Связанные

Глава 25. Жертва обстоятельств

Сын и наследник управляющего представлял собой жалкое зрелище. Помятый, с красными от недосыпа глазами и с отчётливо наметившимся синяком на скуле, он более ничем не напоминал того непокорного и отчаянного мятежника, готового пламенными речами повести за собой людей, каковым ещё недавно он предстал перед Эйдоном. Руки Бравила-младшего связали за спиной, рот заткнули грубым кляпом — кажется, первой попавшейся тряпкой. Анор решил подстраховаться и помимо всех этих предосторожностей держал наготове кинжал, который немедленно пустил бы в ход при малейшем намёке на колдовство.

— Вынь кляп, — сухо приказал Эйдон.

Теперь в этом не было нужды: истинная причина, по которой Бравилу не позволяли говорить, заключалась вовсе не в том, что гвардейцы боялись проклятий или сглаза, но в том, чтобы не позволять ему контактировать с жителями Формо. Для их же блага ничто не должно было противоречить той картине, которую для них так старательно выписывали.

Бравил попытался заговорить, но вместо слов из его горла вырвался лишь глухой кашель:

— Что со мной будет?

— Отправишься в столицу, предстанешь перед вельменно Ранви Бьяла. Расскажешь ему обо всём, что совершил. Услышишь вердикт. Затем, когда настанет время, встретишь свою судьбу.

— Не слишком ли много чести для обычного бунтовщика?

— Для обычного — пожалуй. Но, так уж получилось, что твой случай — особенный. Не каждый бунт, каким бы бессмысленным он ни был, осложняет исполнение планов Его Величества. Наш сюзерен рассчитывал на встречу с Её светлостью и её спутницей, однако в ближайшее время этому не суждено случиться. Не в последнюю очередь из-за твоих нелепых выходок.

— Я в точности следовал закону и обычаю, установленному нашими правителями, и весьма сожалею, что нарушил этим планы Его Величества. Между тем я буду рад воспользоваться возможностью посетить столицу и почту за честь лично засвидетельствовать своё почтение вельменно Бьяла.

«И снова образцовый воспитанник вельменно», — отметил про себя Эйдон.

— Также я не премину сообщить обо всём, что мне известно о событиях в Формо и, смею вас заверить, не упущу ни единой детали. Полагаю, господину Ранви Бьяла будет интересно узнать о том, как королевская гвардия прислуживала двойнице, выдавая её за вельменно. Как и том, что гвардейцы собственноручно убили несколько дюжин подданых Его Величества, и как затем угрожали смертью немногих верным людям, сохранившим достаточно рассудка, чтобы попытаться изгнать эту… — неожиданно лицо Бравила исказилось, превращаясь в гримасу ненависти, а голос превратился в змеиное шипение, — …гнусную тварь.

«Случайно сорвался или нанёс оскорбление осознанно?»

Намереваясь разговорить Бравила, Эйдон взял подчеркнуто безразличный тон:

— А ты, как я погляжу, продолжаешь настаивать на своём. Не сдаёшься до последнего или просто не знаешь, когда следует остановиться? — Эйдон пыхнул трубкой, внимательно разглядывая напряжённо покусывающего губы торговца. — Надеюсь, ты не забудешь в таких же красках описать и свою собственную роль в произошедшем. Той девочке, Суо, вовсе не обязательно было умирать, знаешь ли. Да и её наставник, будь он хоть трижды жрецом, такой смерти не заслуживал, не говоря уже о том парне, Тьёле.

— То же мне потеря… Жрец, ведьма и деревенский дурачок.

— О смерти жреца в Эм-Бьяле действительно никто не заплачет. Но его ученица, будущий лекарь, возможно единственный в округе? Землепашец, который мог бы стать достойным мужем и отцом? Потеря, незаметная в масштабах королевства, но весьма чувствительная для Формо. А что ты скажешь о погибших жителях предместий? Допустим, ты считаешь, что минувшей ночью гвардия убила почти три дюжины человек исключительно по причине дурного настроения, но как быть с теми, кто погиб днём? Как быть с семьёй мастеровых, случайно оказавшейся меж двух огней? Они жили недалеко отсюда, ты должен был видеть, что стало с их домом. Наконец, как насчёт девушек, работающих в твоей собственной семье? Как наследник своего отца ты в ответе за жизнь и здоровье слуг…

— Будто мне есть дело до этой набитой дуры и её сестры-зануды, — с ненавистью проговорил Бравил.

