— Как это кузницу ломать? — строго прищурил узкие глаза Тарасов, поднимая голову от стола.

Степка смущенно попятился, досадуя на себя, что принял одиноко сидящего за председательским столом Тарасова за Захара. Но отступать было уже поздно. Тарасов впился зрачками в Степкины глаза, спрашивал:

— Как это так: ломать кузницу?

— Продает он хозяйство и кузницу тоже, — несмело объяснил Степка, все еще робея перед Тарасовым.

— Ну и что же?

— Так дядя же тот не кузнец! Ему хлев нужен, а не кузница.

— Ну, хлопец, видно, порядком твой брат задурил. — Тарасов встает из-за стола. — Нет Захара-то. Придется мне пойти.

Быстро шагая к дому Кузнецовых, он не то поучая Степку, не то рассуждая сам с собой, говорит:

— И, видать, дошло у него дело, у брата твоего, до самой последней крайности, если свои же орудия рушит… А я ведь его за сознательного принял. А?.. Даже обрадовался, что своего, мастерового человека встретил… Ведь как-никак, а мастер он знатный, брат-то твой. Не зря Захар с ним так возится.

Из дверей и окон кузницы поднимались столбы пыли, разносился звон, грохот. Лицо Тарасова помрачнело. Он ускорил шаг. Но, подойдя к дверям, убедился, что опоздал. Верстак уже сломан. Тисы выброшены на улицу, наковальня на полу. Новый хозяин откатывает лопатой и стульчак, чтобы тоже выбросить. Андрей принимается ломать горн.

Тарасов, стоя на пороге, старается подавить охвативший его гнев. С самых малых лет, еще с детских игр на фабричной окраине, вместе с мазутом, навечно въевшемся в руки, впитал он в себя суровое уважение рабочего человека к орудиям своего труда — станкам, машинам, инструменту. И сейчас, стоя на пороге этой старой кустарной кузницы, он вспоминает, как много лет назад вернулся с товарищами в почти также вот разоренный за время войны цех своего завода. Как трудно тогда было все восстанавливать, все начинать сначала… И как кляли они тогда тех, кто поднял руку на рабочее народное добро!

— Что за разгром? Кто позволил?! — строго крикнул он, приближаясь к Андрею.

Застигнутый врасплох, Андрей оглянулся.

— Кому какое дело, что я со своим добром делаю? — угрюмо пробормотал он, глядя куда-то под ноги Тарасову.

— Эх ты, дурная твоя башка! — подходя к нему вплотную, с суровым упреком воскликнул Тарасов, все еще надеясь образумить строптивого кузнеца. — Ты только подумал бы, что делаешь? Сколько поту отцу твоему все это стоило? Сколько труда?! Ты же все одним махом разрушить задумал. Из-за чего? Из-за дури? Из-за гонора твоего пустого?

— Прошу меня не учить! — оправившись от первого смущения, мрачно сказал Андрей, все так же не глядя на Тарасова. — Я имущества не лишен и имею право продать его. Вы ведь меня пока только в подкулачники зачислили, — криво усмехнулся он.

— Ну, что ж! — холодно ответил Тарасов. — Продавать — продавай. А разрушать — не позволим. Кузница колхозу нужна будет. Понятно?

— Мне понимать нечего. Вон теперь хозяин кузницы, — угрюмо кивнул Андрей на растерявшегося покупателя. — Он купил, он и распоряжается — ломать или не ломать.

— Сколько заплатил? — строго спросил Тарасов, подходя к мужику.

— Четвертную.

Тарасов лезет в карман своего потертого пиджака, достает червонец, потом из другого вытягивает трешку, шарит в карманах брюк, еще находит две пятерки, подает все мужику.

— За двумя рублями в совет зайдешь, дополучишь. Ясно? — с иронией оборачивается он к Андрею.

— Ясно, — упрямо сдвигает брови Андрей. Он быстро вытаскивает из кармана полученную недавно за кузницу четвертную, сует ее в руки ошарашенного покупателя, говорит Тарасову:

— Ясно? Моя кузница! И денег ваших мне не надо!

Он берет с окна большой висячий замок, подходит к дверям, молча, ни на кого не глядя, стоит, ожидая, когда все выйдут.

Когда Тарасов последним покидает кузницу, Андрей вешает на дверь огромный замок, запирает его на два оборота и, размахнувшись, забрасывает ключ далеко в траву.

