Старуха 5

Глава 16

Рабочие с Яхромского завода изготовили для Веры новую коляску. То есть они ее изготовили для ее близнецов, но гулять с ней ходила все же лично Вера, так что для кого ее сделали, было не совсем ясно. А вот что было совершенно ясно – так это то, что коляска стала «новым словом в современной технике»: мало того, что рама была сделана из углепластика, так еще и люлька легко заменялась на два креслица. Это, конечно, сильно на будущее было рассчитано, но Вера прикинула, что семьи, в которых близнецы родились, крупно сэкономят на приобретении таких «транспортных средств». Точнее, госбюджет крупно сэкономит, поскольку в НТК вышло «внутреннее постановление» о предоставлении матерям близняшек колясок совершенно бесплатно.

И не только колясок, теперь в «гарантированный бесплатный набор благ» входили и две детских кроватки, которые, к тому же, в процессе вырастания детишек так же бесплатно заменялись на более крупные модели. И по этому поводу у Веры произошел небольшой конфликт с Валентином Ильичем: Председатель Госплана, прикинув затраты на такой проект, остался сильно недоволен – а Вера была еще более недовольна тем, что «пакет благ» не удалось распространить на всех младенцев и матерей. И спор не перешел в вульгарное рукоприкладство лишь по той причине, что велся он по телефону:

– Вера, у нас в стране каждый год рождается почти по шесть миллионов человек. И если государство всех младенцев будет за свой счет всем обеспечивать, то нам буквально не на что будет промышленность развивать и сельское хозяйство!

– Недопонимание момента в ваших словах я слышу, – Вера едва не впала в ярость, но решила, что «драка по телефону» будет контрпродуктивной. – Уже сейчас стоимость такого пакета не превышает ста восьмидесяти рублей на одного ребенка, а мы уже прямые дотации семьям с детьми обеспечиваем в размере более пятисот рублей. Так что потратим мы на будущее нашей страны три миллиарда в год или четыре – разницы практически никакой. И это я еще не беру в расчет затраты на медицину, детсады и школы, прочее все такое…

– У нас сейчас нет лишних миллиардов!

– Лишних у нас никогда не будет, но ваша, между прочим, задача состоит в распределении миллиардов совершенно нелишних максимально эффективным образом.

– Ну хорошо, зайдем с другой стороны. У нас сейчас, между прочим, идет война…

– Я что-то такое слышала…

– Зараза! Но ты все же дослушай: и из-за войны у нас хоть какое-то производство колясок осталось лишь в Яхроме, да и то потому, что к станкам там встали старшеклассники и женщины. А все остальные заводы, где делались эти чертовы коляски, полностью перешли на выпуск военной продукции, и между прочим, приказ об этом переходе ты же и отдала. И вот поэтому мы физически не можем обеспечить народ колясками. Ни бесплатными, ни за деньги – вообще никакими! И кроватками – тоже обеспечить не можем! У нас сейчас их делать просто некому!

– Ну а орать-то зачем? Я и сама знаю, что производство остановлено, но это не повод…

– Вера, ты вообще меня слышишь?

– Вообще – слышу, но остаюсь при своем единственно верном мнении.

– Я гляжу, что ты, родив близнецов, щедро поделилась с ними мозгами и перестала воспринимать самые очевидные объяснения.

– Я-то не перестала, а вот вы почему-то забыли, что кое-кто не просто сидит в удобном кресле в Госплане, и этот кое-кто – не будем показывать пальцем на вас – должен наше производство планировать. Исходя из имеющихся ресурсов – а с материальными ресурсами у нас все не так уж и плохо.

– Еще раз объясняю: у нас нет людей!

– Люди есть, вы их просто не замечаете. А вот мне приходится их замечать, так что давайте так договоримся: я налаживаю производство колясок, а вы – после этого – объясните руководству страны, почему их надо будет людям бесплатно выдавать.