В глазах Нильсема зажёгся нехороший огонёк:

— Выбирай выражения. Эта «набитая дура» — будущая невеста нашего товарища, так что для нас эта девушка — как, кстати, и её «сестра-зануда» — почти родня.

— Пф! Парочка — надутый индюк да гагарочка!

Нильсем коротко махнул конвоиру и прежде, чем Эйдон успел их остановить, в спину Бравила врезался пудовый кулак Анора. Пленник коротко вскрикнул. Удар оказался настолько сильным и точным, что торговец удержался на ногах только потому, что Анор поймал его за шиворот.

— Вот… значит… как ваша гвардия… обращается с пленными, — выплёвывая каждое слово, прохрипел Бравил.

— Лучше тебе не знать, как она с ними обращается…

«А ведь они, если верить служанкам, были дружны с самого детства», — отметил Эйдон. С годами многое могло измениться, но какой смысл разыгрывать спектакль перед слугами?

Капитан решил проверить свою догадку:

— А что ты скажешь о своей сестре? До неё тебе тоже нет дела?

— Не смей приплетать сюда и её! — Бравил дёрнулся всем телом, словно от удара кнута; лицо исказилось от едва сдерживаемого гнева.

— Отчего же? Хуже ей уже не станет, — Эйдон знаком остановил Анора, который уже собирался как следует ударить юношу рукоятью кинжала промеж лопаток. Капитан услышал то, что хотел. — Так ответь мне, Бравил: почему? Тебе доступно больше других, так почему ты не пришёл ко мне, когда узнал о грозящей посёлку опасности? Ты ведь воспитывался в семье Винце, неужели ты не сумел научиться у вельменно ответственности?

Эйдон сразу же догадался, что вопрос попал в цель. На лице Бравила по очереди отразились гнев, сомнение и неподдельное удивление, словно прежде ему даже в голову не приходила такая возможность. Ответа, впрочем, не последовало — Эйдон успел докурить, тщательно вытряхнуть пепел и спрятать трубку.

— Чего и следовало ожидать, — хмыкнул Нильсем, когда стало понятно, что молодой торговец окончательно ушёл в себя. — Об ответственности он знает столько же, сколько я о ведении торговых книг. Порой и вельменно ошибаются в выборе воспитанников. С этим только зря время потеряли.

— Тебе легко рассуждать! — с неожиданным пылом взорвался Бравил. — Вы, знать, с рождения пользуетесь такими привилегиями и свободами, которые нам, торговцам, даже не снились!

— Нам и работать приходится так, как вам и снилось, — спокойно пожал плечами Нильсем. — Или считаешь, границы сами себя охраняют? Дороги, тракты? Кто дежурит на смотровых в Великих горах? С кого спрашивают, когда гаснут маяки, когда снегом заваливает перевалы или когда в лесах разводится слишком много хищников? Кто, по-твоему…

— Не уводи его в сторону, — попросил сотника Эйдон. Слишком поздно: Бравил уже не мог остановиться.

— А вельменно? Они относятся к нам хуже, чем к грязи под ногами, как будто мы прокажённые! Любой вшивый овчар получает от них больше уважения, чем самые старые купеческие семьи!

— Так что мешает взять у отца рет серебром и купить отару овец? — парировал сотник. — Но нет, вас, бедолаг, силой не оттащишь от ваших барышей! Ну и на что ты теперь жалуешься? Таково ваше ремесло, и таков ваш удел.

— Удел? — возмущённо взвился Бравил. — Я расскажу тебе об уделе! Я провёл у Винце девять лет. Девять! Выучился правильной речи, усвоил манеры и обычаи, принятые среди вельменно; изучал науки вместе с сыновьями Айно Винце, умение управлять наделом и законы Эм-Бьялы — и всё ради чего? Ради того, чтобы меня вышвырнули, как собаку и засунули в Формо, к этим кухаркиным сынам с траурной каймой под ногтями! А всё потому, что мой отец происходит из «подлых торгашей», которые лишь наживаются на плодах чужого труда! Это, по-твоему, наш удел — презрение?

На последних словах звонкий голос Бравила сорвался на хриплый шёпот, глаза яростно сверкали из-под бровей, бледные губы скривились в бешеном оскале.

