Старуха 5

Глава 24

Пообещать «иностранным партнерам» можно было что угодно, а вот обещание выполнить было несколько сложнее: Вера, говоря о рыболовецких судах для Исландии, имела в виду все же главным образом верфи Данцига и Штеттина, и немножко – Хельсинки (последнюю – именно немножко, финская верфь была сильно загружена постройкой рыболовецких суденышек для советских рыбаков в Балтике). И имела она в виду эти верфи потому, что в Европе производственные мощности судостроителей были, мягко говоря, избыточными: в преддверии войны Германия нарастила производственные мощности (причем в расчете на массовый выпуск подводных лодок, то есть небольших по габаритам суденышек), а вот делать на этих верфях после завершения войны стало нечего. То есть совсем нечего: на небольших стапелях большое судно было просто не построить, а на маленькие спрос был, но недостаточный для загрузки всех таких верфей. И Вера об этом знала – но кое-чего она все же не учла. Не учла того, что строящиеся в Германии рыболовные кораблики (небольшие, водоизмещением по двадцать – двадцать пять тонн) снабжались немецкими дизелями около двухсот лошадок мощностью – но такие были годны лишь для Балтики, в океане они выглядели бы печально. А большие, тонн на сто двадцать суда с двумя шестисотсильными двигателями уже не вписывались в параметры подписанного Верой соглашения. В Хельсинки строились и вполне себе даже «океанские» суденышки, тонн на пятьдесят водоизмещением, с германскими холодильными установками на борту – но им уже одного двухсотсильного мотора было маловато, и на них ставили так и не пригодившиеся пока для танков «авиадизели», хотя и дефорсированные до трехсот пятидесяти сил – но они под такой (очень небольшой по размерам) двигатель и проектировались, и воткнуть вместо него чугунный (и очень габаритный) немецкий судовой двигатель в шестьсот тридцать сил возможности просто не имелось.

А исландцы, получив независимость (и «бесконечный», по их мнению, кредит на развитие рыбной промышленности), буквально уже подпрыгивали от нетерпения этот кредит побыстрее истратить: им успели до конца года перегнать восемнадцать ранее выстроенных для мурманских рыбаков траулеров, а они успели их проверить в деле в первую же зиму «независимости», так как сезон ловли трески как раз в январе и начинался. И оказалось, что даже при использовании совершенно традиционного способа ловли трески «на удочку» каждое суденышко успевало в день привезти в порт тонны две с половиной, а то и три ценного улова. Очень ценного: в договоре с Советским Союзом была установлена цена в одну исландскую крону за килограмм трескового филе, и суденышко (даже если не считать потенциальных доходов от селедки, пикши и прочих рыб, которых можно было добывать в межсезонье) обещало полностью окупиться за год-полтора, а дальше только чистую прибыль приносить. Вообще-то цена только казалась небольшой: ранее продаваемая за рубеж треска шла по две, а то и две с половиной кроны за килограмм – но раньше-то продавалась-то треска сушеная, а рыбка в процессе сушки становилась аж впятеро легче.

Так что Вере очень хотелось исландцев «не обидеть» – и у нее все получилось, несмотря на то, что она в работе над обеспечением исландцев особо и не работала. А работал товарищ Ульбрихт, причем с бешеной интенсивностью работал – а вот результат его работы удивил и Веру, и Валентина Ильича, и даже самого Иосифа Виссарионовича: к расчетной системе ВТБ совершенно неожиданно присоединилась Дания. Причем присоединение это произошло из-за одного-единственного контракта.

Просто в Дании была довольно мощная (и всемирно известная) судостроительная компания «Бурмейстер и Вейн», у которой как раз было налажено серийное производство именно «морских» дизелей мощностью в четыреста лошадок. Вальтер Эрнст Пауль Ульбрихт, прикинув перспективы получения крупного заказа для собственной судостроительной промышленности, выдал ценное руководящее указание – и германские судостроители провели с датчанами очень интенсивные переговоры. До мордобоя там дело, конечно, не дошло: все же люди разговаривали образованные и воспитанные, а закончились эти переговоры тем, что датчане подрядились за три года выстроить – по немецкому заказу – двести малых траулеров (но с германскими холодильниками на борту), а за это обязались в Германию поставить тысячу своих моторчиков по четыреста сил. И передать после выполнения заказа немцам лицензию на этот двигатель. Если поглядеть на такой договор с позиции германского судостроителя, то выглядел он строго «в пользу датчан», которые отъедали двадцать процентов заказов и еще денежки за моторы получали немаленькие. А вот с политической точки зрения все уже выглядело куда как интереснее: по условиям контракта все расчеты между сторонами должны были осуществляться через ВТБ. А так как «Бурмейстер и Вейн» в лучшие годы обеспечивал свыше десяти процентов всей датской внешнеторговой прибыли, Кнуд Кристенсен – премьер-министр Дании – быстренько подписал «конвенцию участника ВТБ».

