Суженый. Невеста князя

Глава III. Мечты

Спустя полчаса Софья вышла из спальни графини, осторожно прикрыв за собой дверь, оставив уже наряженную Елену одну. С облегчением выдохнув, она радовалась тому, что Бутурлина отпустила ее, ибо за последние полчаса хозяйка просто извела ее своими придирками и грубыми обидными словами. Софья понимала, отчего злилась на нее графиня, ведь она посмела пререкаться с Еленой насчет грузинского князя, а затем начала защищать Григорченкова.

Девушка направилась в свою комнатку в дальнем конце коридора, когда ей навстречу попался Федот, один из многочисленных лакеев, которые служили в особняке Бутурлиных. Парень держал в руках огромную корзину с прекрасными белыми пионами.

– Елена Дмитриевна теперь в оперу собирается, Федот, – сказала приветливо Софья, обращаясь к слуге. – Да и не в духе она. Лучше попозже занеси цветы.

– Но эти цветы принесли для вас, Софья Николаевна, – вдруг заявил слуга.

Софья так опешила, что даже замолчала на миг.

– Для меня? – удивленно спросила она.

– Да. Так на карточке написано, – кивнул Федот, довольно ухмыляясь. – Только что принесли. Я как раз в вашу комнату их нес.

– Не может того быть, наверняка посыльный ошибся, – не веря, прошептала Софья.

Она проворно вытянула торчащую белую карточку, на которой было написано ее полное имя, отчество и фамилия.

– Отчего же не может? – спросил Федот. – Вот цветы, и они для вас, Софья Николаевна, – глухо добавил слуга, не спуская с девушки пристального взгляда. – Если бы я был богат, тоже подарил бы вам такую корзину, уже больно вы заслуживаете ее.

– Не надо об этом снова, Федот, прошу, – произнесла устало Софья и, взяв корзину из рук парня, быстро обошла его и поспешила в свою комнату, пока более никто не увидел этих цветов.

Федот проводил девушку тоскливым взглядом и поплелся в парадную.

Стремительно достигнув своей комнатушки в конце коридора, девушка закрыла дверь и осторожно поставила корзину на пол. Оглядевшись, она не заметила брата и поняла, что он, как обычно, на кухне с Агриппиной Ивановной. Кухарка Бутурлиных Ариппина, женщина в возрасте, еще полгода назад, едва Софья с Ильюшей переехали в дом Бутурлиных, взяла маленького девятилетнего Илью под свою опеку. Кухарка приглядывала за мальчиком, кормила его и всячески оберегала, пока Софья исполняла свои обязанности горничной при графине. Ильюша, рано лишившись матери, с любовью отвечал Агриппине Ивановне на ее заботу и ласку.

Устало опустившись на колени перед прекрасной корзиной с белыми пионами, Софья достала из зелени цветов красивый запечатанный конверт. Проворно раскрыв его, она нетерпеливо вытянула письмо, написанное красивым почерком на голубой бумаге.

«Многоуважаемая Софья Николаевна, если Вам угодно, Вы можете не помнить меня. Это обстоятельство весьма опечалило меня сегодня.

Однако я прекрасно помню Вас. На том балу, два года назад в Зимнем, Вы были столь прелестны, что я почти влюбился в Вас…

Тогда Вы так неожиданно исчезли. Отчего? И сегодня такая неожиданная встреча, после стольких лет. Вы стали еще прекраснее, чем я помнил… Прошу Вас о милости: дозвольте мне хоть иногда видеть Вас.

Прошу, отпишите мне письмом о своем решении, мой адрес ул.Л., дом 32.

С глубоким почтением к Вам, Иван Федорович Аксаков»

На миг Софье показалось, что ее жизнь наполняется счастьем. Эти цветы и неожиданное признание молодого дворянина, которого она знавала два года назад в дни начала своей юности, вызвали в ее душе светлое радостное чувство упоения. Девушка нежно улыбнулась, осторожно проводя кончиками пальцев по лепесткам белых цветов. Однако в следующий миг ее взгляд упал на облезлую стену, у которой стояла ее узкая кровать, и счастливое выражение исчезло ее лица.

