Страна Ледяного Ужаса. Странное завещание

Глава 4 "За день до"

Человек, который держит в руках мои скромные записи, наверняка хочет узнать истинную причину, побудившую Сальвадора пуститься в такой перелет.

Монтеро был человеком, которого отлично характеризует фраза "семь раз отмерь, один отрежь". Принятие решений давалось испанцу с трудом и занимало немалое время. Ученый обдумывал каждый из сценариев, взвешивал все «за» и «против», долго колебался, но сделав выбор, никогда от него не отступался, даже если тот был невыгодным, трудозатратным или, объективно, неправильным. Он шел до конца, руководствуясь правилом, что рассуждать надо до принятия решения, а после уже рассуждать бессмысленно, остаётся лишь действовать.

Так как же Сальвадор пришел к тому намерению, которое было реализовано в лучших его традициях, сиречь — незамедлительно? На это повлияло множество факторов, но главными были два:

Монтеро знал, что свалившееся на Бернара богатство могло нарушить душевное равновесие самого хладнокровного человека, что уж говорить о безбашенном французе, который, поддавшись эмоциям, мог… Да мог все что угодно, ведь это был де Шатильон — любитель приключений и захватывающих событий. И Сальвадор решил выступить в роли стабилизатора, того, кто поможет лучшему другу принять верное решение даже в самой затруднительной ситуации. Вторым фактором выступило обстоятельство, выраженное в отказе других родичей Шатильона практически от всего богатства, сосредоточенного в поместье ныне покойного Вильяма Симарда, хотя многие из них были более приоритетными наследниками. Этот вопрос мучил Монтеро, безрезультатно ломающего голову над его решением. Хоть ответа ученый дать и не мог, но четко знал, что это все выглядит чересчур подозрительно, поэтому он просто не имеет права бросить своего друга в такой ответственный момент. Вечер 10 сентября у Монтеро прошел в раздумьях и тяжелых мыслях. Он колебался, ведь к той работе, которую в скором времени должен был представлять, он долго готовился и с предвкушением ожидал того дня, когда будет произносить речь. Но два вышеупомянутых обстоятельства склоняли чашу весов в противоположную от планов Сальвадора сторону. К ним добавился огонь, вновь разгоревшийся в глазах испанца, услышавшего про задуманное его другом приключение. Собственно, этот огонь никогда не гас, но с той юной поры, когда Сальвадор подружился с Бернаром, он сильно ослаб вместе с остепеняющимся ученым. И сейчас обещание, данное Монтеро долгие годы назад, пришло время сдержать. Примерно через год дружбы, Сальвадор и Бернар поклялись друг другу, что при первой же возможности отправятся если не в кругосветное, то уж точно в долгое и запоминающееся путешествие. И вот эта возможность представилась, хоть и как нельзя некстати. Но Сальвадор был человеком слова и свои обещания выполнял без единого исключения. Может, именно поэтому принудить его сказать слова клятвы было очень сложным и практически не выполнимым делом.

Итак, в канун столичного переполоха было принято, как это всегда бывало у Сальвадора, окончательное и бесповоротное решение. Lата и время отбытия испанцу были неизвестны, но только до очередного телефонного звонка, произошедшего все тем же вечером. После того, как из трубки вновь стали доноситься лишь долгие гудки, Сальвадор, помедлив с минуту, встал и направился к платяному шкафу, откуда начал доставать теплую зимнюю одежду и обувь.

А мы, не будем отвлекать ученого, так скоро решившего сменить свое темное пальто на что-то более зимнее, и отправимся туда, на ту сторону провода. Бернар этим вечером тоже не сидел сложа руки. После получения извещения о вступлении в права наследства любитель приключений все время ломал голову над выбором варианта перемещения его и его друга в унаследованное канадское поместье. Путешествие по морю никак не подходило для нетерпеливой натуры француза, ведь заняло бы немалое время, а этого Бернар допустить не мог. Именно поэтому Шатильон обратился к своему хорошему товарищу, состоящему во французском авиаклубе и являющемуся передовым конструктором и испытателем.