Ну подписал – и подписал, если из-за одной подписи крупнейшая промышленная компания страны может чуть ли не в полтора раза продажи за рубеж увеличить, то потраченные чернила окупятся быстро. А то, что поступления на «золотые счета» в ВТБ можно тратить только на покупку товаров у других участников ВТБ, он не учел. Или проигнорировал, ведь по правилам банка любая валюта (в том числе и стран, в ВТБ не участвующих) была там обычным товаром и сложностей с получением тех же фунтов или долларов вроде быть не должно.

Сложностей и не было – но другие (совсем не судостроительные) компании как-то очень быстро сообразили, что практически те же товары, что предлагают британцы с американцами или французы с бельгийцами, но гораздо дешевле можно приобрести и у участников ВТБ – а еще они выяснили, что в ВТБ рынок-то вообще практически бездонный! И к осени сорок четвертого уже больше трети внешней торговли Дании пошло через ВТБ. Просто потому, что вести торговлю через этот «не совсем уже банк» мог любой предприниматель: для того, чтобы купить через него какой-то импортный товар, было совершенно необязательно иметь иностранную валюту, все расчеты через него велись в валютах национальных. Конечно, при условии что экспорт в такой стране был достаточен для расчетов по импорту (хотя банк мог и кредиты, причем весьма приличные, предоставлять отдельным странам). Датский король Кристиан десятый, увидевший резкое увеличение деловой активности в стране, связанной главным образом с поставками датских товаров за границу (и связанную с этим возросшую популярность датской кроны в соседней Бельгии) даже издал указ о том, что ВТБ получает право открывать свои отделения в любом населенном пункте страны. Пустой, в общем-то, указ, датский король законодательной властью не обладал – но он все же сильно облегчил работу банка в Дании. Но, что было важнее, заставил и бельгийцев – которые на Советский Союз были сильно обижены из-за Конго – начать (через датские отделения) проводить через ВТБ некоторые торговые операции.

А для того, чтобы все расчеты велись быстрее и надежнее, все отделения банка во всех странах были соединены линиями телекса (и для этого даже пришлось прокидывать кабель через Эресуннский пролив, соединяя Копенгаген со Стокгольмом). Недешевая получилась процедура, но она окупилась исключительно быстро, в том числе и благодаря увеличению поставок разных продуктов в ту же Данию: датские розничные торговцы внезапно выяснили, что даже свежие огурцы дешевле (и проще) закупать за границей, «меняя» их на свинину и молочные продукты…

А Вера снова занималась «военной химией» – но не только ей. Когда она в Исландии встретилась с писателем Магнуссом, то выяснила, что книжку, благодаря которой она вообще об Исландии вспомнила, тот написал еще в тридцать седьмом. И в разговоре с ним она вспомнила один эпизод из этой книжки, а именно слова одного из мальчиков о том, что они «мечтает научиться выращивать лес». Гуннар в беседе с Верой – вероятно обрадованный, что хоть кто-то за пределами островка интересуется его писаниной – данный тезис развил, и рассказал, что когда-то давно (то есть в середине девятого века) вся Исландия была покрыта лесами, но потребность в дровах и стройматериалах с ними быстро покончила. И что теперь из-за отсутствия деревьев Исландия быстро превращается в пустыню.

Причем сам он вопрос этот как-то изучал, и поделился с Верой информацией, полученной уже исландскими «лесоводами»: деревья на острове сейчас растут так паршиво потому, что почвы бедные и климат холодный, а вот если бы получилось землю хоть немного удобрить…

Разговор получился в общем-то «ни о чем», но Вера запомнила, что исландцы на самом деле имеют определенный пунктик относительно лесов: председатель Альтинга, помогавший Вере с писателем общаться, тоже во время разговора о былых лесах заметно возбудился. И Вера отправила (вместе с инженерами, ставившими там электростанции для холодильных установок) и парочку студентов-почвоведов с биофака университета. И те, вернувшись, ей сообщили:

