Страна Ледяного Ужаса. Странное завещание

Глава 2 "Шокирующее известие"

Утро 10 сентября было на редкость солнечным и теплым. От вчерашней непогоды не осталось и следа, если не считать луж, сменивших свое амплуа, и ныне блиставших в беззаботных лучах дневного светила. Ресторан Элен-Грилл находился далеко не в центре оживлённого города и представлял собой историческое место для обоих друзей. Тут они частенько проводили вечера, свободные от всяких забот и важных дел. Внутреннее убранство ресторана было совершенно обычным для заведения подобного рода — как бы столичного, но не пользовавшегося особой популярностью. Яркий свет солнечного диска пробивался через цветные вставки в стеклах окон этого места и создавал умопомрачительную мозаику переливающихся оттенков. Они смешивались друг с другом и играли на темных стенах разноцветными солнечными узорами. Старые доски, выстилающие пол ресторана тихо поскрипывали под фигурой раздраженного ожиданием человека, расхаживающего по ним взад-вперёд. Француза совершенно не интересовало мнение пары посетителей, находящихся за крайними столиками и мерно попивающих дорогой бренди, хотя они и выказывали немалое внимание вышагивающему и чуть не подпрыгивающему от нетерпения Шатильону. Молодой мужчина среднего роста, заложив руки за спину, резко повернулся так, что на его лицо упал свет одного из многочисленных цветных стекол, представляя его возбужденную физиономию в прямом смысле "в новом свете". Рыжие вьющиеся волосы перекрасились в цвет, больше напоминающий зеленовато-коричневый, серый жилет превратился в болотный, и в целом Бернар стал напоминать только вынырнувшего из тинистой воды аквалангиста. Уронив взгляд на висящие у входа часы, по лицу француза пробежала тень еще большего недовольства: каждая морщинка, присущая только часто улыбающемуся человеку, в сей миг передавала обуривавшую де Шатильона злость. Его жидкие усики, добавлявшие комичности образу Бернара сейчас подернулись пеленой недовольства, а вечно смеющиеся зеленые глаза сверкнули нетерпеливым огоньком. Часы показывали 10:36 утра по точному Парижскому времени. Француз прекрасно знал своего друга, и был хорошо знаком с его отвратительной привычкой задерживаться по всяким мелочам, что не раз ставило Сальвадора в конфузные ситуации. Именно поэтому Бернар и назначил встречу на 6 минут раньше того часа, в который явился сам, но и даже после такого предусмотрительного хода, Шатильону приходилось ждать, чего горячный француз просто терпеть не мог. Но вот, через несколько невыносимо долгих минут, дверь в ресторан открылась, и на пороге появился Сальвадор в тёмном пальто и с цилиндром на голове. Руки ученого протирали очки кусочком бархатной ткани, а взгляд его был устремлен прямиком на Бернара. Но Монтеро сделать шаг не позволили, да что уж там, ученый даже не смог надеть очки. Взбешенный ураган, налетел на него с такой умопомрачительной скоростью, что Сальвадор ничего не успев понять, вылетел из ресторана, подхваченный за воротник пальто. Опомнившись, он сильными руками разжал мертвую хватку хохочащего француза, который тут же подхватил с земли цилиндр Сальвадора, и отряхнув, водрузил себе на голову с таким наполеоновским видом, что ученый невольно пропустил скупую улыбку.

— Ну что же ты творишь, Бернар, чуть очки мне не разбил!

Забирая цилиндр у вертящегося месье де Шатильона, деланно укоризненным голосом проговорил учёный.

— Ты вновь пришел не вовремя, дружище Сальвадор!

Таким же деланным тоном ответил Бернар, горячо пожимая руку своего друга, вновь не замечая взоров посетителей ресторанчика. Последние с интересом прижались к стеклу, желая узнать, чем кончится потасовка.

— Только не говори, что ты весь погружён в свои научные заботы, о почетный член трех столичных ассоциаций клуба европейской академии наук.

От души сжимая руку Монтеро, продолжал харахориться француз.

— Работаю потихоньку, все дни расписаны по минутам, дружище. Правда мой график совершенно не мог предположить такого стремительного полета с участием, как ты сказал, почетного члена европейской академии наук!

Уже не сдерживая улыбки проговорил учёный.

— Ты со своим клубом уже совершенно позабыл про спокойную жизнь.