Эйдон и Нильсем обменялись взглядами. В истории сына и наследника управляющего Формо не было ничего необычного: вельменно нередко возвращали воспитанников домой, где они могли делом показать, чему научились, а затем снова приближали к себе отличившихся. Прежде, чем Эйдону позволили вернуться в столицу, он и сам провёл почти четыре с половиной года в пограничье в чинах не выше сотника. Обычное дело: так в провинции постоянно появлялись способные и образованные люди, проводящие к тому же необходимую вельменно политику. Странно было совсем другое: из подобной практики никогда не делали секрета, и Бравил попросту не мог об этом не знать.

— Так что она тебе показала? — продолжил Эйдон.

— Будущее. То, чего я смог бы добиться и кем стать с её помощью. Никто не должен был пострадать: мы бы спасли Формо, и тогда вельменно увидели бы, какую ошибку совершили, отослав меня в эту дыру.

— Это как раз подтвердило бы обратное, — из-за спины пленника раздался негромкий бас Анора.

— Я бы получил назначение, но не в какую-нибудь деревню или всем забытый посёлок в лесах и холмах Кин-Самана, — не замечая ничего вокруг, продолжал Бравил, — а сразу в небольшой город. Уже через несколько лет мы бы скопили достаточно денег, чтобы отправиться с караваном на северо-запад, в горы — она хотела увидеть горы — а оттуда на север, через реку Раскъэльве в землю Форстена. Всегда хотел побывать в гавани Сор-Вальма…

— Иными словами, ровно то, что ты хотел увидеть: удовлетворённые амбиции и исполненные мечты. А что насчёт цены, которую следовало заплатить за эти сладкие грёзы? Хотя бы сейчас ты осознаешь, что должен был отдать «ей» родной посёлок и всех его жителей в придачу?

Ненадолго взгляд Бравила стал более осмысленным, словно юноша очнулся от крепкого сна, однако уже в следующее мгновение торговец судорожно замотал головой и сбивчиво затараторил:

— Взамен ей всего-то нужна была та пришлая девка — да и пожалуйста, какое мне дело? Это ведьма всё равно не человек, пусть её хоть на ремни порежут! Заодно и избавились бы от того чудовища, которое она таскает за собой. Его же выпустили прямо на улицы Формо! — Голос надломился, срываясь на неразборчивый хрип. — Но это ничего, мы бы их остановили… Сами бы и остановили… Но нет, нужно же вам было вмешаться и всё испортить…

Чем дольше Бравил говорил о своей «покровительнице», тем всё более скверно он себя чувствовал. Однако в тот самый момент, когда Эйдон уже собирался сворачивать допрос, в разговор вновь вмешался Нильсем:

— О чём ты говоришь? Насколько я помню, тебя заставили укрывать раха у себя на груди. «Она», между прочим, не выказала особой признательности — или уже забыл, как тебя пинками пригнали к воротам, после чего, когда надобность в тебе отпала, отшвырнули в сторону? Скажи спасибо, что твоя драгоценная «покровительница» не порвала тебе глотку прямо там, на мостовой — не иначе была слишком занята собственными проблемами.

Бравил ответил не сразу, судорожно открывая и закрывая рот не в силах произнести ни звука. Заговорить ему удалось только с третьей попытки — медленно, с надрывом, словно каждое слово превращалось в острый осколок льда, царапающий горло:

— Так было нужно, неужели не ясно? Разве я мог допустить, чтобы ей причинили вред? Я собрал людей… Если бы не вы… хотя, нет, куда вам… — он презрительно скривился и сдавленно прошипел: — Ведьма. Ненавижу.

— Достаточно, — вмешался Эйдон.

— Сумасшедший, — Нильсем устало потёр виски. — Это же надо было так помешаться на своём рахе… Спроси меня кто ещё пару дней назад, есть на свете существо, способное настолько искалечить рассудок, я бы с уверенностью ответил, что наш безумный мир просто неспособен породить нечто подобное. Оно хоть того стоило, капитан? Услышал, что хотел?

— В общих чертах.