– Насчет «холодно» местные ошибаются: там, конечно, не жарко, но земля всегда теплая – так что хотя вегетация и немного замедлена, но все же некритично. А вот насчет почв – можно сказать, что почв там как таковых и вовсе нет, голый субстрат. Особенно паршиво в той земле с азотом, и мы думаем, что если просто азотных удобрений добавить, то деревья будут расти уж всяко не хуже, чем у нас на Вологодчине. С фосфором и калием там, конечно, тоже паршиво – но это можно и местными ресурсами обеспечить…

– И как? Там же ни апатитов, ни калийных солей…

– Вера Андреевна, мы проверили и огороды, которые местные развели. Мало, конечно, огородов – но они там в землю закапывают остатки от рыбы, еще водоросли собирают на берегах и в кучах из них перегной какой-то делают. А сейчас рыбных отходов на новых заводах станет очень много, и если там поставить метановые реакторы, в которые сыпать эти отходы, водоросли, просто дерьмо всякое, то и газ будет получаться, и приличное такое удобрение с большим количеством фосфора и калия. То есть не то, чтобы большим, но хватит и на огороды все, и на лесополосы, если местные их сажать все же решат.

– Решат. У вас сейчас это преддипломная практика была? Думаю, темой дипломов у вас будет как раз переработка пищевых отходов и прочих даров исландской природы в метановых реакторах и развитие огородного и лесного хозяйства в Исландии.

– Не получится лесного: там овцы все сожрут.

– Овцы… овцы, значит, нам в Исландии не нужны. И пастухи не нужны, пусть они лучше нам побольше рыбки ловят, а за эту рыбку мы им и мясо из Дании доставим, и сыры всякие… а молоко пастеризованное из Швеции, например. Или, что лучше, из Финляндии: советское – значит отличное! Чтобы вы не просто дурью маялись в университете, я для вас организую командировки на место проведения работ, и… кто у вас там научный руководитель? И руководителю, и инженерам, которые вам для конкретной работы потребуются. А чтобы это не было глупой благотворительностью, вы первым делом организуйте в Исландии что-то вроде Лесного фонда, уговорите его возглавить тамошнего писателя Гуннара Магнуса, пусть уже он нам сверхплановую рыбку с народа собирает на финансирование такого проекта. В конце-то концов, это их остров, пусть они о нем и беспокоятся… за свой счет.

А счет исландцам предполагалось выкатить очень немаленький. Когда-то Вера Андреевна узнала, что по плану Маршалла американцы Исландии выдали денег на обустройство рыбной промышленности больше, чем по двести долларов на каждого жителя острова. Звучало очень внушительно (исландцам на душу населения перепало больше всех, даже находившиеся на втором месте голландцы получили по сто восемьдесят, а большинство других стан даже меньше чем по сотне), но если просто в деньги перевести, то получалось всего-то двадцать пять миллионов. Вера Исландии предложила уже в десять раз больше – правда не сразу, а за пять лет и в кредит, но под более чем скромный процент, причем кредит предоставлял не Советский Союз, а ВТБ. И специалисты банка даже заранее подсчитали, что на самом деле денег потребуется всего лишь чуть больше сотни миллионов (если на доллары пересчитывать), поскольку Исландия очень быстро начнет выделенные ей средства возвращать (той же рыбой), но последовавшая чуть позже попытка уже американцев влезть в рыбный бизнес острова получила жесткий отлуп: янки не смогли предложить ничего не то что более выгодного, но даже сравнимого с условиями ВТБ – а денежки исландцы считали очень неплохо. И не только денежки: Лесной Фонд Исландии под руководством Магнусса добавил Советскому Союзу немало уважения в исландском народе – а в Московском лесотехническом института появилось сразу больше десятка исландских студентов…

По кредиту исландцы расплачивались треской, селедкой, пикшей и камбалой – а продукция рыбоконсервных заводов обеспечивала закупки разнообразных товаров, в договор о рыбной промышленности не входящих. Причем не только советских, датских или немецких: метановые реакторы, работающие на рыбных отходах и водорослях, в Исландию поставлялись вообще из Кореи: Ким Ирсен очень внимательно отнесся к Вериным советам и наладил у себя их серийное производство. Правда, рыба из Исландии ему вообще не требовалась, но чем ВТБ был столь и привлекателен, так это возможностью не ограничивать торговлю прямыми взаимными поставками между двумя странами…

Но исландцы не только американцев «проигнорировали», куда как больше игнора от них досталось англичанам. Причем игнора в самом прямом смысле этого слова: рыбу в Англию Исландия полностью перестала поставлять. А когда уже английские рыбаки начали усиленно ловить рыбу вокруг острова, то у них возникли очень крупные проблемы: к Исландии подошел военный флот (причем германский) и британцам очень популярно объяснили, что им здесь совершенно не рады.

