Старуха 5

Глава 12

Павел Рябов сидел у пульта управления, внимательно вглядываясь в мерцающий экран, на котором вспыхивали зеленые точки. Много точек, очень много – и Павел вдруг понял, почему их группу, проводившую испытания этой, причем явно неудачной ракеты, вот уже второй месяц держат в каком-то глухом лесу. То есть лес был не очень-то и глухой, до города было меньше десяти километров… и до границы – тоже меньше десяти. И вот теперь там, за этой границей, в небе летели самолеты, вражеские самолеты.

Всего семь минут назад пришел сигнал «Третья программа», означающий, что сбивать эти самые самолеты нужно как только они войдут в зону действия ракет – то есть еще за границей, но эта «незначительная деталь» Павла вообще не волновала. А волновало его лишь то, что ракет у его группы было только девять штук, а самолетов… Самолетов, отметки которых высвечивались на экране радара, было много, Павел насчитал уже штук тридцать – и именно это его беспокоило. И сердило: на заводе они могли бы таких ракет изготовить уже штук пятьдесят, не меньше – но после проведения испытаний начальник полигона полковник Шишкин приказал прекратить производство, поскольку, по его мнению, в боевых условиях ракета практически неприменима. И в чем-то он был прав: круглосуточно работающая на площадке установка по получению жидкого кислорода едва успевала пополнять потери этого самого кислорода от испарения…

Зато, подумал Павел, для таких засад эти «ночные ракеты» все же были неплохи, а так как детектор охлаждался тем самым жидким кислородом, то тепло авиамотора он засекал вообще километров с тридцати – а «фреоновые поделки» могли наводиться максимум с десяти километров. И инженер, сейчас изображающий оператора ракетной установки, внимательно следил за перемещением отметок на экране локатора. И как только первый штафель пересек «границу уверенного захвата», он с какой-то яростью надавил на кнопку пуска. Из своей кабины он не видел, что творилось на пусковой установке, но знал, что теперь две ракеты, сияя голубовато-зеленоватым почти прозрачным выхлопом, отправилась на встречу с раскаленным мотором вражеского самолета. Но даже зная это, он ни на секунду не прервал свою непростую работу: по краям экрана были заметны еще две группы самолетов и он, как это не раз уже делал на учениях, повернул локатор (и две следующие ракетные установки) в направлении очередной цели…

Лаврентий Павлович сидел в импровизированном центре наблюдения и внимательно вслушивался в раздающиеся из динамиков голоса операторов. Там, на границе, у Советского Союза приступили к работе четырнадцать ракетных батарей – и от того, насколько успешно они отработают, зависело довольно многое. Многое, но в масштабах начавшейся войны даже самая успешная работа ракетчиков могла сыграть лишь «психологическую» роль. Прежде всего потому, что самих «ночных ракет» на границе имелось чуть больше сотни, и, хотя их эффективность на испытаниях была признана весьма высокой, больше туда их везти особого смысла не было.

Не было хотя бы потому, что ракетная батарея по одной цели – по одной групповой цели – не могла выпустить больше двух ракет одновременно: горячий выхлоп одной ракеты просто «забивал» прицельные системы других, и после выстрела приходилось ждать, пока ракета долетит до цели, а сбитый вражеский самолет в падении уйдет из сектора прицеливания. Поэтому даже самые дальнобойные ракетные установки не могли произвести до подлета врага больше двух, или, а крайне редких случаях, трех залпов, а ракеты «ближнего боя» и второй залп практически не имели возможности произвести. Но сегодня, судя по докладам операторов, «повезло»: вражеские самолеты летели огромными группами и операторы все же успевали перевести огонь в «незасвеченные» сектора. И всего через две минуты батарея, прикрывающая границу по Нарве, сообщила об «успешном окончании работы».

Лаврентий Павлович подумал, что зря он послушал Старуху и можно было бы таких, «дальних» ракет и побольше изготовить – но она была категорична: ракеты, работающие на жидком кислороде и уротропине вреда своим операторам нанесут больше, чем врагу. А оказалось, что все же врагу досталось даже больше, чем представлялось в самых радужных мечтах: всего девять имеющихся ракет смогли сбить, если верить восторженному докладу оператора, больше двух десятков вражеских бомбардировщиков: все же двадцатипятикилограммовая боеголовка, несущая еще и пуд стальной шрапнели, на идущего в плотном строю врага оказывает ошеломляющее воздействие…