Эйдон с тоской взвесил быстро пустеющий кисет на ладони, после чего махнул рукой и принялся вновь набивать трубку. Чиркнув огнивом, он устроился поудобнее на своё табурете и заговорил, не обращаясь ни к кому конкретному:

— Ничего особенно хитроумного этот призрак не придумал. Прежде всего нужно было настроить Бравила против семьи, друзей и вообще всех, кто смог бы его образумить. И вот родной отец превращается в «подлого торгаша», подруги детства в «набитых дур» и «зануд», а односельчане, от которых он, к слову, недалеко ушёл, — в «кухаркиных сынов». А вот с сестрой, похоже, ничего не вышло, так что её наш торговец должен был убить собственным руками. Это окончательно свело бы его с ума, но такой исход раха вполне устраивал — на что, кстати, указывала ещё Её светлость. Думаю, её суждению в этом вопросе можно полностью доверять.

К счастью, Инара нарушила приказ и забила тревогу, что позволило нам вмешаться и помешать убийству. Однако мы ошиблись и отпустили Бравила — следовало либо казнить его, как и приказывала Её светлость, либо изолировать. Мы же подарили раху ещё полдня.

— Полдня на что? — заинтересованно спросил Анор.

— Но то, чтобы доломать его волю, — Эйдон с удовольствием затянулся ароматным табаком и продолжил: — Допускаю, что он всегда жил с мыслью о том, как несправедливо обошлась с ним семья Винце, в то время, как он, разумеется, был достоин куда большего. Обычное недовольство, вызванное честолюбием и нереализованными амбициями: и то, и другое присуще многим молодым людям, особенно тем из них, что не обделены талантами. Однако сами по себе эти мысли ни при каких обстоятельствах не подтолкнули бы Бравила к восстанию. Да и зачем оно ему? Он ведь не дурак, раз учился с сыновьями графа Айно Винце, должен был понимать, что через год-другой ему бы пришло приглашение занять более заметную должность. А это несомненно случилось бы, поскольку для того, чтобы использовать своего воспитанника против семьи Бьяла, Винце должны были вывести его из Формо.

Эйдон обернулся к понурившемуся Бравилу и добавил чуть мягче:

— Не будь всё так печально, я бы сказал, что тебе повезло: не придётся рассчитываться по долгам. Вельменно стараются не вступать в прямые конфликты друг с другом, зато абсолютно безжалостны к чужим инструментам. Требуется немалая мудрость, а иной раз и поистине звериной чутьё, чтобы выйти из игры живым, не говоря уже о том, чтобы хоть что-нибудь выиграть.

Однако Бравил оставил слова Эйдона без внимания, как будто речь шла вовсе не о его жизни, а о каком-то отвлечённом предмете, не имеющем никакой ценности.

— Не совсем понимаю, к чему ты клонишь, капитан, — Нильсем упрямо сложил руки на груди. — Нам теперь что, пожалеть его? Не знаю, мог ли он бороться с внушением раха, но попытаться он был обязан.

— Он и пытался, — флегматично напомнил Эйдон. — Вспомни слова Энары. «Так нельзя» — разве не это Бравил втолковывал раху? Пока мог, разумеется, потому что затем «покровительница» взялась за него всерьёз. Впрочем, подозреваю, ей не пришлось особенно стараться: достаточно было разжечь амбиции, распалить обиды, настоящие или мнимые, показать светлое будущее, в котором он становится значимой персоной, добавить парню наглости и решительности, подправить воспоминания — а дальше Бравил сделал всё сам, как сумел. Даже мало сделал, учитывая, какую непоколебимую преданность внушил ему рах. Кому в здравом уме придёт в голову защищать это чудовище? А наш торговец, вооружившись одним ножом, не раздумывая бросился в самое пекло.

— А ты его не перехваливаешь, капитан? — с сомнением спросил Нильсем. — В твоём изложении этот торгаш превращается в героя эпической поэмы. Да и ненадолго хватило его храбрости и решительности — улепётывал так, что пятки сверкали.

— Я бы на его месте тоже побежал, — вновь подал голос Анор и многозначительно поднял палец: — Но затем обязательно вернулся бы с друзьями.

— Так ещё хуже. Чем не оправдывай его действия, а мятеж остаётся мятежом. Со слов капитана выходит, что рах просто вытащил на поверхность то, что и без того сидело в этом парне — чем, как ни странно, оказал нам услугу: лучше разобраться с потенциальным мятежником сейчас, чем через полдюжины лет, когда вреда от него будет куда больше.

— Суров ты, сотник, — Анор покачал головой. — И упрям, что казначей в расчётный день. То-то сотня твоя тебя недолюбливает.