Англичане (причем в кои-то веки им удалось договориться об американской поддержке) попытались сколотить «североанлантическую коалицию» против Исландии и Германии – но даже на устроенную ими конференцию приехали, кроме них самих и американцев, лишь бельгийцы и французы, но и они участвовать в такой коалиции не пожелали: все уже понимали, что это будет «коалиция против СССР и кучи прочих стран», причем даже против «свободной» Индии и не менее «свободного» Пакистана. Потому что товарищ Неру, поглядев на то, с какой скоростью начала развиваться Бенгалия, тоже пожелал свою страну присоединить к расчетной системе ВТБ, а товарищ Джинна – генерал-губернатор Пакистана – просто ввел Пакистан в состав учредителей ВТБ, причем внес пакистанскую долю в уставной капитал банка вульгарным золотом…

А в конце осени Британию «постигла тяжелая утрата»: американцам очень не понравились введенные англичанами ограничения относительно добычи урана в Канаде – и они сумели протолкнуть там идею об объявлении выхода страны из Британского содружества наций и полной независимости Канады. То есть Канада стала независимой от Англии, про США там никто и не заикался – но вот Муззамед Реза Пехлеви, ставший шахом Ирана после смерти отца, под шумок объявил о национализации всего нефтяного бизнеса…

А зимой, уже в начале сорок пятого, о независимости объявила и страна под названием Конго – но не бельгийская экс-колония, а французская. Там очень, конечно, постарались люди товарища Ульбрихта, которые зуб за французов еще со времен аннексии Эльзаса с Лотарингией точили – а местное население они на такое дело сагитировали, демонстрируя рост уровня жизни в ранее беднейшей бельгийской колонии. Однако агитация – агитацией, но и войска, имеющие опыт войн в Африке, тоже лишними в этой истории не оказались…

Вера перед Новым годом почему-то начала прокручивать в голове события «прошлой истории» – и пришла к очень порадовавшему ее выводу: мир изменился, и изменился он в лучшую сторону. Во-первых, из-за разгоревшегося срача между американцами, англичанами, а так же французами и немцами шансов на то, что «в этом мире» возникнет хоть какое-то подобие НАТО, практически не оставалось. Во-вторых, разработка весьма удобной и практически универсальной системы расчетов во внешней торговле с использованием национальных валют просто не давало возможностей тем же американцам учинить хоть какое-то подобие Бреттон-Вудской системы, а, следовательно, и на доминирование США в развивающемся мире. Ну а в третьих, и с ядерным оружием за океаном все было не очень-то и гладко.

С ядерным оружием у американцев было совсем плохо, просто они об этом еще не догадывались: нужное количество урана для постройки и запуска хотя бы небольшого действующего реактора они, по самым оптимистичным расчетам, смогут набрать не раньше апреля-мая сорок пятого, а на «маленьком» реакторе они будут плутоний нарабатывать еще года три. Конечно, оставался вариант с урановой бомбой, и, по данным разведки, они даже придумали три способа обогащения этого урана. Однако способы эти были очень дорогими, а с избытком наличности в стране было более чем грустно – и, подсчитав возможные (скорее, неизбежные) затраты, в правительстве приняли решение сосредоточиться на бомбе плутониевой. Победивший в сорок четвертом на выборах и ставший президентом США Том Дьюи не считал задачу создания бомбы более важной, чем нормализация вконец разваленной Рузвельтом экономики страны и предпочитал деньги тратить более осмысленно – но все же уступку военным сделал и скромное финансирование физикам-атомщикам сохранил. Причем Вера была убеждена, что сделал он это не ради собственно бомбы, а для того, чтобы финансово поддержать Канаду (выгнавшую англичан главным образом его усилиями), но ей были важны не причины, а последствия. К которым она готовилась (как химик), и которым очень тщательно готовился Лаврентий Павлович – которому Вере пришлось прочитать уже очень серьезный курс этой науки. Товарищ Берия к изучению химии подошел очень серьезно, а когда решил, что изучил ее достаточно, высказал Вере все, что он понял и осознал:

– Я вообще-то всегда знал, что ты зараза.

– И контра.

