РЕМОНТ МОРЯ (Сцены) 1961–1963

Манек N ищет зеленую палочку

ПЕРЕД ПЬЕСОЙ

Пьеса — это полутора- или двухчасовой

отрезок времени, отделенный от

миллионнолетней истории мира.


Эта пьеса —

возможно, что и не пьеса, а

представление,

декламация,

ситуация,

эпизод,

возможно, что и поэма

со сценическими заставками.


Эта пьеса — не действительность.

Действительность —

все равно за пьесой,

как бы пылко ни пытались

протащить ее

разнообразные авторы на сцену,

а сцена — декламация,

а действительность —

в зале,

в кислороде,

в растительности,

в слезах,

в детях,

в недрах.

Эта пьеса —

один вдох и один выдох,

а действительность — миллионнолетнее дыхание.


Эта пьеса — о черных воронах.

Я не против селекционеров,

скрещивающих черного ворона с голубым

попугаем или розовым индюком.

Пусть себе разгуливают по сцене

зеленые вороны с голубыми клювами

и розовыми бородами.

И эти разгуливания — занятие занимательное.

Специально — только о черных воронах —

я написал эту пьесу.

Это не означает, что других птиц,

таких, как:

вороны белые,

жаворонки,

воробьи

и даже павлины —

не существует.

Просто им не удалось попасть

в эту пьесу.

Временно не удалось

и по ограниченности времени.

Повторяю:

эта

пьеса

не

действительность.

Это — фантастика из области

А МОЖЕТ БЫТЬ И ТАК.

А может быть и НАОБОРОТ.

Наподобие ценных указаний

Для правильного развития действия пьесы

необходимы два занавеса.

Первый:

стальной (цельный стальной лист),

отвесно опускающийся на сцену.

На этом листе необходимо писать:

вначале —

опись и характерные особенности действующих лиц,

позднее —

название очередного действия.

На этом листе необходимо нарисовать:

слева —

будильник, диаметром два метра с накладными стрелками.

Перед началом каждого действия будильник должен звонить.

Второй занавес:

не матерчатый, чтобы раздвигался, как двери автобуса.

Большинство декораций —

контуры зданий, столы, лестницы, кровати —

должны быть из арматуры,

похожей на «Детский конструктор».


Голос Диктора

должен раздаваться из глубины сцены,

чуть громче обычного человеческого голоса.


Все передвижения персонажей

должны быть ритмичны и не медленны.

Опись и характерные особенности действующих лиц

1. Манек N — манекен.

2. Зеленая палочка — символ счастья человечества.

3. Задира Быка — ЗАместитель ДИректора по БЫту и КАдрам.

4. Боксер — кулаком пробивает человека насквозь.

5. Молодежь — ох, уж эта молодежь!

6. Следователь.

7. Генерал.

8. Космонавт.

9. Диктор.

10. Ученый — выдающийся.

11. Поэт — Юпп (псевдоним).

12. Органы печати.

13. Органы.

14. Ребенок — девочка.


Действия пьесы происходят на одной из планет

не нашей галактики.

Название планеты сам автор не сумел придумать.

Так и осталось — планета.

ПРОЛОГ
(традиционный музей)

Справа — темный лес.

Слева — мутная вода.

Прямо вход вниз, вроде вокзального входа в метро.

Одни экспонаты выбираются на поверхность сцены, другие уже на сцене.

На вертикальных палочках таблички:

«Экспонаты находятся под охраной планеты»

«Не сорить словами»

«По экспонатам не ходить»

«На нас не плюют» и др.

Входят Молодежь, Строитель, все дети пьесы.

Строитель:

Вот Генерал.

Животное семейства саблезубых.

(Ребенок протягивает Генералу конфету.)

Деликатесов не употребляет.

Питанье:

минеральная вода.

Когда проголодается, то лижет

столовые ножи.

А вот Задира

Быка.

Он ту же должность выполняет.

Задира Быка:

Не выполняю. Перевыполняю.

Строитель:

Вот следователь.

Он подозревает.

Один ребенок:

Людей подозреваете?

Следователь:

Людей

не разрешают мне подозревать.

Теперь зверей подозревать стараюсь.

К примеру:

знаете ли вы, что муха

является не мухой?

Дети (хором):

Кем же?

Следователь:

Курой!

Но временно скрывается под мухой.

Ведь муху не зарежешь!

Не зажаришь!

Молодежь:

А кто на подозрении сейчас?

Следователь:

Сейчас подозреваю поросенка.

Подозреваю:

этот поросенок совсем не поросенок, а —

комар!

Вы слышали, как он жужжит ночами

в свинарнике?

Строитель:

Понятно.

Вот ученый.

Один ребенок:

Какие выдвигаете ученья?

Молодежь:

Как продвигаетесь? Как дело обстоит

со сдвигами?

Ученый:

На заданном этапе,

отрезке времени, так я хотел сказать,

я занят нижеследующей проблемой:

зачем мы роем почву тракторами?

Ведь существуют дождевые черви!..

Следователь:

Подозреваю:

дождевые черви

не дождевые черви, а —

китайцы!

Ученый:

И если с миллиона самолетов

на землю сбросить триллион червей,

то эти черви почву разрыхлят

за два часа и двадцать три минуты.

Какая экономия машин!

Нефтепродуктов!

Человеко-дней!

Строитель:

А это Юпп.

Юпп:

Я тут совсем случайно!

По фактам биографии я — повар!

Я не поэт! Клянусь вам! Я — случайно!

Задира Быка:

Нет, он поэт.

Пока что не вступил,

конечно, в возраст Штатной Единицы.

Какую он яичницу проделал

Сатирику!

Какую драматургу

он произвел яичницу!

И Лирик

хвалил, что Юпп —

способно одарен.

Все наши сберегательные кассы

проводят каждый год «День Вдохновенья».

И даже на таком мероприятьи

Юпп выступил и произнес…

(признайся!)

он произнес:

Э-ичница! —

не Я-

ичница,

Э-ичница!

(признайся!)

Какими корнями обладает Я-ичница?

Я — корень индивидуализма.

А Э-ичница — это приобретает

всенародное звучание!

Поэт он! Только вот стихов не пишет.

Гордость не позволяет.

Но формалист!

Следователь:

Поэт он?

Я и не подозревал.

Да и подозревать теперь не буду.

Поэт ты, Юпп!

Типичный формалист!

(По заднему плану сцены, вдумчиво побалтывая зеленой палочкой, марширует Манек N. Манек N курит.)

Ученый:

Он чист, как прежде. Из международных

пороков

усвоены: курение и сон.

Он каждый день осваивает путь

к Сияющему и назад Холму.

Он, Манек N, у нас большой искатель,

все ищет,

ищет новые пути

к Сияющему и назад Холму.

Молодежь:

Ну, вот и ночь.

Нейлоновые луны

восходят.

Режиссер, над нами луны!

Печальные лунатики планеты,

как ангелы,

от зданья и до зданья,

по паутинкам медленно гуляют.

Их окликать по имени опасно…

Они, как безымянные герои,

по паутинкам медленно гуляют,

внимательно, влюбленно познавая

все запахи, созвучья все, соцветья…

Но только их познанья бесполезны.

Грохочет символический будильник!

Разбужен мир!

Уже твой день, Строитель!

Строитель:

Закроем заповедник. Дремлет мир,

и даже экспонаты задремали.

(Подходит Манек N. Он улыбается.)

Манек N:

Нет, это дремлет мир.

А мы не дремлем.

ТАНЕЦ БЕЛОГО ЗВЕЗДОЧЕТА
С ОПТИЧЕСКИМ ПРИБОРОМ

Темных дел не совершайте.

Изживите их дотла.

Поскорее завершайте

ваши темные дела!

Темнота —

она потоки

затемненных дел дала,

тем не менее

в потемках

есть и светлые дела:

размышление.

Влечение

к любви, в конце концов!

Ну, а если развлеченье,

то рекомендую —

сон.

Постоянно берегитесь

габаритов и систем —

берегитесь перегибов,

совершенных в темноте.

Мой прибор бесперебойно

все снимает там и тут.

Я Оптическим Прибором

проявляю темноту.

Очень много фотографий

проявил я мира для,

и никто не одобряет

ваши темные дела!

НАЧАЛО

Сцена и зал не освещены.

В центре занавеса, вверху,

как жаворонок, висит ракета, обыкновенная,

висит и жужжит.

Потом замедленно падает на сцену.

Взрывается. Брызги.

При взрыве ракеты занавес раздвигается.

Справа:

въезжает нос ракеты космической.

Прямо:

монументальное кожаное здание,

в точности повторяющее контуры кожаного

кресла.

Окна мерцают.

Над зданием неоновая афиша:

«Созвездие Писателей».


Перед зданием Задира Быка.

Он в голубой тоге.

Его голова напоминает планету Сатурн,

только вместо кольца — венок из васильков.

Ноги босы. Ногти на ногах —

как у птицы Феникс.

Лицо Задиры Быка напоминает

лицо пожилой коровы,

переживающей мучительную личную драму.

Из кожаного кресла выплывают писатели.

Писатели однообразно сутулы

и разнообразно лысы.

Они строятся.

Задира Быка:

Равняйсь! Смирно!

(Писатели привычно выполняют привычные команды.)

По порядку номеров рассчитайсь!

Первый писатель (с готовностью):

Первый!

Второй писатель (сдержанно):

Второй.

