Суши для начинающих

57

Эшлин заворочалась в постели, достала из-под себя телефон. Уже четыре дня она спала с ним. В миллионный раз она набрала домашний номер Маркуса. Автоответчик. Потом рабочий. Голосовая почта. И, наконец, мобильный.

– Опять не берет? – сочувственно спросила Джой, вместе с Тедом дежурившая у постели подруги.

– Нет. Господи, хоть бы взял уже! Хочу получить какие-нибудь разъяснения.

– Трус паршивый! Звони, звони ему на работу. И на концерты, по мобильному. Пусть подергается, – кровожадно посоветовала Джой. – Говори в трубку всякие гадости, чтоб мало не показалось. Например, что в постели он полный ноль и член у него…

– …крохотный, – устало закончила за нее Эшлин.

– Весь конопатый, хотела сказать я, – возразила подруга. – Но «крохотный» тоже нормально.

– Нет. Не надо.

– Ладно, по телефону доставать не будем. Тогда почему бы не прийти к нему домой? Если хочешь его вернуть, надо бороться.

– Не уверена, хочу ли я его возвращать. Да и все равно шансов у меня нет. Против Клоды…

– Не такая уж она и красавица, – фыркнула Джой.

И обе как по команде повернулись к Теду. Тот залился краской и мужественно соврал:

– Точно, точно.

Медленно, скорее себе самой, чем Джой и Теду, Эшлин сказала:

– Никак не могу понять, где я поступила неправильно. Я всегда выслушивала его новые шутки. Я ходила на все его выступления. Ну, почти на все. – Один раз не пошла, и вот вам пожалуйста: он тут же подцепил ее лучшую подругу. – Я по десять раз на дню повторяла ему, что он лучше всех, а остальные юмористы – бездари.

– Даже я? – робко уточнил Тед. – По его мнению, я – бездарь?

– Нет, ты – нет, – соврала Эшлин.

В тот вечер, когда они познакомились, Маркус шумно восторгался Тедом, но лишь потому – как она теперь понимала, – что не принимал его всерьез. Когда стало ясно, что у Теда появилась своя публика, немногочисленная, но преданная ему, Маркус начал подрывную кампанию. Ему хватало ума не поливать грязью друга Эшлин, и он ограничивался замечаниями типа: «Молодчина Тед Маллинс. Игроки в легком весе нам тоже пригодятся». А когда до Эшлин дошло, что на самом деле Теда чернят и принижают, она уже окончательно вошла в роль музы-утешительницы, чтобы возражать.

– Тот еще тип твой Маркус Валентайн, – заметила Джой. – Эгоист несчастный.

– Да нет, неправда. Мне было интересно помогать ему. Мы были очень близки духовно, мы дружили по-настоящему.

«Это-то и больнее всего, – подумала Эшлин. – Просто он нашел себе другую, которая ему больше нравится. Так случается сплошь и рядом».

– А ты чувствовала, что что-то происходит? – спросила Джой. – Он стал вести себя как-то иначе?

Вспоминать недавнее прошлое в свете последних событий было неприятно, однако Эшлин пришлось согласиться:

– Последние несколько недель, пока я работала как ненормальная, он так цеплялся ко мне по мелочам. Я думала, он просто скучает.

– А… гм… – Джой сделала вялую попытку сформулировать вопрос тактично и поняла, что не сможет. – А в постели у вас все было нормально?

Тед зажал уши ладонями.

– Нет, – вздохнула Эшлин. – Стало хуже. И опять-таки я думала, что по моей вине. Но после моего возвращения из Корка у нас было. Выходит, некоторое время он нас обеих трахал. Почему Клода с этим мирилась? – неожиданно вслух удивилась она.

– Может, просто не знала, – предположила Джой. – Должно быть, он и ее обманывал. Или, может, использовал тебя как средство давления, чтобы заставить ее бросить Дилана.

Джой не сразу сообразила, как жестоко прозвучали ее слова.

– Ой, прости… Я не подумала. А Клода что? Если б мне предложили выбирать между Маркусом и Диланом, уж я знаю, кого бы я выбрала! Слушай, может, жареной картошки хочешь?

Эшлин покачала головой.

– А вообще съесть чего-нибудь? Шоколада? Попкорна? Ну, чего?

Широким жестом Джой показала на заваленный лакомствами стол.

– Ничего, и не приноси больше.

