Старуха 5

Глава 15

Когда-то маленький автомобильный заводик, производивший в момент открытия аж по пятнадцать крошечных, на три четверти тонны, грузовичков с полулитровым мотором, содранным с мотоциклетного от «Хускварны», после того, как Глеб Максимилианович изыскал для «студенческого автопрома» сорок миллионов тогда еще довольно весомых рублей, очень быстро вырос – вместе с городком Гаврилов-Ям, и уже в тридцать пятому году вышел на мощность в пятьдесят тысяч машин в год. Правда, тогда двадцать тысяч из этих пятидесяти были легковыми «Горбунками» – но молодежь ведь никогда не останавливается на достигнутом! В тридцать шестом производство «Горбунков» перевели на новый завод в Судиславль, а Гаврилов-Ямский завод полностью перешел на выпуск грузовичков, к тому же как раз в тридцать шестом там наладили, наконец, и собственное производство моторов (точнее, его перенесли из Нерехты, так как трактора перевели на дизеля). Город рос, производство грузовиков… оставалось прежним, и единственным «крупным достижением» стало изготовление кабин этих грузовиков уже не из дерева, а цельнометаллических. А так грузовик вообще не изменился.

Однако стране больше этих грузовичков вроде и не требовалось, все же маловата была машинка, но маловата она была лишь до начала сорок первого года. А зимой сорок первого внезапно в армии кто-то догадался, что такая букашка в войсках, да в боевых условиях тоже может оказаться исключительно полезной – хотя бы потому, что весила машинка без груза меньше полутоны и в случае чего ее даже груженой четверо солдат смогут из любой грязюки вытолкать. К тому же даже в армии очень много грузов появляется нетяжелых, но на руках таскать которые все же напряжено. И вообще, машинку изначально проектировали как «замену телеги», и именно поэтому у нее грузоподъемность была выбрана «тележная», а так как в РККА гужевой транспорт до сих пор считался «основным» (по счастью, лишь считался), то экономия на овсе для лошадок уже окупала «принятие авто на вооружение».

К тому же грузовичок был очень прост в управлении: электрический стартер, три скорости вперед и одна назад, синхронизированная изначально коробка передач – и при всем этом стоимость его укладывалась в три тысячи рублей. Правда, поначалу вояки захотели грузовичок еще удешевить, потребовав снять стартер и убрать обрезинивание руля, но на совещании «по малой автомобилизации» Вера воякам объяснила, что «изменение отлаженного техпроцесса приведет лишь к удорожания производства», и армейцы больше по этому поводу возникать не стали, а молча подписали «план по закупкам».

И с весны сорок первого завод внезапно перешел на круглосуточную работу – это вместо прежней неспешной работы в одну смену. И рабочие нашлись почти сразу, правда «свежедемобилизованные», поэтому производительность выросла не втрое, а всего лишь до девяноста тысяч машин в год. Но и это было очень заметно – так что в последних числах мая поблизости от советского берега Нарвы таких – и совершенно новеньких – грузовичков было уже больше десятка тысяч. А еще там было много другой техники с моторами – и первого июня вся эта огромная масса техники пришла в движение.

Хорошо так пришла, в половине шестого пехотинцы уже провели зачистку Изборской крепости, а к семи утра был установлен дорожный знак с названием «Печоры» у зачищенного от врагов городка. Зачищали населенные пункты просто: две сотни «Терминаторов» просто лупили из своих пушек в любую точку, откуда раздавались выстрелы немцев и эстонцев, буквально смешивая с грязью стреляющих – а вот в обратную сторону выстрелы особого успеха противнику не приносили. Все же пробить разнесенную стомиллиметровую лобовую броню этих стальных милашек в принципе могла лишь немецкая крупнокалиберная зенитка – а их в первые же минуты (если не секунды) наступления разбомбили советские самолеты. Не зря Вера так упорно работала над всякими взрывчатками и их упаковкой в удобные для применения формы: каждый из И-14, принимавший участие в штурмовке, просто высыпал на головы врага по сотне маленьких бомбочек, расчищая таким образом сразу с полгектара вражеских позиций, а уж СБ-М таких бомбочек высыпал уже по пятьсот штук. Впрочем, с зенитками поступали еще проще, по расположениям зенитной артиллерии лупили термобарическими ракетами.