Тарасов, зло прищурившись, тихо как бы про себя говорит, вслед уходящему из двора Андрею:

— Ну, вражина! Правду Геннадий Иосифович говорит. Вражина, да и только!

Вбежав в избу, Андрей крикнул Анне:

— Собирайтесь! Завтра, чтоб ноги нашей в деревне не было.

Анна принялась жалобно голосить, причитать про чужую сторонушку, про сестер, про родных, которые здесь остаются.

— Замолчи! — сквозь зубы говорит ей Андрей. — Ты сама со своей подлой родней замарала меня перед всем народом! Из-за тебя бегу из родного гнезда, как блудливый щенок, а ты еще ныть тут будешь над душой! Не хочешь — оставайся! Без тебя уедем!

Дома Тарасов рассказал Захару, как пытался образумить кузнеца. Услышав о новой выходке Андрея, Захар рассердился.

— Вот же упрям, чертов сын! Ну, чисто Михайло-кузнец, батька его. Тот еще и не такое выкидывал. Ладно же! — погрозился он кулаком в сторону озера. — Не понимаешь по-хорошему, иначе обойдемся.

— Егора! — ласково позвал он сына, сидевшего с матерью на крылечке.

Игорь вошел, и Захар обратился к нему:

— Понимаешь, какое дело Похоже зря мы с тобой за того кузнеца заступались. Он новый фокус выкинул. И чтоб нам не остаться совсем без кузнеца, дуй-ка ты в Варлаково. Там братан его Федор в подручных у кузнеца мается. Зови его. Хоть против Андрюшки он просто как муха супротив коровы, но… делать нечего. Зови. Да и Андрюшке нос утрем, не будет больно задаваться-то.

Ранним солнечным утром покидали Кузнецовы родную деревню. Выехав из двора, они обогнули озеро, широкой каймой опоясавшее деревню, и полого уходящей вдаль пыльной изъезженной дорогой взобрались на небольшой пригорок.

С пригорка деревня в последний раз открылась перед ними во всей своей красоте. Тенистые палисадники у приземистых домишек; тихие, пыльные, столько раз исхоженные переулки; тропинки между пустынными огородами… А кругом — желтеющие в первом наливе полосы хлебов, зеленые луга, рощицы, перелески, переходящие вдали в одну сплошную неразличимую стену леса.

Степка сидит на телеге и старается в последний раз наглядеться на родные места, как можно крепче запомнить и навсегда унести их в своей памяти в далекие неведомые края, куда везет его хмуро шагающий рядом брат. Он старается представить себе эти ждущие их где-то далеко неведомые края, но видит только темнеющую впереди синюю стену леса, которая, словно подстерегая, стоит на пути к станции, да Глухие лога, жуткие в непроходимой чаще, овраги — извечное убежище всяких беглецов и разбойников. Он думает об оставшихся в деревне друзьях, о своей учительнице, Анне Константиновне, и с грустью опускает голову.

Перед отъездом Степка сходил проститься с учительницей. У нее живет теперь Тося, которая больше не вернулась к матери и работает в колхозе.

Анна Константиновна знала, что Степка уезжает. Она встретила его сегодня особенно тепло и приветливо, без обычной смешинки в зеленоватых глазах. Введя его в комнату, она взяла со стола конверт и с ласковой улыбкой подала ему.

— Смотри, сестра твоя молодец какая! В комсомол вступила! И уже в бюро ее выбрали, по заданиям райкома иногда в деревни посылают! О, эта сорви-голова далеко пойдет! — с гордостью за свою воспитанницу говорила Анна Константиновна, сияя от радости.

Потом вдруг, посерьезнев, грустно сказала:

— А приедет она только к зиме. У нас занятия уже начнутся в школе. Может быть, ты останешься, Степа, до нее? Хочешь? Пока у нас с Тосей поживешь…

Степка растерянно смотрит на учительницу Конечно, ему хочется остаться! Он даже вздохнул с облегчением: никуда уезжать не надо.

— А… а Андрей?.. — вдруг, опомнившись, спрашивает Степка. — Он тоже останется?

Анна Константиновна грустно качает головой:

— Нет, Андрей не останется.