– Забудь уже про контру, ты зараза теперь исключительно наша, социалистическая. То есть ты всегда такой была, но мы об этом точно не знали. А вот теперь… я знал, что ты на выдумки горазда, химические особенно, но вот придумать, как чистой химией так американцам напакостить… Сколько я тебя уже знаю? И сколько лет мы буквально за стенкой друг от друга живем? Ты ведь всегда была девушкой вежливой, спокойной – и вот чтобы ты такую подлянку супостату придумала… Но мне нравится, хотя от затеи твоей мурашки так пробирают…

– Ну, не такой уж и чистой химией, тут от химии все же немного зависит, гораздо важнее как эту химию правильно подать. И особенно важно, кто эту химию подаст… правильно.

– Я вот все чаще думаю, что гадость эту замечательную ты придумала, когда тебе еще двенадцать было. Я тебе тайну открою: когда ты князя Голицына так яростно защищала, многие, включая и Иосифа Виссарионовича, решили, что ты так классовую солидарность свою проявляешь. А теперь этот князь…

– Не придумала я ничего… тогда. Я просто считала, считаю, да и всегда считать буду, что человек, своей стране преданный, таковым и останется. Но его можно сделать врагом не страны, а руководителей страны – но если ему специально гадостей не делать, а наоборот, поддерживать, причем всячески демонстрируя, что страна ценит его усилия, направленные на защиту всего нашего народа…

– Старуха, уж среди меня-то можешь свою агитацию и пропаганду не разводить. Как там тебе Иосиф Виссарионович советовал: напиши тезисы на бумажках и по стенам их развесь. Нового мы там не прочтем, но как бумажку увидим, то сразу все вспомним и тебе не придется снова воздух сотрясать… бесплатно. Потому что сейчас у нас с бесплатностью будут серьезные такие проблемы: ты сколько американских денег-то уже насчитала?

– Пока вроде их должно хватить, но тут заранее все просчитать не получается.

– Это ты верно заметила, но мы вроде в бюджет укладываемся. А то, что в Генштабе нам теперь претензии предъявляют…

– Начхать. Просто начхать, причем молча: объяснять им ничего не надо.

– Объяснять вообще категорически нельзя! А у тебя сколько людей о программе знают?

– О сути программы – скорее всего никто. Разве что кто-то может сам догадаться, но и то вряд ли. А по собственно работе, по частным процессам – трое. Зина Ершова: ее пришлось предупредить о некоторых возможных неприятностях, Саша Новосёлова: препараты-то у нее в лаборатории делать придется. Ну и товарищ князь Голицын, на нем же финальный этап работы – но он тоже не в курсе, зачем все это. А у вас?

– У меня… только товарищ Нильссон.

– Швед?!

– Да он такой же швед, как ты – эфиопская принцесса! Впрочем, это неважно, важно то, что мы сейчас это сделать уже в состоянии.

– Нет.

– Я имею в виду техническую возможность, наш человек сообщает, что американцы уже второй реактор строить начали, но запустить его раньше следующей осени они его всяко не смогут, так что время у нас есть.

– Мне вот интересно, что про все это думает товарищ Хлопин? И что думает Курчатов?

– Насчет Курчатова не волнуйся, он уже в курсе, что это работа для его будущего реактора. Надеюсь, что и Виталий Григорьевич такого же мнения придерживается. А если и нет – вот за кого-за кого, а за Хлопина я лично поручиться готов.

– Я тоже, но… что-то боязно мне.

– А мне – после того, как ты всю науку передо мною открыла – думаешь не боязно? Но у нас с тобой работа такая: Родину защищать. И если мы вляпаемся при этом в дерьмо, нас волновать лишь одно должно: чтобы в это дерьмо страна все же не влезла.

– Не влезет. То есть уже в любом случае не влезет, и я сейчас волнуюсь лишь о том, насколько она в брызгах этого дерьма заляпаться сможет. Но так как химия – наука точная, то мы разбрызгивания его не допустим.

– Вот умеешь же ты столь поэтично выражаться! – рассмеялся Лаврентий Павлович. – Не зря твои песни вся страна слушает.

– Да уж забыли все их небось давно.

– Ну да. Эль-Регистан рассказал Иосифу Виссарионовичу, как ты его заставляла слова в гимне менять, говорил, что от его текста там вообще полторы строчки осталось. Так что не спорь: твою песню народ слушает каждое утро! А вот чтобы такие утра у нас всегда были мирными и радостными… Да, князь твой уже отчитался: доехал нормально, к работе приступил. И теперь нам остается только ждать.

– Мы подождем. А если что пойдет не по плану…

– То у тебя есть запасной. И ты не сомневайся: у меня рука не дрогнет.

– Я знаю. Чаю хотите? Мне привезли ассамский, высшего качества.

– Ну что с тобой делать-то? Наливай…