Но все наземные установки закончили работу буквально за десять минут, и теперь, после того как основная масса вражеских самолетов достигла или даже пересекла советскую границу, за дело принялись истребители. Тоже по всем параметрам превосходящие врага – вот только сорок «ракетных» истребителей с интеграторами пришлось «размазать» вдоль всей границы. Лаврентий Павлович, исходя из результатов конфликта над Азербайджаном, надеялся на то, что и они внесут свой веский вклад в дело уничтожения врага – внесут до того, как в дело вступят истребители, вооруженные пушками и пулеметами, и – внеся в души вражеских летчиков панические настроения, помогут остальным советским летчикам довершить разгром вражеской авиации…

Домой Лаврентий Павлович буквально забежал уже ближе к восьми, но все же зашел к соседке, чтобы вкратце изложить ей последние новости. Вера, проспавшая всю ночь, встретила его сильно заспанная – и именно поэтому, по мнению Берии, на новость отреагировала слишком уж спокойно:

– Старуха, твое предсказание сбылось, фашисты напали в четыре утра. Вячеслав в восемь по радио людей оповестит, однако без подробностей, поскольку некоторые подробности в уныние вогнать могут. Но есть и хорошая новость: за первый час боев нам удалось уничтожить больше шестисот немецких самолетов, а насколько больше – тут пока еще неясность.

– Это хорошо, что немцев посбивали… – зевая, ответила ему Вера, – но что-то маловато, я думала, что больше их будет.

– Будет и больше, но – потом. К тому же пока неизвестно, сколько мы уже смогли фашистских самолетов на аэродромах пожечь, а там точно цифры будут впечатляющими: мы в полшестого выпустили на них четыре сотни СБ-М, все известные нам аэродромы просто засыпали твоими мелкими бомбочками… кстати, зря ты отменила программу производства уротропиновых ракет, мы получили уже семь подтверждений, то взрыв одной ракеты сбивал чаще всего две-три вражеских машины. Потому что пуд шрапнели…

– Лаврентий Павлович, ну что вы такое говорите? Наверняка немцы летели как на параде, крыло к крылу, а в таких условиях любой снаряд осколками несколько самолетов зацепить может. А эти ракеты… вы себе как представляете доставку жидкого кислорода к батареям? Лично я никак себе этого представить не могу.

– Не будем спорить, думаю, что скоро нам операторы ракетных батарей сами все подробно расскажут.

– Не будем. А на земле что у нас творится?

– Разное творится, но в целом терпимо. Немцы все же смогли немного побомбить Белосток, Гродно и Брест, в основном на аэродромы РККА целились, но и расположениям наземных частей РККА прилично досталось. Однако атаку с севера на Белосток наши пограничники отбили, не зря мы их противотанкистами усилили, а в Бресте совсем неплохо вышло, даже несмотря на приличные потери с нашей стороны: карты расположения немцев у нас были свежие, ракетные установки там все с грязью смешали километров на двадцать вглубь вражеской территории, так что там теперь всё тихо.

– У нас весь фронт только у Бреста расположился?

– Южнее, точнее на Львовском направлении… сообщают о больших потерях… наших, как ты и предупреждала, там местные постарались нашим пограничникам в спину ударить. Заставы, личный состав, все же в основном вывести вроде получается, но на семь утра немцы уже километров на двадцать там фронт прорвали. И ведь прикрыть там фронт нечем!

– С румынами что? И с венграми?

– Венгры вроде тихо сидят, румыны в налете участие приняли, но по зубам получили и тоже вроде затихли. Сейчас вообще основные бои в направлении Львова и по прибалтийской границе, и в Прибалтике мы пока нормально держимся. А вот на Украине… Немцы все же и Киев успели побомбить, и, что самое печальное, с румынами Одессу прилично зацепили. В Одессе в основном порт… но ты не волнуйся, всё пока терпимо.

– А я вообще волноваться не собираюсь. Мне волноваться вредно, и вообще я авокадо хочу.

– С авокадами у нас пока не сезон, так что придется тебе потерпеть. Ладно, пошел я, работы много.

– Давайте, только вот что: высыпаться не забывайте, это приказ, обсуждению не подлежащий. Ежесуточно не менее семи часов спокойного сна!

– Ты мне приказываешь?