— В тот день, когда они меня полюбят, можешь с чистой совестью гнать меня в шею… Я вот к чему веду: может статься, что казнить этого безумца где-нибудь за посёлком уже будет проявлением милосердия. Вельменно бунтовщиков не жалуют, и даже если торгашу каким-то чудом удастся выпутаться, ещё неизвестно, сумеет ли он когда-нибудь избавиться от своей ненависти к одарённой. Пока всё выглядит так, будто ни о чём другом он и думать не может.

— Не только к ней, — заметил Эйдон, задумчиво пуская дым. — Без сомнения Её светлость он ненавидит не меньше, да и нас, надо полагать, не жалует.

— Будь она проклята, гнусная тварь… — начал было Бравил, но тут же замолк и зашипел от боли, стоило пальцам Анора впиться ему в плечо.

— Помолчи, парень, — беззлобно посоветовал здоровяк. — Пусть рах подчистую выжег тебе мозги, но не забывай, что ты по-прежнему говоришь о вельменно в присутствии гвардейцев Его Величества.

— А что думаешь ты? — Эйдон заинтересованно обернулся к Анору.

Анор пригладил волосы и задумчиво наморщил лоб.

— По уму, следовало бы, конечно, устроить торговцу встречу с мэтром Ранви.

— Чтобы тот с порога отправил торгаша на плаху… — начал было Нильсем.

— Да нет же, причём здесь восстание? Кто сейчас будет этим заниматься, когда в воздухе запахло большой войной? Просто никак не идёт из головы — все же услышали, что Кирис у нас теперь «не человек»? Вот я и подумал: что, если этот «медиум», каким бы слабым он ни был, заметил в ней то, что упустили другие? Учитывая… обстоятельства, Его Величество могут заинтересовать любые подробности. Такие мысли. Что скажешь, капитан?

Эйдон провёл по усам, пряча усталую улыбку: Анор произнёс вслух то, о чём он сам размышлял уже какое-то время. Если прежде у него ещё и были сомнения, то после разговора с Бравилом капитан окончательно убедился, что молодой торговец был точно такой же жертвой обстоятельств. Такой же, как и ученица жреца и травника Суо и её жених Тьёль, дочь управляющего Аола и служанка Энара, жрец и та вдова, с которой он жил в предместьях; такой же, как и несколько дюжин других жителей Формо, осуждённых или погибших. Всем им просто не посчастливилось оказаться не в том месте и не в то время.

Эйдону была понятна одержимость Бравила Кирис и его жгучая ненависть к одарённой. В конце концов именно на неё охотился рах, и Бравил должен был сначала найти, а затем без колебаний передать девушку своей «хозяйке».

Однако, вновь и вновь прокручивая в голове события минувших дней, капитан раз за разом возвращался к тревожащей мысли о том, с какой скоростью предусмотрительный и расторопный юноша с благородным воспитанием и безупречными манерами превратился в исходящего злобой и презрением безумца, которого перестали узнавать не только старые знакомые, но даже и собственный отец. Для того, чтобы полностью переменить характер, Бравилу хватило всего одного дня. А во что под влиянием раха превратится Кирис, допустим, через год? Через пять лет?

Угроза была совершенно реальна, и вельменно должны не только о ней узнать, но и увидеть собственными глазами. Встреча с мэтром Ранви была абсолютно необходима.

— Капитан? — Нильсем вопросительно приподнял бровь.

— Буду просить вельменно о снисхождении, — наконец, ответил Эйдон. — Не знаю, возможно ли вернуть юноше рассудок — быть может, никто не станет даже пытаться. Однако мне хочется верить, что в истории о подающем надежды торговце из Формо ещё возможен если не счастливый, то хотя бы не слишком трагичный финал.

С этими словами Эйдон поднялся на ноги, заглянул Бравилу в лицо. Встретившись с отсутствующим взглядом торговца, капитан пощёлкал пальцами перед его носом, и добавил, убедившись, что тот слушает:

— Советую как следует попрощаться с домом, ибо каким бы ни было решение вельменно, обратно ты уже не вернёшься.

Однако в этот момент произошло то, чего Эйдон ожидал меньше всего: Бравил рассмеялся. Тихим, истерическим смехом, наполненным непередаваемым, поистине безумным весельем. Он махнул головой в сторону предместий и с трудом, захлёбываясь хохотом, объявил:

— Я, может, и не вернусь, а вот вы… А вот вы и не уйдёте! Вы что, не чувствуете? Они… они уже рядом!