– Ты вообще вставать с кровати собираешься?

– Нет, – буркнула Эшлин. – Я чувствую себя такой… униженной, просто уничтоженной.

– Не доставляй им этого удовольствия, – строго сказала Джой.

– По-моему, все меня ненавидят.

– За что? Ты же ничего плохого не сделала!

– Я чувствую, что весь мир против меня, и мне очень грустно, – добавила Эшлин.

– Конечно, тебе грустно, кто ж этого не понимает?!

– Нет, я не о том грущу. Я все думаю про Бу, и как грустно, что у него нет дома. И об остальных бездомных, которым голодно и холодно. Потеря достоинства, это так страшно!

Она замолчала, перехватив многозначительный взгляд, которым обменялись Джой и Тед. Они явно считали, что она двинулась умом от потрясения. Как можно горевать о каких-то бездомных, совершенно незнакомых людях, когда у нее своих, настоящих бед хватает? Они не понимали. А вот один человек в мире понял бы. Ее собственная мать!

«Так чувствовала себя моя мама, – подумала Эшлин, вторая ее мысль была: – Ах ты, черт, да у меня, кажется, нервный срыв».

Цветы цветами, но стоило Лизе прийти на работу и увидеть Джека, как в ней снова вспыхнула злая обида на его равнодушие.

– Как дела? – внимательно глядя на Лизу, спросил Джек.

– Прекрасно, – язвительно бросила она.

– Мы скучали без тебя!

Взгляд у него был добрый, сочувствующий – и весь Лизин гнев испарился. Глупости, обиделась, как маленькая.

– Хочешь взглянуть на мой опус по уходу за кожей? – Он протянул ей распечатку, где говорилось, что «Аведа» выпускает «хорошие» средства, и «Киль» – тоже «хорошие», и у «Иссеи Мияке» тоже вся продукция «хорошая».

Лиза положила листок обратно на стол, покровительственно подмигнула Джеку:

– Занимайся своим делом, ладно?

Наверно, они тут и впрямь запаниковали, если даже Джек стал писать статьи.

– Эшлин все еще нет? – спросила она, не скрывая самодовольства. Вот она разводится, а сумела справиться с собой и на работу вышла.

Только теперь, по возвращении, Лиза поняла, какой фурор произвел выход журнала и какими плодами вознаграждены ее старания. Покуда она валялась в постели, убежденная, что большей неудачницы, чем она, свет не видывал, она стала почти звездой – разумеется, в пределах Ирландии, но и это кое-что…

Конкурирующее издание попыталось переманить ее, в редакцию звонили журналисты, некоторые – с целью сделать большое интервью с главным редактором «Колин», а по большей части – с дурацкими вопросами типа «Ваш любимый праздник?» или «Ваш идеал мужчины?».

Лиза в глубине души порадовалась этим новостям и немного оттаяла, но гораздо больше успеха «Колин» ее волновала предстоящая в выходные встреча с Оливером. Выглядеть нужно будет умопомрачительно; добыть каких-нибудь сногсшибательных тряпок, привести в порядок волосы. И ногти. И ноги. И есть она, разумеется, до конца недели не будет, чтобы потом нормально пообедать с ним…

– Из «Санди таймс» звонят, – протянула ей трубку Трикс. – Хотят знать, какого цвета на вас трусики.

– Белые, – рассеянно отозвалась Лиза, и Келвин чуть не упал в обморок.

– Я пошутила, – опешила Трикс. – Они только спрашивают, как вы ухаживаете за волосами…

Лиза уже не слушала. Она звонила в Лондон, в пресс-службу дома Донны Каран.

– Мы хотим сделать фоторепортаж о зимней коллекции в рождественский номер, но платья нужны нам срочно – к пятнице.

– Лиза, мы можем обсудить, кого брать на место Мерседес? – спросил Джек.

При упоминании о бегстве Мерседес у Лизы внутри опять вспыхнул целый фейерверк ярости, который пришлось срочно гасить.

– Трикс, звони в «Гхост», «Фенди», «Прада», «Пол Смит», «Гуччи»! Говори, что мы посвятим им несколько страниц в декабрьском номере, но только если они пришлют нам тряпки до пятницы. Вперед!

И вслед за Джеком она умчалась в кабинет.

– Она что-то задумала, – изрекла в пространство Трикс. Трикс скучала по Эшлин и Мерседес; плохо, когда не с кем играть.