– Да. Как зампред ГКО рядовому члену ГКО. Невыспавшийся ГКОшник может наделать немало ошибок, а нам сейчас ошибаться ну никак нельзя. Так что приказ окончательный и обжалованию не подлежащий. Я проверю! Все, можете идти…

На небольшом совещании, состоявшемся в час дня, Валентин Ильич очень кратко доложил о состоянии промышленности:

– Старуха почему-то объявила переход на мобилизационный план по всем своим предприятиям еще вчера в семь вечера, к семи утра отчитались о переходе больше восьмидесяти процентов предприятий. Остальные двадцать – это те, на которых работа организована в одну смену, так что работать по новому плану они начали только утром и отчитаться не успели, поскольку пришлось людей из домов на работу вызывать, но, насколько я знаю, у нее все всегда ее приказы выполняют полностью.

– То есть…

– То есть производство боеприпасов у нас уже сегодня будет втрое большим, чем вчера. И остается лишь вопрос о доставке их к фронту.

– У нас тоже мобилизационные планы составлены, – сварливо ответил Лазарь Моисеевич, – и с поставками проблем не ожидается. Тем более, что Лаврентий Павлович гарантировал прикрытие всех эшелонов с воздуха. А развезти всё со станций армия сумеет, к тому же мы подключаем к этой работе МТС и местные автопарки. Было бы чего возить…

– Ясно, а что у нас на фронте творится?

– На фронте обстановка… предсказанная, – неторопливо начал Лаврентий Павлович. – У немцев наблюдается существенный успех в продвижении ко Львову, по состоянию на двенадцать отмечены продвижения до тридцати километров от границы. На остальном фронте картина относительно устойчивая. В отдельных местах наши войска отступили на несколько километров…

– А точнее?

– До пяти километров в направлении Гродно, южнее немцы ни в одном месте Свислочь перейти не смогли. Буг тоже форсировать им не удалось, но севернее отмечается продвижение до двух, местами до трех километров. Но тут нужно отметить такой момент: мы практически полностью эвакуируем все гражданское население – это раз и два – это то, что пограничники отходят на заранее подготовленные позиции. То есть на те, где уже разместились и части КГБ, причем усиленные противотанкистами. И там везде мы имеем хорошее прикрытие армии с воздуха.

– А на Львовском направлении?

– На Западной Украине мы просто не смогли разместить нормальные авиаподразделения, а все аэродромы РККА немцы успели разбомбить и всю технику пожечь. Предварительно, наши потери на аэродромах превышают семь сотен машин, но точнее сказать пока невозможно, потому что со многими частями РККА там просто нет связи. Боюсь, что потери куда как больше. По крайней мере авиация РККА на Украине себя вообще не проявила никак, немцы даже Киев бомбили, посылая целые эскадрильи бомбардировщиков без истребительного прикрытия…

– Тебе нужно разобраться с этим… и виновных наказать. По закону военного времени наказать.

– Разберусь, накажу. А теперь, как говорит Старуха, перейдем к хорошим новостям.

– А без Старухи можно?

– Можно. Перейдем к хорошим новостям. Новость первая: девятая дивизия КГБ перешла в атаку на Каунасском направлении и по состоянию на полдень прошла уже больше десяти километров. Но хорошесть новости заключается в том, что местное население встречает наши части как освободителей… Вторая хорошая новость пока еще не новость, но три дивизии полностью готовы к выполнению плана «Колывань». Войска подготовлены, технические средства подвезены, начало наземной операции намечено на полночь, а сейчас наша авиация просто уничтожает все аэродромы фашистов в радиусе пары сотен километров. Судя по всему – успешно, в воздухе наши летчики какого-либо противодействия не замечают.

– А не стоит ли во второй эшелон на Ленинградском направлении направить дивизии, которые сейчас в Швеции занимаются отдыхом на природе? – поинтересовался Климент Ефремович.

– Ни в коем случае, насчет Швеции – это еще с Густавом договариваться надо, а вот в Саамскую область мы наоборот четыре дивизии РККА отправляем: что-то в Норвегии британцев много становится.

– Я просто спросил…

– А я просто ответил. Теперь перейдем к оперативному плану на завтра…

Когда совещание закончилось, Сталин подошел к Берии:

– Василевский буквально на говно исходит, настаивает на увеличении темпа наступления в Литве и буквально требует направить туда свою армию.

– А Шапошников уже план составил, и по плану мы раньше, чем через неделю всерьез наступать не сможем. Пока не подтянем из тылов автомобили, нам наступающую армию просто нечем будет обеспечивать. Не то что снаряды и патроны, еду – и ту подвозить не на чем будет. Так что работаем по плану Генштаба и не суетимся. Да, потери несем в нынешней активной обороне, но куда как меньшие, чем при неподготовленном наступлении.

– Может, все же уволить его, как Лев Захарович настаивал?