Степка уже представил, как они снова будут жить вместе с Натальей, Федором… Как тогда, до приезда Андрея. Может быть, опять так же бедно, голодно… И тут же ему представился Андрей: хмурый, молчаливый, он уезжает из деревни один, только с Анной. И никто его не провожает, не говорит «до свиданья». Степке представилось, как он скажет брату: «Я не поеду с тобой, Андрей, поезжай один…» Андрей, конечно, ничего не скажет, даже вида не подаст!..

Но Степка уже знал, что потом, когда брат уедет, когда будет совсем один и его никто не будет видеть, он будет тяжело и долго страдать от того, что и Степка, его «младший помощник», тоже ушел от него…

И перед мысленным взором его в каком-то ярком и тягостном озарении встал суровый и мужественный облик брата, облик известный только одному ему, «младшему помощнику», гордый, молчаливый и страдающий.

И какое-то еще незнакомое, взрослое чувство долга, чувство какой-то тяжкой и в то же время сладостной ответственности за брата переполнило Степкино сердце в эту минуту. Он внезапно понял, что из всех родных и близких людей, ему, старшему брату, больше всех сейчас нужен он, несмышленый младший братишка. И честно глядя в большие и добрые глаза учительницы, Степка решительно качает головой.

— Нет, Анна Константиновна, я поеду с Андреем.

…Телега, запряженная верным Рыжкой, покачивается и поскрипывает на ухабах и кочках неровной дороги. Степка сидит на телеге, умостившись на узлах с нехитрыми пожитками рядом с небогатым домашним скарбом. Только Анниных два тяжелых кованых сундука отдельно и основательно увязаны в задней части телеги. Сама Анна, по глаза укутанная темной шалью, неподвижно восседает на сундуках со своим добром.

Андрей шагает рядом, держа в руках вожжи и сердито погоняя Рыжку, неторопливо вышагивающего по пыльной дороге в такт размеренным взмахам золотисто-рыжей головы.

Степка старается уловить в лице Андрея хоть какой-нибудь признак раскаяния в своих поступках, какой-нибудь, пусть чуть приметный, след сожаления о своем нелепом, ненужном бегстве. Но лицо брата, как всегда, непроницаемо. Только губы сжаты тверже да брови сдвинуты угрюмее. И Степке кажутся глупыми его недавние мысли об ответственности за брата, о помощи, которую он будто бы должен тому оказать.

Как может повлиять на него, такого сильного и неприступного, он, мальчишка? В чем, когда может он ему понадобиться? Все это ерунда, ребячьи выдумки!

В последний раз оборачивается он назад, где все еще виднеется деревня, и ждет, молится в душе, чтобы кто-нибудь выбежал, выехал оттуда, догнал их, воротил Андрея… или хотя бы его, Степку, увезли б обратно. И не успела телега подъехать к самому лесу, как, к несказанной радости Степки, на ходке, догонявшем их, показались Тарасов и Геннадий Иосифович.

«Наконец-то! — радуется Степка. — Тарасов решил еще раз поговорить с Андреем, упросить его вернуться, остаться в деревне, в кузнице, в колхозе…»

Он взглядывает на брата и вдруг видит, что и его лицо оживилось и в нем засветилась какая-то надежда, ожидание. Андрей остановил Рыжку и стал ждать, пока те к нему подъедут. Но догнав Кузнецовых, Геннадий Иосифович, который правил лошадью, натянул вожжи и… свернул с дороги. «Они едут дальше, в район», — решает Степка, следя, как колхозный ходок быстро удалялся к лесу.

Вслед за Тарасовым въезжают в лес и Кузнецовы. Дорога круто спускается вниз. Столетние березы обступают ее тесной стеной. Густой валежник и мелкая поросль непролазного кустарника напоминает, что они приближаются к Глухому логу. Почва становится рыхлой и влажной, колеса телеги без стука, неслышно катятся по мягкой изъезженной колее. Еще один поворот, и они въедут в Глухой лог.

Теперь Степка с надеждой глядит на сильного и бесстрашного брата. Он с опаской всматривается в чащу около дороги, чутко вслушивается в лесную тишину, лишь изредка нарушаемую глухим чавканьем Рыжкиных копыт по болотистой земле.

Солнце скрывается за темной густой тучей, и в лесу сразу делается сумрачно, жутко.

Андрей тоже настороженно оглядывается по сторонам, погоняет Рыжку, торопится скорее выехать из этого темного глухого места в чистое поле, которое начинается сразу за логами.

И вдруг у самого поворота, где дорога спускается в лог, впереди раздались один за другим два гулких, раскатистых выстрела.