Третий писатель (очень сдержанно):

Третий…

Четвертый писатель (Юпп. Молчит).

Задира Быка:

Вы что, до четырех считать не в силе?

Произнесите: чет-вертый.

Четвертый писатель (Юпп. Неуверенно):

Четвертый ли я?

Задира Быка (утвердительно):

Ну! А какой же!

Юпп (стесняется):

Не знаю…

Ведь я — формалист…

Задира Быка:

А что, формалист не может быть

четвертым?

Юпп:

Не знаю…

Ведь у меня гордость…

не позволяет.

(Уходит на левый фланг, нашептывая какие-то цифры.)

Задира Быка:

Равняйсь! Смирно!

По порядку номеров рассчитайсь!

Первый писатель (лихо):

Первый!

Второй писатель (мучительно):

Второй ли я?

Ведь сказать «второй» —

значит признать, что ты не из первых…

Юпп (разоряется):

Я — из первых!

Я — подсчитал!

Это — я.

(Галдеж. Кое-где поднимаются кулаки.)

Голос Диктора:

Многовековой опыт мировой медицины

доказал, что писатели органически

не осваивают порядковые числительные.

На первый-второй рассчитайсь!

(Более или менее оживленная перекличка.)

Задира Быка (загибая пальцы во время переклички):

Тринадцать. Все. Разойдись.

(Писатели рассаживаются вокруг космонавта, как вокруг костра.)

Космонавт:

Прежде чем приступить к действию,

расскажу, что уже произошло.

Манек N сбежал из ателье.

Он принял решение осчастливить человечество —

добыть зеленую палочку.

Все зеленые палочки хранит Задира Быка

на Сияющем Холме.

Чтобы заполучить зеленую палочку,

необходима подпись Задиры Быка

на Обходном Листе.

Многочисленные юноши планеты

пытались добыть зеленую палочку,

но никому из них не удалось собрать

все подписи на Обходном Листе,

и Задира Быка рано или поздно

зачислял их в Штатные Единицы.

Манек N убегает из ателье

и выходит на сцену.

(Манек N выходит на сцену. Он в розовой тоге и сам розовый, и волосы розовые, и глаза.)

За Манеком N идет молодежь.

(Выходит молодежь. Она в грациозном шелковом ватнике.)

Задира Быка:

Наша молодежь не может идти

за манекеном.

Она же все время шла за Строителем.

Космонавт:

Она опять пойдет за строителем в конце пьесы.

Все:

Ох, уж эта Молодежь!

Поэтесса:

Мужчина картавый — даже пикантно.

Мужчина же картонный…

Манек N:

Заткнись, дура!

Молодежь (капризно):

Как ты смеешь! Это я — дура!

Ведь меня ты так называешь!

Ну, скажи, что я — дура, а эта — нет!

(накануне слез)

Голос Диктора:

Укомплектуйте ваши комплименты.

Не затягивайте действия,

космонавт, анкету.

Космонавт:

Для более рельефного выражения

идеи пьесы необходимо ответить

на некоторые вопросы.

Кто у вас осведомлен?

(Все указывают на Задиру Быка.)

Социальный строй планеты?

Задира Быка (мнется):

А… у нас… нет строя.

Стройка у нас…

Построились — и на строительство!

Космонавт:

Национальная одежда планеты?

Задира Быка (широко):

Ватник.

Космонавт:

Герб вашей планеты?

Задира Быка (скромничает):

Это… я.

Космонавт:

Вы?

Учитывая и…

(Показывает на когти, как у птицы Феникс.)

Задира Быка:

Да, и…

Это я… да.

Космонавт:

Флаг вашей планеты?

Задира Быка (сконфуженный окончательно):

Это тоже — я.

Космонавт:

Понятно.

А как же вас поднимают и опускают?

Задира Быка:

А… меня…

Только поднимают.

Космонавт:

Как же вы развеваетесь?

Задира Быка (обремененно):

Приходится.

Так вот и развеваюсь целыми днями.

Сам развеваюсь,

а планету развиваю, по совместительству.

Космонавт:

Гимн — тоже вы, конечно?

Задира Быка:

Стройся!

Смирно!

Гимн!

Гимн Ватнику
Ват- У- Нам
ник ра, пла-
сю- пи- ны,
да, жон, текст,
ват- да- чис-
ник вай ла,
ту- вот- оплот,
да, кни не
для па- по-
пе- лец до-
ре- в нозд- рвать
дряг рю ни-
ват- та- кем!
ник! лант- На
Для ли- пла-
мир- во! не-
но- С ут- те
го ра счаст-
тру- про- ли-
да же- вец
и вы- тот,
для вай рож-
вой- ват- ден-
ны! ник, ный
Ват- а в ват-
ник! ду- ни-
май, ке!
что
те-
ля-
ти-
на!

(Кто-то выкрикивает: «Слава Ватнику!»)

Все:

Сла — а — а — а — а — ва!

Сла — а — а — а — а — ва!

Сла — а — а — а — а — ва!

РАССЛЕДОВАНИЕ

Следователь сидит за столом.

У него седые виски, проницательные голубые глаза.

Выражение глаз — принципиальное.

Следователь плюет в потолок.

К потолку прикреплена мишень

для стрельбы из духового ружья.

В эту мишень он и плюет.

Поплевав некоторое время,

следователь записывает число выплеванных

из энного числа плевков.

Чтобы никто не заподозрил,

что следователь — это следователь,

на фуражке следователя начертано:

«Сле-до-ва-тель».

Монолог следователя:

Практически покажется — плюю.

Официально:

тренирую глаз,

а также репетиция для слуха.

Куда спланировали, вы, плевок?

Куда, парашютист, вы приземлились?

Ага:

в районе двери,

выше ручки

на два и две десятых сантиметра.

Перелистаем дело Манекена.

Да, дело дрянь,

загадочное дело.

Был манекен.

Стоял он на витрине.

Раз на витрине —

то на высоте.

Стоял он,

проявляя трудолюбье

и стойкость проявляя,

он стоял.

И чуткости достаточную дозу

от Штатных Единиц из ателье

имел он.

Ежедневно протирали

его духовный облик полотенцем.

Так из каких моральных предпосылок,

какой моральный кодекс взяв в основу,

сбежал он?

Да и как его осудишь?

В свободное ведь от работы время

сбежал!

Зачем?

Чтоб осчастливить всех?

Но ведь известно, что Быка Задира,

сидящий на Сияющем Холме,

всех рано или поздно осчастливит.

Но Манек N сбежал.

И неизбежно

его необходимо заподозрить.

Но в чем?

Что он совсем не манекен,

а кто?

Ну, предположим…

подполковник…

Нет,

Манек N пусть будет манекеном.

Но как составить нужную кривую

его передвиженья по планете?

Он —

целеустремленный манекен?

Или —

маньяк с картонной головой?

Ведь в данном милом мире пешеходов,

ведь в данном милом мире —

каждый пятый

с картонной головой.

И в каждом пятом

заложены задатки манекена.

И, может быть,

живые манекены

опаснее,

чем те,

из ателье.

Ведь Манек N беспол.

А манекены

живые —

бесконечно не бесполы.

Они подвержены деторожденью.

В исходе:

вылетают карапузы,

ускоренные курсы детства кончив

досрочно,

вылетают карапузы

ордой картонных бабочек-капустниц

на огороды людоедства.

Цокот

картонных поцелуев!

Цокот фраз

картонных!

И картонные ручонки

прилежно раздвигая кулаки,

которые все в мускулах,

прилежно

воспроизводят гимны из картона,

вступая в возраст Штатной Единицы

повыше на Сияющем Холме.

Как в данном милом мире пешеходов

разыщешь манекена?

Как?

Стучать

по головам?

Которая картонна?

Ого!

Попробуй —

стукни раз —

такое

поднимется стучанье по планете!

Загадочное дело.

Дело — дрянь.

ТАНЕЦ ДЕВОЧКИ С ДЕРЕВЯННОЙ БАБОЧКОЙ

Я девочка, я с бантиком,

я с баночкой конфет,

я с деревянной бабочкой

играю восемь лет.

Ах, бабочка из дерева!

Я на тебя дышу:

ну сделайся всамделишней,

прошу тебя, прошу.

Хоть голубой, хоть розовой,

хоть белой, как пожар.

Все звери, как положено,

щебечут и жужжат.

Вот муравей —

работает,

хоть маленький чуть-чуть,

у ворона от хохота

дрожит чугунный чуб!

Как пирожок поджаристый,

ползет румяный клоп.

Ну, бабочка,

пожалуйста:

хлоп-хлоп,

хлоп-хлоп,

хлоп-хлоп!

(Занавес раздвигает Задира Быка.)

Задира Быка:

Кто это здесь проявляет

организаторскую способность?

Что это за

индивидуальный ансамбль

песни и пляски?

Ты композитором вырасти хочешь

по собственной инициативе?

Думаешь:

песенка нравится публике —

значит опубликуют?

Девочка:

Дурак ты, Задира Быка!

Отойди вбок, маразматик,

дай осуществить ребенку счастливое детство.

Задира Быка (ошеломлен):

Этот ребенок впал в детство.

Какой непоследовательный ребенок.

Удивительно непосредственное применение

свободных слов.

СОЛДАТИАДА

Детская комната в доме Генерала.

Цементный пол.

Из арматуры — четыре двухэтажные койки.