– Не стоит. Старуха говорит, что он быстро научится воевать правильно, а я ей верю, в людях она разбирается. Поэтому сейчас на юг мы направляем армию Толбухина: она сказала, что кроме него, Одессу никто толком не защитит.

– Она думает, что немец до Одессы дойти может?

– Она думает, что Толбухин там Бухарест возьмет с минимальными потерями. Но это все же не самая срочная из стоящих перед нами задач.

– Да уж… а как она сама-то?

– Как-как… пузо на нос уже лезет, но она спокойна как слон. Я ей утром вкратце ситуацию описал, а она: жалко, я думала что мы побольше самолетов посбиваем – и дальше спать пошла.

– Угу. Вчера в семь вечера еще весь Химпром перевела на мобилизационный режим работы, то есть на себя взяла ответственность буквально за миллиардные траты… как слон, говоришь? Нам бы таких слонов побольше. А на самом деле у тебя какие планы?

– Все те же. Как закончим сплошную эвакуацию из прифронтовой полосы, отведем войска на вторую линию обороны – это в Белоруссии, а когда фашист, обрадовавшись, начнет туда же войска с севера перемещать, начнем зачистку Эстонии с Латвией и освободим Литву.

– Хорошие у тебя планы, а с Украиной что делать будем?

– Я еще вчера Старухе не верил, а теперь буду ее совету следовать. Она на самом деле в людях разбирается: мне уже доложили, что во Львове почти никто на эвакуацию не согласился, как она и предупреждала. Ты не поверишь, даже евреев хорошо если процентов десять эвакуироваться собираются, а ведь там в городе половина евреев из Польши, должны же знать, что их ждет…

– Должны. А что Старуха тебе насоветовала-то?

– Отойти на линию Сталина… в смысле, в укрепрайоны по старой границе, и вот оттуда уже готовиться к наступлению. Там сейчас товарищ Карбышев срочно недоделанное доделывает, все что можно укрепить – укрепляет, боеприпасы подвозим и размешаем, прочие запасы создаем. Опять же, новые аэродромы этот укрепрайон полностью сверху прикроют…

– И когда?

– К концу июня, если фронт не обрушится. Там ведь тоже, как Старуха и предупреждала, флуктуация: у немца перевес в живой силе почти тридцатикратный. То есть она не про Украину предупреждала, а о том, что при таких флуктуациях мы фронт не удержим – а на укрепе мы уже преимущество сократить раза в три-четыре сможем.

– И будет десятикратное, думаешь, нам сильно полегчает?

– Сильно. Очень сильно, мы при таком перевесе у врага Финляндию вон взяли…

– Так то Финляндию, и не взяли, а освободили!

– Что совой о пенек, что пеньком по сове… тьфу, вот родит Старуха, пойду ей язык отрежу! А финны – они вояки тоже вполне себе упорные и умелые были. И тем не менее…

– А про мобилизацию что думаешь?

– То же самое. То есть что Старуха сказала: добровольцев на службу брать и отправлять в тыл на обучение – кроме рабочих дефицитных специальностей, если жареный петух клевать начнет, то выгребаем сначала тех, кто только что демобилизовался и по направлениям Совнаркома и НТК распределен: они еще работать толком не научились, ущерб промышленности будет минимальным. И пока всё, особой нужды объявлять всеобщую я пока не вижу.

– Это пока, а как припрет?

– Припрет, так облегчимся. Необученный боец создает проблем больше, чем решает, поэтому пока в школах – во всех – вводим начальную военную подготовку, и девочкам тоже, но уже по желанию. А на предприятиях не оборонного профиля организуем кружки по военной подготовке. Но так, чтобы просто оружие новое освоили: карабинов-то у нас уже достаточно, всю РККА на них перевели, теперь, считай, на склады работаем…

– Понятно, согласен. Помощь от кого нужна?

– Кто бы тебе помог!

– Да уж… Старуха в декрете, а без нее… тьфу, опять мы туда же! Вечером заседание у Шапошникова, два вопроса к рассмотрению. Первый: Тува и Монголия просят рассмотреть вопрос о приеме в РККА тамошних добровольцев, второй – товарищ Ким предлагает отправить на фронт еще и корейских пять-семь дивизий… С одной стороны вроде глупость, но…

– Ты не поверишь, – на лице Лаврентия Павловича впервые за этот день появилась легкая улыбка, – Старуха еще неделю назад мне сказала о неизбежности таких предложений и даже объяснила подробно, почему мы предложение Кима должны будем с благодарностью принять… в ограниченных масштабах, а предложения Тока и Чойбалсана с еще большей благодарностью отклонить.

– И почему?