– Людей нет! И мы их тебе выделять не будем!

– Да успокойтесь вы, если мне будет нужно, то я сама людей рожу. Я это делать уже неплохо умею…

– Тьфу! Ладно, выйдешь из отпуска – тогда и поговорим!

В трубке раздались короткие гудки, Вера задумчиво на нее посмотрела и аккуратно положила ее на телефонный аппарат.

– С кем это ты сейчас ругалась? – поинтересовался Витя, только что вернувшийся с работы.

– Да так… Вить, а ваше производство может сверх плана изготовить десяток пластавтоматов небольших, кубиков так на пятьсот?

– Сверх плана мы уже вообще ничего изготовить не в состоянии, сама знаешь: на заводе опытном уже рабочий день официально установлен десятичасовой, а по факту все работают уже по двенадцать. Профсоюзники даже график обеденных перерывов разработали такой, что производство вообще не останавливается круглосуточно, и спасибо ремонтникам, которые довели интервал между техобслуживаниями до десяти дней на большинстве станков! И тебе, кстати, тоже спасибо за капроновые шестерни – но что-то еще сделать наш заводик просто не в состоянии. Но если тебя совсем уж где-то прижимает, то можно попробовать в Комсомольске с парнями договориться, у них в любительском КБ небольшой резерв мощностей точно имеется.

– На авиазаводе и резерв? Да за такое им не только уши оборвать надо, а и кое-что другое: в стране самолетов не хватает…

– Ты на ребят не клевещи, они тоже по двенадцать часов работают и завод выпуск самолетов серьезно нарастил. Но резерв там вообще не на заводе, а в ФЗУ и в техникуме, где корейцев они же обучают. Станки там, конечно, примитивные, большей частью вообще настольные из германской поставки, и для самолетов на них ничего делать нельзя – но в любом случае в ФЗУ станки используются не круглосуточно. Можно, думаю, с корейцами отдельно договориться, чтобы они побольше учащихся прислали, и тогда там кое-что по мелочи… а высвободившиеся мощности на том же судостроительном, например…

– Точно, не зря я именно за тебя замуж вышла. Я как раз про школьников думала и учащихся ФЗУ… а если получится с Кимом еще и про людей дополнительных договориться… и с Мао тоже…

– Но ты же не собираешься сейчас в Корею или в Китай?

– Я даже в гастроном соседний не собираюсь… но Ирсен должен на днях в Москву приехать со своими дивизиями… уж пару часов для того, чтобы с ним поговорить, я как-нибудь выкрою. Ужинать будешь? Сегодня новая повариха, которую Даша нам прислала, ужин сготовила вполне даже съедобный. Курица тушеная с капустой.

– Что, опять?

– Ты сначала попробуй: эта девочка сказала, что она из курицы умеет чуть ли не полсотни разных блюд приготовить. И сегодня, Катька мне сказала, приготовила что-то очень вкусное.

– Катька? А ты сама-то…

– А я ела кашку, мне такое пока только нюхать можно: там приправ столько… Ладно, ты ужинай, а я пойду посплю еще пару часиков, у меня следующая дойка только в полночь.

Операция «Полярный лис» началась, как можно было и из ее названия догадаться, на южном фронте. Сначала дивизия Толбухина за день освободила Рени, а затем перешла Дунай и устремилась в направлении Констанцы. Причем неплохо так устремилась, уже на второй день удалось наладить переправу через Дунай уже напротив Измаила. В принципе, это было ожидаемо – для советского руководства ожидаемо, а вот румыны ну никак не ожидали того, что пушки могут стрелять по ним вообще без перерывов. А еще больше они не ожидали того, что с ними вообще никто церемониться не собирался: после того, как Федор Иванович своими глазами увидел, что творили румыны в Рени, он лишь повторил «Старухину директиву» и в любую фигуру, одетую в румынскую форму, советские солдаты стреляли из всего, что под руку повернется. А подворачивалось им много всякого интересного: Толбухину были переданы все триста старых «Терминаторов» с двумя пушками и двумя пулеметами и почти четыре сотни изготовленных на базе Т-26 самоходок, а все это стреляющее богатство обеспечить снарядами и патронами сильно помогали уже две тысячи только «маленьких грузовичков» и почти столько же двухтонных ГАЗов. А чтобы им никто не мешал доставлять нужные грузы, с воздуха их прикрывало почти шесть сотен истребителей.