Гвардейцы проследили за полубезумным взглядом, всмотрелись в темноту. Ничего.

— Да вон же они!

— Парень, кажется, совсем поплыл, — предположил Нильсем.

— Или нет, — отозвался Анор. — Глядите, на дороге, там, где стояла Кирис.

И действительно, у «места силы» показалась пара неясных человеческих силуэта. Первый без сомнения принадлежал мужчине: высокий, широкоплечий, в широких штанах, плавно сужающихся к щиколоткам, и длинном камзоле. Лица его Эйдон не разглядел — не успел, потому что внимание почти сразу переключилось на другой силуэт, который, учитывая рост и сложение, должен был принадлежать ребёнку.

— Эй, там! — крикнул Эйдон. — Назовите себя!

— Они не отзовутся… — хохотал обезумевший Бравил. — Бедные, бедные гвардейцы… Умрут здесь, так ничего и не узнав…

Эйдон коротко мотнул головой в сторону Анора, и тот, не дожидаясь дальнейших приказов, сжал шею Бравила в удушающем захвате. Меньше минуты спустя юноша безвольно повис на руках у гиганта. Наступила тишина.

Откуда-то потянуло свежим деревом и запахом прелой листвы.

Странная пара развернулась к гвардейцам, и стало понятно, что рядом с мужчиной, пугливо вцепившись в его руку, действительно стоят ребёнок — девочка лет десяти в странном платье иноземного кроя, доходящем ей до колен. Однако даже это было не самым странным.

В темноте, словно свет далёких костров, заплясали два янтарных огонька. Один, справа, на высоте человеческого роста, второй гораздо ниже и левее, там, где находилась голова ребёнка. Огоньки на мгновение моргнули — и Эйдон понял, что это не что иное, как глаза странных и незнакомых существ, пристально вглядывающиеся в гвардейцев.

— Великие силы… — выдохнул остановившийся рядом Нильсем. — А что со вторым?..

Только сейчас Эйдон заметил, что у странных визитёров действительно не хватает по одному глазу: левого у мужчины, и правого у ребёнка.

Между тем незнакомцы, казалось, увидели всё, что хотели. Они разделились: мужчина неподвижно замер, безучастно разглядывая что-то за спинами гвардейцев, в то время как девочка неуверенно пошатываясь проследовала к тому самому месту, где в последний раз видели Кирис, и осторожно протянула руку, как будто хотела прикоснуться к чему-то невидимому.

Эйдон бесшумно скользнул в темноту, рассчитывая получше разглядеть происходящее. Нильсем двинулся следом, на ходу обнажая оружие.

Мужчина встрепенулся, качнул головой — и темнота осветилась тусклым светом. Нильсем вскрикнул, выпуская из рук мгновенно раскалившийся до бела клинок. Незнакомец переключил внимание на Эйдона и предупредительно выставил перед собой ладонь, приказывая капитану оставаться на месте.

— Кто вы? — не выдержал Эйдон.

Ответа не последовало.

— Призраки, — зловеще проговорил Анор. — Те самые, с холма. Лучше им не мешать.

— Им помешаешь… — глухо проворчал Нильсем, потирая обожжённую кисть.

Договорить он не успел — девочка вспыхнула ослепительно ярким пламенем и осыпалась на землю мириадами искр. Её спутник безучастно обернулся через плечо, после чего вновь вернулся к гвардейцам, как будто произошедшее нисколько его не удивило.

— Да что здесь творится?

Его вновь прервали. На этот раз из темноты шагнула невысокая женщина в ещё более странном наряде, чем у призрака-мужчины: что-то вроде юбки до середины бедра, свободная рубаха, выполненная из такой тонкой ткани, что на мгновение могло показаться, что через неё просвечивает кожа и нелепая обувь с невероятно высоким каблуком. Женщина взяла своего спутника под руку, сверкнула в сторону гвардейцев единственным глазом, цвета расплавленного металла — а затем призрак без следа растворились в темноте, словно их никогда и не было.

Некоторое время гвардейцы провели в молчании, не решаясь заговорить. Наконец, Нильсем облизнул губы и неуверенно предположил:

— Они что, пошли за нами? — тряхнув головой, сотник обвёл взглядом Эйдона и Анора. — Ничего не понимаю. Что вообще им может от нас понадобиться?

— Они пришли не за вами, — покачав головой, негромко произнёс Эйдон. — Они пришли за ней.