– До вечера не потерпишь? Ну тогда я пару минут еще у тебя займу… по пути к обеду. У меня приказ хорошо кашку кушать.

– Нино? – понимающе улыбнулся Сталин.

– Нет, начальство! Сам же Старуху зампредом ГКО назначил, вот она и стала надо мной начальницей. А она строгая! Пойдем, тебе тоже не стоит о еде забывать: силы нам сейчас как никогда нужны…

Вера, несмотря на начавшуюся войну, весь день провела совершенно обычно: погуляла с детьми, вовремя ела, днем поспала еще пару часиков. А вернувшемуся с работы Вите сама приготовила вкусный ужин.

– Вер, ты что, совсем перестала делами государственными заниматься? – с некоторой тревогой поинтересовался ее муж, когда она отказалась выслушивать его рассказ о том, что творится на работе. – Ты себя хорошо вообще чувствуешь?

– Нормально я себя чувствую. Просто не волнуюсь напрасно о том, на что повлиять никак не могу. Мне вообще волноваться вредно.

– Что, уже рожать собралась?

– Нет, в мае рожать что-то не хочется. Есть такая примета: кто в мае женится, тот всю жизнь маяться будет, и мне что-то не хочется, чтобы ребенок на себе проверял верность поговорки. Так что пока потерплю.

– Да тут терпи-не терпи… как время подойдет…

– В июне подойдет, не дергайся. Ты с сеструхой-то поговори, может у нее еще кто из родни, из девочек, в Москве учиться хочет, а то Даша нас покидает, а в одиночку мне все же трудновато будет.

– Я маму позову…

– Она с тобой намучалась, дай ей пожить спокойно. Нино Теймуразовна тоже помощь предлагала, и знакомую какую-то молодую сватала мне в помощницы, но я все же родню предпочитаю: родне-то и подзатылину дать можно, а посторонних лупить как-то некузяво.

– Тогда я с отцом поговорю, у него племянниц штук шесть разных. А что на фронтах творится, ты знаешь?

– У вас радио на работе отключили?

– Радио-то мы слушали непрерывно почти, но…

– Ясно. Знала бы, и то не сказала бы, форма допуска у тебя недостаточная. Но – не знаю, мне просто неинтересно. Если что-то плохое случится, то мне сообщат… скорее всего сообщат, а раз не сообщают, то все пока неплохо идет и волноваться не о чем.

– Понял. Вер, я завтра в командировку, дня на два, в Нижний: там на станке нашем здоровенной какая-то заковыка случилась, нужно разобраться… очень срочно.

– Корпус реактора уже точить начали?

– Уже третий, это я тебе говорю как человеку с достаточным уровнем допуска. А первый вообще уже в Комсомольске… и ребята оттуда звонили, тоже помочь сильно просили. Отпустишь? Я где-то на недельку…

– А твое начальство?

– Они уже мне и командировку выписали…

– Вить, мы с тобой – просто работники, и обязаны, тем более теперь, распоряжения начальства выполнять. И, заметь, твое начальство – это не я, я тобой только дома командовать имею право, как, впрочем, и ты мной. А теперь я вообще в декрете и твоему начальству вообще не указ. Спасибо, что хоть предупредил… маму пока пригласи, одной мне действительно трудновато будет. И ты это… мы – победим! Доел? Тогда посуду сам помой, я что-то устала…

Борис Михайлович внимательно изучил сводки с фронтов и ненадолго задумался. Ему, как начальнику Генштаба, было интересно и то, что хотел получить враг – и по всему выходило, что целей своих немцы не достигли. Да, имелись у них отдельные успехи, но в целом определенное преимущество пока было на стороне СССР. Пока было – а вот что будет дальше, предсказать было очень трудно. Ведь немецкие генералы – отнюдь не дураки, они умеют очень быстро и правильно оценивать обстановку, и получив по морде в одном месте они наверняка быстро придумают, как не получить во второй раз. Но если понять, заранее понять, что они могут придумать, то можно и выработать нужные противодействия. Вот только как бы это понять заранее?

И товарищ Шапошников вдруг подумал, что совет, который ему дала одна очень беременная женщина, на самом деле исключительно полезный: нужно не гадать, а просто сделать так, чтобы враг «придумал» такое, для чего все меры противодействия уже готовы. Только сделать это было не очень-то и просто… однако – возможно. А раз возможно…

Борис Михайлович наклонился к столу и стал быстро записывать тезисы завтрашнего распоряжения Генштаба. А что по этому поводу скажет товарищ Василевский, его уже вообще не беспокоило.