Такими же ракетами расчистили и вражеский берег Нарвы, а затем по наведенным переправам в северной части «эстонского» фронта на тот берег перешла целиком Первая танковая дивизия товарища Рыбалко в сопровождении двух дивизий мотопехоты КГБ. Причем сотня танков перешла на другой берег по Николаевскому мосту в Нарве: немцы, очевидно, имели его в виду в своем наступлении использовать и взрывать не стали. А когда началось – уже не успели…

Вечером на очередном совещании, на котором Шапошников и Берия доложили о результатах за день, Иосиф Виссарионович спросил:

– Вы тут сейчас сказали, что весь день пушки наши вообще не умолкали. А сколько мы потратили за этот день снарядов? И во сколько нам это наступление уже обошлось?

– Расход снарядов был умеренный, нормативный. За день всех калибров – не считая орудия особой мощности, которые пока вообще не использовались – выпустили около полумиллиона, еще порядка двухсот тысяч мин, в основном восьмидесятидвухмиллиметровых, и около пяти тысяч УПСов. И в пределах десяти тысяч термобарических ракет всех калибров, а вот по стоимости всего этого… пусть нам Валентин Ильич расскажет, мы такие данные… то есть сегодня такие данные Генштаб не подготовил.

– А что сразу Валентин Ильич? Я теперь отношения к НТК, можно сказать, вообще не имею, а о боеприпасах вообще все вопросы нужно Вере переадресовывать…

– Я примерно подсчитал, – прервал возмущение товарища Тихонова Берия, – расходы только на боеприпасы составили около тридцати миллионов рублей, это все боеприпасы если считать, от патронов для пистолетов до тяжелых термобарических ракет. Еще миллионов примерно десять – это бомбы, которые самолеты на голову врага сбросили. Бензина сожгли до десяти тысяч тонн, потери техники укладываются в миллион, столько же на ремонт поврежденной потратить придется – а в сумме, если все считать, получается миллионов пятьдесят, ну, шестьдесят от силы. Но это – только прямые материальные затраты.

– Пятьдесят миллионов в день на фронте в сто километров… – как-то задумчиво произнес Сталин. – То есть вся операция «Колывань» обойдется нам…

– В Золотую Звезду товарищу Кагановичу, – продолжил высказывание Сталина Валентин Ильич. – Мы в сутки потратили на этом участке фронта примерно двадцать пять тысяч тонн всего необходимого, а НКПС обеспечил доставку только в Ленинградскую область уже более сорока пяти тысяч тонн нужных военных грузов.

– Меня вообще-то волнует вопрос о том, сможем ли мы такие расходы обеспечить силами тыла…

– Сможем, – уверенно ответил Лаврентий Павлович. – По нашим наблюдениям, у немцев уже началась паника, многие части оставляют позиции, причем иногда даже бросая тяжелое оружие. Рота «Терминаторов», по непроверенным пока данным, уже дошла до населенного пункта Выру, вообще не встретив по дороге врага и, соответственно, не израсходовав боекомплект… если за ночь им успеют подвезти бензин, то завтра там уже будут бойцы дивизии товарища Пэрна и железнодорожная станция Выру превратится в новый узел снабжения наших войск… так как колея там русская, надеюсь у Лазаря Моисеевича с организацией движения от Пскова туда не будет.

– У Лазаря Моисеевича рожалка для локомотивов еще не отрасла, – сварливо огрызнулся Каганович.

– А как насчет рожалки для машинистов паровозов? Рыбалко своим вечерним маршем взял в депо Выру несколько паровозов… плохо слышно было, и я точно не понял, то ли десяток, то ли десятки.

– Даже десяток – уже хлеб, а машинистов… ВВС выделят пару самолетов, чтобы их быстро перебросить из Перми и с Урала?

– Я сам выделю, – хихикнул Лаврентий Павлович. – Вчера Старуху во дворе встретил, она сказала, что раз своими самолетами не пользуется, поскольку нельзя ей, то я могу пока их по своему усмотрению использовать. И служебный, и личный. ВМ-12 её на Ходынке стоит, тридцать шестой в Монино. Могу хоть через час за машинистами их отправить куда скажете, вот только Старуха предупредила: пользоваться можно, а вот царапать нельзя. Вы там машинистов предупредите…

– Вы после совещания эти вопросы решите, давайте к делу вернемся, – прервал веселье Сталин. – Борис Михайлович, вы сказали, что операция идет с опережение графика, а что у нас следующим будет?