Выпутываясь из стальных пальцев ученого чуть не вскрикнул Бернар. Не успел Сальвадор произнести оправдание своей деятельности, как Шатильон принял загадочный вид и сообщил:

— Хотя, как я могу говорить о спокойной жизни, если на этой же неделе улетаю из Парижа.

— С чего бы это, дорогой Бернар?!

Удивился ученый. В его голосе чувствовалась неподдельная тревожность.

— За этим я и пригласил тебя на эту встречу, оторвав столь занятого человека от всех дел. Да, как я вчера и говорил, я отправляюсь навстречу приключениям и зову тебя с собой.

— Да в чем, собственно дело.

Промолвил Сальвадор до глубины души обескураженный таким поспешным отъездом друга. Бернар посерьезнел, и, кивнув в сторону зевак, которых до этого игнорировал, произнёс:

— Я сейчас тебе все расскажу, но, пойдем ка мы в парк, нам не нужны лишние глаза и уши.

После этих слов француз сорвался с места и начал двигаться вниз по улице, туда где располагался старый парк. Обескураженный, но заинтригованный испанский ученый двинулся за ним. Уже через пару минут друзья сидели на лавочке безлюдного парка, и Сальвадор с интересом был готов выслушать то, что нарек француз "шансом, которым грех не воспользоваться".

У Бернара горел взгляд, а через не двоякую улыбку можно было понять, что он готов сообщить то, что просто перевернет весь мир с ног на голову. И Шатильон не заставил себя долго ждать, зайдя сразу с козырей. Воровато оглядевшись, француз буквально силком удержал фразу, так и рвущуюся, озарить окружающее пространство громким звуком. Но Бернару удалось обуздать эмоции, и, наклонясь к лицу учёного он тихо, нараспев произнес:

— Теперь я самый настоящий миллионер!

Фраза произвела превышающий все ожидания фурор. Сальвадор буквально впился удивленным и растерянным взглядом в друга, лихорадочно соображая, не сошел ли тот с ума, или не решился ли его безбашенный друг устроить странного рода розыгрыш. Но столь живописное удивление нисколько не удовлетворило Бернара, театрально замолчавшего в самый интересный момент. Молчал и Монтеро, буквально опешивший, и чуть ли не распахнувший рот от обуреваемых чувств. Прервал молчание француз, полностью испортив всю напряженность момента, созданного им самим. Ну не мог он в силу своего характера долго молчать, тем более в тот момент, когда желал поделиться с лучшим другом важнейшей новостью всей его жизни.

— Да, мой дорогой Сальвадор, именно такая у меня была реакция, когда я получил извещение о вступлении в права наследства! Это не шутки, дружище!

Буквально сияя от счастья, тараторил француз. Он достал из внутреннего кармана смятый клочок какой-то бумаги. Развернув, сунул ее в руки оторопевшиму ученому и с торжествующим видом победителя проговорил:

— Читайте!

Гербовый лист гласил следующее:

«Извещение уважаемому Бернару де Шатильону касательно наследства, отошедшего коему по причине кончины его достопочтенного троюродного дядюшки со стороны правой руки — потомственного лорда и по совместительству одного из богатейших людей Канады — Вильяма Симарда; заключающегося в двадцати четырёх тысячах акров земли, как обработанной так и необработанной, незастроенной и застроенной различными зданиями, как то: жилыми, промышленными, и коммерческими постройками, а так же в движимом имуществе, как то: дорогих коллекциях, атрибутах внутреннего убранства, драгоценных металлах, как в слитках, так и в виде монет, и прочее и прочее. Из постановления, вынесенного верховным Канадским судом с 30 августа 1932 года, полностью переходит в единовластное управление вышеупомянутого Бернара де Шатильона, по причине отказа от большей части вышеописанного громадного состояния прочих наследников. Все необходимые бумаги, как то: копии завещания, подписанные документы об отказе прочих наследников, метрические свидетельства и проч., удостоверенные верховным канадским судом, перейдут в руки главного наследника незамедлительно».

Документ скрепляли печати и нижеследующие подписи. К документу прилагалась громадная выписка конкретных составляющих завещанного богатства, как перешедших в руки немногочисленных родичей француза, так и самому Бернару. Ему досталось более пяти восьмых от всего, свалившегося столь внезапно, наследства. Прочитав все это, Сальвадор неуверенной рукой передал листы обратно французу и, противореча всем ожиданиям Бернара, вместо громких поздравлений погрузился в задумчивое безмолвие. Теперь настала очередь француза поразиться до глубины души.