На каждой койке — бирка.

Слева — пирамидка с деревянными автоматами

и столовыми ножами.

Справа — тумбочка. На тумбочке — телефон.

У тумбочки табуретка.

На табуретке мальчик. Лет шести.

Мальчик в ватнике с погончиками.

На ремне, на шпагатике —

столовый ножик.

Мальчик спит.

Входит Генерал.

Он тоже в ватнике.

На плечах: золотые параллелограммы,

с них свисают многочисленные

звезды.

Генерал тормошит мальчика.

Мальчик не шевелится.

Он спит.

Генерал:

Довольно основательно уснул.

Голос Диктора:

Генерал, не разговаривайте белым стихом.

Вы обязаны разговаривать своими словами.

Генерал:

СВОИМИ словами?

Голос Диктора:

Тогда разговаривайте жестами,

а я догадаюсь о чем

и озвучу жесты.

Так будет реалистичнее.

(На протяжении всего действия Генерал только жестикулирует. За него разговаривает Голос Диктора.)

Генерал (укоризненно):

Трудно стало наказывать.

Большое число чинов.

Ефрейтор ворчит на сержанта,

сержант на офицера,

офицер на генерала.

Чаще в душе ворчат,

но ворчат!

(Голос Диктора звучит слишком громко, дети вскакивают, как при команде «Подъем». Генерал машет рукой в смысле: — Еще не подъем, спите, — дети ложатся.)

Хорошо бы ввести на планете

единую систему чинов:

рядовые и генералы.

Приказ начальника — закон для подчиненного!

Нет, плохо!

Ведь стимул службы!

Стимул повышения?

(Голос Диктора звучит слишком громко. Сцена с подъемом повторяется.)

Повысится звание —

материальный уровень повысится?

Духовный уровень повысится? —

необозримо в воображении.

(Смотрит на часы.)

Рядовые, подъем!

(Дети вскакивают, одеваются, кидаются к пирамидке, расхватывают деревянные автоматы и ножи. Все дети острижены наголо, как сабли. Генерал спавшему мальчику приказывает):

Дневальный! Два шага вперед!

Расскажите обязанности дневального!

(Мальчик раскрывает рот.
Из глубины сцены — мотив колыбельной.)

Правильно.

Дневальный, приказываю вам!

Спавший мальчик:

Что приказываешь?

Генерал:

Не рассуждать!

Приказываю — и все!

Выполняйте приказ!

(Мальчик резво куда-то бежит.)

До завтрака всем вырезать

по одному автомату. Вольно! Разойдись!

Первая девочка:

Папа, у нас и так уже

штук тыща автоматов!

Генерал:

Мало!

Мы обязаны вооружаться каждую секунду.

Вторая девочка:

Папа, но ведь автоматы деревянные,

они — не стреляют!

Генерал:

И палка один раз в сто лет стреляет.

А если мы изготовим 36500 автоматов,

каждый день из одного из них

можно будет стрелять,

а если 365000 — из десяти!

Первый мальчик:

Папа, я хочу конфету!

Генерал:

Что, тебе благосостояния не хватает?

Второй мальчик:

Благосостояния-то хватает,

но хорошо бы, знаешь, папа, конфету.

Генерал:

Конфету захотел!

Известно ли тебе, что за то время,

за которое ты будешь разжевывать конфету,

враг сделает автомат!

Третья девочка:

Пусть и враг съест за это время конфету.

Генерал:

Враг не ест конфет.

Четвертая девочка и третий мальчик:

А чем занимается враг?

Генерал:

Враг — враждует.

Дети (хором):

Понятно.

Четвертый мальчик:

Папа, расскажи нам сказочку,

как ты стал генералом?

Генерал (подозрительно):

Это — чтобы не делать автоматы?

Дети (хором):

Что ты, папа,

эта сказочка имеет для нас

познавательное значение!

(Во время рассказа гаснет свет. На экране проецируется: маршируют десять рядов знаменосцев, десять рядов барабанщиков, десять рядов горнистов, несколько солдат с деревянными автоматами и столовыми ножами, и в одном сапоге. Летят снаряды и пули. Они замедленно облетают колонну.)

Генерал:

Началась война!

Мы сплотились!

Мы двинулись!

Мы проявили массовый героизм!

Наше знамя — развевалось!

(На экране: за вершину древка держится двумя руками Задира Быка и горизонтально развевается. Свет загорается.)

Дети (хором):

Эта сказочка имеет для нас

большое воспитательное значение.

Генерал:

Приготовиться к завтраку.

(Дети переворачивают кровати. Получается стол. Дети строятся у дверей и с барабанным боем подмаршировывают к столу. Мелодия «Гимна Ватнику».)

Головные уборы снять! Садись!

(Кто-то не снял головной убор.)

Головные уборы надеть! Встать!

Головные уборы снять! Садись.

(Кто-то не сел.)

Головные уборы надеть! Встать!

Головные уборы снять! Садись.

(Генерал встает во главе стола. Он черпаком что-то размешивает в бачке. Потом поднимает полный черпак и чайной ложечкой из черпака разливает по мискам детей. Сам ест черпаком из бачка. Входит жена Генерала. Ей лет 25. И дочь Генерала. Ей лет 40.)

Дочь Генерала:

Жена Генерала передала мне

Обходной Лист от какого-то Манека N.

Подпиши, Отец.

Генерал (в сторону):

Манек N…

Из какой-нибудь N-ской части…

Хорошо бы ввести вместо фамилий N.

(дочери):

Почему ты называешь свою маму

Жена Генерала?

Скажи: MA — MA.

Дочь Генерала:

Ma — ма — ма — ма — ма — ма — ма!

Генерал:

Головные уборы надеть! Встать!

Дочь и Жена Генерала:

Спасибо тебе, Генерал,

что ты съел наш завтрак!

Дети:

Спасибо тебе, папа,

за наше счастливое детство!

ТАНЕЦ ЧЕЛОВЕКА С ПРУЖИНОЙ ПОД МЫШКОЙ

Не сказку-пряник

о сером волке

хочу пропеть вам.

Сегодня праздник

с цистерной водки,

с кольчужным перцем,

с консервной банкой

неминучей:

— У деда с бабкой

родился внучек! —

Средь папок,

паники работы

был парень паинька отборный.

Не слаб, как слава

творца при жизни.

Под мышкой правой

росла пружина!

Пружина —

ужас! —

металла стали!

— Бывает хуже, —

сказали старцы,

но не заплачешь же

в полотенце.

Давай выращивать

младенца.

Двор детства полон

футбольных матчей,

но был футболом

не болен мальчик.

Нет, чтобы юркнуть

в речные блики —

хватал за юбку

родных и близких,

хватал он крупно,

шелка коверкал,

держался —

ух как!

Тянула руку пружина кверху

тянула к юбке!

Менялись шапки,

линяла вата…

Он рос не шатко

и не валко,

не впрямь, ни криво,

не шкаф, ни шкодник.

Настал период

учебы школьной.

Кто разгадает,

класс что спрягает,

кто разгильдяям

сует шпаргалки…

Сказать помягче:

класс учит хрупко.

И только мальчик

все тянет руку —

все —

в учрежденьях

самодельных,

и в самых высших

заведеньях.

Рука исправна!

Пружина —

ох, как!

Его избрали

в огромный орган!

А после —

в орган

еще огромней,

где много-много

деяний громких.

Где всем обширно

угрожают…

И вот пружина

совсем разжалась.

Он ходит

с поднятой рукою,

как будто хочет

сорвать планеты.

И изреченья его рокочут

и поминутно пламенеют.

Но будет что же —

ведь годы к ногтю

когда он все же —

как все —

загнется?

Сыграют нудно,

оденут ало,

и вновь непонятость,

расколы…

Кому он нужен

на пьедестале

вдобавок —

с поднятой рукою!

______

Мне жалко детку…

Ведь так старался!

Какой был Деятель,

Соратник!

МЕЧТЫ

Голос Диктора:

Подписав Обходной Лист у Генерала,

Манек N прибыл в кабинет Ученого.

Диалог между Генералом и Ученым

был настолько содержателен,

что сдержанный автор

не отважился воспроизвести оный диалог

перед зрителем.

Вместо оного диалога

автор воспроизводит Монолог Молодежи,

который худо воспринимает и сам автор,

но Молодежь решительно отказалась

вычеркнуть оный монолог из пьесы.

Кабинет Ученого.

Кругом разноформенные зеркала.

Вместо паркета пол выложен зеркальными

плитками.

Ученый ползает на коленках по плиткам,

рассматривая в каждой плитке

свое отображение.

Монолог Молодежи:

Зеркала!

Как зеркальные карпы, плывут зеркала,

плавники их плавны.

Хладнокровно, как танки,

улыбаются зеркала

голубыми губами.

Ах, величье!

Вали на величье, ученый,

вечную окаменелость извилин

и окаменелость желудка! —

Зеркала отразят,

что твоя величавая личность

в лучшем случае — это личина,

что лицо твое не менее морщинисто,

чем лицо жабы.

(Ученый достает альбом с фотографиями.)

Пролистай фотографии.

Фотографии — тоже зеркала,

только из фотокартона.

На фотографиях:

фотокартонные деревья,

фотокартонные животные,

фотокартонные извилины лица и мозга —

отображены конкретно

и навсегда отглянцованы.

И не надо стучать кулаком по зеркалам.

Зеркало — не стол,

с него не потребуешь.