Вообще-то у Румынии была своя военная авиация, и она даже считалась достаточно мощной: одних истребителей у них было больше трех сотен (включая, среди всего прочего, и три полных эскадрилью британских «Харрикейнов»), но примерно треть их «воздушного флота» составляли древние бипланы и польские, устаревшие еще задолго до войны, подкосные монопланы, которые они гордо именовали «истребителями» – и эту треть в первый же день операции спустили с небес на землю советские летчики, летавшие еще на И-16. А когда румыны решили «наглых русских» наказать используя уже более новые свои машины, они столкнулись уже с И-14, и на третий день у румынов просто не осталось самолетов: все, что не сбили в небе, перелетевшие из Прибалтики СБ-М смешали с грязью на аэродромах. А размещенные в Румынии немецкие эскадрильи немцам пришлось срочно перебрасывать на север: товарищ Ватутин начал свою часть операции через два дня после товарища Толбухина.

И Ватутин операцию повел по той же методике, свято блюдя один из тезисов речи Молотова в первый день войны: каждый невыпущенный по врагу снаряд – это жизнь одного нашего бойца, а поэтому снарядов для врага и тут не жалели. Вот только Иосиф Виссарионович на очередном совещании Ставки поинтересовался у Лазаря Моисеевича, выглядевшего немногим лучше какого-нибудь зомби:

– Ты вообще хоть когда-нибудь спишь?

– На том свете отосплюсь… знаешь, я начинаю все больше уважать это девчонку.

– А раньше не уважал?

– И раньше уважал, но сейчас чувствую, что недостаточно. Ты только подумай: мы, мужчины, через войны прошедшие, думали лишь о том, чтобы боеприпасов больше сделать и бойцов больше подготовить – а у нас сейчас к фронту мало что снаряды миллионами со складов, еще до войны в Химпроме обустроенных, идут, так еще стволы к пушкам не то что вагонами – эшелонами перевозятся! И вообще: за что не хватись – а у нее где-то на складах все это уже есть, причем с таким запасом! И, главное, все к применению подготовлено! Я, откровенно говоря, совершенно обалдел, когда узнал об организованных ею передвижных ремонтных мастерских, в которых ствол на пушке за час меняют! Это на трехдюймовке новой, которую Грабин всего-то полгода как делать начал – а у нее и по два комплекта сменных стволов на каждую его пушку где-то спрятано, и люди обучены, и оборудование потребное в достатке имеется… Но, что всего чуднее, обо всех этих её запасах вообще никто не знал!

– Да уж… у нее давно бзик такой: все в секрете держать. Была бы ее воля, она бы и картошку засекретила. Но, с другой стороны, враг ведь тоже ничего про её запасы вызнать не смог – а результат мы теперь каждый день видим.

– Видим… Сосо, а вот товарища Ватутина как-то попросить ускориться можно? Венгры на Украине сейчас такое творят…

– Товарищи Ватутин и Кирпонос делают все, что могут, и мы не можем… мы даже права не имеем просить их наступать быстрее. Потому что быстрое наступление – это сильное увеличение наших потерь, так что мы жизни людей уж лучше разменяем на дополнительно потраченные снаряды. Сам же только что сказал, что снарядов у Старухи много, тебе их только перевезти нужно вовремя. Но ты вроде справляешься… и все же найди время выспаться. Ты нам сейчас на этом свете нужнее…