Когда-то давно она была так же богата и счастлива, как теперь Елена. Она так же могла ездить в красивом экипаже, вместе с покойной матушкой делая визиты родственникам и знакомым их семьи, так же могла одеваться в прелестные дорогие платья, и у нее была своя горничная. Но это все было до того. До того момента, когда ее безмятежная привычная жизнь изменилась до неузнаваемости. Сначала два года назад умерла ее мать, а затем батюшка начал пить.

Теперь Софья и ее младший брат оказались в бедственном положении. Замятин, проиграв в карты все их состояние, обитал в казенной комнате при заводе, беспробудно пьянствовал и совсем не интересовался судьбой своих детей. Теперь они с братом жили в большом особняке Бутурлиных и имели кров над головой. Ильюша почти весь день проводил на кухне, подле ласковой доброй кухарки и лишь под ночь возвращался спать в их с Софьей комнатушку. Да, они с Илюшей не нуждались в еде, ибо на господской кухне всегда находилась для них пища, но их теперешнее положение в обществе не сильно отличалось от положения окружающих их крепостных. Лишь личная свобода и дворянское имя отличали их от простых слуг Бутурлиных.

Нрав Елены, которой уже стукнул двадцать один год, был вредным и спесивым. Балованная, богатая, не знающая ни в чем отказа, Бутурлина вела себя, как ей вздумается. Она могла ни за что отвесить Софье пощечину, если была недовольна ею. Или оскорбить ее лишь за то, что тот или иной локон в прическе был уложен не так, считая это нормой поведения со своей горничной, которая была ниже ее по статусу. Елена выглядела довольно взросло для своих лет и имела дородную фигуру с большой грудью и покатыми женственными бедрами. Уже в пятнадцать к богатой графине Бутурлиной начали свататься женихи. Но никто не удовлетворял взыскательного вкуса Елены, и она все выбирала. И теперь ее сердце обратилось к бедному французскому дворянину, который служил в России при посольстве.

Софья вновь посмотрела на прелестные цветы и горестно вздохнула.

Она медленно встала и подошла к небольшому зеркалу, висевшему на темной стене. Отражение показало ей юный девичий облик: бледное от недавних слез лицо, золотисто-рыжеватые пряди русых волос, собранные в тугой узел, печальные зеленые глаза с тёмными ресницами и верх изящных плеч. Софья горестно вздохнула, вспоминая слова покойной матушки о том, что она, Софья, очень мила и у нее не будет отбоя от женихов. Действительно, в этот миг девушка казалась себе довольно привлекательной, но что было толку ей теперь в красоте? Теперь эти прелести лишь вредили ей. Она чувствовала, что Елена завидует ее внешности, ибо графиня не раз озвучивала свое недовольство вслух, а стареющий Бутурлин, также, видимо, находя Софью весьма привлекательной, не давал ей проходу, постоянно намекая на свое расположение. Все последние месяцы Бутурлин – увещеваниями, а пророй и угрозами – склонял Софью к позорной связи, но девушка всеми силами сопротивлялась этому и не знала, как дальше вести себя с графом, боясь, что при категоричном отказе Дмитрий Егорович выгонит ее с братом на улицу.

Ивана Аксакова же Софья повстречала в то счастливое время, когда еще жила богато и праздно. Тогда, в свой первый выход в свет, на балу в Зимнем, юная прелестная Софья Замятина произвела фурор. И Аксаков стал одним из ее поклонников в тот же вечер. Софья еще долго вспоминала тот счастливый единственный бал, на котором ей удалось побывать. Теперь же она не могла, как раньше, встречаться с молодыми людьми на балах и светских раутах, не могла ответить взаимностью Аксакову, хотя сегодняшняя нечаянная встреча с ним и его цветы всколыхнули нежные чувства в душе девушки. В этом была трагедия Софьи. Теперь она служила горничной, и Иван был явно не для нее. В теперешнем плачевном положении ей более подходил Федот. Но он был примитивным, грубым и недалеким. Она же имела прекрасное воспитание, образование, тонкий вкус и манеры девицы высшего общества. И все это вкупе делало ее судьбу трагичной и несчастной. Аксакова она была недостойна, а Федот был не пара ей.