– Товарищ Берия верно заметил насчет паники у фашистов, и мы считаем, что нужно ей максимально воспользоваться. А с учетом того, что… если товарищ Рыбалко действительно уже занял Выру, то уже завтра можно будет приступать к операции «Клуня». С рубежа Остров-Опочка-Себеж силами восьми дивизий…

Возвращаясь уже поздней ночью домой Лаврентий Павлович увидел свет на первом этаже у соседки, и решил зайти: знал, что Вера очень ждет новостей с фронта и сильно переживает за то, как ее химпром этот фронт всем обеспечивает.

– Ты чего не спишь?

– Днем выспалась, что-то у меня режим совсем сбился: днем сплю, ночью пляшу. Ну, как дела с Эстонией?

– Даже лучше, чем ожидалось, за Нарву на двадцать с лишним километров уже зашли и закрепились, а на юге и Выру взяли, причем с депо, полными паровозов. Я твои самолеты пока Лазарю Моисеевичу поносить дал, он срочно машинистов с Урала в Прибалтику перетащить хочет.

– Это радует… чаю хотите? Правда, у меня сейчас только цейлонский, зато с бергамотом: мне Марта прислала. А с бергамотом можно хоть веник заваривать, все равно приятно пить будет.

– Ну наливай. В общем, фашист явно не ожидал, что мы ему за день миллион снарядов на голову вывалим, у него паника началась и местами целые части позиции бросают и убегают. Борис Михайлович по этому поводу решил свою «Клуню» на неделю раньше начать. Дивизии КГБ готовы, РККА тоже на позициях копытом землю роет: прослышали, как у нас дела в Эстонии пошли.

– Ну, рыть-то они роют, а вот как в работе себя покажут…

– Хорошо покажут, там корпус, которым Буденный покомандовать успел во время переобучения стоит – а Семен Михайлович сама знаешь как народ дрючить умеет. Там у него каждого второго за руль сажать можно!

– На «Савраске» и «Горбунке», на которые и школьников сажать не особо страшно.

– Старуха, ну что ты такая печальная? Я понимаю: война, всё такое – но мы же уже побеждаем! Причем, заметь, благодаря те… в том числе и тебе. Честно говоря, я до сих пор понять не могу, как ты втихую организовала производства химпрома так, что они по свистку стали выпускать по полмиллиона снарядов в сутки? Не отвечай, я все равно не пойму: такого вообще ни один человек понять не в состоянии. Кстати, сейчас руководству некогда, поэтому сама сделай: этому Саше твоему Савельеву с барабанной фабрики орден Ленина лично я не пожалел бы – но я права не имею сам его присваивать, а ты имеешь. Намек понятен?

– Знаменем обойдется, он же не один там работает. Да и Знамя… вот возьмут наши Пруссию, тогда и начну награды раздавать.

– Насчет Пруссии у нас с Шапошниковым пока разговора не было…

– Ну так поговорите! Да, спросить хотела: кто там у него такие дурацкие названия операциям придумывает?

– Не дурацкие, а говорящие! Борис Михайлович-то у нас человек с образованием…

– И что? Я тоже разные слова знаю, например слово «афедрон».

– Ну это-то слово и я знаю… от тебя, кстати, набрался. А про операции: Колывань – это древнее название города, который эстонцы Таллином обозвали, причем название не просто древнее, а балтское, то есть местные племена, которые его основали, так назвали, в честь какого-то вождя своего. А клуня… ну кто из нас русский по рождению? Клуня – это овин… не переживай, я и сам на знал, мне Борис Михайлович позавчера объяснил.

– Понятно, а овин – это рига… хитро, но что, у немцев знатоков русского языке что ли нет?

– Может и есть, только мы немцам про свои планируемые операции как-то забываем сообщить.

– А еще южнее?

– А это ты все же у Шапошникова спрашивай, я пока так далеко на юг не смотрел. То есть когда фашист с Украины войска потащит наш прибалтийский прорыв затыкать, он там что-то эдакое намечает, но я в детали не вникал, да и по срокам не угадать. А совсем на юге – Толбухин утром в Одессу прибыл.

– А чего так поздно-то? Лазарь Моисеевич обещал его за двое суток подвезти.

– Ну до чего вы, женщины, нетерпеливые! А на то, чтобы обучить пусть даже мото, но пехотинцев с танками работать…

– Вы что, ему просто танки передали, без экипажей?