Все вздрогнули. Андрей, быстро дернув вожжи, свернул с дороги, поставил телегу за густым темным кустом. Впереди стали слышны крики, треск чащи, удалявшийся грохот телеги, несущейся вскачь.

Неожиданно шагах в двадцати, на самом повороте дороги, выскочил из чащи оборванный, обросший густой рыжей щетиной человек с обрезом в руках и, затравленно оглянувшись вокруг, метнулся по лесу в сторону притаившихся за кустом Кузнецовых.

За ним из чащи выбежал Тарасов с наганом в руке.

— Стой! Стой! — крикнул он, выстрелив на ходу и бросившись за беглецом.

А тот притаился за толстой кряжистой березой всего шагах в десяти от кузнецовской телеги и, не видя ее, целится в Тарасова.

Степка узнал Федьку-Ребрышка.

Тарасов, не замечая Федьки, несется сквозь чащу, крича:

— Стой, стой, гад! Все равно не уйдешь!

Федька выстрелил.

Тарасов откинулся назад, выронил наган и, цепляясь за березку, повалился на землю.

Федька, постояв секунду за деревом, хищными, крадущимися перебежками стал подвигаться к Тарасову, не спуская с него глаз.

Вот он поравнялся с кустом, за которым стоит телега. Стало слышно его хриплое дыханье.

Видя, что Тарасов бьется на земле, не может подняться, Федька злобно шепчет:

— А, гад! Вот ты где мне попался! — и смело, с треском раздвигая чащу, двинулся к нему.

Степка взглянул на Андрея.

В первый момент, услышав выстрелы в лесу, Андрей так же, как и Степка с Анной, растерявшись, спрятался. Потом, когда из леса выскочил вооруженный Федька, Андрей весь как-то сжался, насторожился и, пятясь вглубь темного куста, замер, выжидая.

Но вот упал Тарасов, сраженный пулей. Андрей вздрогнул, и лицо его исказилось от жалости и бессилия.

А Федька, уверенный в своей безопасности, с шумом шагал по чаще мимо куста, где стоял Андрей, с явным намерением добить Тарасова.

Не отдавая себе отчета, Андрей, крадучись, шагнул вслед за ним раз… другой… и вот уже почти настигает его, напрягается для последнего прыжка…

— Федя, Феденька! — раздается по лесу пронзительный крик Анны.

Федька испуганно обернулся, увидел перед собой Андрея и, ткнув в его сторону обрезом, выстрелил. Но было уже поздно. Андрей, прыгнув, навалился на него и подмял под себя. Обрез отлетел в сторону. Но Федька, ужом вывернувшись из-под Андрея, на секунду придавил его и потянулся рукой к голенищу сапога, из-за которого торчал нож.

Андрей дернул его за другую руку, снова повалил, схватив за горло, и они покатились по траве, хрипя, ругаясь, стараясь задушить один другого.

Вот Федька ухитрился достать нож, коротко взмахнул им, целясь в бок Андрея. Но тот перехватил руку, схватился за нож, и кровь алыми горячими росинками брызнула на траву.

Нож упал на землю. Андрей, ошеломленный болью в руке, на какую-то долю секунды отпустил Федьку, и тот, вырвавшись из объятий, вцепился в его горло.

Следивший за их схваткой Степка, когда Андрей на мгновение пересилил Федьку, соскочил с телеги, чтобы помочь брату. Но те так неуловимо быстро снова покатились по земле, что трудно было установить, кто где, и Степка бестолково топтался около них, не в силах ничего сделать.

Но вот Федька, воспользовавшись мгновением, намертво вцепился Андрею в горло и душит его. Опомнившись Степка схватил Федьку сзади за шею, потянул к себе, но Федька мотнул головой, и Степка, как муха отлетел от него, больно ударившись обо что-то твердое.

Это был обрез. Не помня себя, Степка схватил его за гладкий холодный ствол и, размахнувшись, изо всех сил ударил Федьку.

Федька не отпускает Андрея, он душит его все крепче и крепче. Но Степка бьет его еще и еще, пока тот как-то боком не осел, поник и мешком стал сползать на землю. И вдруг чьи-то цепкие холодные пальцы схватывают Степку сзади за горло и валят на землю.

…Потом Анна с визгом набрасывается на Андрея, который, поднявшись, принялся скручивать Федьке за спиной руки куском веревки. Но он не обращает на нее внимания, а, сделав свое дело, идет к лежавшему в нескольких шагах Тарасову.