Шатильон глядел вытаращенными глазами на друга, не понимая, почему сие грамоты привели к немости испанца.

— Ты чего?..

Несмело поинтересовался Бернар.

— Дар речи от счастья потеря что ли?

Но его вопросы остались без ответа. Физиономия Монтеро подернулась нотками недовольства, вследствие того, что его неугомонный, и с этого момента, очень богатый друг отвлекает его от тяжелых раздумий. Не выдержав молчания ученого, Бернар сорвался с места и зашагал взад-вперёд размышляя вслух о том, как же ему повезло, и что теперь он сможет сделать с полученным состоянием. Рассуждал француз с присущей ему горячностью, часто прыгая с мысли на мысль, сбиваясь и перебивая самого себя. Сальвадор словно не замечал бубнящего Шатильона, продолжая обдумывать что то, по всей видимости, очень важное. Наконец он произнес очень спокойным голосом такую фразу, от которой вновь вышагивающий француз осекся в своих рассуждений и застыл в неестественной позе. Фраза гласила следующее:

— А ты не думал, дорогой мой друг, почему твои достопочтенные родственники отказались от большей части наследства, согласились довольствоваться лишь крошками с барского стола?

Услышав это, Бернар постоял пару секунд, после чего так же быстро вернулся на лавку и, сверкнув глазами, проговорил:

— И ради этого вопроса ты заставил меня переживать, молчав практически десять минут?!

— Да я и менее пяти минут не молчал…

Неуверенно проговорил ученый.

— Пяти невыносимо долгих, и показавшихся мне вечностью, минут.

Укоризненно процедил Шатильон.

— А что касается моих родственников, коих, как ты знаешь, осталось не так чтобы много; все они — до глубины души верующие баптисты.

В ответ француз получил лишь непонимающий взгляд, по этому продолжал:

— Так вот, мой совершенно не догадливый друг, как я узнал из прочих кип документов, которыми почтальоны просто завалили мою квартирку, Вильям Симард не был обычным человеком. И я сейчас не говорю про его колоссальные богатства, я веду речь про те слухи, коими обрастал образ моего дальнего родственника. Толковали, что он совершенно не чистый душой человек, что он всю свою долгую жизнь поклонялся сатане, продал душу дьяволу и все в этом духе. Я, конечно, понимаю, что злые языки могут сочинять любые байки, ради очернения ненавистного им человека, но и факты отрицать я не вправе. В его особняке, построенном очень запутанно и сложно, были найдены человеческие черепа, кости, старые фолианты, описывающие жестокие обряды, а самое главное, в конце жизни этот человек начал строительство храма, точь-в-точь совпавшего по чертежам из всех тех же старых книг, с храмом дьявола. Именно по этому, мои достопочтенные родичи не пожелали иметь с этим человеком никакого дела. Отказались от любого его наследия, кроме некоторых счетов в зарубежных банках, и малого числа недвижимости, находящейся вообще в Южной Америке.

Домой Сальвадор отправился в приподнятом, но, в тоже время, и неопределённо задумчивом настроении. После своих объяснений, Шатильон, все же, получил так ожидаемую порцию поздравлений и пожатия рук, а вот Монтеро, в свою очередь, получил еще немного сведений о планах своего друга, которого совершенно не смущали такие слухи о его покойном родиче. Бернар заявил, что отказ от такого богатства считает нецелесообразным. А факт того, что все это население окутано смолистым дымом легенд, баек и странных фактов, лишь подогрело интерес неугомонного француза, который немедленно желал отправиться в увлекательное путешествие к, теперь уже принадлежащему ему, громадному особняку с колоссальным участком в столь далёкой от его родины Канаде. Ученый понимал, что дело тут совершенно не чисто, и совсем не дурные слухи оттолкнули прочих наследников, а вернее, не только лишь слухи. Наверняка для подобных отказов была более весомая причина. Причина, о сущности которой Сальвадор не мог догадаться. Скорее всего, это понимал и Бернар, но наш француз не из тех, кто готов упустить приключения. И Монтеро боялся, что его друг, который часто попадал в истории, может натворить таких дел, что страшно даже подумать. Вернее Бернар сам никогда не пытался выкидывать разные фокусы, это они преследовали его, не отставая ни на шаг. Как говорится, подобное притягивает подобное. И Сальвадор, всеми силами отказывающийся от участия в предложенном путешествии, сейчас вновь крепко задумался, ведь даже способ, коим француз желал добраться до цели, сильно настораживал испанца.