Третья часть плана имени полярной лисички начала осуществляться двадцать второго июня наступлением армии Конева из Белоруссии сразу в двух направлениях: от Гродно в сторону Кенигсберга и от Бреста в сторону Варшавы. Впрочем, в германском генштабе замыслы Генштаба советского похоже разгадали – и фашисты с невероятной скоростью стали выводить свои войска из Литвы. Так что на северном направлении товарищу Коневу пришлось буквально проламываться через постоянно подводимые части (в подавляющем большинстве состоящие из французов и поляков) и продвижение шло довольно медленно. А в Варшавском направлении новые войска особо и не подвозились, но тут уже «местное население» весьма активно стало в армию фашистов записываться. Впрочем, против Ватутина тоже все больше «туземцев» воевать начинало – правда, Николай Федорович не смог не заметить, что чехов все же в германской армии появилось немного, а словаков – вообще практически не было. Но сам факт он в тайне держать не стал.

И когда Вера все же «выкроила часок» и зашла на предмет «выяснения обстановки» в Иосифу Виссарионовичу, Сталин ей и об этом рассказал. На что Вера лишь хмыкнула:

– Ну кто бы сомневался! Но я про другое узнать зашла, тут, по слухам, товарищ Ким Ирсен в Москве скоро появиться обещался, мне бы с ним поговорить…

– О чем? – с сильным подозрением в голосе поинтересовался Иосиф Виссарионович.

– Да так, о пустяках разных. Мы тут с Валентином Ильичем пособачились на тему его недопонимания важности производства некоторых товаров для детства и материнства…

– Сама же все производства повернула для выпуска военной продукции.

– Ну да, но… мы тут с мужем поговорили: он же станочник, и он сказал, что учебные станки полуигрушечные, которые мы по ФЗУ распихали, относительно малой кровью можно превратить во вполне годные станки – но работать-то на них некому. То есть дети-то в три смены работать не могут, а вот если товарищ Ким нам пришлет тысяч несколько… десятков тысяч, своих, уже взрослых учеников, то и ему хорошо, и нам польза. Я бы еще с товарищем Мао на эту тему побеседовала бы, но он далеко, а Ким должен в Москву вот-вот приехать, самое время с ним мне побеседовать.

– Послезавтра он приедет, тебе сообщат. И ему передадим, что ты с ним побеседовать хочешь. Но – не знаю, он-то вроде только свои дивизии нам представить едет…

– Да я с ним быстро поговорю, сама же не могу надолго из дому уходить. А ему скажите, что я вроде придумала, как ему с продовольствием еще больше помочь, в смысле, как он сможет продуктов гораздо больше выращивать… То есть я думаю, что придумала, но некоторые детали мне нужно уточнить.

– Хорошо, у тебя всё?

– На сегодня – да, но вот по поводу того, что вы мне новенького рассказали… я еще отдельно зайду, но сначала подготовлюсь…

В рейхсканцелярии фельдмаршал фон Клюге мирно беседовал с федьдмаршалом фон Вицлебеном, и лица обоих собеседников были мрачнее тучи.

– Канарис, чтоб ему черти в аду покоя не давали, разведку провалил полностью: мне сегодня утром сообщили – из шведских источников, с предметом более чем знакомых, что русские сейчас выпускают на своих заводах полмиллиона только крупнокалиберных снарядов в сутки. И порядка двухсот пятидесяти тысяч мин для минометов – и это не считая адских русских ракет! А сейчас на фронте появились эти ужасные самоходки с пушкой в сто двадцать миллиметров…

– Боюсь, Гюнтер, что шведы тебя обманывают, – с такой же мрачной рожей ответил Вицлебен, – судя по тому, что творится на фронтах, у них дневной выпуск снарядов скорее миллионами исчисляется. А нам даже ответить нечем, и я не про производство боеприпасов говорю. На той неделе наши солдаты сумели захватить этот русский маленький танк под названием «Терминатор» – и оказывается, что у этой малютки лобовая броня толщиной в сто миллиметров! Ее вообще ни одна наша пушка пробить не может даже с двухсот метров, а этот чертов танк из своего сорокамиллиметрового автомата эту нашу пушку превратит в металлолом более чем с полукилометра. А что они творят с нашими панцерами… пятый они сжигают на расстоянии свыше двух километров, даже с трех. Я думаю, что в таких условиях лучшее, что мы можем сделать – это прекратить эту чертову войну.