Это может показаться странным, но у вечно веселого Бернара было приличное число знакомых, которые являлись далеко не последними личностями на этом свете. Объяснялось это просто: Шатильон хоть и обладал взбалмошным характером, но разгульным его образ жизни назвать было нельзя. Он любил общаться с умными людьми, разбавляя официальный тон шутками и двусмысленными высказываниями, что, почему-то, очень подкупало его уважаемых собеседников. Практически все, за исключением совершенно непробиваемых зануд, отзывались о нашем французе хорошо и всегда были не против подобного рода общения. Тот вечер не стал исключением из этого правила, и друг Бернара, оставшийся допоздна в стенах клуба, радушно принял Шатильона и выслушал его вопрос. Беседа проходила в громадном зале, большую часть которого занимал грузный и очень длинный стол, напоминающий возведенный в абсолют стол переговоров. Вся его поверхность была завалена столькими кипами чертежей и разных набросков, что, собравшись в одном месте, они вполне могли бы занять объем небольшой комнатки. Чертежи, схемы, эскизы, технические рисунки и прочие очень важные для авиаконструкторов атрибуты, состоящие из многочисленных линеек, карандашей, циркулей и прочих замысловатых, понятных только посвящённым предметов, находились буквально повсюду. Все стены были уставлены шкафами, полки которых ломились от обилия бумаг, тубусов и разного рода книг. Свободное пространство стен было использовано по максимуму: не осталось ни одного места, где бы не висел хотя бы один плакат, иллюстрирующий строение крыла или авиационного винта. Если бы не ряд электрических ламп на потолке, то и он, скорее всего, был бы полностью увешан всяческими наработками авиаклуба.

Диалог проходил в очень странной форме: Бернар с удивлением разглядывал диковинки этого места, а его собеседник — высокий сухенький человек, согнувшийся так, что был совершенно не отличим от вопросительного знака, — резвой прыгающей походкой обегал громадный стол кругами, все время роясь в кипах бумаг и доставая нужные чертежи. Речь француза была отвлеченной, хоть и достаточно уверенной для человека, глубоко ошеломленного этим бумажным миром. Мужчина, с которым разговаривал наш де Шатильон, тоже не отличался полным присутствием в беседе, постоянно отвлекаясь на разбор чертежей. Он произносил столько слов, сколько того требовало поддержание беседы, и не звука более. Сразу было видно, что этому смуглому верзиле совершенно не до пустых разговоров. Так продолжалось до момента, пока француз неожиданно для собеседника не поинтересовался о планах авиаклуба в ближайшее время проводить экспериментальные перелеты, скажем, например, в Колумбию или Бангкок. После этого в зале повисла гробовая тишина, через несколько секунд прерванная громким возгласом авиатора.

Наблюдая за похождением Бернара, я совсем позабыл представить читателю друга нашего француза, который так ярко отреагировал на вопрос невинно топчущегося практически в дверях новоиспечённого европейского миллионера. Клод Вилар был одним из известнейших людей не только Парижа, но и всей Франции. Почётный член авиаклуба являлся гениальным изобретателем, слава о котором гуляла по всей Европе. С его мнением считались все столичные авиакомпании, за его совет многое были готовы заплатить конкуренты. Но Клод был истинным патриотом и использовал свой острый ум и умелые руки только на благо своей родины. Кроме того, что Вилар был гениальным конструктором-новатором, этот человек являлся и бесстрашный летчиком-испытателем, лично обкатывающим агрегаты собственного конструирования. С ним Бернар познакомился еще до столь блистательной карьеры, которую Клод начал совсем молодым. Он с самого детства мечтал покорить небо, но из-за того, что его родители были очень бедны, мальчик не мог поступить в летное училище, вследствие чего и пообещал себе построить свой самолет, на котором ему удастся облететь весь мир. Да, Вилар до сих пор не исполнил свою клятву, но смог приблизиться к ней, как никто другой из ныне живущих. Ведь самолет именно его конструкции смог преодолеть Атлантику. Да уж, каких-нибудь пятнадцать лет назад никто и помыслить не мог, что мальчик, днями напролёт пропадающий в библиотеках и что-то старательно перечерчивающий на старые газетные листы, используемые за неимением денег на бумагу, превратится в светило конструкторской мысли.

Тебе, мой друг, наверняка интересно, каким же образом произошло столь чудесное перевоплощение. А произошло оно не без помощи Шатильона, совершенно не помышлявшего, что Вилар добьется таких высот. А дело было так: во время своей учёбы Бернару часто приходилось проводить время в столичной библиотеке, что нашему французу не очень-то и нравилось. То есть, читать и узнавать что-то новое было очень интересно, но вот тот факт, что для этого требовалось часами сидеть на месте и тихо перелистывать страницы, являлся просто пыткой для Шатильона. И вот однажды он стал замечать оборванца, безустанно корпящего над книгами и какими-то клочками газет. Вот Бернар в силу своей общительности и желания хоть сколько-нибудь разбавить библиотечную серость и познакомился с мальцом-удальцом. Тогда-то Шатильон и открыл для себя удивительный мир авиации, которым до этого момента не сильно интересовался. Клод, общаясь со своим новым другом и объясняя заинтересованному Бернару все, что знал сам, еще лучше стал разбираться в теме. Он даже пытался научить Шатильона чертить детали и целые самолеты, чертежи которых Вилар трепетно переносил из книг на подаренные ему другом белые листы. После пары недель подобной дружбы Бернару в голову пришла безбашенная идея, которой он тут же поделился с Клодом. Идея заключалась в том, что добродушный француз решил помочь начинающему авиатору и, договорившись со своим отцом, который знал одного конструктора из авиаклуба, организовал Вилару оценку его таланта, недюжесть которого конструктор увидел сразу, после чего и предложил юному гению стать его учеником. Радости бедных родителей мальчика и счастью самого Клода не было предела. Именно с того момента Клод пообещал Бернару, что в любом горе он будет готов оказать ему поддержку.