– С экипажами, но пехоту пришлось поднатаскать с этими танками взаимодействовать правильно. Сама понимаешь, если танки отдельно, а пехота отдельно…

– Не сердитесь, я просто нервничаю сильно, и вовсе не из-за дел на фронтах. Ага… так, Лаврентий Павлович, раз уж вы здесь, вызывайте перевозку из Грауэрмана… сначала вызывайте, а потом уже Витю будите. Что-то мне подсказывает, что сегодня все очень быстро пойдет… Ой! Очень-очень быстро… Нину Теймуразовну все же не будите, сама справлюсь… не впервой. Стойте, пока не забыла: километрах в трех с половиной в востоку от деревни Черники, в Гёрлицком лесу расположен бункер верховного командования Германии, там Гитлер практически безвылазно сидит и все руководство к нему в гости на доклады катается. Бункер прекрасно замаскирован, с самолета его не разглядеть… днем. Но если нафоторгафировать днем просто так, а ночью с тепловизиром поглядеть… обычно деревья в лесу горячим воздухом не пышут.

– А откуда… неважно, с тепловизором, говоришь…

– Да звоните уже в роддом! Я же ну никак потерпеть-то не смогу!

Когда встревоженные врачи аккуратно Веру усаживали в машину, она вдруг спросила:

– Вам чай-то понравился?

– Что? А… неплохой чай.

– Возьмите пару коробок… себе пару и Иосифу Виссарионовичу две, а Тихонову одну, он больше на кофе налегает. Берите-берите, мне Марта сорок коробок по полкило прислала, и нам за всю жизнь столько не выпить. Вить, проследи!

– Мне вот очень интересно, а откуда Старуха об этом-то узнала? – Иосиф Виссарионович задал явно риторический вопрос после того, как на вечернем заседании ГКО Лаврентий Павлович доложил о результатах авиаразведки. – Впрочем, ее спрашивать бесполезно…

– Тридцатого мая госпожа Фрея Аспи как раз из Стокгольма приехала, Вере чай этот привезла… и, похоже, не только чай. Старуха и вспомнила об этом, когда решила чаем нас порадовать…

– Да неважно, что делать будем?

– Самолетов у нас семь десятков к вылету готовы, бомб… хватит. А так как бомбить придется с высот не больше километра, то воздух перекроем реактивными истребителями, для такого дела все их задействуем в операции.

– Я бы предложил сначала поверху этими, термобарическими пройтись, – добавил Валентин Ильич, – чтобы зенитки уж точно все выжечь.

– Не учи ученого! – огрызнулся Лаврентий Павлович, – А первым эшелоном пустим как раз новые штурмовики Сухого, заодно они и лес этот дурацкий скосят…

– А лес косить обязательно? – решил уточнить Сталин.

– Как раз термобарами, Старуха под штурмовик этот подготовила изделия по четверти тонны. Валентин абсолютно прав: подставлять МП-8 под зенитки просто глупо, если можно без этого обойтись. Сейчас летуны как раз считают графики вылета, чтобы все на месте оказались в пределах десяти минут. Сначала – зенитки над объектом, потом СБ-М расчистят трассу снижения бомбардировщиков, на всякий случай расчистят. Завтра к утру будут готовы, так что ждать, думаю, не стоит.

– А морда такая задумчивая… ты уверен насчет завтра?

– Насчет завтра – уверен. Но вот то, что Старуха эти бомбы противобункерные еще в прошлом году в производство запустила, меня все же слегка смущает.

– Не смущайся. Кстати, как там она?

– Вчера домой вернулась. Но карапузов я не видел, меня Дарья даже на порог не пустила. Кстати, полковнику Поленовой я представление на Красную Звезду подготовил, подпишешь как Председатель ГКО?

– Давай его сюда, подпишу. А Звезду за то, что тебя к соседке не пустила?

– За то, что предотвратила три покушения на Старуху. Парней своих подготовила прекрасно, этих троих взяли прямо во дворе, но никто из соседей даже внимания не обратил, а сколько она еще на дальних подступах пресекла…

– Тогда чего так скромно?

– Чего-чего… Вера, как очухается, ей минимум Ленина дать захочет… причем как раз за то, что она меня не пустила, – закончил Берия со смехом. – А если всерьез, то за качественно выполненную работу, спокойно выполненную, без героизма. И Звезду не за работу, а именно за то, что героизм не потребовался.

– Пожалуй, ты прав: за то, что героизм не потребовался… А как операцию назвал?