Сегодня же судьба послала ей еще одно испытание. Она должна была по приказу графини сделать подлость, выдать себя за другого человека. Но вся душа и совесть девушки противились этому. Неожиданно у Софьи возникла дикая мысль – немедленно идти к отцу и попытаться уговорить его бежать из Петербурга, чтобы не исполнять приказ Елены. Но спустя минуту эта мысль была отвергнута ее сознанием. Для поездки нужны деньги, а их не было, даже на еду. К тому же по настоящим паспортам их легко бы обнаружили и возвратили в Петербург. К всему прочему батюшка Софьи из-за долгов не имел права выезжать за пределы губернии. В противном случае его могли арестовать и посадить в тюрьму.

Медленно отойдя от зеркала, Софья упала животом на узкую кровать и тоскливым взором уставилась на великолепную благоухающую корзину. Она трагично смотрела на белые цветы и с каждым мигом все сильнее осознавала, что ее жизнь кончена, и уже никогда она не будет счастлива, как раньше. Теперь у нее не было возможности ответить взаимностью Аксакову. Она прекрасно знала, что молодой поручик никогда не женится на ней, нищей дворянке, у которой за душой ничего не было, кроме старого отца, долгов и малолетнего брата. В этот миг Софья отчетливо поняла, что теперь у нее одна дорога – на юг империи. В неизведанную далекую Имеретию. В край дикий и опасный. В край, где она должна выжить, чтобы потом вернуться сюда, на родину к отцу и брату…

Российская империя, Восточная Грузия,

местность Рача, 1815 год, Май, 3

Они были в пути уже третью неделю.

Еще в начале апреля Софья вместе с Еленой и ее сенной девушкой Аленой выехали из Петербурга. С ними также следовал верхом поверенный графа Бутурлина, который должен был присутствовать на свадьбе и следить за подписанием и верным оформлением бумаг на венчание.

Как и планировалось Бутурлиной, Софья облачилась в одно из старых платьев графини и укрылась под простым дорожным плащом. Граф ничего подозрительного не заметил, со слезами на глазах попрощался с дочерью и просил Елену непременно писать ему о своем путешествии. Та послушно кивнула, зная, что у Софьи припрятаны несколько десятков писем. Для успокоения Дмитрия Егоровича Софье было приказано отправлять эти письма, написанные рукой Елены, в Петербург во весь период следования и по приезде в Грузию.

На одном из постоялых дворов, в пригороде Новгорода, как и было условлено, карета ненадолго остановилась. Здесь уже дожидался Бутурлину Шарль де Ламазье. Поверенному отца Елена заплатила кучу денег за молчание о том, кем на самом деле является Софья, и тот согласился молчать, а позже вернуться в Россию за оставшейся частью денег, обещанных ему графиней и оставленных у специального человека. Поверенный намеревался с деньгами уехать в другой город, еще до того как начнется дело о разводе Бутурлиной и Асатиани.

Под цензорским взором Елены Софья и приставленная к ней горничная Алена отправились дальше в карете графа с эскортом из десяти солдат, которых нанял Бутурлин для безопасного путешествия дочери до грузинской границы. Поверенный также поехал с ними верхом. Елена и Софья умело сыграли свои роли, и сопровождавшие их верхами офицер с солдатами даже не догадались, кто истинная графиня Бутурлина. Елена выдала себя за двоюродную племянницу графа, которую на постоялом дворе уже ожидал жених. Поэтому при расставании в условленном месте у конвоирующего капитана не возникло никаких вопросов. На прощание графиня приказала Софье и крепостной Алене и далее хорошо исполнять свои роли и пригрозила, что девушки жестоко пожалеют, если хотя бы одна из них проболтается.