– Эрвин, и как ты только до такого додуматься смог? – очень ехидно ответил «и.о. канцлера». Вот поэтому тебя и выбрали лишь главнокомандующим, а пост канцлера мне предложили. Я уже через этих самых шведов пытаюсь договориться с русскими о перемирии и проведении мирных переговоров.

– А почему не через Швейцарию?

– Я же говорю: ты лучший главнокомандующий, но дипломатия – это явно не твое. У шведов с русскими налажено очень тесное взаимодействие, официальная почетная гостья Густава занимает один из высших постов в русском правительстве.

– И все равно там всё решает лишь один человек. И я не думаю, что он согласится на мирные переговоры.

– Знаешь, вчера я говорил с майором Вернером, ну, с тем, который сдал русским Пулавы. И он подробно рассказал, как это произошло. Русские просто окружили город, выкатив на прямую наводку больше сотни танков и еще больше самоходок – а потом послали парламентера, который предложил майору город просто покинуть. Предупредив, что в противном случае они просто снесут город вместе со всеми нашими солдатами. А на слова майора, что в городе еще и много мирных жителей, парламентер – он был в чине полковника – просто ответил, что это поляки, которых ни нам, ни им вообще не жалко. И свое обещание выпустить все наши войска из города они выполнили… правда, пришлось взорвать имевшиеся танки и орудия, но русские против этого не возражали.

– И зачем ты мне это рассказал?

– Русские вообще не разговаривают с эсэсовцами, они их просто уничтожают и плен вообще не берут. То же самое и с польскими частями вермахта, с венграми и, говорят, с румынами и французами. Но простых немецких солдат они все же убивать почему-то не хотят, а значит, они не хотят доводить дело до невозможности любых переговоров. Однако встретиться со Сталиным у нас будет шанс только попав на эшафот, а вот с этой дамой… это же будут переговоры неофициальные, но и на них можно придти к взаимоприемлемому решению. Я более чем уверен, что воевать русские не хотят.

– И когда ты ожидаешь ответ от них?

– Надеюсь, что уже в июле. Но пока нам остается лишь ждать…

Товарищ Ким Ирсен с Верой о чем-то поговорил примерно полчаса, но о чем они договорились (или не договорились), осталось никому не известным. Но было похоже, что для окончательной договоренности корейцу (или Вере) не хватило какой-то «информации с мест»: Ким улетел к себе в Корею (хотя приехал поездом и на поезде же собирался вернуться), а Вера на прямой вопрос Лаврентия Павловича ответила очень кратко и исчерпывающе:

– Пока ни о чем не договорились, он сначала должен понять, сможет ли сделать то, что я ему предложила.

– А что ты предложила? Нам почему-то всем это знать хочется.

– Я предложила ему побольше жратвы выращивать и сказала где конкретно – но он не знает, возможно ли такое в принципе. Помчался проверять… да, людей он нам не даст, ему самому их не хватает.

– Думаешь теперь с товарищем Мао на эту тему поговорить?

– Не думаю, такие разговоры имеют смысл лишь в том случае, если собеседник первый захотел. Ким меня еще раньше о жратве спрашивал, а от китайцев я пока слышала только слово «дай».

– Не только…

– Это вы другие слова слышали, не я. Ладно, хватит от этом: в любом случае половину работы показывать смысла нет, а тут и половиной еще не пахнет.