И не надо угрожать зеркалам.

Зеркалам грозит

разве что шаровая молния,

но шаровая молния —

редчайшее явление природы.

Зеркала закалены!

Последняя часть монолога Ученого

Трудно ученому-новатору.

Как добиться, чтобы все обычное

стало необычным?

Как добиться,

чтобы рак на горе свистнул,

а щука запела?

Рак тогда заменил бы милиционеров,

а щука — теноров Оперного Театра.

Сколько бы освободилось людей

для строительства Нового Здания!

Сахар снова сегодня сластил.

Было больно

наблюдать,

как идут на работу люди,

разгибая и сгибая ноги в коленках.

А ведь ноги намного сильнее, чем руки, по мускулатуре.

Как добиться,

чтобы люди ходили на бровях,

или на глазных яблоках,

освободив таким образом ноги

для строительства Нового Здания?

АЛКОГОЛИАДА
Во всю сцену прямоугольный стол из арматуры. Стол богато оформлен. Входят все действующие лица пьесы, исключая детей. Входит Алка Голик — делегат от общества. Все готовятся выпить.

Алка Голик (орет):

Для проведения события

предлагаю избрать Директора Стола.

От нашего общества выдвигаю кандидатуру:

Задира Быка!

(аплодисменты)

Кто против?

(нет против)

Единогласно.

(Бурные аплодисменты.
Поднимает руку Задира Быка.)

Задира Быка:

Я — против.

(натянутое безмолвие)

Алка Голик:

Вы… кого же… выдвигаете?

Задира Быка:

Я выдвигаю кандидатуру Задиры Быка.

(натянутое безмолвие)

Алка Голик:

Значит, Вы — не против?

Задира Быка:

Я не против кандидатуры,

но решительно против

громогласных интонаций ее выдвижения.

(Бурные, долго не смолкающие аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают. Слышатся возгласы. Все готовятся выпить.)
(Входит Манек N. За ним Следователь. На некотором расстоянии. Он старательно копирует движения манекена. Он выслеживает манекена.)

Следователь (манекену):

Извините, вы не имели в прошлом шрама?

К примеру, возле носа?

Манек N:

Нет, не помню.

Следователь:

А как вы относитесь к шпионажу?

Манек N:

Да отношусь, как отношусь.

А вы что, шпион?

Следователь:

Да, я шпион.

А вы — диверсант?

Манек N:

Да, я — диверсант.

Следователь:

Очень приятно.

(пожимают руки)

А правда, Задира Быка — скотина?

Задира Быка:

Кажется, меня кто-то охарактеризовал?

Ученый:

Следователь утверждает, что Вы — скотина.

Задира Быка:

Что ж!

Мы все имеем право применять

свободные слова.

Значит я и есть — скотина.

А так как вы избрали скотину,

то и вы все — скоты!

Эй, скот Первый Писатель —

мычи!

Первый писатель:

Поднимаю голос протеста!

За что вы меня обличаете?

Применять свободные слова —

значит свободно поощрять.

Следователь:

Подозреваю:

Ученый составил ошибочное мнение

о моих словах.

Я сказал, что Задира Быка —

с картины,

например, с картины нашего общепризнанного

художника, понятого всеми.

Генерал (не выдержав):

Приготовиться к событию!

(Откупоривает бутылки. Все готовятся выпить.)

Алка Голик:

У кого душа нараспашку?

(Все поднимают руки.)

Раз у всех душа нараспашку,

означает:

все мы люди открытые.

И голосование должно быть открытым.

Кто против?

(нет против)

Единогласно.

(Поднимает руку Задира Быка.)

Задира Быка:

Я — против.

Следователь (манекену):

Хорошо бы нарушить общественный порядок.

Манек N:

А вы что — нарушитель?

Следователь (живо):

Да, я нарушитель. А вы — рецидивист?

Манек N:

Да, я рецидивист.

(выходит)

Следователь:

Очень приятно.

(тянется пожать руку)

Задира Быка (всем):

Я вас уверяю, что устраивать

открытое голосование —

нецелесообразно.

Ведь существуют тайные движения души.

От этих движений и необходимо исходить,

голосуя.

Алка Голик:

Занести в списки только одну кандидатуру?

Задира Быка:

Две — уже колебания.

Одна — неколебимо.

Юпп:

Выдать карандаш, чтобы смогли

вычеркивать.

Задира Быка:

Нет, карандаши выдавать не надо.

Все (хором):

А как же вычеркивать?

Задира Быка:

Если кто желает вычеркнуть —

пусть вычеркивает из своего сердца,

а бюллетень — это документ,

его марать несолидно.

(Входит Манек N. Он несет ящик зеленых палочек.)

Несколько писателей:

Выпьем за нашего юбиляра.

Он добыл Зеленые Палочки.

(Аплодисменты. Все поспешно хватают рюмки. Все собираются выпить.)

Задира Быка:

Позвольте мне маленько

кое-что произнести.

(Насчет выпить — безнадежность. Манек N раздает Зеленые Палочки. Задира Быка открывает рот и жестикулирует. За сценой торжественная музыка. Так и не выпили.)
ЭПИЛОГ

Длинный чугунный фонарь.

До потолка сцены.

Фонарь похож на горло и разграфлен.

Снизу кто-то, вроде ангела, во всяком случае с

крыльями, поднимает луну, как флаг, на шпагате.

Когда луна поднимается до двух третей фонаря,

в глубине сцены освещается Манек N.

Длинная вереница персонажей,

участвующих и не участвующих в действии,

приносят обратно зеленые палочки

и втыкают их в ящик.

Никто не знает, как ими пользоваться,

а многие — опасаются.

В общем-то, если бы они сами добыли

Зеленую Палочку, может быть все было бы и не так.

Но сейчас они понуро возвращают символ счастья,

даже Задира Быка.

А в центре сцены веселится хор и хоровод старух

вокруг громадного помойного ведра.

Они поют приблизительно такую песню.

Молодое весло

по морю, по морю,

а нам и так весело

с ведром помойным.

Нас легко обременить

парочкой селедок,

но не легко обманить

палочкой зеленой.

ГОРОД, в котором ЗаБлУдИлСя ЮмОр

ПРОЛОГ

В этом городе юмор блуждал, блуждал,

не блудил — блуждал,

обалдел — блуждал,

и блестела трамвайная борозда

в две линейки стальных борозда.

Юмор брел бороздой,

как трамвайный конь.

Вечерело.

Строительные костры

поворачивали полотняный огонь,

стали краски, как рыси, серы.

Проститутки молились:

малы в цене

стали нынче тела —

за фужер вина!

Ликовал одинокий милиционер

где-то в парке,

как филин

и как финал!

Он один ликовал.

Он один себя

научился доподлинно выражать.

Заблудился юмор.

Стада собак

разучились вилять и ржать.

Потеряли потом кастраты-коты

за собаками юмор вслед.

Опустели излюбленные кусты:

ни пропойц, ни возлюбленных нет.

Потеряли юмор сто тысяч жен,

отдаваясь мужьям всерьез,

колыхался над городом детский звон

колокольных, кукольных слез.

Юмор был раскорячен, как «М» метро,

был как дворник,

согбен и наг.

Над коричневой, чернорабочей метлой

бился фартук, как белый флаг.

Для него уготован был дом и сан,

добрый самый запас посул.

______

Слава богу,

что все я выдумал сам,

и в такой эпизод раздул!

1

Ночь.

Город.

Стены зданий красные,

сходящиеся на вершине под углом.

Стены,

треугольные кирпичные арки.

На стенах

толстые белые водосточные трубы.

Оцинкованные.

Трубы позванивают, колеблясь.

Где-то позади города — прожектор.

Синее рассеивающее освещение.

Из глубины города пробирается собака.

Дворняга.

Может быть, сука,

но не исключена возможность, что кобель.

Собака поднимается на задние лапы,

обнимает одну из водосточных труб

и о чем-то скулит.

Так скулит! — без задних ног!

Не лает — скулит.

Скулит — не воет,

потому что нет луны,

а без луны собаке выть неподходяще.

Появляется милиционер.

Синее одеянье и белые перчатки.

Он опечален и пьян.

Этот поет и без луны.

Очевидно, в прошлом наблюдал милиционер,

как играют на струнных инструментах.

Потому что производит движения,

подражающие перебиранию струн.

Милиционер поет романс.

РОМАНС МИЛИЦИОНЕРА

Надолго удлинились дни,

не летние теперь,

как не бывать теперь теплей,

так нет и нет луны.

А местопребывала тут

луна в последний раз

в зазоре краснокожих туч,

как нелегальный глаз.

Последний, кто луну видал,

Министр Карты Пик

с лицом, прозрачным, как вода,

и гладким, как родник.

Он, пьяный, новолунья план

в парламент приволок.

То, может, не луна была,

а так — блестел плевок.

Все вечно. И вино и ночь.

И непонятно нам:

— Ничто не вечно под луной…

— А где она, луна?

Появляется художник. Кулаков. Ему 30 лет. На одну треть его волосы черные, на две трети — седые. Он в сером пальто. На пальто нацеплены памятные значки всего Земного Шара. Для развлечения. Художник весел и пьян. У него выправка офицера. Кулаков галантно щелкает каблуками.

Кулаков:

Вашу ручку, мадам!

