Был суд. Судили нас,
Всех семерых судили разом.
Наверно, помутился разум,
Но ведь куда ни падал глаз -
Везде белели стены, и толпа
Сидела на скамейках чинно.
Все в черных смокингах мужчины.
От люстры тень
На них ложилась, как печать.
Но впрочем, главное не это.
Вот вышли судьи в париках
Из внутреннего кабинета -
И потекла река.
Слова стучались о слова,
Катилось время на колесах
Несмазанных, и скрип колес
Был как гвоздем по сердцу.
Вот прокурор окончил речь
И сел, парик свой снял
И лысину утер платочком серым.
А мы, все семеро,
Сидели на скамье, отполированной
Задами грешником за тыщу лет.
За что? Мы не пролили крови,
Не вытащили грош у сироты,
Но очевидно, главное не это -
И мы подведены под монастырь.
Потом досталось слово адвокату,
И он воспользовался им
Весьма искуссно,
И трещали копья,
И стлался дым пороховой.
Но вот он кончил. Головой
Своей ог дорожил не меньше прокурора,
Ее платочком белым он утер,
И дальше покатилось время,
И скрип колес до сердца доходил,
Молчали в зале. Ведь для них
Мы были варварами на арене,
И лев уже облизывал клыки,
И пальцы опустили они вниз.
Они все ожидали приговора -
И приговор был оглашен.
Зловещий суффикс "изм"
(К нему сводились наши преступленья)
Упал на нас как черная печать.
Хотелось крикнуть: "Ложь!" -
Да не смогли кричать, сдавило горло.
А люстра вдруг качнулась в вышине,
И свет от люстры, ядовито-желтый
Обрушился плитой тяжелой
На скамью,
Где мы сидели в обрамленьи стражи.
Не стану врать – нам страшно
Стало, когда нас повели
По искривленным пыльным коридорам.
Куда? Да кто их разберет, куда…
Пора проснуться, проломить барьеры,
Чтобы над нами прежняя звезда
Зажглась. Пора напиться веры
И вылезти из-под обломков сна,
Где суд, и судят нас.
Всех семерых.
1987 март