Анна с причитаниями снова бросается к своему двоюродному брату, пытается развязать тугой узел на его руках.

Андрей возвращается, со злостью отталкивает ее, Говорит Степке:

— Иди, Степан, покарауль. Да не пускай… — с досадой показывает он глазами в сторону Анны.

Степка поднимает с земли обрез и встает около Федьки.

…У Тарасова перебито бедро. Когда Андрей приблизился к нему, он, сделав над собой усилие, приподнялся и сел, привалясь спиной к березе, у которой свалила его Федькина пуля.

Он смотрит на Андрея удивленно, хочет сказать ему что-то. Но Андрей деловито, как за самым обычным делом, наклоняется к нему, осматривает рану. И Тарасов говорит только:

— Вот как пришлось встретиться, товарищ…

— Подкулачник, — заканчивает за него Андрей и вдруг улыбается Тарасову открыто и весело и вроде бы даже подмигивает ему как-то по-свойски.

— Ремесленник чертов! Кустарь, мелкая буржуазия, — выговаривает ему Тарасов, одновременно и смеясь и морщась от боли. — Не пальни в меня этот лесной житель, так бы и уехал от нас вражьим пособником, каменная твоя душа, молчун несчастный!

— Я и сейчас еще у вас не остался, — не то шутя, не то серьезно отвечает Андрей, но видно, что ему очень нравится то, как ругает его Тарасов. И словно подстрекая его на новую ругань, он говорит, направляясь к телеге, чтоб достать из узлов чистое полотенце:

— Так что рановато меня в свое пролетарское сословие причисляете. Я, может, и дальше желаю чуждым элементом оставаться.

— Не-ет! Не ра-но! — радостно смеется Тарасов. — Теперь, куда ни сбежишь, все равно наш будешь! Нас с тобой вот что в одно сословие побратало, — указывает он на кровь, которая все еще сочилась из замотанной тряпкой руки Андрея. — Это, брат, почище всякого билета классовую принадлежность определяет… Да тише ты, черт железный! — вскрикивает он от боли, когда Андрей, туго затянув ногу, поднял его и, обхватив за плечи, потащил к телеге.

Телега вся завалена скарбом, заставлена сундуками Анны. Сама Анна стоит тут же и мрачно сверлит своими черными глазищами Андрея, Тарасова, Степку.

Андрей осторожно сажает Тарасова на землю, подходит к телеге и развязывает веревки, которыми стянуты Аннины сундуки. Потом он хватает один сундук за кованую ручку и стаскивает, почти сбрасывает его на землю.

Когда Тарасов осторожно улегся на разложенные на телеге подушки, он вдруг озабоченно оглядывается и, усмехаясь, кивает на Федьку:

— Этого… тоже везти надо. Ложь рядом.

Андрей, подумав секунду, стаскивает на землю и второй Аннин сундук, укладывает на его место Федьку и берет в руки вожжи.

— Подождешь здесь, — полуобернувшись, говорит он Анне. — Отвезем вот их — воротимся.

И они отправляются в обратный путь — опять в свою деревню.

Когда отъехали довольно далеко, Степка оглянулся назад. Анна неподвижно сидела на своих сундуках, мрачно глядя им вслед.

На счастье, доктор Илья Степанович не уехал еще из деревни. Он быстро распоряжается перенести Тарасова к Захару в избу, осматривает рану, но не шутит сейчас, как тогда, когда лечил Антона. Рана серьезная.

— Придется вам, батенька мой, в район прокатиться, — озабоченно говорит он Тарасову, — раздроблена кость. Надо чистить рану, вынимать осколки. У меня нечем это делать, — с сожалением разводит он руками.

Тарасов лежит бледный, осунувшийся. Он потерял много крови, сильно ослабел. Сейчас видно, что ему нелегко, и большого усилия воли стоит спокойное выражение лица, ровный голос.

Тихо, с частыми передышками, рассказывает он Захару обо всем, что произошло, беспокоится за Геннадия Иосифовича, которого умчала перепуганная выстрелом лошадь, в то время как он, Тарасов, свалившись от резкого рывка с ходка, сразу кинулся за бандитом.

Степка тоже с наивозможнейшими подробностями рассказывает на дворе обступившим его ребятам, как все было. Он честно старается не преувеличить своей роли во всем этом деле, но, сказать правду, это ему не совсем удается.