(Милиционеру безразлично: мадам ли, мсье ли, сеньорита ли, он в таком состоянии, которое допускает любые перевоплощения. Милиционер братски протягивает руку. Художник принимает руку, как правительственную награду.)

Ах, ваш романс, мадам! Вы — самая музыкальная

милиционера на Земном Шаре! А вот почему нет луны?

Милиционер:

Я учусь на философском факультете.

Появляется поэт. Спартак Даву. Он пра-пра-пра-внук наполеоновского маршала Даву. Он бежит с телефонной трубкой в руке. Поэт непонятно пьян. Волосы свисают на лицо, как длинные черные сабли. Даву толст и бежит немного впереди своего брюха. Сейчас он будет беседовать по телефону. Целеустремленность этой беседы неясна, потому что у трубки нет шнура.

Спартак Даву (озабоченно):

Подожди, я переменяю ухо.

(Поэт отнимает трубку от уха левого и приставляет к уху правому.)

Плохо слышно!

Кулаков:

Это вы метко подметили. Слышно плохо.

(веселится)

Спартак Даву:

Не вмешивайтесь в мои творческие планы.

Милиционер:

Я учусь на философском факультете.

Появляется жена поэта. Она ведет четырех пьяных милиционеров. Да и сама — не первой трезвости.

Жена поэта:

Он должен быть здесь. Он всегда убегает сюда

в творческую командировку.

Спартак Даву вывешивает заранее приготовленную табличку «Меня здесь нет» — на грудь. Теперь он стоит далеко позади своего брюха. Жена снимает табличку. Читает ее вслух. Разъяряется.

Его здесь нет! Необходимо проникнуть в его

творческие планы!

Милиционеры (безразлично):

Необходимо проникнуть в его творческие планы!

Жена поэта (Кулакову):

Когда поэт задумывает творческий план, я его

немедленно сдаю в милицию. И мне — спокойно!

Милиционеры (вразнобой, безразлично):

Преступно задумывать неизвестные никому творческие

планы. Необходимо послать извещение в милицию.

Кулаков (веселится):

А может, его навсегда посадить в милицию?

Жена поэта:

Это нечеловечно. А вдруг поэт ничего и не хотел

задумывать? Нужно в милицию во время задумывания.

И мне — спокойно!

Собака лает. Милиционеры умиляются, что все, как положено: вот и собака лает. Их смена закончилась. Милиционеры укладываются спать. Жена поэта прикрывает их прозрачной, если так можно выразиться, газовой тканью. Кулакову надоело веселиться. Он присаживается на тротуар. Жена поэта уходит. Тревожная. Искать поэта. Прожектор гаснет, и здания становятся черными. Но водосточные трубы настоятельно белеют. Собака уходит. Зевая. Нет луны. Из одного из окон вылезает целая семья в белом: мужчина и двое взрослых детей в кальсонах, женщина в нижней рубашке, кошка — неодетая. Мужчина ступает на провод, поднимает очи к небу. Матерится. Лунатики — неудачники. Нет луны. Влезают в окно. Тихо в городе. Только слышен заливистый храп милиционеров. Заливистые колокольчики! Вдруг Спартак Даву начинает мрачным голосом орать народную песню.
НАРОДНАЯ ПЕСНЯ

Ох, и парень окаянный!

Ох, тельняшка синяя!

Плыл моряк по океану

собственными силами.

Плыл он методом древнейшим —

загребая ручками,

увлекался он донельзя

алкоголем, руганью.

В кабаках бывал и в прочих

высших заведениях.

Не ученый, не рабочий:

мысли — безыдейные.

Был он пра-пра-внук Тацита

и Марии Медичи.

И выделывал досыта

разные комедии.

Так, когда луна пропала,

по такому фактору

привязал он пару палок

и поплыл к экватору.

Плыл он лихо, как окурок,

к волнам — по касательной.

А лукавые акулы

стали есть красавчика!

Уши съели, руки съели

и другие мелочи.

Не покинуло веселье

пра-пра-внука Медичи.

Стали есть его пониже,

даже ниже, чем живот…

— Ничего, — сказал парнишка, —

все до свадьбы заживет!

Поэт укладывается спать, ворча что-то в телефонную трубку. Да осуществятся его творческие планы. Остается один Кулаков. Он развешивает флаги по водосточным трубам.

Кулаков:

Завтра проснутся, а на их улице — праздник!

Милиционер (бормочет спросонок):

Я учусь на философском факультете.

— Все хорошо, что хорошо качается, — изрек мудрец, разглядывая повешенного.

Ремонт моря

(Трагедия с двумя или тремя ведущими)
ДЕЙСТВИЕ 1
Внутренности кабака в Гренландии.
Возможно, это и не кабак — ресторан, танцевальный зал, дом Творчества, ибо в Гренландии помещений, отличающихся от кабака, не существует.
Итак, внутренности кабака.
Столы из белых тканей. На столах и под — посуда.
Она не наполнена ни щами, ни цыплятами табака.
Человек двадцать матросов дальнего плавания.
Они делают вид, что едят и что сыты.
В центре помещения — деревянный стол.
Единственный деревянный.
Возле стола: Братик Прутик и Братик Бредик — близнецы, эскимосы, тунеядцы.
Они делают вид, что пьют и что пьяны.
Между столами: как молния, в алом фартуке, фатальная женщина. Прорицатели определяли: не исключено, что в будущем она — Министр Здравоохранения. В данный момент женщина, слава богу — Официантка.
В правом углу помещения — винтовая лестница.
На верхней площадке: Майор войск связи; на нижней площадке: Лейтенант, командир музыкального взвода; они: порхают по своим площадкам, расстреливая друг друга из кольтов; они: друзья детства, поэтому, напиваясь, организовывают дуэли; они: рискуют жизнью друг для друга.
На заднем плане помещения вывеска:
«Овощи — Фрукты».
Овощей под этой вывеской никто не обнаруживал, но в погоду, богатую атмосферными осадками, над вывеской витает обнадеживающий аромат овощей. Фрукты под этой вывеской никогда не созревали. Но фрукты нарисованы на витрине. По мнению художника, никогда не употреблявшего фрукты, они, фрукты, напоминают мотороллеры.
Под вывеской лежит Лавочник Он пьян до неузнаваемости. Во время войны Лавочник служил в партизанских отрядах Чехословакии, Италии, Франции. Он досконально владеет семью языками Европы и прохлаждается в должности лавочника в международном порту. Одна рука пьяного Лавочника загнута колесом, и по образованному рукой колесу скачет белка. Лавочник выловил белку в Польше и хранит, как драгоценную реликвию Второй Мировой войны.
У всех присутствующих в кабаке — мечты. В общем: царит атмосфера веселья и взаимопонимания.
Входят: четыре Слесаря и один Кесарь. На Кесаре горностаевая мантия и корона. Слесари едят колбасу. Кесарь подбирает кожуру и величественно пережевывает ее.

Кесарь (заметив, что Слесари собираются запеть оскорбительную песню; поспешно):

Повелеваю спеть милый пустячок про меня.

Слесари:

На белом свете Кесарь жил,

ой-ли, ой-лю-лю-ли!

Он ежедневно жарил жир

и языком юлил.

А Слесарь честен, как мишень,

как спичка, сер и мал.

Он гвоздики за вермишель

условно принимал.

И Слесарь план не выполнял,

он — в потолок плевал.

На производстве сочинял

Легенду о Правах.

Но Кесарь на завод пришел,

проплакал все глаза.

— Ты сочинил нехорошо, —

он Слесарю сказал.

— Есть производство! Нет — Легенд! —

Сказал,

и Слесарь — ниц.

Ведь Кесарь был интеллигент и

экзи —

стен —

циа —

лист!

Последний случай был в аду,

ой-ли, ой-лю-лю-ли!

На сковородку, на одну

два дурака легли.

Они лежали, не дыша,

большой огонь пылал.

И спорила с душой душа:

кто прав,

а кто

не прав?

Матросы аплодируют. Слесари раскланиваются. И — напрасно. Матросы и не расслышали песню. Они аплодируют каким-то своим внутренним голосам.
Входит капитан Канецки. Он — капитан «Летучего Гренландца». Он сегодня в штатском, у него сегодня абсолютно положительный взгляд на людей и на вещи.

Братик Прутик:

А что тебе сегодня приснилось?

Братик Бредик:

Мне приснилась березовая роща. Белые лучи солнца

планировали над рощей, как белые птицы. А по роще

бежало стадо…

Слесари (со страхом):

…стадо…

Братик Бредик:

…стадо клопов. У клопов были белые клыки, они кусались

и лаяли, как гиены. А тебе?

Братик Прутик:

Мне приснились меловые скалы. А по скалам бежало стадо…

Слесари:

…стадо…

Братик Прутик:

…стадо клопов. Они были огромны, как черепахи.

Слесари (облегченно):

Хорошие белые сны.

Братик Прутик:

Ну, вот в 3468 раз нам снятся одинаковые сны. А тебе?

Братик Бредик:

Что — мне?

Братик Прутик:

Да так себе, ничего.

Братик Бредик:

Понятно.

Капитан Канецки:

И сны у вас какие-то странные, братские, сны-близнецы.

2-ой Слесарь:

А вам что, неизвестно, что в Гренландии у всех — братские

сны. (Хвастаясь.) Вы представляете, как мы спим? Сначала

засыпаю я. Что я вижу во сне? Я вижу белый Монблан,

а по Монблану ползет стадо клопов, как стадо слонов.