– Да и вообще ты в отпуске, я помню. Виктора со мной отпустишь?

– Куда это?

– В соседний подъезд: мне кое-что привезли из Грузии, но тебе такого нельзя, очень острое.

– Киндзмараули что ли?

– Обижаешь! Хванчкара, но только немного, чтобы застолье было правильным… не буду тебе душу терзать, решишь мужа порадовать, сама его ко мне пошли.

– Баш на баш: когда сможете мне Дарью обратно прислать? Мне она ненадолго нужна, но нужна очень: как она с моими карапузиками управляется, я уже знаю, а мне нужно будет отлучиться… пару раз на полдня.

– У неё теперь своих дел… ладно, попрошу ее, но только на пару дней!

Десятого июля утром на пороге Вериной квартиры снова появилась Даша:

– Вера, это опять я. И я тут потому, что сегодня в час тебя ждут у товарища Сталина, там вопрос какой-то, который без тебя решить не могут.

– В час? Как неудобно то… ну ладно, куда деваться, пойду. Ты тогда близняшек покормишь? Я молоко оставлю…

– Вера, не волнуйся, все сделаю в лучшем виде, на той-то неделе я вроде неплохо справлялась.

– Да я и не волнуюсь… хотя, пожалуй, это и кстати, мне как раз вчера принесли пластинку, из-за которой я тебя выдернула.

За неделю до этого Даша уже два дня с малышами сидела, а Вера сразу после утренней кормежки уезжала в Лианозово и там чем-то важным занималась в большой студии «Мелодии». Чем именно – никто не знал. То есть знал лишь Миша Терехов и два десятка студентов консерватории, но они хранили полное молчание. В том числе и потому, что твердо знали: Старуха всегда выполняет свои обещания – а на этот раз она пообещала, что убьет любого, кто расскажет о том, что было в студии.

Ну а когда Вера свои развлечения закончила, Миша в одиночку изготовил матрицу, лично на студийном «проверочном» прессе отштамповал пяток пластинок и лично отвез их Вере домой. Упакованные в лично же им изготовленные конверты, простые конверты из белого картона. И Вера, когда собралась в Кремль, один их этих конвертов захватила с собой.

– Вера Андреевна, – сообщил Иосиф Виссарионович, поздоровавшись с ней, – у нас сейчас появилась возможность все же покончить с войной, причем покончить до того, как на Советский Союз враги натравят вообще всю Европу и не только…

– Это вы очень верно заметили насчет Европы и прочих разных. Я тут давно уже об этом думаю…

– О чем?

– О всем мире голодных и рабов. Почему-то эти голодные и рабы все как один хотят не поработать и себя тем самым обеспечить, а к нам придти и всё отнять. Такой вот получается интернационал воров и грабителей, так может ну его нафиг? Там такой интернационал точно не нужен.

– А какой вам нужен?

– Лично мне – вообще никакой, и ни в каком виде. Я, собственно, с этим и пришла: нам нужно про интернационал забыть как страшный сон, но есть одна мелкая проблемка. И я предлагаю ее тут же и решить… можно проигрывателем воспользоваться?

– Можно. Но, Вера… Андреевна, мы вас вообще-то по другому делу пригласили.

– Сначала послушайте, а потом я попробую объяснить, почему это сильно поможет покончить с войной. С горячей войной, а уж дальше… Итак, музыка, как все вы знаете, товарища Александрова, а слова по моей просьбе написал Габриэль Аршакович Уркеклян.

Вера аккуратно уложила пластинку на диск проигрывателя, опустила рычажок. Почему-то все, сидящие в кабинете, молча и заворожено смотрели на то, как звукосниматель поворачивается и плавно опускается на черный диск без этикетки. И когда он опустился, после торжественных вступительных аккордов в кабинете раздались до слез знакомые Вере Андреевне слова: «Союз нерушимый республик свободных»…