– «Сенокос». Я же не Борис Михайлович, я человек простой…

– И то верно. Запускай свой «Сенокос»!

Вальтер фон Браухич чувствовал себя относительно спокойно: к утрате Эстонии и Латвии он прямого отношения не имел, а русские на территорию Рейха даже не попытались напасть. И за последние три дня фельдмаршал успел сделать довольно много, так что – если ему никто мешать не будет – русским скоро станет плохо. Очень плохо:

– Прежде всего, мой фюрер, вы уже разместили на территории бывшей Литвы четыре польских дивизии и шесть французских, так что если русские попытаются зайти на территорию Рейха, им придется сначала уничтожить эти дивизии. В конце концов, их-то не жалко, но пока они будут сопротивляться, мы успеем как следует укрепиться на второй линии обороны и глубже, чем на десять-пятнадцать километров, русские орды зайти не смогут.

– А вы уверены, что с этими дивизиями русские не поступят так же, как поступили с нашими войсками в Эстонии и Латвии?

– Мой фюрер, по нашим подсчетам русские во время захвата этих территорий выпустили более четырех миллионов снарядов, и повторить у них то же самое получится не раньше чем через год, да и то при условии, что больше они нигде и не по кому стрелять не будут. Но мы предусмотрели и самый плохой вариант развития событий, ведь если абвер один раз ошибся в оценке русских арсеналов, то, возможно, он может ошибиться еще раз, – при этих словах Канарис поморщился, но так как слова ему не давали, промолчал. – Поэтому генерал Модель уже приступил к подготовке еще одного оборонительного рубежа, уже по Неману, и у нас есть абсолютная уверенность в том, что это рубеж при любых условиях будет для большевиков непреодолим. Более того…

Договорить он не успел, в заде, где собрались высшие военачальники Рейха, раздался глухой гул.

– Черт возьми, что тут происходит? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Гитлер, но вошедший в зал офицер тут же отрапортовал:

– Мой фюрер, наверху идет бомбардировка, довольно сильная. Вероятно, русские заметили какие-то строения наверху, и полковник Майер предложил немедленно покинуть бункер. То есть связь с ним прервалась, но я думаю, что он имел в виду после окончания бомбардировки…

– Хорошо, пока продолжим. Вы что-то хотели уточнить, но не закончили, продолжайте. Хотя этот гул и начинает надоедать…

И это были его последние слова: одна из первых сброшенных на бункер пятитонных бомб пробила все перекрытия и взорвалась уже внутри. Довольно далеко от зала, но взрывной волны, пронесшейся по коридору, хватило всем…

На следующее утро товарищ Берия доложил товарищу Сталину:

– Извини, что разбудил, но новость довольно интересная: мы попали в этот бункер в самый удобный момент и закопали там не одного Гитлера, а почти все командование вермахта. Утром по Берлинскому радио сообщил, что фюрер героически погиб на фронте, командующим всеми вооруженными силами назначен фельдмаршал фон Вицлебен – похоже, что других у немцев просто не осталось. То есть остался еще один, фон Клюге, и он стал временно исполняющим должность рейхсканцлера. Пока для нас это никакого интереса не представляет, но Старуха говорит, что с этими двумя уже можно разговаривать.

– Она что, предлагает заключить с ними мир?

– Она предлагает выкатить им ультиматум. Я попозже заеду, скажу, какой именно. Сам знаешь, когда у женщины голова занята младенцем, а ведь у нее сразу двое… в общем, похоже на бред, но что-то в ее предложении есть. По крайней мере я дал добро на начало операции «Полярный лис», и когда она закончится, нам будет о чем с немецкими фонами поговорить.

– Ты от Бориса Михайловича заразился? – спросил Иосиф Виссарионович, как только Лаврентий Павлович вошел в его кабинет. – Здравствуй, давай, рассказывай свои хорошие новости. Только сначала поясни, при чем тут лис и почему полярный? Ведь это не про Норвегию с англичанами, или я что-то пропустил?

– Не пропустил, мне Старуха так операцию предложила назвать.

– То есть Борис Михайлович ее покусал…

– У него надо спрашивать. А почему лис такой… она еще уточняла, что не просто лис, а очень упитанный.

– Но почему?

– Почему-почему, – Берия едва сдерживал смех. – Потому что полярный лис – это песец. Полный песец…

– Да, двойня – это действительно тяжеловато для организма. Для любого организма, кроме Старухиного. Так что она тебе там набредила?