Через два часа я просыпаюсь, а засыпает 1-ый Слесарь.

Что видит 1-ый Слесарь во сне? Он видит известковые

отложения Сахары и стадо клопов, как стадо носорогов.

Еще через два часа засыпает 3-ий Слесарь. Он видит уже

долину Колорадо и клопов, как яйца курицы. И только 4-ый

Слесарь ничего не видит во сне. Но нам-то известно,

у него — испорченное зрение, на самом деле он не ничего

не видит, он видит клопов, маленьких, как холерные

бациллы, они ползают по бумаге Ватмана, виляя хвостами.

Это — хорошие, белые сны.

Капитан Канецки:

А чем вы занимаетесь остальное время ночи?

3-ий Слесарь:

Остальное время мы опасаемся, как бы кому-нибудь

не приснился черный сон. Тогда что-нибудь произойдет.

Капитан Канецки:

Что же вы вместе спите, вы что, холостяки?

4-ый Слесарь (кокетничая):

Не совсем. После смены на улице мы приглашаем четырех

девушек и приводим их к себе, в меблированную комнату.

Полночи мы заколачиваем двери гвоздями,

чтобы женщины не убежали, а полночи вынимаем гвозди,

чтобы не опоздать на производство. Вынули гвозди —

и начало смены.

Кесарь (замечая, что слесари шарят по карманам, намереваясь послать его за бутылкой; поспешно):

Повелеваю вам послать меня за бутылкой!

Капитан Канецки:

А что, если кому-нибудь приснится черный сон?

1-ый Слесарь (испуганно):

Что-нибудь произойдет.

Капитан Канецки:

Что-нибудь — страшное?

2-ой Слесарь:

Почему — страшное? Вообще: произойдет что-нибудь.

А в Гренландии еще ничего не происходило. Мы трудимся.

Матросы плавают в дальние плавания. Кесарь повелевает.

Море шумит. Хорошая, белая жизнь.

Капитан Канецки (выдыхая):

Так вот вам черный сон. Мне приснился черный тронный

зал, отделанный мрамором — черным, обставленный

мебелью черного дерева. Это — Кабинет. В зале

Кабинета — деятели. Один: высотой около десяти метров,

около пяти метров диаметром, а ножек много и тоненькие,

как у паука. Второй: размером с кузнечика, и стрекотал

и подпрыгивал, как кузнечик. Еще какие-то

незапоминающиеся уроды. Но самое страшное: один

деятель, маленький, с мизинчик, стоял на мраморном

камине, у деятеля отсутствовало туловище, одна голова

стояла на одной ноге. У деятеля было прекрасное,

смертельно бледное лицо и огромные бирюзовые глаза.

Он стоял на камине, на одной ноге и голосом цезаря

Борджиа читал монолог Офелии. Ну, достаточно черный сон?

Слесари (вразнобой веселятся и вразнобой говорят):

Мы-то знаем: это сон алкоголика из легенды, задуманной

тобой. А тебе-то, милый капитан, снятся такие же белые

сны, как и всем, находящимся в Гренландии. Только ты

более умен и более скрытен, только ты перефантазируешь

сны в розовые да голубые, а живешь ты, друг капитан,

таким же белым способом: от причала к легенде, от легенды

к причалу. И нет у тебя, красавец, ни приключений,

ни возлюбленной, а только белое существованье от причала

к легенде, от легенды к причалу, а по ночам — белые сны

про клопов.

Капитан Канецки:

Феерическая неправда! Я хочу, чтобы на моем «Гренландце»

что-нибудь произошло. А — вы!

2-ой Слесарь:

И Кесарь хочет, чтобы что-нибудь произошло, а ничего —

повелевает нами и ясен, как незабудка. И ничего

не произойдет.

Кесарь (вбегает, вспотевший; заметив, что слесари тянутся за бутылкой, поспешно):

Повелеваю вам распить эту бутылку!

Стремительно вбегает Официантка. Она делает вид, что ставит перед капитаном графин бренди и бутерброд с красной икрой. Недоумение капитана. С площадок винтовой лестницы раздаются выстрелы. Вбегает котенок. Он синицей прыгает по кабаку. Мы совершенно забыли о матросах. А матросы, тем временем, оказывается, взаправду упились. Одни делают вид, что танцуют; другие, что трезвы; остальные делают вид, что не делают никакого вида. Они изредка аплодируют своим внутренним голосам.

Капитан Канецки:

Приятно после дальнего плавания причалить к стойке,

похлебать какой-нибудь бодяги, ну, и, конечно же,

конечно, задумать легенду.

Братик Бредик:

Молодым женщинам рекомендуется употреблять в пищу

электрические провода.

Капитан Канецки (печально):

Что-то не вижу я ни графина бренди, ни бутерброда

с красной икрой. (Недоумение Официантки.) Может быть,

потому, что я смотрю невооруженным глазом.

1-ый Слесарь:

И снова тирады о вооружении. Великолепно! Давайте

вооружим и глаза. Каждому глазу по четыре кольта,

каждому глазу межпланетный корабль и противогаз!

Капитан Канецки:

Какой ты, Слесарь, умный! И откуда ты такие красивые

фразы разузнал? Куда я попал? Это кабак или Всемирный

форум начинающих прозаиков? Какой цели посвящено

ваше образное мышление?

2-ой Слесарь:

Тебе известно, каким образом образовалось слово «жрец»?

От слова «жрать». Немудрено догадаться, что такое жрец

религии, жрец науки, жрец искусства.

Капитан Канецки:

А выпить бы нехудо. (Кесарю, кивая на корону): Эй, молодой

человек в странной бескозырке, принеси пару

бутылок.

3-ий Слесарь (обидчиво):

Это наш Кесарь, он только нами повелевает.

Капитан Канецки:

Да, сегодня уже не задумать ни легенды, ни эссе.

Один из матросов (неожиданно вмешивается в размышления персонажей):

Возвращаюсь я сегодня из самовольной отлучки, пробегаю

я мимо клумбы, а на клумбе новый куст цветов. Я живо

заинтересовался: как это за одну-единственную ночь вырос

такой красивый куст? Разглядываю цветы и вижу:

это совершенно не куст, это ночью в пьяном виде спрыгнул

с балкона художник-абстракционист, нырнул с балкона

и расцвел. Красиво цветут абстракционисты.

Все (исключая капитана Канецки, с восторгом):

Очнулся Лавочник!

Лавочник (регулярно и тяжело вздыхая):

В Италии произошла забастовка служащих патриции, то

есть, я хотел произнести полиции.

Капитан Канецки:

Вы — серьезно?

Лавочник:

Не для того я очнулся, чтобы произносить серьезные слова.

Разве незаметно, что я остроумно каламбурю?

(Все делают вид, что хохочут.)

3-ий Слесарь:

Давай с этой минуты я буду тебя называть Николя,

а ты меня тоже называй Николя.

4-ый Слесарь:

Это — почему?

3-ий Слесарь:

Очень уж однообразная у нас жизнь: все молоток да

зубило, зубило да молоток. Давай хоть будем называть друг

друга Николя. Для романтики.

4-ый Слесарь:

Тогда разреши мне называться Николя I.

3-ий Слесарь:

Нет, Николя I буду я, потому что я был уже один раз

Николя, один раз, четыре года назад, в сегодняшнее число.

4-ый Слесарь:

Я еще не был Николя.

3-ий Слесарь:

Зато я был Николя. Тогда мы познакомились в этом кабаке

с молодой балериной — с японкой Тан. Я-то знал, что

никакая не балерина и не японка Тан — эскимоска она

и зубопротезистка, я-то знал, но мне стыдно было признать

свое имя, потому что искренне полюбила меня Тан, вот я

и сказал: Николя. Каждый год, в сегодняшнее число, мы

встречаемся за этим самым столиком и проводим

счастливый совместный вечер.

4-ый Слесарь:

Я бы женился.

3-ий Слесарь:

И я женился бы.

4-ый Слесарь:

А что?

3-ий Слесарь:

Как — что? Тогда мы будем встречаться ежедневно

и откроется, что у меня другое имя.

4-ый Слесарь:

Ну и что?

3-ий Слесарь:

Как — ну и что? Окажется, что я четыре года обманывал

девушку.

4-ый Слесарь:

Правильно, это противно.

1-ый Слесарь подходит ко 2-ому и соображает, не зная, что предпринять. В очах у 2-ого Слесаря — страдание. У 1-ого Слесаря — припадок скорби. Вбегает Алгебраист вослед за десятком позванивающих женщин, доктор математических наук. У него немножко японское лицо, ибо таких алгебраистов, как он, в мире только двое: он и японец Накаоко М. Алгебраист взвивается плетью, восклицая поочередно женщинам: Ах, как вы милы! Ах, как вы прелестны! Каждой цивилизованной семье — картину Миха Кула. Женщины разбегаются по кабаку, как ящерицы. Входит Полисмен. Он в торжественно-синем мундире, в белых перчатках, в белых ремнях. Он изламывает огромную сургучную печать на манускрипте, манускрипт разворачивая.

Полисмен (читает манускрипт):

В течение пятнадцати лет всемирно знаменитый ученый —

Алгебраист ежедневно и с пристальным вниманием следил

за прессой нашей родины — Гренландии. Он вырезал из

прессы некрологи и выпивал за каждого скончавшегося по

триста граммов бренди, самоотверженно жертвуя своим

всемирно знаменитым умом и слабосильным здоровьем для

общегосударственного дела поминовения усопших. Слава

ему, слава и орден!