Следующие долгие недели пути Софья и Алена очень сдружились. Они делились друг с другом своими печальными мыслями по поводу того, что их ждет в далекой дикой стране, в которую они следовали через всю бескрайнюю Россию. Иногда они даже плакали на плече друг у друга, понимая, что другого пути нет, и они вынуждены следовать дальше. Ежедневно их экипаж в сопровождении роты солдат и капитана останавливался на ночлег в придорожных станциях, а наутро, меняя лошадей, следовал дальше. Ответственными за выбор дальнейшей дороги были два кучера, которые, сменяя друг друга, указывали нужное направление пути.

И вот теперь, в начале мая месяца, девушки наконец-то достигли конца своего долгого изнуряющего пути. Через окна кареты они с интересом рассматривали быстро меняющийся пейзаж, так не похожий на привычные им петербургские поля и леса. Здесь, на юге империи, в грузинском крае уже властвовала жаркая влажная весна, и Софья и Алена ехали в карете с растворенными окнами, наслаждаясь свежим теплым воздухом. С удивлением рассматривали они высокие горы, покрытые зелеными лесами, бескрайние долины и узкие ущелья, по которым проезжали, аулы и села с местным колоритным населением, так отличающимся от крестьян средней полосы России.

Два дня назад они выехали из Владикавказа, где недолго жили у коменданта русской крепости. Именно оттуда, как и было велено Бутурлиным еще дома, Софья отписала князю Асатиани, и письмо было передано через посыльного. Через три дня от князя пришел ответ, что его люди будут ожидать госпожу Бутурлину на Мельхеском перевале на развилке дорог в десяти верстах от селения Шови, у местечка Зварети.

Измученные бесконечной дорогой девушки едва могли сидеть на твердых сиденьях кареты. Вчера днем они пересекли границу бывшего Грузинского царства и остановились на ночлег в большом селении Шови в особняке одного из местных грузинских дворян. Именно это посоветовал Бутурлину в письме старый князь Леван Тамазович Асатиани. Князь Леван, влиятельный тавади Имеретии, был отцом молодого князя Серго Асатиани – будущего жениха графини Елены.

Сегодня девушки и их охрана выехали рано поутру, направляясь к месту встречи с людьми князя Левана, которые ожидали их в условленном месте. На протяжении уже пяти верст дюжина вооруженных всадников ни на шаг не отставала от кареты, а их капитан, старый вояка лет пятидесяти, зорко глядел по сторонам, опасаясь нападения диких горцев, про которых был наслышан от коменданта Владикавказа.

Местечка Зварети их обоз должен был достигнуть еще к девяти часам утра третьего мая, именно так было условлено. Но местный проводник, который вызвался провезти их наиболее безопасной дорогой до нужного места, сказал, что наилучший путь чуть длиннее и займет немного больше времени. Опасаясь этих диких мест, капитан Толкунов решил все же следовать советам проводника, даже несмотря на то, что мог опоздать к месту встречи, главное, чего хотел офицер, – добраться живыми до места встречи с отрядом князя Асатиани.

В те времена Грузия представляла собой раздробленное государство, раздираемое междоусобными клановыми войнами. Часть бывших царств на ее территории, таких, как Картли-Кахетинское царство и Имеретия выразили желание жить под протекторатом России еще в прошлом веке, теперь были номинально присоединены к Российской империи и управлялись из Тифлиса русским главнокомандующим. Однако среди народностей Кавказа были и такие, которые не жаждали находиться под властью империи. Например, горные области Сванети и равнинная Мегрелия, не желающие существовать под игом России, постоянно совершали набеги на русские царские войска, посылаемые в Грузию для их усмирения и покорения. Удельные местные грузинские князья также погрязли в войнах между собой за угодья и земли, постоянно совершая вылазки в соседние вотчины. Все эти обстоятельства весьма осложняли быт и делали довольно опасной жизнь на бескрайних горных и равнинных землях Грузии, которая в начале девятнадцатого века так и оставалась до конца не покоренной и дикой.