Джек и Лиза просмотрели четыре заявления на место редактора по модам и решили пригласить на собеседование всех четверых.

– Если не подойдут, сами дадим объявление, – сказала Лиза. – Джек, можно вопрос? Как бы мне найти адвоката?

Джек на секунду задумался.

– У нас есть дела с одной конторой… Может, с ними попробуешь связаться? Если они не возьмутся за твое… дело, то посоветуют того, кто сможет.

– Спасибо.

– И я чем смогу помогу, – посулил Джек.

Лиза посмотрела на него с подозрением. Да, никуда не денешься: он ей нравится. Он по-прежнему предлагает дружеское тепло и поддержку, как в тот день, когда она ревела у него в кабинете из-за того, что не поедет на Неделю моды. И не его вина, что она истолковала его поведение иначе.

Во вторник вечером у Эшлин зазвонил телефон. Она схватила трубку. «Пожалуйста, пусть это будет Маркус. Пусть Маркус!»

Но услышала женский голос. Голос мамы.

– Эшлин, детка, мы все так волновались, как прошла презентация, и я звонила тебе на работу. Там сказали, ты дома. Что случилось, ты заболела?

– Нет.

– Тогда что?

– Я… – Эшлин запнулась на запретном слове, но все же выговорила его, испытывая одновременно испуг и облегчение: – Я в депрессии.

Моника мгновенно все поняла. Эшлин всячески старалась никогда, ни при каких обстоятельствах не произносить этого слова, говоря о себе. Значит, все серьезно. История повторяется.

– Мой парень изменил мне с Клодой, – еле слышно проговорила Эшлин.

– С Клодой Наджент? – разъярилась Моника.

– Она уже десять лет как Клода Келли. Но все равно, дело не только в этом.

Моника заволновалась еще больше.

– Насколько тебе плохо?

– Лежу, не встаю. Пятый день уже. И вставать не собираюсь.

– Ты хоть что-нибудь ешь?

– Не-а.

– Принимаешь душ?

– Не-а.

– Мысли о самоубийстве приходили в голову?

– Пока нет.

– Детка, завтра утром я сажусь в поезд. Побуду немного с тобой.

Моника помолчала, привычно ожидая отпора, но вместо этого услышала вялое «ладно» и похолодела от страха. Видимо, Эшлин совсем худо.

– Не волнуйся, солнышко, мы тебе поможем. Я не допущу, чтобы ты пережила то, что выпало пережить мне, – с жаром пообещала Моника. – Теперь с этим все по-другому.

– Меньше мучений, – непослушными губами выговорила Эшлин.

– Лекарства лучше стали, – проворчала Моника.

Во вторник вечером Тед и Джой пытались соблазнить Эшлин шоколадом и свежими журналами, когда раздался звонок в дверь. Все замерли.

Впервые за последние дни лицо Эшлин просияло.

– Наверно, Маркус!

– Пойду скажу ему, чтобы проваливал. И Джой решительно шагнула к двери.

– Нет! – отрезала Эшлин. – Нет. Я хочу с ним поговорить.

Джой почти сразу же вернулась.

– Там не Маркус, – прошипела она. Эшлин сию минуту впала в апатию.

– Это Джек Дивайн.

Столь странный визит несколько вывел Эшлин из ступора. Что ему надо? Уволить ее за прогулы?

– Вымойся, бога ради, – взмолилась Джой. – Это же неприлично!

– Не могу, – отрезала Эшлин, да так, что Джой не решилась возражать. Не тратя времени на уговоры, она в качестве промежуточного варианта убедила подругу надеть чистую пижаму, расчесать волосы и почистить зубы. Затем задумалась, глядя на два флакончика с духами.

– «Хэппи»[8] или «Уи»? Лучше «Хэппи», – выбрала она. – Проверим, соответствует ли названию…

Щедро опрыскала Эшлин духами и подтолкнула ее, точно заводную игрушку, к двери гостиной.

– Давай, иди.

Джек сидел на синем диване, уронив руки между колен. Он являл собой наистраннейшее зрелище. В какой бы депрессии ни находилась Эшлин, эта мысль пробилась сквозь оцепенение: Джек принадлежал к другому миру, официальному, рабочему, но вот он сидел здесь, перед нею, отчего ее жилище казалось даже меньше, чем было на самом деле.