Церемония вручения ордена.
Входит Пенсионер.
У него откормленная, оскаленная морда цвета губной помады; у него нежнозеленый череп, в прожилках, как лист капусты, с мизерной черной накладкой волос; у него туловище треугольником от головы к заднице (задница — основание треугольника, голова — вершина); у него руки до колен и плоские, как надрубленные, но не окончательно разломанные доски.
Пенсионер набирает номер телефона.
Его голос постоянно срывается, как у подрастающего поколения — от баритона до лая.
Пенсионер пятьдесят лет служил лакеем, однако позабыл, что служил лакеем. Ныне Пенсионеру воображается, что он — Герой Гренландии, летчик-космонавт, домашний друг семьи Глена и Валентины Терешковой.
И еще вообразил Пенсионер, что у него племянник, племянник-прокурор. На самом деле племянник — лакей в какой-то юридической консультации, расположенной где-то за пределами Гренландии.

Пенсионер (в телефонную трубку, запугивая окружающих):

Племянник? Прокурор? Это — твой дядя, Пенсионер,

Герой Гренландии. Я говорю из кабака. В этом кабаке:

официантка — проститутка, матросы — шпионы дальнего

плавания, диверсант — командир музыкального взвода.

Один, капитан Канецки, прикидывается писателем.

За окнами кабака безобразно шумит море. Море, говорю,

безобразно шумит. Извините, почему за миллионы лет

существования Гренландии еще не было капитального

ремонта моря? Ты назначаешь меня ответственным за

ремонт? Благодарю за внимание. — Спасибо. —

Извините. — Рад познакомиться.

(Читает листок.)

Прокурору.

Обращаюсь к Вам по поводу того, что Братик Прутик

и Братик Бредик систематически устраивают скандалы

посредством взгляда на меня, Героя Гренландии,

исподлобья, чем и, естественно, намекают со своей

стороны на угрозу убийством. Просим незамедлительно

принять меры и осудить хулиганов за шантаж, растление

малолетних и потворство незаконным абортам. Извините

за беспокойство. — Спасибо.

Матросы, стройся!

(Матросы испуганно строятся.)

Что это за кабак вы развели в этом кабаке? Где ваш

моральный кодекс современного строителя Гренландии?

Немедленно вымыть пол! — Рад познакомиться!

Один из матросов:

Разрешите обратиться. Пол мы бы вымыли бы, да нечем.

Пенсионер:

Я не маркитантка, беременностью не запугаешь. Возьмите

палку, привяжите к ней котенка и, извините, мойте. И вы,

тунеядцы, и вы, слесари. А ты, капитан Канецки, чтобы не

прикидывался мне больше писателем.

Капитан Канецки (медленно):

Разрешите, я ударю эту суку два раза по толстой морде.

Я ударю его два раза, а он будет лечиться два года, и не

нужно вам будет ремонтировать море.

Полисмен:

О, нет, мы не в состоянии разрешать удары, добрый наш

друг, капитан Канецки. У нас, в Гренландии, все население

занято поисками справедливости.

1-ый Слесарь:

Да, его невозможно ударить. Он ведь тоже в поисках

справедливости. У Пенсионера — счастливая,

обеспеченная старость, и море ему — мешает.

Братик Прутик:

Ты умеешь строгать волны?

Братик Бредик:

Не уверен… попробую…

2-ой Слесарь:

Интересно, что-нибудь произошло или не произошло?

ДЕЙСТВИЕ 2
Прошло две недели.
Все принялись ремонтировать море.
Казалось, что ничего и не произошло, что ремонт моря — дело обыденное, как ремонт обуви. Море шумело уже менее безобразно. Из опилок волн промышленность сообразила соорудить сахарный песок, а стружки спрессовали и получили сахар-рафинад и превосходные стекла для космических кораблей.
Кабак уже никем не посещался.
Официантка приняла участие в ремонте моря. Она выносила в своем алом фартуке щепки волн и развешивала их на веревочках Гренландии, как вяленую рыбу. Вообще, население Гренландии одолел трудовой энтузиазм. Только вот денег за ремонт моря никому не выплачивали.
Потихоньку помирали.
Правда, организатор ежедневно приносил круг хлеба, но повторить подвиг Иисуса Христа ему не посчастливилось. Братик Прутик и Братик Бредик возмужали в труде. О них уже писали серьезно: Брат Прут и Брат Бред. И вообще, газеты многоцветными прожекторами освещали ход ремонта моря.
Ночь.
Над морем маячат костры. Над кострами — чугунные контуры котлов. Это варят гудрон, чтобы проложить по морю автотрассу, автостраду и — то ли автопортрет, то ли автобиографию — в общем, что-то еще, связанное с автомобильной промышленностью. На берегу — тоже костры. Все дерево ушло на ремонт моря, поэтому жгут костры из прибрежной гальки, песка и ракушек: их обливают сливочным маслом, поджигают — получаются прекрасные костры, редкой красоты, костры, горящие как драгоценные камни.
Только вот есть сливочное масло никому не позволяют.
Потихонечку помирают. По всей Гренландии ходят еще сохранившиеся женщины, покачивая уже увядающими бедрами.
Появляется 1-ый Слесарь.

1-ый Слесарь (поет):

Жене передай мой прощальный привет, а сыну отдай

плоскогубцы.

На фоне луны появляется иностранец.
Итальянец Вечерелло.
Он появляется на детективном фоне.
Он любознателен, как все иностранцы.
Он — не шпион.
К Вечерелло приближается Лавочник. Он опять очнулся и разговаривает с итальянцем по-итальянски, даже на миланском диалекте.

Вечерелло:

Скажите, многоуважаемый сеньор Лавочник, неужели над

Гренландией каждую ночь пылает луна?

Лавочник:

Вот именно, многоуважаемый сеньор Вечерелло:

над Гренландией каждую ночь пылает луна.

Вечерелло:

Удивительно, многоуважаемый сеньор Лавочник!

Разъясните мне, пожалуйста, почему над Гренландией

каждую ночь пылает луна?

Лавочник:

Это же очень просто, многоуважаемый сеньор Вечерелло.

Гренландия — страна романтиков и осуществленных

желаний. Даже если ты влюблен — осуществляй свои

поцелуи — луна пылает. Даже если ты лунатик —

осуществляй свои приключения — луна пылает.

Вечерелло:

Изумительно, многоуважаемый сеньор Лавочник!

Разъясните мне, пожалуйста: неужели луна сегодня полная

и не будет сегодня ущербной?

Лавочник:

Вот именно, многоуважаемый сеньор Вечерелло! Луна

сегодня полная и не будет сегодня ущербной. А потому,

многоуважаемый сеньор Вечерелло, что Гренландия живет

полной жизнью и эта жизнь никогда не будет ущербной.

Вечерелло:

Сенсационно, многоуважаемый сеньор Лавочник!

А скажите, скажите пожалуйста, многоуважаемый сеньор

Лавочник: почему в Гренландии у всех после бритья морды

пухнут?

Лавочник (серьезно исправляет ошибку итальянца):

Это не после бритья, это — с похмелья.

Вечерелло (не понимает):

…простите…

Лавочник:

С похмелья, говорю.

Вечерелло (так и не понял):

Загадочная страна… У всех после бритья морды пухнут…

А скажите, многоуважаемый сеньор Лавочник, вы так

замечательно разъяснили мне предыдущие догадки,

скажите: по какой причине вы ремонтируете море?

Лавочник (переходит с миланского диалекта на диалект населения Гренландии):

А хуй его знает! Говорят, это во имя справедливости. У нас

все разыскивают справедливость.

Вечерелло:

Справедливость, многоуважаемый сеньор Лавочник!

О, как это мне понятно. Я восхищен Гренландией. Мне

хотелось бы помочь вам в этом справедливом деле — деле

ремонта моря.

Лавочник:

Да ты что, охуел, что ли?

Появляются матросы. Они в рваных рубахах, истощены и на грани озлобления. Они опираются на ломы, лопаты, прочие инструменты, как на костыли. Они поют невеселую песню и на грани скандала.
ПЕСНЯ МАТРОСОВ

Мы, потомки ураганов,

прогорим на берегах.

Мы подохнем в балаганах,

благо, суша — балаган.

Происходит стирка, штопка

волн, количеством — мильярд.

Мы, рожденные для шторма,

ремонтируем моря.

Мы, на протяженьи водных

гор, ущелий и долин,

подстригаем ломом волны

и рубанком их долбим.

Нам ремонта не убудет,

поджимаем в две руки,

мы, посеявшие бури,

пожинаем ветерки.

Будет море равномерной

низменностью карамельной,

будет правильным, как лимфа —

ни приливов, ни отливов.

Чтоб ничем не выделялись

бурноводные широты,

смертный ветер — в вентилятор,

мореходы —

в пешеходы!

Появляются Братик Прутик и Братик Бредик.

Братик Прутик:

Кто не работает, тот не ест. А кто не ест, тот как работает?

Братик Бредик:

Черта с два поработаешь, не жравши.

Братик Прутик:

И чего это нас прославляют? Мы обессилели до того,

что не в состоянии донести до губы кружку пива.

Братик Бредик:

У нас в Гренландии важно выйти на работу и уйти с неё

вовремя; работаешь ты, не работаешь — никого не задевает.