И вот сейчас, когда Шатильон вдруг обратился к нему за помощью, Вилару и представилась возможность отблагодарить друга, который помог ему осуществить свою мечту. Смуглый авиатор перестал шарить в кипах чертежей и, распрямившись, прямо взглянул на Бернара задумчивым взглядом. Ростом он был в районе шести с половиной футов, что выглядело достаточно внушительно вкупе с пышной шевелюрой темных волос, раскинувшейся на голове этого великана. Его лицо, несмотря на некоторые недостатки: слегка выпирающую нижнюю челюсть и глубоко посаженные карие глаза, скрытые массивными надбровными дугами, совершенно не казалось уродливым, а даже наоборот, привлекало своей необычностью. Весь его вид совершенно соответствовал представлениям о гениях-самоучках. Общую картину портил лишь голос, звучавший на повышенных от столь неожиданного вопроса тонах. Из дальнейшего разговора двух французов выяснилось, что авиаклуб планировал снарядить очередной пробный полет из Парижа в Бостон и перевозить с собой, помимо почты, снаряжение для альпинистов и прочие принадлежности, используемые в холодном климате. После того, как Бернар услышал про запланированный полет, у него так и загорелись глаза. Этого не мог не заметить Клод, не упустивший возможность поинтересоваться:

— А с какой целью, мой дорогой друг, ты расспрашиваешь меня о подобном полете? Если нужно отправить письмо в штат, или воспользоваться иной почтовой услугой, будь уверен, я не откажу, и твоя просьба будет выполнена с максимальным качеством.

Помолчав пару секунд, Бернар таинственно улыбнулся, и сказал:

— Да, мой дорогой Клод, ты прямо какой-то прорицатель.

Мне нужно отправить две посылки в Канаду, и желательно как можно быстрее.

Увидев улыбку светящегося счастьем авиаконструктора, Бернар продолжал:

— Но ты не обольщайся, дружище, посылки очень непростые, они займут немало места в самолете, да и их суммарный вес будет едва лишь меньше двухсот килограмм.

Услышав это, оторопевший Вилар буквально сверлил глазами своего друга, потеряв дар речи от подобного уточнения.

— К чему такие удивления, ты чуть челюсть не уронил на пол! Можешь не переживать, эти посылки не являются контрабандой или чем-либо запрещенным, если таковыми не считаются транспортировка француза и испанца. Да, ты все правильно понял, мне и моему другу надо как можно скорее попасть на ту сторону Атлантики.

Победоносно закончил свой каламбур Бернар.

— Я, конечно, понимаю, что подобной наглостью лишь отвлекаю своего гениального друга от работ, но можно ли нам отправиться на этом экспериментальном рейсе вместе с почтой и снаряжением?

Помолчав с минуту, Клод одобрительно закивал:

— В принципе эта идея реализуема, ведь наш самолет может проделать столь большой перелет и с дополнительным полтонным грузом, поэтому вас он точно не почувствует. А вот что касается срочности…

Тут Клод замялся, но вскоре продолжил:

— Полет был запланирован на начало следующей недели, но я, как главный конструктор и проектировщик этого самолета, могу изъявить желание лично провести этот полет прямо завтра.

— Да что ты, дружище, зачем менять планы всего клуба ради какого-то никому не известного Шатильона.

— Я не буду менять планы клуба, я изменю лишь личные планы ради очень важного для меня человека.

Твердо произнес Вилар.

— Самолет готов к отлету уже сейчас, завтра я поставлю в известность клуб, и в 11 часов изволь явиться на аэродром в полной готовности.

— Но, Клод, я же не…

— Никаких отрицаний, дружище, я готов тебе помочь и принял окончательное решение.

Именно так и произошло то событие, наделавшее своей загадочностью немало шума. Но, в отличии от столицы, в самолете, пилотируемом Клодом Виларом, царили совершенно иные настроения.