Темный костюм, взлохмаченные волосы и сбившийся набок галстук придавали ему рассеянный и неухоженный вид. Эшлин замерла в дверях, наблюдая, как он разглядывает ламинированные, под клен, доски пола. Затем Джек склонил голову набок, увидел ее и улыбнулся.

Когда он встал, в комнате стало темнее и теснее.

– Добрый день, – сказала Эшлин. – Простите, что я не приходила сегодня и вчера.

– Я только зашел узнать, как вы тут, а не тащить вас на работу.

Тут она вспомнила, каким неожиданно добрым и мягким с ней стал Джек, после того как Дилан принес жуткие новости.

– Постараюсь завтра выйти, – искренне пообещала она.

– А может, взять недельку в счет отпуска? – предложил Джек. – И постараться выйти в понедельник?

– Хорошо. Спасибо. – Облегчение оттого, что не нужно немедленно выходить на улицу, было столь велико, что Эшлин даже не стала спорить. – Тут моя мама собралась пожить у меня пару дней. Уж это, я уверена, точно выгонит меня на работу.

– Правда? – сочувственно улыбнулся Джек. – Как-нибудь вы обязательно мне об этом расскажете.

– Конечно.

– А сейчас как вы? – спросил он.

Эшлин замялась. Такие вещи не очень принято обсуждать с шефом, но, с другой стороны, какая разница? Плевать на все…

– Мне очень грустно.

– Это естественно. Разрыв с любимым человеком, потеря подруги.

– Дело не только в этом, – попыталась Эшлин объяснить переполнявшую ее печаль. – Мне из-за целого мира грустно.

И посмотрела на Джека. Небось думает, что она чокнутая.

– Продолжайте, – мягко попросил он.

– Я вижу во всем только грустное. Повсюду. Все мы ходячие подранки, весь род человеческий.

– Weltschmerz, – сказал Джек.

– Аминь, – равнодушно откликнулась Эшлин.

– Нет, – негромко рассмеялся он. – Weltschmerz. Это по-немецки «мировая скорбь».

– Так для этого даже специальное слово есть?

Она понимала, что не с нею первой такое происходит. Вот и у мамы было. Но если уж для ее чувства изобрели особое слово, значит, оно знакомо очень многим. Это утешало. Джек зашуршал белым бумажным пакетом.

– Я… тут принес кое-что.

– Что? Я же не больна. Просто все это так унизительно!

– Нет, я принес вам суши. Эшлин вздрогнула.

– Вы что, издеваетесь?

– Нет! Мне показалось, что тогда, в редакции, вам было интересно.

Эшлин по-прежнему молчала, и Джек героически продолжал:

– Я подумал, вдруг вам понравится. Ничего страшного там нет, даже сырой рыбы. Все абсолютно вегетарианское – огурцы, авокадо, немножко крабов… Такой набор суши для начинающих. Я бы вам показал, как их есть…

Но, наткнувшись на недоверие Эшлин, Джек пошел на попятный.

– Ладно, я принес, а вы делайте с ними что хотите. Надеюсь, вам уже лучше. Увидимся в понедельник.

Только он ушел, в гостиную ввалились Джой с Тедом.

– Что в пакете?

– Суши.

– Суши?! Ерунда какая.

И опасливо, будто к источнику радиации, подошли к белому бумажному мешочку.

– Можно посмотреть? – наконец спросил Тед.

– Как хочешь, – пожала плечами Эшлин.

Тед достал из мешка черную лаковую коробочку и зачарованно уставился на уложенные аккуратными рядками рисовые свертки.

– Не думала, что это так выглядит, – проронила Джой.

– А тут что еще? – ткнул Тед в маленький флакончик.

– Соевый соус, – вяло пояснила Эшлин.

– А это? – заглянул он под крышку плоского лотка из пенопласта.

– Маринованный имбирь.

– А это? – показал он на комочек зеленой пасты.

– Забыла, как называется, – с неохотой созналась Эшлин, – но оно очень острое.

Еще пять минут полюбовавшись на эту красоту, Тед взял быка за рога.

– Попробую-ка я. Эшлин передернулась.

– Вот это, кажется, с огурцом. – Он сунул в рот рисовый комочек. – Так, теперь ломтик имбиря, чтобы очистить нёбо, а теперь…

– Ты все не так делаешь, – сердито сказала Эшлин.

– Тогда покажи, как надо.