Входит Кесарь. Внешний вид его напоминает внешний вид неизвестного солдата, погибшего в период средневековья.

Кесарь:

Повелеваю вам павильон для павлина! О, проклятье, совсем

заговариваться начал. Не знаю, что и повелевать. Усладите

меня вином, освежите меня яблоками, похороните меня

вдали от Гренландии, начертайте на надгробье следующие

буквы: «Здесь похоронен самый добросердечный Кесарь

во вселенной. Он повелевал только четырьмя Слесарями

непосредственно. Он трагически скончался в энном году.

Был зверски убит горем. В энном году». (Плачет.)

Один из матросов:

Возвращаюсь я сегодня из самовольной отлучки, утро,

в автобусе человек 5–6, проезжаем мы мимо аптеки,

а возле аптеки очередь — человек 500–550. Мы живо

заинтересовались — по какой причине возле аптеки

очередь? Возле отдела «колбасы — вина» — понятно, но —

возле аптеки? И вот у нас, пятерых или шестерых мужчин

одновременно сверкнула догадка… (презервативы). Мы ее

не выразили вслух, неприличная догадка, но до самого

кольца мы хохотали. Шестой-седьмой в автобусе ехала

пожилая женщина. Она, естественно, поняла нашу догадку.

Когда мы выходили, она сказала: «Идиоты! Объясняю: это

очередь за жидкостью от клопов». Какой-то ученый

изобрел эффективную жидкость от клопов.

Появляется Канецки, капитан «Летучего Гренландца».

Капитан Канецки (он уловил только последнее слово из монолога матроса):

Что я слышу! Прежние, счастливые, белые сны про клопов!

Трогательно.

Кесарь:

Не паясничайте, капитан. Это вы разрушили нашу белую

жизнь.

Капитан Канецки:

Я?!

Кесарь:

Я?! Нет — я! Нет — Братик Прутик! В общем — командир

музыкального взвода! Учти: что бы ни происходило

в мире — ответственность падала на капитана. Произойдет

несчастный случай на Шпицбергене — отвечать вам,

капитан, если даже в этот момент вы будете

на Мадагаскаре. Вас вызовут на Шпицберген

и расстреляют. Вы возразите: существуют и остальные

капитаны. Остальные существуют, чтобы совершать

опрометчивые поступки, а вы, капитан Канецки —

чтобы нести за эти поступки ответственность.

Появляется Алгебраист. Алгебраист уже бессилен бегать за десятком позванивающих женщин, бессилен заниматься строением кольца когомологий силосовской подгруппы симметрической группы. У Алгебраиста в руках примитивная логарифмическая линейка. Он в майке, поэтому особенно выделяются его костлявые узкие плечи и маленький, как теннисный мячик, живот. Впереди Алгебраиста бежит единственная, неколебимо любящая супруга. Бежит и боится.

Супруга:

Что мы еще предпримем?

Алгебраист:

Мы бы могли еще попеть или — послушаем умолкающий

шум моря.

Супруга:

Шум моря! Вторую неделю мы слушаем, выслушиваем,

прослушиваем по ночам умолкающий шум моря.

Когда же поеб…?

Супруга жалобно причитает. Алгебраист в отчаянии. Он бежит к матросам. Когда-то он чуть-чуть отставал от чемпиона Гренландии, теперь бежит ниже результативности юношеского разряда. Он бежит и держит логарифмическую линейку, как римлянин дротик.

Алгебраист:

Я вынужден заниматься примитивной арифметикой, когда

меня ожидает формула Кюннета. Слушайте, население

Гренландии, слушайте, и потом не говорите,

что не слышали: если мы будем работать — каждый —

в три миллиона раз интенсивнее, чем работаем сейчас,

то мы закончим ремонт через

2054378922651(754) лет.

1-ый Слесарь:

Нет, не капитан виноват. Это виноват Алгебраист. Зачем он

занимался вычислениями, когда мы жили хорошей, белой

жизнью.

Алгебраист:

Ты тоже виноват, Слесарь, и твои три друга виноваты.

Зачем вы стучали молотком по зубилу.

Появляются три Слесаря, майор войск связи и лейтенант, командир музыкального взвода.

3-ий Слесарь:

Мы не виноваты. Виноват Лавочник. Нечего ему было

напиваться до неузнаваемости.

Лавочник:

Виноват майор войск связи.

Лейтенант (вынимая кольт):

Друг моего детства не виноват.

Капитан Канецки (вынимая кортик):

Бросьте, ребята! Вот развели бодягу! Во всем виноват котенок.

2-ой Слесарь:

Котенок — не виноват!

Капитан Канецки:

Ты что, председатель общества охраны домашних

животных? Котенок — вот виновник.

Вечерелло:

Послушайте, многоуважаемые сеньоры, неужели вы не

догадываетесь, кто виноват? Виноват Пенсионер — вот кто.

1-ый Слесарь:

Ты, иностранец, Пенсионера не трогай. Пенсионер

не виноват. Он разыскивает справедливость.

Братик Прутик:

О чем ты глубоко задумался, Брат Бред, труженик моря?

Братик Бредик:

Я задумался вот о чем, Брат Прут, труженик моря: почему

Архимед, когда ощущал окончательный выход из своих

гениальных формул, почему Архимед в таких случаях

восклицал: «Еврейка!» С какой целью Архимед восклицал

«Еврейка»?

Вечерелло:

Вообще, в Гренландии кто позволяет себе уход на пенсию.

Художник — не позволяет. Правительство — не позволяет.

Матрос — не позволяет. Слесарь — не позволяет. Вот

и разъяснилась еще моя догадка — один лакей позволяет

себе уход на пенсию, и его необходимо беречь, ибо он —

один и не виноват.

Братик Бредик:

Молодым женщинам рекомендуется употреблять в пищу

свинину с вином.

3-ий Слесарь:

Очень трогательно Братик Бредик отзывается о женщинах.

Я все же решил жениться на балерине Тан. Лучше наладить

семейную жизнь, чем стыдиться, кто я. Напрасно вы все

перекладываете вину друг на друга. Я считаю: жизнь

потихоньку налаживается. Правда, Николя?

4-ый Слесарь:

Правда, Николя. Жизнь потихоньку налаживается.

Потихоньку поумираем.

2-ой Слесарь:

А капитан Канецки во всем раскается.

Капитан Канецки:

В чем это я во всем раскаюсь?

2-ой Слесарь:

Нечего было прикидываться писателем. Ты создал для нас

такие ситуации, за которые тебя, как правильно подметил

Кесарь, необходимо приговорить к расстрелу.

Майор:

Интересно, как мы его расстреляем? Я не способен нажать

курок спускового механизма.

Лейтенант, командир музыкального взвода:

Я думаю: не будем расстреливать капитана. Лучше мы его

перевоспитаем: привьем капитану музыкальную культуру.

4-ый Слесарь:

Пока будем прививать, потихоньку поумираем.

Алгебраист:

Я позову погостить в Гренландию моего коллегу,

алгебраиста японца Накаоко М. Мы его позовем погостить

и расстреляем. И отпадет необходимость мучиться

с капитаном Канецки. А капитан больше не будет сочинять

свои приключенческие эссе.

Капитан Канецки:

Чего вы привязались ко мне. Я не менее вас ремонтирую

море. Я сам не вижу выхода из нашей, или, как вы образно

выражаетесь, моей ситуации. Если вам, или — нам

необходима расправа — давайте повесим котенка. Это

котенок во всем виноват. Зачем он прыгал синицей по

кабаку.

Один из матросов:

Когда я возвращался из самовольной отлучки, я тоже

думал: виноват котенок. Даже наверняка — виноват. Но…

котенок издох или эмигрировал в Канаду. А повесить его

было бы самым правильным решением. Он — самый

легкий и не умеет возражать на диалекте населения

Гренландии.

2-ой Слесарь:

Я придумал: пускай капитан Канецки самостоятельно уйдет

в море и утонет.

Братик Бредик:

Глупо сейчас лишать Гренландию капитана. Кто же будет

нести ответственность за ремонт моря? Я предлагаю:

пускай войдет в море и утонет один из матросов, тот,

который все время возвращается из самовольной отлучки.

Все хохочут и лукаво подталкивают матроса к воде. Лейтенант и майор дарят матросу на память кольты. Появляется Официантка. Она уже — Министр Здравоохранения Гренландии. Она заботливо снабжает матроса походной аптечкой. Матрос уже по колено в воде. Все обнимают матроса, грустя.
Появляется Полисмен.
Он так сияет от счастья, что, если бы его подбросить в воздух, и он, подброшенный, долетел бы до границы атмосферы и стратосферы, и вдоль этой границы парил бы минут пятнадцать, все население Гренландии подумало бы: сегодня салют; все ракеты двадцати артиллерийских залпов сконцентрировались в одном небесном теле. Так сияет Полисмен, сыщик и церемониймейстер орденов Гренландии.

Полисмен:

Стойте! Поздравляю вас с возвращением к прежней

хорошей, белой жизни. Я расследовал. Я выяснил. Этот

Пенсионер — Герой Гренландии. Но — улика! Он —

не летчик-космонавт. Прекращайте ремонт моря.

Я выяснил. Но — улика!

Он не ЛЕТЧИК!

Он — ТАНКИСТ!

Немая сцена. У всех присутствующих — своеобразные мечты.
Загрузка...