В самом конце рассказа у него получается как-то так, что Федька почти насмерть убил и Тарасова и Андрея и только он, Степка, схватившись с ним один на один, побеждает его и связывает.

Но ребята верят всему. Ведь факт на лицо: связанный Федька лежит в сенцах на охапке сена. Сам Илья Степанович после осмотра и перевязки Федькиной головы объявил, что Степка его изрядно поколотил, и он, Илья Степанович, очень удивляется, как это Федькин «черепок» не разлетелся от таких ударов.

Ребята смотрят на Степку с восхищением, смешанным с завистью. Витька, чтобы показать перед всеми свою давнишнюю дружбу с ним, пробирается к Степке, садится рядом, обнимает его за плечи. Тот великодушно позволяет ему это, не вспоминает недавней обиды.

«Мало ли что бывает!» — снисходительно думает он.

Еще не бывало у Степки в жизни такой счастливой минуты, когда делаешься центром восхищенного внимания не только ребят, но и взрослых. Вот они стоят, смотрят на него, как на героя, слушают его рассказы.

«Шутка ли, свалить и привезти связанным самого Федьку-Ребрышка», — читает Степка в их изумленных взглядах.

И когда из избы выходит сопровождаемый Захаром Андрей, чтобы все-таки ехать на станцию, Степка принимает это как само собой разумеющееся.

Ему кажется, что они теперь с братом такие необыкновенные, так высоко вознесшиеся своими подвигами герои, что им место уже не здесь, в бедной деревне, а где-то в другом, недоступном для всех краю. И он воображает, что они с братом, словно какие-нибудь гордые нездешние рыцари, явились сюда только за тем, чтобы избавить деревню от грозившей ей беды, а теперь могут снова удалиться, не желая ни признаний, ни благодарностей облагодетельствованных ими людей.

Степка уверен, что то же думает и Андрей, когда, чувствуя себя центром всеобщего внимания, слушает Захара.

— Тебя же, можно сказать, только сегодня народ признал, что ты за человек. А ты бежать собираешься. Одумайся, Андрюха!

— Рад бы, Захар Петрович, — скупо улыбаясь и украдкой оглядываясь вокруг, отвечает Андрей, — да вроде бы не к лицу мне на попятную идти. Не для того я…

— Тьфу ты пропасть! — сердится Захар. — Ему дело говоришь, а он все свой гонор выставляет. Да какая тебе попятная?!

— А такая, — упрямо продолжает Андрей, — хозяйство я свое продал… Кузницу нарушил… Да и в другом месте уже ждут меня послезавтра на работу. Так что и выходит — попятная.

— Не остановится без тебя дело в этом другом месте, — горячится Захар. — Там таких, как ты, — десятки. Управятся. Да и мы не потому тебя удержать стараемся, что без кузнеца пропасть боимся. Свет клином не сошелся. Есть у нас уже и кузнец. Хоть плохонький, да есть. Человек нам дорог! Свой человек! Ты же, может, сегодня только первой ногой ступил на правильную дорогу. Держись на ней, Андрюха, не беги сдуру! Покаешься потом! Помнишь, я тебя весной предупреждал. Не послушался тогда — сейчас послушайся. Потому — добра мы все тебе желаем.

В лице Андрея появляется нерешительность. Он начинает колебаться, в раздумье смотрит вдаль, в ту сторону, где у озера стоит его изба. По правде говоря, после всего, что случилось, ему уже не хочется ехать. Он видит, что теперь всеми признан, всеми уважаем… И в то же время всегдашняя гордость и упрямство удерживают его от этого благоразумного шага, подмывают выдержать характер до конца и, вопреки всеобщим уговорам, даже вопреки собственному желанию, все-таки уехать. Пусть жалеют!. Пусть раскаиваются в том, что не поняли его вовремя, обошлись слишком сурово, оттолкнули от себя.

Степка понимает всю ответственность этой минуты и с замиранием сердца следит за братом, за той, одному ему понятной борьбой, которая происходит в душе брата и отражается на лице, то хмуром и суровом, то растерянном, то радостно-взволнованном.

В таком же напряженном ожидании смотрят на кузнеца и остальные.

Но тут до Степкиного сознания стала доходить какая-то непонятная перемена в настроении собравшихся на дворе людей, перемена, в которой он смутно угадывал неприятность, опасность для себя.

По деревне быстро разносятся вести. У Захарова двора собралось уже много народа, но толпа все прибывает, пополняется все новыми и новыми людьми. Многие из них с испуганными, расстроенными лицами, подбежав, пробиваются вперед, просят пропустить их поближе, посмотреть на убитых. Узнав, что никто не убит, люди облегченно вздыхают, и с недоумением рассказывают о том, как они испугались, услышав от кого-то о разыгравшейся в лесу битве. В этой битве будто бы Федька-Ребрышко убил Тарасова и Андрея Кузнецова, а сам потом был застрелен меньшим Кузнецовым — Степкой, единственным человеком, уцелевшим во всем этом сражении.

Все радуются, оживленно переговариваются, стараясь узнать, как все было на самом деле и кто это так здорово наврал, переполошив всю деревню. Степка чувствует, как его уши начинают гореть жарким огнем застигнутого врасплох хвастуна. Ему хочется сорваться с места, убежать, спрятаться, наконец, хоть провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать этих разговоров, не видеть насмешливых взглядов. Ему кажется, что он слышит слова — «хвастунишка», «лгун», «вруша» — и не знает, куда деваться от стыда.

Что-то из этих разговоров донеслось и до Андрея, потому что он тоже как-то странно взглянул на Степку и хмуро усмехнулся. Беря в руки вожжи, он задумчиво разбирает их и полушутя, полусерьезно спрашивает, как бы советуясь:

— Как, Степан? Останемся, что ли?.. Или поедем?

Несказанно довольный возможностью выбраться из толпы, Степка как можно скорее, пока не передумал брат, взбирается на телегу и говорит:

— Поехали!

Ему бы только выбраться со двора. А потом можно и воротиться, когда народ разойдется.

Но Андрей явно не торопится уезжать. Он что-то подозрительно долго копается с упряжью, и не ясно, то ли он перетягивает ее покрепче, чтобы можно было ехать, то ли собирается распрягать лошадь, чтобы остаться. Наконец, какое-то движение в толпе привлекает его внимание, и он вместе со всеми устремляет взгляд на улицу.

По улице, запыхавшись, идут, почти бегут к Захарову двору Тося и Анна Константиновна.

На взволнованном, побледневшем лице Тоси одно за другим сменяются выражения то ужаса и отчаяния, го надежды и смятения. По впалым щекам ее катятся слезы, но она не стыдится, не вытирает их.

Что есть силы Тося тащит за руку едва поспевающую за ней Анну Константиновну и, пробиваясь сквозь толпу, растерянно спрашивает:

— Где он, где?! Пустите меня, дайте хоть взгляну на него… Ой, что же это, как же это так?! Неужели умер?..

Люди смущены ее так откровенно выраженным горем и, дружно расступившись, оставляют ее почти одну, лицом к лицу с Андреем.

Увидев его перед собой живого и невредимого, Тося сначала ошеломленно остановилась. Потом с просиявшим лицом шагнула к нему.

— О господи! — воскликнула она. — Андрюша!..

Вне себя от изумления и радости, она протянула к нему руки. Но вспомнив обо всем том, что уже легло между ними, в смятении кинулась назад. Натолкнувшись на стоящую рядом Анну Константиновну, она почти упала ей на руки и горько, в голос зарыдала, спрятав у ней на плече пылающее от стыда и горя лицо.

Люди молча стоят вокруг, сразу посерьезневшие, посуровевшие. Все понимают неуместность Тосиных слез тут, на улице при народе, слез девушки из хорошей семьи по чужому ей человеку. Но никто сейчас не осуждает ее за это. Все разделяют ее горе и понимают, что горе это и выше и сильнее тех условностей и обстоятельств, которые делают людей мужьями и женами.

Понимает это и Андрей. Он роняет на землю вожжи и нерешительно, виновато подходит к Тосе, хочет взять ее за руку, что-то сказать. Но Тося поднимает голову, взглядывает на него сквозь слезы.

— Не надо, Андрюша… Не надо… — говорит она, рыдая. — Иди своей дорогой… Лучше уезжай, коли собрался, а я… — Не договорив и закрыв лицо руками, она быстро уходит.

Андрей, постояв с минутку, тихо подходит к лошади, поднимает с земли вожжи и еле слышно говорит брату:

— Что ж… поехали, Степан.

И они поехали…